Кирилл Борисович Килунин
Глупые сказки
– Вы Мастера похищений, где мои слезы… где Слезы Дьявы!?
– Господин, если бы не девчонка… ее ловкость и мастерство, нам это не удалось. Все же кража века, в пол миллиона….
– Как вы заставили ее сделать это?
– Мы сказали, что убьем ее возлюбленного…
– Что с ним?
– Так как вы и приказали господин, трое Багряных убили его. Но, кх-м, трое из них мертвы.
– Да, я знал, но почему только двое… ? А да, вам это за усердие…, – человек в Золотой маске с горящим взглядом взмахнул левой рукой, из нее появившись из неоткуда вылетели две белые каллы, и двое удачливых похитителей в Зеленых масках упали без чувств – мертвы. Холодны как снег. Они просто больше не нужны… Теперь, тот, кто носил Золотую маску держал в правой руке горсть крупных мерцающих алым рубинов – Слезы Дьявы. Он снял свою маску, и взял в левую руку серебряный кубок с Вересковым вином. Бросил камни в вино, и выпил все одним глотком. Небо загрохотало, и хлынул дождь. Тот, кто, носил Золотую маску плакал навзрыд, впервые за последнюю тысячу лет. Бывший Дьявой…,…,…,… а потом Хитрецом – Локки, разрушил свое проклятье.
Тра-ррр-рах!!!– дубовая дверь слетела с петель разбиваясь в щепу.
– Я пришел, враг Мой, – полуголый, заляпанный кровью, с сияющим чистым белым светом молотом на короткой рукояти в правой руке, на пороге дома с заколоченными окнами стоял Арни.
– О братец Тор, могучий Асс, господин Арни, не помнящий самого себя. Твоя девочка спит, но разбудить от сна белых кал ее могу только я. Так что расслабься и не маши своей любимой игрушкой. Даже я немного боюсь его, положи молот Асс…Мое проклятие снято, мы решим дело миром.
Багряная тень взметнулась из разрушенного камина. Острейший клинок дамасской стали, покрытый тайными колдовскими знаками заплясал у горла носившего Золотую маску. Хитрец Локки попал впросак. Наемник в Багряном плаще пришел взять свой долг с Обманувшего за себя и за братьев.
– Я дам тебе сто золотых, мастер-убийца, – Прохрипел Локки.
– Теперь я не хочу золота, мне нужна только твоя жизнь, – Прошипел наемник.
– Так не честно, – возмутился снявший Золотую маску.
– Убийца в Багряном плаще, ты должен уйти. Я простил тебя, – грохнул Арни, – Ты мешаешь нашей беседе!!!
– Но ведь это он заказал твою смерть!!!
– Знаю, но пока он мне нужен….
– Нет!…
– Да!.. Пусть сначала он разбудит Циннию.
Серая тень метнулась от заколоченного окна. Удар острейшего клинка прямо в сердце… и старый Брумс упал на грязный дощатый пол замертво…Но Арни-Тор успел метнуть свой молот. Последнего из багряных братьев размазало по стене. И все же Брумс умер. Бедная Нукки взволнованно кудахтала, мельтеша под ногами, не понимая, почему хозяин не встает с пола. Пестрая курица любила дядюшку Брумса.
– Я убью тебя Локки.
– Стой, лишь я могу разбудить Циннию…
– Да…
Тот, кто две тысячи лет носил Золотую маску, взмахнул правой рукой и вместо белых калл в руках у девушки появились алые гвоздики, тут же ее глаза открылись и она закричала:
– Арни!
– Мой подарок вам, дети мои. Вы забудете все.., – бледное лицо подлеца Локки исказила кривая улыбка.
Вспыхнул свет и погас…
*
Цинния, свернувшись калачиком, сладко спала в цирковой повозке, укрытая цветным лоскутным одеялом, рядом охранял ее сны Арни. Он долго не мог заснуть, старина Брумс пропал. Его тело нашли лишь на второй день после закрытия карнавала. Подслеповатый доктор, осмотрев тело дядюшки Брумса, написал однозначное заключение – «сердечный приступ». Цинния плакала, а Арни молчал. На кладбище к ним подошел дорого одетый вельможа с бледным лицом и горящими странным зеленым светом глазами, он передал им желтый пакет: «Мистер Арни и госпожу Циннию приглашают выступать в столичном цирке «Антрацитовая хризантема». В этом же году наши влюбленные поженились. Они никогда не расставались и даже умерли в один день.
Шли года, века, тысячи лет…
*
А как же тот, кто носил Золотую маску?!
Одна знакомая Звезда рассказала мне по секрету, что Смеющийся Бог – Бог Лжец, потерял свой вечный сон. Тень пестрой курицы преследует Локки в его снах, тень пестрой курицы по имени – Нукки…
Может и это ложь, но так говорила мне по секрету одна знакомая Звезда.
*
По извилистому и тесному лабиринту улиц южного города шла Тень Старого Клоуна, она улыбалась и пела во все горло:
Синий лес – до Небес
Бог забыл, а я влез…
Чудеса – паруса,
Пыль в глаза и гроза.
Я лечу – так хочу,
Упаду – закричу,
Помолюсь – улыбнусь,
И на небо вернусь.
Синий лес – до Небес
Бог забыл, а я влез…
Я отдам все мечты!
Где же ты, вот цветы…
Сжег мосты и забыл
– Для чего я любил.
Подожди, впереди…
Там огонь, не ходи…
Помолюсь – разобьюсь,
И на Небо вернусь.
Синий лес – до Небес
Бог забыл, а я влез…
Я лечу – так хочу!
Упаду – замолчу…
Ты жди…
Блеклый свет ущербной луны коснулся его лица, когда Смоль вышел из тени, в мир, где рождаются и умирают звуки падающих звезд.
– Здравствуй Мир, – шептали его губы, и это было похоже на шелест листвы, дыхание ветра и разговор одной океанической волны с другой, всполошенный крик чайки и карканье черного ворона, одновременно.
Все казалось не всерьез. Как обычно, то есть – навсегда, безвозвратно и неотвратно, только он об этом старался никогда не думать. Однако и ход мыслей его никогда не подчинялся воле желания. День за днем… Это было лишь одно из его личных проклятий, об остальных еще будет упомянуто позже…
*
Смоль, длинные черные волосы, на восточный манер завязанные в замысловатый узел, скуластое лицо с вытянутым упрямым подбородком, бледная кожа, высокая худощавая фигура, вряд ли можно назвать его привлекательным субъектом, если бы не его глаза – два глубоких омута мрака, из которых струился божественный свет, такой увидишь лишь в конце тоннеля…
Излюбленным цветом Смоля был черный, его плащ, кафтан, пальто, и деловой костюм относились именно к этой монотонной цветовой гамме, однако многие божились, что цвет его одежд – алый, но эти многие заблуждались, и всего лишь путали цвет со светом, да и самого Смоля с кем-то совершенно другим.
*
А Смоль действительно был совершенно другой. Он любил часами без дела бродить по городским улицам какого-нибудь провинциального городка и смотреть на людей, автомобили и бездомных собак, чаще всего, оставаясь незамеченным, не привлекая ни чьего внимания.
Там среди людской толпы он всегда чувствовал себя неразрывною частью мира, движущейся деталью некоего вселенского механизма, именно тогда вечность воистину ложилась у ног, а он попирал ее своими ногами не имея никаких намерений нанести ущерб, а всего лишь локализуя свою сущность в этом пространстве.
За последние лета у Смоля появились излюбленные пути, включающие в себя помимо конкретных населенных пунктов и располагающихся в них особенных улиц, определенных людей, чем-то явным, или до времени скрытым цеплявших Смоля до самой глубины его внутреннего Я.
Вот, например, та девица… пшеничные локоны, собранные в несуразный хвост, широко открытые голубые глаза, прячущиеся за толстыми линзами стекол, тонкая полудетская фигура, легкие движения, омраченные неуверенной походкой вчерашней Русалки, толком не научившейся ступать по земной тверди, ввиду своей принадлежности к совершенно иной стихии.
Вот сейчас Она снова, как и в прошлый раз, подойдет к какому-нибудь молодому человеку из гущи спешащей толпы, робко коснется его правового плеча, и спросит:
– Не были ли мы когда ни будь знакомы? Ну, хотя бы в прошлой жизни…
