Кеша Герберина
Розовый Слон
Через вечность и еще пару минут процедура была окончена. Марья Ивановна показала мне пробирку с жидкостью – результат ее раскопок в моем позвоночнике.
– Вау, круто. – Попытался улыбнуться я. – жидкость есть, значит, по идее, где-то там должен быть и мозг!
– Ты в своем уме, малый? Нормальная реакция после такого – впасть в спячку эдак на сутки. А он еще шутки шутит… Крепкий парень, – с этими словами Марья Ивановна легонько похлопала меня по плечу и, забрав свою свиту, вышла из палаты.
Мне не разрешили шевелиться, даже почесаться, даже приподнять голову, даже чихнуть. В противном случае мне пообещали мигрень такую страшную, что недавняя пункция покажется мне поездкой в Диснейленд. Пить можно было через трубочку, а вообще-то нужно – выпить за 15 часов мне предстояло столько, сколько я в жизни не пил, даже в период бурной молодости, когда жажда настигала меня буквально в каждом баре. И все бы ничего, если бы не позорное испражнение в утку. На этот случай ко мне в гости пришла ма. “Не Окс,” – подумал я перед тем, как снова грохнуться в сон.
Кажется, это были худшие 15 часов в моей жизни. Беспокойный сон в неудобной позе то и дело прерывался: надо было выполнить обязательный ритуал “попить-пописать”. В палате противно скрипело радио с концертом вовсе не по моим заявкам. Я все порывался попросить ма его выключить, но чертов ритуал отнимал у меня столько сил, что на реплики их тупо не оставалось. И я снова и снова погружался в свою полудрему. Сны я видел исключительно музыкального характера. Меня посещал и Филипп Бедросович, и Сосо и даже любимый мамин Стас Михайлов… И все это сквозь дикую усталость и пронзительную боль везде – от пяток до волос.
Утром я очнулся неожиданно бодрый. В голове трындело: “Без тебя, без тебя…” Или это уже я сам напевал… Посмотрел налево – рядом со мной в кресле сопела ма с каким-то бульварным романчиком на коленях. На столике лежали мои сигареты. Удачное комбо! Надо срочно выйти из палаты, чтобы выветрить из головы все мысли о недавнем ужасе, и репертуаре Стаса Михайлова заодно.
Я приподнялся и осторожно сел. Нашарил ногами тапочки под кроватью, встал на ноги – ого, я могу стоять! Взял тихонько сигареты и вышел из палаты.
Она настигла меня у автомата с кофе. Она – любовь моя Марья Ивановна. Ее голос до сих пор колокольчиком звенит в моих ушах, дай бог ей здоровья: “Сережа, блять! Какого хуя ты тут стоишь?!!”
– Да, МарьИванна, здрасте, я чисто за кофе и покурить вышел. Щас опять в постельку пойду, чесслово.
– Чегооо??? Какой, блять, кофе и какие, нахуй, сигареты???
– Ну, или только кофе…– Я дерзко посмотрел в ее пылающие гневом глаза, – или, только покурить…
– А ну марш в палату, живо! – тоном, не принимающим никаких возражений и предполагающим сдать сигареты и кофе ей же в руки, проорала МарьИванна.
В конце концов я повиновался и вернулся в палату. Там уже не спала мама.
– Ты отлучался? Уже можешь ходить? А у тебя пропущенный. Оксана звонила, – сказала она.
Меня выписали через неделю.
Вторник №26
Мои анализы отправились в путешествие в Швейцарию.
Анализы в Швейцарии, а я в какой-то жопе. Так подумалось мне, пока я сидел на диване, все-таки безработный (на днях пришло то самое письмо, которого я опасался) и да, уже переодетый по статусу: в майке-алкоголичке и растянутых трениках.
Я наблюдал, как Оксана собирает чемоданы. Вначале большой желтый – свой. Потом маленький синий – сына. У меня слишком мало сил и слишком много гордости, чтобы просить ее остаться. Эти полгода дались ей нелегко. Наша семья претерпела слишком много изменений. На ее хрупкие плечи резко легла ответственность не только за сына, но и за мужа: больного, с невыносимым характером, резко ставшего безработным и, кажется, теперь еще и умирающего. Мне хочется ее эгоистично ненавидеть. Но я все еще люблю ее. А сына – больше своей никчемной жизни и выше “вон того небоскреба”. Так однажды я ему сказал на понятном нам одним языке.
“Я обязательно разберусь со всем этим, сын. Просто дай мне время,” – сказал я ему самым супергеройским взглядом, который я только мог из себя выдавить.
Вечером, измотанный до состояния половичка, я страшно хотел спать, но не мог. Новое лекарство поддерживало во мне вкус к жизни, но слишком сильно – я лишился сна. Но что еще лучше – это я осознал очень хорошо в тот вечер – я лишился чувства страха. Только что я остался без семьи и работы, на днях испытал самую стремную боль на свете и, вполне возможно, мне осталось жить всего полгода. Самое время задаться целями – хотя бы на ближайшие полторы недели ожидания результатов анализов.
Я сел за стол и открыл блокнот. И записал: “Мои цели на ближайшие полторы недели”.
“Блять, Сережа, только вдумайся: сейчас ты будешь заполнять розово-сопливо-девочковую анкету,” – пронеслось где-то в голове.
Я писал долго и от старания высунув язык. Мне казалось, шли бесконечные часы – так сильно я боролся с надвигающейся на меня сонной лавиной. Но я дал себе первое обещание – закончить этот список сегодня. Я еще не знал, что моя жизнь скоро вся будет состоять из обещаний самому себе, которые я обязан буду сдержать. Я выполнил его. Мой нехитрый список вскоре был готов.
Итак, за полторы недели самого страшного ожидания в моей жизни я должен:
1)Сварить яйцо-пашот и съесть его.
2)Соблазнить самую сексапильную, на мой вкус, женщину. Внутренний голос подсказывал мне, что придется выбирать из медперсонала. Что там, интересно, на личном у МарьИванны?
3)Посмотреть “Крестного отца”, а то парни задрали уже стыдить.
4)Путешествовать. А так как финансы мои улетели в медицинскую трубу, придется довольствоваться пешими – по родному городу.
5)Сходить в Большой театр и не умереть со скуки.
6)Научиться кататься на лонгборде.
7)Начать писать стихи. Нутром чувствую – у меня есть потенциал. Взять хотя бы мои обычные диалоги с людьми: “Че – Хуй через плечо”, “В смысле – лягушки в коромысле”, “Пятое – Десятое”…
8)Попробовать устрицы. Я, конечно, предпочел бы сосиски этим соплям. Но сосиски я ел миллион раз, а эти сопли – ни разу. И что теперь умирать, не зная вкуса морских соплей?
9)Импровизация. Я проведу день, поддаваясь своей интуиции. Посмотрим, куда она меня заведет.
Там был и 10-й пункт. Его я пометил звездочкой. Это я в лепешку разобьюсь, но сделаю, если этот Джей Зи вирус не подтвердится. Я заработаю денег и куплю машину своей детской мечты – тот самый, особый Лексус для тех, кто любит выебываться.
Звонок. Ма.
– Серень, я все знаю. Ты не будешь жить один, сынок. Завтра же перевозим твои вещи к нам. Весь верхний этаж твой. Розовых слонов тебе, милый.
Розовых слонов. В детстве мама желала их мне перед сном, когда узнала, что я стащил у них кассету “Кошмар на улице Вязов”. Она понимала, чем может обернуться для неокрепшей детской психики этот фильм, поэтому придумала хитрость. И пока к другим напуганным детишкам, неосторожно посмотревшим это кино, Фредди Крюгер являлся в кошмарах, я видел исключительно розовых слонов, которых желала мне мама.
Розовый Слон. РС. Рассеянный Склероз. РС. Розовый Слон.
Я смаковал эти слова уже в полудреме. Наутро я проснулся такой же уставший, каким засыпал. Я помахал своему невидимому другу Розовому Слону и, пытаясь бороться с желанием снова плюхнуться в кровать, открыл блокнот. Меня ждал список неотложных дел, приступать к которым надо было немедленно.
