Кирилл Борисович Килунин
Пять дней лета
– Ага, – Ленка уворачивается от шишки, которой зафингалил в нее Сережка. – Где – то тут безымянная могила двадцати семи красноармейцев. Они с белыми бились, когда в город Колчак со своими пришел. Но где она, никто не знает. Памятник им в центре у сквера стоит, но под ним ничего, большие ребята говорили, упреждая мой вопрос, отвечает это белобрысое создание женского пола.
– Жалко…, – я иду по заросшим тропкам меж старых могил, погруженный в рассказанную Ленкой историю, когда вдруг вижу висящий на одной из ветвей рябины самодельный лук. Все лето мечтал о таком, но у меня не получалось сделать….его самому. Он как настоящий: крепкий, резной, со специальной канавкой для того, чтобы класть стрелу, тетива – кожаный шнур, такой же шнур намотан у оснований.
– Чур мое, чур мое, – радостно кричу я, хватая свою находку. – Я первый нашел!!!
А Ленка с Сережкой непонятно надулись.
– Этого нельзя, – сказал первым Сережка.
– Точно, нельзя…, – Ленка согласно кивнула.
– Почему!? – удивляюсь я.
– Это не наше, – Ленка поправила свою белокурую челку.
– А чье!?
– Мертвых, – страшным голосом с завываньем смеется Сережка. Но глаза его совсем не смеются.
– И что?! – я вовсе не хочу расставаться со своей внезапной находкой.
– Мертвые придут и заберут тебя вместе с этим самым луком, – вполне серьезно отвечает Ленка.
И тут я побежал, думая, что никому не хочу его отдавать, не Ленке, не Сережки, не этим самым выдуманным ими мертвым.
Далеко уйти мне не удалось, запнулся о внезапно подставленный старым деревом корень, а дальше вспышка и бархатная тьма.
*
Мне пять лет, в Пермь приехал любимый дед…, до сих пор помню его седые волосы, крупные черты лица, тихую успокаивающую улыбку и медленные уверенные движения, человека повидавшего за свою жизнь много. Я знаю, что он директор школы, где-то в далеком уральском городке, а раньше настоящий морской офицер, кавалер различных орденов и наград, побывавший на трех войнах.
Для меня он просто – ДЕД, и я и иду вместе с ним по августовским лужам в шортах, цветастой майке и сандалиях, а он в сером потертом костюме, как большая скала, мы решили погулять по набережной Камы, и нам не страшна непогода, мелкий холодный дождь и то, что нет зонта.
Мы спускаемся в подземный переход, там таинственно темно и бесшумно, никого кроме нас двоих, и шаги какие-то по бесшумному глухие. А когда, поднимаемся наверх, вокруг огромный мир – залитый ярким по цыплячьи желтым солнечным светом. Невдалеке, шумят большие деревья, с совершенно зеленой листвой, множество плакучих ив и цветущий жасмин, переплетение мощенных камнем дорожек и укутанная запахами соли и нагретого солнцем песка набережная. На лавочках – улыбчивые старушки в огромных шляпах – панамах, с такими же, как и я цветастыми мальчишками и девчонками, а самое главное, за чугунным парапетом плещется самое настоящее МОРЕ….
У, как я визжу от счастья. Выпускаю руку деда. Бегу туда, где теплые соленые волны и белый песок…. Я трогаю волны руками как незнакомого, но симпатичного котенка, дую на белую пену, скинув сандалии, ношусь, обезумев в прибое, а когда вижу, что вода достаточно теплая, отпрашиваюсь у деда поплавать под его присмотром.
– Мы никому не скажем, – шепчет дед прикладывая палец к своим губам, на его запястье синий якорь, половина солнца в виде штурвала и крылатый змей…
*
О, как болит моя голова…. Я касаюсь своего затылка, на руке кровь. Кажется, я ударился о могильную плиту…, когда бежал и запнулся о древесный корень, да еще был лук:
– Где мой лук? – спрашиваю я склонившегося надо мной круглолицего старика, одетого в засаленную телогрейку и точно такие же ватные штаны.
– Хүүхэд, – отвечает старик, щуря свои итак необычно узкие глаза цвета крепко заваренного чая, который местные называют чифирь.
– Голова болит, – жалобно шепчу я.
– Чичас, чичас, будет хорош, – круглолицый лысый старик в засаленной фуфайке, протягивает к моей голове свои ладони, похожие на корни деревьев, и начинает водить ими по кругу, что – то шепча себе под нос.
Я вижу, как из рукавов фуфайки появляются руки в наколках –кусающие себя за хвост змеи ли драконы, мне становится страшно, я сразу вспоминаю про зеков и про лагеря, которых вокруг так много.
Старик видит мой страх: Бүү ай гэж тэнгэр элч тэдэнд хэллээ, – говорит старик, глядя мне в глаза: «он хочет, чтобы я не боялся», понимаю я краешком сознания. А старик продолжает уже по-русски: ничего, харош будет, харош.
– Ага, хорош, – слышу за спиной деда в грязной фуфайке Ленкин бубнеж.
– Нам теперь за него дома попадет, – вздыхает где-то рядом Ленкин братик.
– Все хорош, – кивает старик, указывая небритым подбородком на меня и поднявшись легко, одним движением, оказывается на ногах, словно потеряв к нам всяческий интерес, быстрым шагом направляясь в сторону таежного леса.
А я, сидя у могильной плиты, ощупываю свою голову, раны там нет, только небольшая шишка. Нет и причины моего неудачного падения – лука. И я даже не думаю его искать. Кажется, что-то поняв.
– Пойдем, – Сережка берет меня за правую руку, а Ленка за левую, протягивая свою теплую узкую ладошку, сложенную лодочкой. И мы идем – втроем, три закадычных товарища, по крайней мере, на это самое лето.
Пройдя через арку, Ленка замирает на минутку, и шепчет так, что слышно и нам с Сереньким:
– Живые заходили – живые и уходят. Умершие – у могил своих остаются, в земле лежат, спят непробудным сном. Аминь….
– Это еще зачем? – также громким шепотом спрашиваю я.
– Это чтоб за нами нихтой не увязался, – смеется Сережа. Но глаза у него уж слишком серьезные, так, что мне совсем не смешно. Хватит уж на сегодня приключений, пора домой.
Но домой мы попали еще не скоро….
*
Наша гора Полюд чуть более пятисот шагов в высоту, похожа на японскую Фудзияму, про которую впервые в семь лет мне читала мама, знакомя своего непутевого дитятю с настоящими морскими приключениями, которые водились в старой растрепанной книжке – «Водителей фрегатов».
Если впервые приехав в этот город, ты видишь Полюд отчетливо на линии горизонта в окружении изумрудной тайги, то этот город – тебя принял и теперь ты в его стае. Правда, местные мальчишки убеждены, что их Полюд видно всегда, в любое время года, практически из любой точки этого города. Может быть, так происходит от того, что они – просто местные. Я всегда видел Полюд….., но иногда, его закрывали гуттаперчевые серые облака, вот как сейчас.
– Это к дождю, – печально вздохнул Сережка.
– Да, – задумчиво погрустнела Лена. И он, явно не будет грибным. Грядет буууря, – завыла Лека страшным голосом. Но не смогла нас с Сережкой напугать. Мы уже привыкли к ее штучкам, а Сережка даже иногда пытался копировать свою сестрицу – грозную Леку, пробуя, в свою очередь напугать меня.
Если на улице сильный дождь, а тебе семь лет, или типа того, то необходимо срочнейшим образом топать домой, это – аксиома.
Мы бы с удовольствием отправились по домам, особенно после кладбищенских приключений, но Ленке и Серенькому их бабушкой Верой было поручено важное дело: впервые, в одиночку, забрать их кормилицу – белую корову Райку с заливных лугов у местного пастуха Владимира Ильича Кузькина.
Если бы не готовившийся вот – вот разразиться сильный дождь, мы бы потратив лишний час – полтора, отправились к заливным лугам в обход по старой пыльной дороге – грунтовке, но мы торопились, поэтому решили срезать свой путь втрое и пройти долиной ключей – «напрямки». Долиной ключей называлось большое поле, в версту, а может поболее того – в диаметре, если честно, больше похожее на обычное болото. Здесь, из-под земли били несколько десятков ледяных ключей, заросших осокой и другой речной травой. Из – за обилия воды глинисто-илистый грунт мог в любой момент схватить тебя за ноги и затянуть чуть ли не по колено. Конечно, здесь было множество торных тропок, состоящих из полусгнивших досок – наброшенных на участки более – менее твердой почвы, но, на любой из таких тропинок все равно попадались коварные грязевые ямы. В одну из коих я в итоге и провалился, конечно, по самые коленки, и Лека с Сережкой вытаскивая меня увазюкались как чертята, впрочем, как и я сам. Тут – же утопли и мои новые резиновые сапожки, подаренные бабушкой Фисой, на осень школе. Вдобавок, ко всему, Владимир Ильич, зловредный худосочный старикашка, с седой козлиной бородкой, заявил нам, что мы явились слишком поздно, и наша белая корова Райка самостоятельно ушла в неизвестном направлении. Лена и Серенький жутко расстроились от такого известия, уже представляя как баба Вера гоняет их по всему огороду с пучком кусачей крапивы в руках и затем отправляет домой к маме с папой, не дав догулять это лето. И хотя, я шел теперь босиком, обдумывая также, что такого сказать бабуле, чтобы не быть высланным домой, к маме, на предложение, больше похожее на мольбу, помочь им найти белую корову Райку, я не смог отказать, ни Леке, ни Сережке. Так мы и искали эту гулящую Райку до самых сумерек, обойдя все местные лога и лощинки, опрашивая встречных и даже пытаясь стучаться в незнакомые дома и дворы. Корову мы так и не нашли…. На совете трех, проходившем на лавке у местного сельмага было решено, что сначала я иду вместе с Ленкой и Сережей и мы втроем пытаемся убедить бабу Веру, что все вышло случайно. А потом Серенький и Ленка, просят у моей бабушки Фисы, чтобы та не отсылала меня домой к маме. Но, когда мы подошли к дому Лены и Сережи, все наши планы тут – же рухнули в тартарары. Ибо на пороге дома нас встречали бабушка Вера и бабушка Фиса, в руках бабы Веры был пучок крапивы, баба Фиса обзавелась старым армейским ремнем, возможно еще оставшимся от моего деда – краснофлотца. Правда, когда они увидели нас – таких грязненьких, замученных и печальных, то тут-же побросали свои орудии мщения, или праведного наказания. И обняли нас – непутевых деток, обещая напоить горячим чаем с вкуснейшими свежеиспеченным картофельными ватрушками. А из коровника донеслось протяжное: муу-у-уу-у…. Непутевая Райка, оказывается, самостоятельно вернулась домой и дожидалась у дровяной поленницы пока ее не обнаружит там Ленкина и Сережкина бабушка. Да, а дождь так и не начался. Тучи внезапный Северный ветер раздул ветер.
