Кирилл Сергеевич Трифонов
Изгнанник
Наташа часто изменяла мужу в соседней комнате. Леше было на это плевать. Это сильно шокировало Вадима. Впрочем, не только это, но и многое другое.
Новый Год Вадим встретил скромно. Он выпил один пузырек спирта и, предавшись своим невеселым мыслям, лег спать. Но уснуть ему никак не удавалось. В голову лезли самые мрачные мысли. Вспомнился тот последний Новый год, который он встретил дома, то есть в Москве, в своей квартире. Настроение тогда, как и теперь было мрачное. В этот день он долго уговаривал Оксанку остаться с ним в новогоднюю ночь, но она, все–таки, ушла к Сергею. Вадим остался один. К двенадцати часам он был уже хорошенько поддатый и, тупо уставившись в экран телевизора, безучастно слушал новогодние поздравления. Потом так же безучастно щелкал телевизор с программы на программу и, не найдя ничего интересного, он раздраженно выключил его.
За окном взрывались петарды. Многочисленные голоса вразнобой кричали: «Ура!»
Вадим подошел к окну и, распахнув его, закурил, любуясь разноцветными огоньками петард. И тут раздался телефонный звонок. Вадим закрыл окно и пошел в коридор к телефону. Из трубки раздался пьяный и веселый Оксанкин голос:
– Алло, Вадик, привет! С Новым Годом тебя!
– С Новым Годом! – ответил Вадим недовольным голосом.
– Чо делаешь?
– Телевизор смотрю.
– А-а. А мы тут Новый Год по-русски отмечаем в настоящей русской избе. В настоящую русскую баню ходили днем. Тут у Сережи такие друзья крутые, все со стволами, целая бригада!
– От меня ты что хочешь?
Оксанка чуть помолчала, видимо обдумывая, чего она действительно от него хочет и, наверное, не найдя ничего лучше, решила поиздеваться:
– Вадик, а ты не хочешь с нами самогона выпить, настоящего русского самогона?
– Нет, не хочу.
– Киска моя, с кем это ты трепишься? – послышался чей-то мужской голос.
– Я что все должна тебе докладывать?
– Дай мне трубку.
– Зачем? Может у меня секс по телефону.
– Я тоже хочу с ним пообщаться.
– Алло, Вадик, с тобой Сережа пообщаться хочет. Я даю ему трубку.
У Вадима не было ни малейшего желания общаться с любовником его жены. Но его никто не спрашивал.
– Алло!
– Алло!
– Как тебя зовут?
– Вадим меня зовут.
– Ты считаешь, большая разница, как тебя зовут? Тебе проблемы нужны? Будут проблемы.
– Сережа, успокойся, это мой муж – послышался взволнованный Оксанкин голос. Она взяла трубку – Алло, Вадик!
Вадим положил трубку. После хамского разговора с Сергеем его трясло от злости. Он вернулся в комнату, несколько раз прошелся по ней из угла в угол, затем, подойдя к столу, налил рюмку водки и, выпив ее, закусил кусочком сыра.
Стол был накрыт на скорую руку. С уходом Оксанки у Вадима опустились руки и целый день возиться на кухне, приготовляя салаты, он не стал. Ограничился лишь тем, что пожарил картошки, порезал сыр, копченую колбасу и сало, да трехлитровую банку огурцов выставил прямо на стол, не обременяя себя выкладыванием их на тарелку. Кухонный стол был перенесен в комнату – поближе к телевизору.
Вадим еще немного походил по комнате и, наконец, устав, сел на диван. Злость не проходила. Вдобавок, он представил, как его законная жена развлекается с бандитами в русской бане. Это представление вывело его из себя. Вадима все начало раздражать: и этот Новый Год, и этот совсем не по–новогоднему накрытый стол, и это его одиночество, и это беспощадное чувство собственного бессилия. Он выпил еще рюмку водки, закусил опять куском сыра и, посидев с минуту молча на диване, вдруг резко вскочил и заорал:
– Да пропади оно все пропадом!
Небольшая искусственная елка стояла на комоде рядом с телевизором. Вадим подскочил к ней и резко столкнул ее с комода. Елка упала на пол. Раздался звон разбившихся игрушек.
– У-у, шлюха, устроила мне Новый Год! – с этими словами он пнул елку ногой.
Телефон опять зазвонил. Несчастный муж выскочил в коридор, схватил телефонную кому трубку и швырнул ее обратно. Кроме Оксанки звонить было некому.
От этих воспоминаний настроение изгнанника опять испортилось, но ненадолго. Вадим, вдруг вспомнил про своих хозяев и немного поулыбался.
У них в квартире даже не было елки. Хозяева Новый Год не отмечали. У них не было празднично накрытого стола. Леша и Наташа, напившись днем водки, пьяные проспали праздник. Проснувшись среди ночи, они устроили между собой драку, разбудив этим Вадима.
Леша и Наташа обыкновенно были дома. Если Леша иногда куда-нибудь отлучался ненадолго, он пристегивал супругу наручниками к батарее, что бы Наташа без него чего-нибудь не пропила.
Поначалу это смешило Вадима, но потом ее жалобные вопли и зов о помощи начинали раздражать. Изгнанник не вмешивался в отношения этой пары. Домой он старался приходить только на ночлег, не редко пьяный. Питался Вадим на улице, съедая всухомятку дешевые продукты. Хранить их дома в холодильнике и тем более готовить было невозможно – хозяева и их собутыльники могли запросто все съесть сами.
Так прошла зима. Теперь изгнанник сидел в душном подвале у Кузьмича и, немного выпив спирта, ломал голову, как ему жить дальше. Сегодня на него свалились две неприятности. Первая – хозяин квартиры увеличил плату за ночлег. Он теперь требовал две бутылки водки в день. Вторая – Вадим накануне напился и на следующий день не вышел на работу. Несколько раз ему прощали подобные прегрешения, а теперь приговор был неумолим – увольнение. Ситуация была непоправимой.
Накануне Кузьмич познакомил Вадима со своей новой знакомой Леной, одногодкой изгнанника. Лена, как и Вадим, была бездомной, как и Вадим – сирота. Ее лучшая подруга навела на нее бандитов. Те, отобрав у нее квартиру в Пензе, отвезли девушку в багажнике машины прямо в Турцию и там продали в рабство в один из публичных домов. Там бедную девушку целых две недели постоянно насиловали и били. Потом из нее сделали проститутку. Полтора года Лена работала на своих хозяев бесплатно, обслуживая по двадцать клиентов в день. Девушку часто жестоко избивали. Она перенесла четыре сотрясения мозга и ее постоянно мучила головная боль. На глазах у Лены хозяева убивали ее подружек, которые пытались сбежать. Полиция беглянок привозила назад. Через одного клиента из России Лена умудрилась передать записку своему троюродному брату, сообщив ему свое место нахождения. Родственник помог – вытащил сестру из рабства через русское посольство. Вернувшись в Россию, Лена оказалась в положении бомжа. У ее единственного родственника была своя семья, и жить у него девушка не могла.
– Наверное, сам Бог свел две несчастные судьбы – думал изгнанник. Общего у него с Леной было немало.
Вчера, познакомившись у Кузьмича в подвале, Вадим и Лена целый день гуляли по городу. За день они выпили две бутылки водки. Вечером изгнанник повел свою спутницу провожать домой. Лена ночевала в колодезном люке. Они подошли к краю длинного пятиэтажного дома и под покровом темноты, что бы жильцы не вызвали милицию, осторожно открыли люк. Быстро спустившись вниз, Вадим и Лена оказались на большом двуспальном матрасе. Его подружка, пошарив в темноте, зажгла свечку. Хихикнув, озорная девушка полезла целоваться. Все остальное изгнанник помнил с трудом. Он был сильно пьяный. Утро следующего дня началось для него в два часа. Вадим долго лежал на матрасе, мучаясь похмельем. Через час, совершив над собой неимоверное усилие, он поднялся. Они с Леной выпили пузырек спирта и закусили снегом. Изгнанник пошел домой. Дома он едва вспомнил, что не был на работе. Как назло, этот день был очень снежным.
– Будь, что будет! – подумал Вадим, снова ложась спать.
На следующий день вдвое подорожала «квартплата», а на работе на беспечного пьяницу обрушился приговор – увольнение.
Теперь изгнанник сидел на стуле в подвале у Кузьмича, пил водку и слушал его скучные разговоры.
Кто-то робко постучал в дверь. Послышался беспечный голос Лены:
– Вадим, Кузьмич, вы здесь?
Через минуту озорница сидела на коленях у Вадима и, лукаво улыбаясь, смотрела ему в глаза. На столике стоял маленький флакон огуречного лосьона – Ленин подарок друзьям. Водка была допита, и Кузьмич быстро разлил содержимое флакона по стаканам.
Вадим еще ни разу в жизни не пил одеколон.
– До чего я опустился! – подумал он и, вдруг почувствовал, что ему стало глубоко безразлично – что он ест, что пьет, на чем спит и во что одевается. Это новое открытие приятно удивило его. – Оказывается можно просто жить и ни к чему не стремиться, ничего не хотеть и никуда не спешить – подумал он – и когда тебе ничего не надо – плевать абсолютно на все.
Он с веселой улыбкой опрокинул в рот содержимое стакана.
Выпить больше было нечего. Друзья стали расходиться. Вадим в обнимочку с Леной вышли из подвала. Изгнанник был заметно пьян. Они долго бегали по заснеженной улице, резвясь, словно дети, играли в «снежки». Наконец Лена, взяв Вадима за руку, повела его в свое нехитрое жилище.
Изгнанник был молод, и его похоть часто не давала ему покоя. Находясь в рабстве у Рашида, Вадим за все время даже рядом не стоял с женщиной. Завязав же теперь роман с Леной, своей подругой по несчастью, он был очень доволен и благодарил судьбу за этот непредвиденный подарок.
– А жизнь все-таки прекрасна – думал он, открывая крышку люка – несмотря ни на что!
Глава 2
Прошел месяц, ставший для Вадима и его подружки медовым. Изгнанник так и не нашел ни нового жилья, ни новой работы. Но это его нисколько не беспокоило – рядом была девушка, с которой ему было хорошо.
Лена бомжевала уже около двух лет и умела выживать в любой ситуации. Для Вадима она была просто находкой. Небольшого ростка, худенькая, с большими синими испуганными глазами, круглым симпатичным лицом и длинными белыми волосами, она казалась маленьким беспомощным котенком посреди большого грубого и беспощадного мира. Рядом с ней изгнанник чувствовал себя богатырем. Лена была добрая, очень чуткая и внимательная, робкая и, в тоже время, достаточно решительная. Она много пила, мало ела и средства на свое непотребное существование находила без особого труда.
– На помойке можно найти абсолютно все – считала она – и пустые бутылки, и цветной металл, и одежду, и мебель.
Лена ежедневно ходила на «прииски», как она, шутя, называла мусорные бункера и контейнеры. Насобирав цветного металла, пустых бутылок и картона, девушка неслась с ними в приемные пункты и, получив деньги, покупала выпивку и на оставшиеся гроши – дешевые, не нуждающиеся в приготовлении продукты. Она подключила к этому занятию и Вадима.
Выпив водки или спирта, а иногда и чего-нибудь еще: настойки, одеколона, розовой воды, духов, в общем – все, что содержало спирт, изгнанник притуплял стыд. К тому же, вместе с Леной ему было все равно, что о них думают прохожие. Девушка не гнушалась и воровством и брала все, что плохо лежало.
Иногда удавалось найти какие-нибудь хорошие вещи. Прожженная опытом, Лена искала покупателя и продавала все за копейки. Так игру «Ну, погоди!» в почти новом состоянии она отдала прохожему за двадцать пять рублей.
– Ты что, сдурела?! – негодовал Вадим – эта игра сто пятьдесят рублей стоит, не меньше.
– За сто пятьдесят ты будешь целый день, если не больше, покупателя искать, если вообще найдешь – спокойно возразила Лена – а за двадцать пять любой купит, не торгуясь. А это – два фурика спирта! Нельзя быть таким жадным, Вадим – она же нам, все равно, на халяву досталась!
Лена смотрела на изгнанника с лукавой, манящей улыбкой и Вадим забывал обо всем.
Ежедневно они заходили в подвал к Кузьмичу. Старик не одобрял их образа жизни, считая, что молодая пара может найти себе работу и жилье, снять квартиру и жить по-человечески. Но Лене этого совершенно не хотелось. Глядя на нее, изгнанник тоже обленился.
Каждый день Вадим, Лена и Кузьмич пили водку или спирт. И если старик принимал алкоголь в меру, то молодая пара напивалась без всякой меры, мучаясь по утрам сильным похмельем.
Наступила весна, закончились морозы, таял снег. В колодезный люк постоянно просачивалась вода. Жить в нем больше было невыносимо. В этих условиях пьянство спасало изгнанника и его подружку – напившись спирта, они спали, как убитые, не чувствуя ни сырости, ни духоты. Так прошел месяц.
Лена научила Вадима попрошайничать, и они на пару клянчили деньги у прохожих возле какого-нибудь магазина или палатки. Изгнанник сделал открытие, что попрошайничать не так унизительно, как побираться. Правда, побираться тоже приходилось. Выпив на двоих пузырек спирта, Вадим и Лена приходили к церкви и, стоя у дверей храма, просили милостыню.
Верующие подавали охотно, хотя среди них находились и такие, которые осуждали и даже ругали несчастную пару.
Изгнанник и его подружка приходили к храму к воскресным и праздничным службам. В эти дни народу в церкви было много и, соответственно, прибыль получалась по меркам бедолаг не маленькая – в среднем полторы тысячи рублей на двоих, а когда и больше. Этих денег хватало на несколько дней. Вадим и Лена жили очень даже неплохо. Даже иногда покупали горячую шаурму и чебуреки.
– Мы ведь тоже люди – говорил Вадим по этому поводу – нам тоже хочется вкусно поесть.
– Правильно – отвечала Лена – надо жить одним днем.
Жизнь была бы легкой, веселой и беззаботной, если бы не скорбь, которая терзала душу Вадима. У изгнанника после всех пережитых страданий была сильная обида на жизнь. Он часто вспоминал свой родной Мурманск, покойницу мать, Кольку, погибших друзей, Москву, Оксанку.
Однажды Вадиму приснился сон: детство, он, Вадим сидит дома в своей комнате и играет на скрипке. Мать слушает его музыку.
– Вот вырастешь, станешь известным музыкантом, закончишь консерваторию – говорит она мечтательно – у тебя, Вадюша, талант!
Наигравшись, он ложится спать на чистое белое постельное белье и, накрывшись одеялом, лежит и думает:
– А хочу ли я, действительно, быть известным музыкантом?
С этими мыслями изгнанник проснулся и не сразу осознал, где он находится. Не сразу понял, что он, Вадим – не маленький мальчик, играющий на скрипке, а взрослый мужчина, алкоголик, бомж и неудачник. Увидев разницу между тем, кем изгнанник хотел быть и тем, кем он стал, он чуть не завыл от сильной душевной боли.
У Лены на душе тоже была скорбь, не менее сильная, чем у ее кавалера. Она переживала из-за навеки потерянного жилья, невинного позорного прошлого, сломанной жизни. Вдобавок, несчастную девушку постоянно мучила сильная головная боль. За время рабства в турецком публичном доме Лена приобрела сильную блудную страсть. Ей постоянно хотелось секса. Вадим был для нее утешением в страдании, как, впрочем, и она для Вадима. Вместе им было не так тяжело и не так одиноко.
Наступила Пасха, а за ней и Красная Горка. Вадим и Лена целый месяц лазали по местным кладбищам, находя на могилах стаканчики с водкой и вином, сигареты, крашеные яйца и пасхальные куличи. Хоть молодую пару и прогоняли кладбищенские сторожа, все же изгнанник и его девушка успевали и прилично выпить, и как следует закусить, и даже иногда украсть с какой-нибудь заброшенной могилы крест, чтобы сдать его в металлоприемный пункт.
В большом мусорном бункере они нашли небольшую сеть. Лена тут же предложила смастерить ловушку для голубей. Ловили их на крышах домов. Ошпаривали горячей водой на чердаке и там же ощипывали. Пищу готовили в лесу на костре.
– Ты знаешь, Вадим – сказала Лена – а ведь мы с тобой вполне счастливые люди! Мы живем, как хотим – едим, пьем, спим, трахаемся и ни от кого не зависим. Мы вольные, как ветер. Люди живут – с детьми нервы мотают, с утра пораньше на работу идут, и целый день пашут, а мы с тобой с утра цвет металл сдадим, нажремся и никаких забот. Мне такая жизнь даже нравится, хоть и грустно порой бывает. Мне всю жизнь любви не хватало. Использовали меня мужики, когда я в рабстве в публичном доме жила, и никто не любил. А с тобой мне так хорошо! Хорошо, что мы встретились и вместе мы не одиноки!
Она сделала небольшую паузу и добавила:
– Кузьмич этот надоел своим ворчанием, все учит и учит!
– Да, нудный старик! – согласился изгнанник – Но я от него зависел всю зиму. Он меня поил и кормил.
– Давай больше не будем к нему ходить? – предложила Лена – теперь ты от него не зависишь. И вообще мы люди вольные. Давай путешествовать? Что мы все время на одном месте сидим?!
– Давай! – ответил Вадим – Мир посмотрим, себя покажем.
– На берегу какой-нибудь речки шалаш построим и будем рыбу ловить – размечталась Лена.
– И будет у нас рай в шалаше – добавил Вадим – и пойдем мы, куда глаза глядят.
Они долго лазали по мусорным контейнерам в поисках наживы, потом ходили в приемные пункты. В итоге получили три пузырька спирта, пачку дешевой «Примы», банку кабачковой икры и батон черного хлеба. Вадим нашел в контейнере почти новую осеннюю куртку.
Сборы в путь были весьма недолгими, так как собирать было нечего. Вадим и Лена сели на крышку люка и, выпив на дорожку спирта, тронулись в путь.
Глава 3
Изгнанник и Лена любовались пейзажем: огромное озеро, вокруг которого росли высокие березы, сгибали ветви плакучие ивы. С деревьев, кружа в воздухе, плавно осыпалась желтеющая листва. Шел сентябрь, но еще продолжалось лето. Было жарко. На противоположном берегу сквозь не густые деревья виднелись белые стены монастыря, большие синие купола которого упирались в чистое безоблачное небо, красиво сочетаясь с природой окружающего мира. Вокруг стояла полная тишина. Шел сентябрь – разгар бабьего лета, было жарко.
Сбылась Ленина мечта – она и ее друг жили на берегу озера в построенном ими шалаше. На самодельные удочки они каждый день ловили рыбу и варили ее здесь же, на берегу в небольшой, найденной на помойке кастрюле на костре.
Вадим и Лена были очень довольны своей легкой, веселой и беззаботной жизнью. Пропутешествовав месяц, то идя пешком, то добираясь на электричках, они дошли даже до города Осташков и, наконец, нашли то, что искали – остановились на берегу озера Селигер. Веселая пара каждый день ходила на «прииски» в город и возвращалась назад, изрядно подвыпивши, раздобыв сигарет, спирта и дешевых продуктов. Рядом с озером находился небольшой лесок. Там изгнанник и его подружка собирали грибы и ягоды. В городе в чужих садах и огородах они воровали овощи и фрукты. Жизнь была прекрасна! Так прошло лето. Наступила осень.
– Как там красиво! – с восхищением сказала Лена, глядя на золотые купола.
– Может тебе в монашки податься? – подразнил ее Вадим.
– Кому мы, бомжи, там нужны! Ходили – не пустили.
Недавно они были на другом берегу, пытались зайти вместе с паломниками на территорию монастыря. Их туда не пустил охранник.
– Еще раз я вас тут увижу – намылю шею! – свирепо сказал он – Идите к себе на помойку, ваше место там!
За эти слова изгнанник очень сильно хотел поколотить этого охранника, но Лена, видя, что дело принимает серьезный оборот, насилу оттащила своего друга от этого грубого и высокомерного типа. И не напрасно – охранник бы вызвал милицию и Вадим, все равно, оказался бы виноват.
– Ну, почему эти верующие такие сволочи?! – негодовал он – ваше место на помойке! Сказал бы я, где место таким вот козлам!
Вадим долго не мог успокоиться. Слова охранника сильно задели его за живое. Вспомнился священник, не пожелавший изгнаннику помочь.
– Нам нигде нет места – нас всюду гонят, дабы мы ничего не украли, и никто от нас заразу не подхватил. В церковь – нельзя, в магазин – нельзя, в подъезд – нельзя, в подвал или на чердак – нельзя, на кладбище – тоже нельзя, на помойку скоро тоже будет – нельзя! – выпалил Вадим с гневом.
– Так мы и сдохнем! – печально вздохнув, поддержала его Лена.
После этого неприятного случая изгнанник не питал светлых чувств к, стоящему на другом берегу монастырю и в разговоре свою подругу не поддерживал.
– Какая там красота! – продолжила Лена – Ты знаешь, Вадим, там что-то такое светлое, чистое и далекое, и, вместе с тем совсем близкое, то от чего мы так далеки… Я даже не знаю, как объяснить это словами.
– Сходи туда опять, раз близкое – съязвил изгнанник – опять охранник прогонит. Наше место на помойке – вот это для нас, действительно, близкое!
– Ничего ты не понимаешь! При чем тут охранник?! Такой красоты, как в монастыре, как в церкви, больше нигде нет! И на душе так легко, даже словами не передать! Ощущение какой-то радости, тишины и покоя…
– Спиртику еще махни – и будет тебе и радость, и тишина, и покой!
– Дурак ты, Вадим! – одна пьянка на уме. Там душа просыпается. А охранник, между прочим, прав был – я-то, дура, туда шла, чтобы украсть что-нибудь.
– Этот козел! – ваше место на помойке! – изгнанник поднял вверх нос, передразнивая охранника.
– А мы того и не стоим, чтобы нас туда пускать! Кто вот, например, я такая? – бомжиха, алкашка, проститутка, воровка…
– Разве ты виновата, что тебе, как и мне жизнь сломали? И никакая ты не проститутка!
– А мне в детстве бабушка говорила, что невенчанный брак – есть блуд. Мы с тобой в блуде живем.
У изгнанника потонул поплавок.
– Без блуда не выловишь и рыбки из пруда! – сострил он, вытаскивая из озера большого пузатого карася.
Лена не засмеялась. Она, молча, сидела на пеньке и, глядя на противоположный берег, тихо рыдала.
– Грешница я большая! – проронила она сквозь слезы – Никому не нужна на земле, кроме тебя. И даже Богу я такая не нужна!
– Плевал на нас этот Бог – со злостью сказал Вадим – вот мы и живем так!
– Я не могу, я не хочу больше так жить! Понимаешь, Вадим, я очень устала от такой жизни!
– Я тоже. И что теперь, в озере топиться?!
Они допили последний спирт. Лена продолжала рыдать. Изгнаннику надоело смотреть на ее слезы и слушать ее рыдания. Он пошел в шалаш и лег спать. Но спать ему совершенно не хотелось. Вадим лежал на огромной охапке листьев и, подложив руки под голову, беспечно смотрел в потолок. Вдруг рядом послышалось всхлипывание, и в шалаш вошла Лена.
– Вадим, я хочу тебя спросить – необычно торжественно сказала она – скажи – ты меня любишь? Я тебе очень нужна?
– Ложись спать – неохотно отозвался изгнанник.
– Нет, ответь на мой вопрос – настаивала его спутница – Любишь ты меня или нет? Нужна я тебе или нет?
– Нужна – ответил Вадим.
– Любишь ты меня или нет?
– Люблю – сказал Вадим и отвел глаза.
Он не знал, действительно, любит он ее или нет. Иногда по ночам ему продолжала сниться Оксанка. Чувства Вадима колебались и противоречили друг другу. Разобраться в них было сложно.
Лена внимательно на него посмотрела, желая понять, что творилось в душе у ее друга, затем, ни слова не говоря, вышла из шалаша.
Поворочавшись с боку на бок, Вадим, наконец, заснул.
Утром следующего дня, открыв глаза, изгнанник долго лежал на своей подстилке. Как обычно, с похмелья раскалывалась голова, ныл желудок. Вставать было лень. Он лежал и прикидывал, куда они с Леной пойдут, где найдут, чем поживиться. Рука его потянулась к пачке «Примы», лежащей рядом на журнале с кроссвордами и, вдруг, наткнулась на какой-то лист бумаги. Вадим взял этот листок и принялся читать:
«Вадим! Ты все равно не сможешь меня понять. Я больше не могу и не хочу так жить, как живу. Я очень устала и ухожу навсегда. Я предпочитаю смерть этому позорному, бессмысленному существованию. В этой жизни мы больше не встретимся. Прости меня, за все и прощай навсегда! Твоя Лена».
Прочитав записку, изгнанник тут же вскочил с постели. Не поверив в случившееся, он быстро выскочил из шалаша.
Лены нигде не было. Напрасно Вадим кричал ей, стоя на берегу – на его крик никто не откликнулся.
Недалеко от берега плавала лодка. Изгнанник и раньше видел ее привязанной к берегу недалеко от шалаша. На борту лодки висела черная куртка. Это была одежда его подруги. Вадим снова принялся кричать. Ответа не последовало.
– Нет, только не это! – простонал изгнанник.
Он отказывался верить в случившееся. Но оно было очевидным. Вадим еще долго продолжал кричать и кидать камешки в лодку, хотя с каждой минутой становилось яснее и яснее – Лены нет, лодка пустая.
– Может это шутка? – надеялся изгнанник, продолжая звать свою подругу. Но вскоре, выбившись из сил, он понял – бесполезно.
Вадим был чернее тучи. Он сел на пень и, обхватив голову руками, молча, сидел, пытаясь проанализировать случившееся. Он долго строил догадки, предполагал причины и варианты, куда могла деться Лена. Наконец, решил подождать – может она вернется. Он старался не смотреть на лодку, которая наводила на мрачные мысли. Но лодка сама по себе, то и дело мозолила глаза.
– Нет, она не могла, не могла этого сделать –цедил сквозь зубы изгнанник – этого не может быть!
Он прождал два часа. Лена не появлялась.
Небо заволокло тучами. Полил проливной дождь. Одинокая лодка качалась на волнах и, в конце концов, медленно прибилась к берегу.
Вадим, не лишая себя наивной надежды, заглянул в нее. Лодка была пустая. В ней лежала Ленина маленькая панамка. Изгнанник в отчаянии развел руками и пошел в шалаш.
Дождь лил весь день и всю ночь. Лена так и не появилась.
На следующий день Вадим все же допустил мысль, что она утопилась и, с горечью понял, что он бессилен что-либо изменить. Им снова овладело отчаяние от чувства собственного бессилия, которое до поры, до времени было забыто.
Он продолжал ждать дальше. Так прошла неделя. Лена не появлялась.
Через пару дней нашелся хозяин лодки. Он, накричав на Вадима, уплыл на ней.
Изгнанник ждал, когда на поверхность воды всплывет Ленин труп. Но он так и не всплывал. Правда, сомнений в гибели подруги Вадим уже почти не имел. Ждал же, не желая верить в случившееся. Теперь он снова почувствовал свое одиночество, от которого понемногу отвык. Смерть Лены выбила изгнанника из колеи. Вадим покинул озеро и ушел в город в надежде отыскать свою подругу. Шатаясь в одиночестве по «приискам», изгнанник думал (помимо Лены, не выходившей из его головы) в первую очередь о спиртном и ежедневно напивался вусмерть. Спьяну он часто рыдал, проклиная всех вместе взятых бандитов, ломающих вот так вот запросто человеческие жизни. Во время своих похождений по городу Вадим всюду искал Лену и готов был бегом бежать за каждой показавшейся похожей на нее девушкой. Но Лена так и не нашлась.
Изгнанник пал духом и несколько дней пил, не просыхая. Очутившись на железнодорожной станции, он зачем-то сел в первую попавшуюся электричку. На станции Бологое он ненадолго пришел в себя, но вскоре опять напился.
Глава 4
– Москва, конечная, выход на левую сторону – услышал Вадим, просыпаясь.
Пассажиры презрительно косились на бомжа.
– Я в Москве?! Как я сюда попал?! – испуганно подумал он, поднимаясь с лавки в вагоне электрички.
В его планы совершенно не входила поездка в Москву. Между тем вагон опустел. Изгнанник нерешительно вышел на платформу. Он ругал пьянство последними словами. В голове вертелись обрывки мыслей. Идя по мокрому асфальту платформы и вдыхая свежий воздух, согретый лучами жаркого солнца, вышедшего после дождя из-за туч, Вадим пытался припомнить события минувшего дня, но кроме вагона, в котором он куда-то ехал и вокзала – вероятно в Твери – где изгнанник ждал следующую электричку и пьянства, ничего больше на ум не приходило. Потом он с трудом вспомнил, что по-пьяни собрался мстить бандитам, безнаказанно ломающим человеческие жизни, и решил начать с Сергея и Оксанки.
– Ладно, Москва так Москва! Какая мне разница, где по помойкам околачиваться! Лены все равно больше нет – решил Вадим.
Он горько вздохнул, направляясь куда-то вместе с толпой. Изгнанник наскреб в кармане мелочь и, купив бутылку пива, выпил ее прямо на вокзале.
– Началось мое бесцельное существование в столице – горько усмехнувшись, мысленно прокомментировал он свой приезд в Москву.
Ноги машинально несли в метро. Улучив момент, когда сотрудники милиции отвернулись, Вадим перелез через турникет и быстро смешался с толпой. Он пытался собрать воедино мысли, вертевшиеся в голове, и не задумывался, куда едет. Спустя время, он спохватился, что машинально едет к себе домой, то есть в свою бывшую квартиру.
– Как это глупо и бессмысленно! – думал он, выходя из метро, но, несмотря ни на что, продолжал идти в том же направлении.
Изгнанник очутился на хорошо знакомой улице и медленно, с наслаждением шел к своему бывшему дому. В душе щемилась тоска. Сердце билось в ностальгическом ритме. Осторожно оглядываясь по сторонам, Вадим приближался к дому. Ничего не говорило о грозящей опасности. Все было спокойно. Осмелев, изгнанник подошел к своему подъезду и позвонил по домофону в свою квартиру. Ему ответил чей-то незнакомый голос.
– Здравствуйте, Оксану можно? – спросил Вадим.
Если бы к домофону подошла его жена, он бы ничего не стал говорить.
– Здесь такие не живут – ответил тот же голос – вы ошиблись.
Изгнанник позвонил еще раз. Ответ был тот же.
– В этой квартире жила моя жена – возмутился он.
– Мы живем в этой квартире уже больше двух лет – услышал он спокойный ответ.
Следующая неделя прошла, как и обычно, с той лишь разницей, что Вадим сменил один город на другой. И теперь, наученный опытом бомжевской жизни, он весело вспоминал свои первые неуклюжие шаги, принимая свое горькое страдание. Теперь, закаленный изнурительным трудом и недосыпанием, привыкший к потере близких, измученный постоянным похмельем, привыкший скитаться и добывать себе на жизнь, изгнанник чувствовал себя сильным, окрепшим и повзрослевшим. Особенно он это чувствовал, проходя по знакомым улицам, местам, где когда-то ходил и откуда уезжал, чувствуя себя слабым, беспомощным и затравленным. Но скорбь по погибшей Лене (Вадим потихоньку привыкал к мысли, что она все же утопилась) отравляла всю радость существования.
– Все плохое к лучшему – думал он, саркастически улыбаясь – только не понятно, как можно считать этим лучшим самоубийство несчастного человека, вдобавок близкого?
Но жизнь, какая бы не была, продолжалась. Все шло своим чередом: попрошайничание, лазание по помойкам, хождение по приемным пунктам, питание дешевой пищей и пьянство. Только одиночество и смерть близкого человека выбили морально его из сил. На душе едва-едва зажили раны после гибели друзей бомжей, коллег по работе, а тут новая трагедия и вместе с ней – новое отчаяние. Вадим, как всегда, бесцельно ходил по улицам Москвы в одиночестве, предаваясь печальным переживаниям. Ночевать приходилось на лавочках – благо погода еще позволяла. Так прошла неделя.
– В жизни моей нет никаких перспектив – в который раз думал он, вздыхая – в лучшем случае – жизнь у какого-нибудь алкаша и пьянство или под забором и пьянство или рабство, или еще что-нибудь в этом роде и пьянство.
На Пушкинской изгнанник бесцельно спускался в подземный переход. Из невеселых размышлений его вывел хорошо знакомый голос.