Александр Керенский
Гатчина

Полная версия

Савинков – в моём отряде, как делегат совета союза казачьих войск? Это появление тогда, и потом долгое время спустя оставалось для меня совершенной загадкой? Какими путями и средствами Савинков – по его собственному домогательству назначенный мной начальником Петрограда против войск Корнилова, – Савинков, первый в своём воззвании назвавший восставшего генерала изменником, – каким образом он заручился доверием совета казачьих войск, – организации до конца преданной Корнилову. Ведь все эти Дутовы, Анисимовы и проч. казачьи политиканы были злейшими врагами Временного Правительства и, в особенности моими.

В ту минуту появление в моей маленькой комнатке обсерватории, где я сидел, этого своеобразного «казака» сразу, быстротой молнии осветило мне всё новое положение в отряде: я не столько понял, сколько почувствовал, что появление этой «делегации» не пройдёт даром для успеха всего предприятия. Я уже не помню всех деталей этого короткого свидания с Савинковым. Помню только, что этот «казак» старался говорить с особо загадочным и трагическим видом; что он особо предостерегающим тоном вопрошал меня, намерен ли я предоставить ему какое-либо официальное при себе положение. Я уклонился от всякого с ним по существу разговора. Мы расстались…

А время шло. Солнце уже склонилось к западу. Я успел ещё раз по разным срочным делам с'ездить в Гатчину, но о решительном «натиске» на Царское Село так и не было ничего слышно. Тогда я снова поехал в отряд, на этот раз с твёрдым решением вмешаться в самые военные действия. Я уже более не сомневался, что внезапный «паралич», охвативший все части 3-го конного корпуса, происхождения не военно-технического, а чисто политического. Я нашёл отряд Краснова уже в самом предместьи города, но не заметил ни малейшего намёка на военные действия. Напротив, между «осаждавшими» и «осаждёнными» шли какие-то безконечные переговоры о добровольном подчинении, о сдаче оружия и т. д. Выяснив на месте положение, я послал ген. Краснову одно или два (не помню) письменных требования, немедля начать военные действия против Царского Села, открыв артиллерийский огонь. Генерал отвечал, что недостаточное количество войск, а также колеблющееся и крайне возбуждённое настроение казаков, заставляют его избегать всяких решительных мер. Было очевидно, что Краснов не торопился. До сих пор я остаюсь в глубочайшем убеждении, что при доброй воле командования, присутствии интриг, мы заняли бы Царское Село ещё утром, на 12 часов раньше, чем это случилось. А это в свою очередь дало бы нам возможность начать следующую операцию на 24 часа раньше, т. е. до разгрома восстания юнкеров. Как будет видно дальше, это сознательное промедление под Царским Селом было последним роковым ударом для всего нашего похода.

Уже совсем вечером, ген. Краснов, так и не начиная бомбардировки, доложил мне, что намерен несколько оттянуть войска назад, отложить занятие Царского Села на завтра. Это было уже слишком. Я ни при каких условиях не мог дать на это своё согласие. Во первых, я не видел никаких препятствий к немедленному овладению Царским Селом; во вторых, я считал недопустимым, чем нибудь в наших действиях создать впечатление нашей слабости и неуверенности. Как раз в это время приехавший из СПб. комиссар Северного фронта Станкевич сильно помог мне в моём разногласии с ген. Красновым. Станкевич, сообщая о положении в столице и, в частности о состоянии там готовых нас поддержать боевых силах, всячески настаивал на ускорении нашего продвижения к Петербургу. В конце концов, было решено немедленно занять Царское Село. Около полуночи, как и следовало ожидать, без всяких затруднений, что называется – «без выстрела» наш отряд вступил в город. С таким же успехом это можно было ожидать ровно на 12 часов раньше.

Поехал я на ночёвку в Гатчину с самыми мрачными мыслями. Опыт этого дня не оставлял больше сомнений, что высшее командование отрядом уже во власти всяческих интриг, что мысль о благе Государства померкла в умах многих. Скорейшее окружение ядра казачьих войск армейской пехотой, артиллерией и проч. – вот, казалось мне, единственный выход из тупика. Я надеялся твёрдо в Гатчине найти свежие войска, которые я мог бы сейчас же направить в Царское. В Гатчине я нашёл только… телеграммы. Между тем за день нашего отсутствия настроение здесь в низах сильно ухудшилось; особенно под влиянием обнаружившегося на правом фланге (в направлении на Ораниенбаум и Красное Село) и развивавшегося движения большевистских сил; действовали здесь, главным образом, матросские отряды.

Неопределённость положения, отсутствие точных сведений, масса нелепых слухов создавали в городе, особенно к ночи, крайнюю нервозность, готовую в любую минуту превратиться в панику. Как раз в эту ночь на 29-е и в утро следующего дня в СПб. разыгралось трагическое кровавое недоразумение. В то время в СПб гарнизоне, как в полках, так и в специальных войсках, было ещё достаточно организованных анти-большевистских элементов, готовых при первом удобном случае с оружием в руках выступить против большевиков. Если к этому добавить военные училища, которые почти все тогда готовились к восстанию, да три казачьих полка, то в СПб. оказался бы весьма серьёзный анти-большевистский «кулак», который в нужное время мог бы нанести решительный удар в тыл большевистским войскам, занимавшим у Пулкова позиции фронтом к моему отряду. Сверх того, в это время все партийные боевые организации в особенности П. С. – Р., были тоже мобилизованы… Однако по случайным, ещё недостаточно выясненным обстоятельствам, а также по злой воле предателей, провокаторов, все готовые к бою анти-большевистские силы были пущены в действие раньше, чем мы могли их поддержать, или, по крайней мере, воспользоваться восстанием в СПб. для атаки на большевистские войска у Пулкова.

Конечно, если бы мы были во время осведомлены о событиях в столице, мы немедленно бросились бы на помощь, как бы в расплох не застало нас известие о восстании. Весь ужас положения заключался в том, что не только спровоцированное восстание вспыхнуло преждевременно, но о нём мы в Царском Селе весь день ничего не знали. Только около 4-х часов дня, когда все уже было кончено меня вызвали по телефону из Михайловского Замка и сообщили о разгроме и о том, что оставшиеся в живых повстанцы умоляют о помощи… Но что я мог теперь сделать? Как мог СПб. восставать без всякой связи с нами. Этот вопрос приводил меня в отчаяние.