Кирилл Юрьевич Белоног
Я вернусь
Только это не трактор вовсе, а скрипящий уазик, который каждый день увозит незадачливых постояльцев всяких незатейливых ресторанов. Иногда прямо со станций метро, привычный суетливый покой которых нарушают они своими криками.
Мы нашей компанией досмотрели эту подземную трагикомедию и начали живо ее обсуждать, осуждая слетевших с катушек парней и размышляя над вредом употребления запрещённых веществ, которые бывают «прущими» и таращащими, но неминуемо приводят к плачевным последствиям. Рано или поздно.
Поздно было на улице. Неприлично поздно. Когда мы вышли на улицу, я заметил, что машин стало совсем мало и только оранжевые вереницы тучных камазов тягуче ползли вдоль бордюров, расчищая сыпавшийся с неба крупный снег. Я поднял глаза к небу. В глаза светил фонарь, крупные хлопья жирного, холодного снега падали на лицо, я выдыхал тёплый воздух, который паровыми облачками взлетал вверх. Меня начала проедать тоска, ужасная тягучая тоска. Мысли в голове смешались. Я понимал, что начинал привязываться к этому городу, но нужен ли я ему. И еще грустнее было от моей Татьяны. Я опустил голову и мои глаза невольно встретились с Таней и я поймал ее взгляд и заметил на лице такую странную улыбку: то ли грусти, то ли радости, то ли точно такого же непонимания.
Вспомнилась эта дурацкая песенка «Мегаполиса»: А усталая Москва спит, ей дела нет, что какой-нибудь лимитчик пишет где-то в электричке: "Ах, эти сумасшедшие москвички!". Не вовремя, некстати, и, конечно, не обо мне. Я был тогда безлимитным. Безлимитным тарифом для всех, кто подключился бы ко мне, что скачать печаль.
– Ну, что, мы идем? – обратился, Миша ко всем. – А то я замерз уже как собака.
Ну, раз Миша замерз, значит, действительно, надо было идти, потому что Миша редко мерзнет. А Таня вообще была не в шубе, а в тонком сером пальто и я подсознательно начал переживать за нее. И мы пошли, пошли в какое-то жутко злачное место. Шли долго, вроде по Тверской. Красивые дома тянулись стройной вереницей. Я смотрел по сторонам с жаждой, пытаясь насмотреться на красивую архитектуру, пытаясь всё успеть, всё впитать. Девочки начали спешить от холода и шли чуть впереди. Миша шагал рядом и почти синхронно со мной поднимал голову. Мы молчали. Он понимал мои ощущения, знает то меня не первый день. И может даже вспомнил, как однажды встречал меня замерзшего из Крымска. Где мне как-то раз пришлось пережидать ночь на вокзале в двадцати четырех градусный мороз.
Но я не хотел сравнивать. Сравнивать эти два города. Потому что я договорился не сравнивать. И я настырно продолжал осматривать дома генерал-губернаторов, сенаторов, дипломатов, полководцев. И остановился на пешеходном переходе. Мы с Мишей догнали девочек и теперь стояли в ожидании зеленого сигнала. Машин не было и девочки перешли. А я остался стоять, остался вместе со своими принципами. Девочки подождали нас немного и пошли дальше. И вместе с ними уходила Татьяна. «Вечноспешашие москвичи». Мне пришла на ум эта фраза в первый день, когда мы зашли в метро ранним утром. И в тот вечер, вечер накануне отлета. Да, они вечно куда-то спешат и, наверное, пропускают, забывают в этой спешке какие-то важные вещи. А оставшиеся за МКАДом, обращают на эти вещи гораздо больше внимания.
Девочки были всё дальше и казалось, что еще мгновение и они скроются из вида. А мы ведь даже не знали, куда идти. Но красный всё горел и я всё стоял и Миша со мной, и коньяк в сумке, который наверняка был «прущий».
Часть 4. DE COGNAC
«Хочу, чтоб ты мне снова доверяла свои руки
Вложила их в мою ладонь и показала мне Москву
Не довелось моей любви не умереть от длительной разлуки
Я не дождался, вновь, когда тебя увижу наяву»
Ненавижу. Я понял, что ненавижу её даже раньше, чем разлюбил. А нет. Люблю. Я метался, думал, лечился. Коньяком, песнями, плясками. Январь уходил сквозь пальцы, утекал. Таял, как и горы снега, лежавшие в Краснодаре в день прилета.
Еще месяц точно моё сердце, мои мысли были там, в златоглавой, с ней, черноволосой. Я хотел вернуться, но никак не придумывал повода. Я жадно читал новости о Москве, подписался на страницу Собянина, мэра московского. Но рутина и новые события стирали грани, чувства, стачивали остриё драмы, резавшей мне душу. Становилось всё спокойнее. Таня отпускала. Лишь иногда среди ночи я вставал, шел на балкон и думал об огнях столицы, об их манящем свете, о самолете, который прогревает двигатели со свистом и зовет к себе на борт странников, мечтателей и коммерсантов.
Прошло много времени. Может, стоило остановиться там, на Большом каретном, перед светофором. Но почти через год она вернулась в беседу в какой-то никчёмной социальной сети, стала писать не мне, но нашим общим знакомым и для меня она была уже пустым сосудом, который был испит до дна. Это я понял для себя однозначно. Но удивительно продолжала расти тоска по городу, в котором она живет.
Помню, стояли мы в один из первых дней того январского путешествия на смотровой площадке «ЦДМ». Все москвичи знают эту аббревиатуру: «Центральный детский магазин». И все знают эту площадку. С нее открывается незабываемый вид на старый центр, на Кремль, на Арбат. Там много людей и, несмотря на морозный ветер, москвичи и «москвичи» водят туда гостей прилипнуть глазом к медной подзорной трубе. В нее всё кажется каким-то волшебно-игрушечным. Хочется, конечно, подглядеть за жителями, увидеть что-нибудь интересное в окне, может быть даже заметить преступление и побежать туда, в серый подъезд, взобраться на надцатый этаж, чтобы героически предотвратить убийство, изнасилование или дачу взятки.
А ведь именно в Москве осознаешь свою беспомощность и местами бесправность особенно сильно. Вот, вроде, всё такое сверкает, красивое. А ведь здесь живут люди, которые управляют судьбами миллионов и денег, и людей и как быть, если среди них есть нечестные, злые, корыстные люди. И как быть, если им чего-нибудь захочется у тебя отнять, а ты даже не сможешь им противостоять?
«А что если так?» – думала Катенька Безуглова в ту самую секунду. Она бегала глазами и думала, что делать. Подруга не выходила на связь уже который день. С ней могло произойти всё, что угодно. Еще этот ее новый знакомый Анвар. Откуда он, что хотел от ее подружки. Может в Куршавель свозить. А может и закопать в Бутовском парке.
Катенька не надеялась на «ментов» и затеяла собственное расследование. Она ведь уже освоилась в Москве и могла заявлять о правах москвички. У нее всегда так было. Есть жильё в городе – ты коренной, полноправный. В 12 она переехала из глухого села Батуринское хрензнает какой области в южный город Калиновск. Маленький, вонючий, но тёплый. С детства она ненавидела Калиновск за жуткий запах от свиноферм и свекольного завода и с детства мечтала вырасти и переехать в крупный город. Тогда перед ней зеленым светом горела дорога в краевой центр: Краснодон. Позже загорелась Москва (перед ней в смысле, а не как в 812-м году). Позже – это в 24. До этого она просидела на скамьях краснодонского технического университета, где получала гуманитарное образование. Она любила всё розовое, считала себя модной. С мальчиками скручивала губки в трубочку и закатывала глаза, с девочками делилась последними трендами и брендами. С родителями она была умной, прилежной дочкой. Да, она слушала Высоцкого и перечитала Кафку даже не в кратком пересказе, но не объяснимое давление социума запудривало прыщи на ее смазливой мордахе и заставляло вести себя именно таким образом.
Годы ее студенческие были бурные. Она посетила все крупные молодежные тусовки. В нее влюблялись, она вела себя, как ребенок. Не известно было никому, овладел ли ей кто-нибудь, хотя многие хвастались. Мальчики-друзья фоткались с её полуобнаженной грудью, а она всё виляла хвостом и вгоняла во френд-зону новых ухажеров. Особенно ее любили не самые русские ребята.
Она и сама пару раз любила. Точнее влюблялась она постоянно. И каждый день прибегала на пары с новым рассказом, начинающимся с типовой фразы: «Ой, он такой классный, вчера познакомились…». Но один был выше ее, другой ниже, от этого воняло, этот лысый, этот не модный, этот на трамвае ездит. Калейдоскоп чувств двигался со скоростью одна любовь в неделю.
Она была иконой современной глэм-леди и на ней можно было ставить опыты. Но время шло и меняло даже ее. Она переставала сочетать красные блестящие туфли-лодочки с розово-фиолетовыми брюками, переставала обвешиваться дешевой бижутерией и переставала тянуть слова типа «нуууу», «эээээй», «саняяяяяя». Она повзрослела, оперилась и поняла, что олигарха, а значит и любовь ей в уездном городе К. не встретить. Пора двигать в столицу.
В столице её помотало по пиар-агентствам, ею были сделаны «вместе с командой» (зачёркнуто) только командой (выделено курсивом) пара успешных проектов. И может быть Катеньку ждал успех, но подводило и уменьшало зарплату незнание английского и матчасти, которая была прогуляна на гуманитарном факультете. А матчасть то там была основательная. По переводам американских учебников 1991 года. Но это не важно, в любом случае она была упущена и наверстываться не собиралась сама собой. Поэтому Катенька срочно переименовалась в инстаграме в «кэт_лететь». Подразумевая летящую Катерину, но английский снова подвел. Она стала вести свой блог, записывая модные нынче «вайны» с инструкциями на каждую жизненную ситуацию от вселенских вопросов «какие трусы нацепить, чтобы мужика зацепить» до проблем более глубоких «зачем Москве понаехавшие», «почем фунт лиха», «как сделать френч-маникюр, не путая его с френч-прессом».
Кроме того, Катерина обрела постоянную творческую работу и сняла, как говорили в её станице, «частичку» или, как говорят в остальной России, угол в центре столицы: «ну, а шо, до Арбата 15 минут». И это было правдой.
Врала себе Катенька в одном. Никакой не полноценной была она жительницей столицы, как и ее подруга Наташка. Наташку жизнь покидала не меньше. Её выдающийся бюст позволил ей овладеть многими мужчинами далеко не второсортных. Она была шальная, как императрица, когда выпивала еще бокальчик и вполне милой, разумной девушкой на трезвую голову. Впрочем, и в обыденном состоянии ее заносило. Например, на год в Грузию с каким-то Вагиком, который обещал жениться, но лишь подарил билеты в Москву, когда Наташа надоела.
Тяга к «вагикам», впрочем, не стала меньше. Наташка продолжала носить глубокие декольте и делать глубокие вдохи при виде дорогих машин. Катенька знала об этом и очень переживала за подругу.
«Что делать-то, блин, блин. Так. Сейчас выйду на улицу – там разберемся». Это типичное начало для многих глупостей, которые совершают люди. Катя не стала исключением, оделась потеплее и пошла.
Представьте, раз в несколько часов на Земле встречаются два одиночества, два элемента дополняющих друг друга. Кого должен был встретить я? Не ясно. Но сердце колотилось от предчувствия. При том, что, наконец, загорелся «зеленый».
Пару вечеров после московских прогулок мы с Мишей заседали в известном ценителям баре «Жигули». Он находится в самом центре столицы и однажды туда после первомайской демонстрации зашел Владимир Владимирович П. Как вы понимаете, не Познер. Путин пообщался с рабочими, депутатами, крестьянами и даже пропустил кружечку пенного с Дмитрием Анатольевичем. Об этом свидетельствовали фотографии, коим увенчаны стены этого примечательного места. Видимо действующий президент был не первым руководителем страны, который бывал в «Жигулях», потому что напротив туалета в зале висели огромные постеры с Брежневым, любившим не только горячие поцелуи, но и холодные «Жигули». «Жигули» были хороши, они прекрасно дополнялись столами, испещрёнными надписями разной давности. На одном из столов я увидел надпись «8915644777 Майор». Удивительно при моей памяти на точные вещи, но эти цифры врезались в память и было действительно интересно, что за майор выцарапал свой блатной номер на жигулевском столе.
Бар этот мне очень полюбился и благодаря ему мы с Михаилом так и не выпили купленную в «Перекрестке» бутылочку коньячку. Обычно, нам хватало бокальчика тёмного или светлого, а затем, кажется, наставало время приложиться к виноградному продукту. Но всё нас что-то останавливало. Стоп! Пора было догонять Таню. Тут хочется сделать как в телешоу. Если вы хотите, чтобы я догнал Таню, то отправьте смс на номер 8918… Но я без вас решил. Первая в мире интерактивная книга не увидит пока свет.
Без тебя, читатель, я решил твердо «д о г о н я т ь». И едва не навернувшись на проклятом гололёде ускорил шаг, утаскивая Мишку за рукав. Едва я бросил взгляд налево, на вереницу снегоуборочных «КАМАЗов», как из снежной дымки выскочил лоснящийся, как чёрная икра, чёрный же мерседес. Дорогой и мощный, он подрифтовывая по нестабильной дороге, ворошил грязный снег всеми четырьмя колесами, блистал яркими фарами и мчался на нас. Перпендикулярно дороге. У вереницы оранжевых грузовиков, он сделал неуклюжий маневр и, едва не въехав в столб, затормозил. Секунду постоял, а затем медленно пополз вдоль тротуара.
«Идиот» – я, невольно разжал губы. «Пойдем, блин, дальше».
И мы пошли дальше. Девочки всё не показывались. Зато впереди происходило что-то интересное.
«Залезай я те сказал, э!» – кричал какой-то кожаный человекоподобный шкаф из открытой двери мерседеса.
Заметно поволосевшая со времен падения Советского союза рука Валика Акрояна тянулась к собольей шубке, в которую была завернута девушка словно курица в шаурму – неаккуратно, но с любовью. Девушка в машину явно не хотела, отстранялась от руки, но далеко не отходила. Чтобы волосатая рука из Мерседеса кончиками пальцев могла поиграться с шерстью соболя. Радостно было то, что это была не Таня, грустно было то, что ох как не хотелось мне, чтобы эта история приобрела насильственный характер. И ведь не знаешь, правда, что делать в такой ситуации. Уж отучила нас 25 лет правящая демократия от взаимовыручки и благородства.
Валик тому яркий представитель выкорчеванного из человека благородства. Его привез в Москву отец, когда Валику было двенадцать. Это был год, в который сменились век и президент России. Больше особо про двухтысячный я ничего и не вспомню. А вот Валик помнит, как отец его, Сержик Акроян, возил из Азербайджана сладкий вкусный арбуз. Возил на убитых москвичах-комби, знаменитых 41-х, которые покупались на сезон. Бизнес шёл в гору – Москва любила арбузы и ушлых коммерсантов, но в один прекрасный день в съемную двушку в Подмосковье постучались трое лысых крепких мужиков в кожанках. Разговор начался со смачного удара в зубы Акрояну-старшему. От чего те вылетели местами на пол, местами внутрь ротовой полости. Акроян-старший долго пытался уяснить слова «крыша», «доля», «Помощь», «защита», «покровительство», а Акроян-младший смотрел на это тихо-тихо из-за угла и усваивал, что в этом городе либо сила, либо мозги. Мозгов у него было не много, а силы хватало. Он выбежал из своего укрытия и ударил кулаком мальчишеским в икру одного из братков, отец пацана заорал на азербайджанском что-то типа: «че, Валик, че, беги!». Блатные пацаны дружно уставились на малого и перестали бить старшего. Один из братков, приоткрыв рот загыгыкал: «А малой то бандитом растет».
С этими словами лысый подошел к Валику, взял его за голову расстопыренной пятерней, наклонил её назад и сказал, глядя в глаза Валику: «Не так надо бить малой, не так, смари как надо». Он тут же бросил голову пацана и залепил Акрояну старшему такой прямой под дых, что тот отрубился. Валик убежал из дома, он бежал сколько было сил, бежал и бежал. Через год он уже бежал каждым ранним утром вокруг вонючего прудика, еще через год бежал после школы на бокс, самбо, рукопашку по очереди. В 17 он уже служил – не в армии, конечно, а у Анзора Вардоняна, который известен и криминальном мире и в отечественной прессе. Стремительная карьера маленького Акрояна в криминальном мире позволила ему открыть в те годы, когда легализовать свой бизнес стало модным явлением, какое-то агентство то ли риелторское, то ли торговое, купить мерседес и вместе с дружками по криминальному сообществу рассекать по Москве на дорогой немецкой машине.
Моделей Валик вообще любил, хоть и не знал, что это слово на самом деле значит. Он звонил знакомой Татьяне Агеевой и просил её «падвизи маделей, мы сёдня в "Рае" виснем, давай жду». Однажды Агеева привезла уже знакомую Вам Наташку и это была взаимная любовь с первого взгляда. Только вот когда Наташка решила завязать с нездоровыми отношениями Валик ей сказал: « Залезай я те сказал, э! Лезь в машину, сейчас».
Наконец, рука ухватила шкуру и стала тащить её в темную полость мерседеса. Напоминало всё это времена ледникового периода: большая черная пещера, волосатая рука австралопитека с Рублевки и особь женского пола, завернутая в шкуру. Добытчик был настойчив и постепенно полость пещеры стала поглощать Наташку, визжавшую и матерившую всё на свете. Вы, кстати, заметили, что в таких случаях перестали кричать: «Караул!», правильно, потому что бесполезно.