Катя Соболева
Нигде, никогда, вероятно
– Это через нас все камазы ездят! Разбили всю дорогу, – выкрикнула одна из старушек громким, хорошо поставленным учительским голосом.
– Давайте проявлять уважение – сверкнул на нее глазами Казимир Петрович.
– Я продолжу – сказал председатель и встал перед столом так, чтобы загородить Казимира Петровича полностью; это было не трудно – председатель был мужчина высокий и очень крупный.
– Итак, товарищи. Садоводы! Старый асфальт сам себя на новый не заменит. Дотаций нам ждать не приходится – это двадцать лет назад мы бы все сделали за государственный счет.
– Да даже еще десять! – крикнул кто-то с места. На него зашикали.
– Двадцать, десять, какая разница – отмахнулся председатель. Главное что помощи ждать неоткуда. Мы сами себе помощь. Поэтому предлагаю проголосовать – кто за то, чтобы собрать деньги с каждого участка. Сумма будет десять тысяч рублей.
В зале кто-то присвистнул.
Одна из старушек с первого ряда, в зеленом жакете и такой же юбке крикнула:
– А зачем мне платить? У меня машины нет.
Казимир Петрович высунулся из-за широкой спины председателя и сверкнул глазами.
Председатель сделал шаг к первому ряду, где сидела бунтарка. За окном громыхнуло.
– Дорога нужна всем, Ирина Васильевна! Как к вам скорая проедет, если что вдруг, не дай бог? Если оставить разрушаться, через пару лет будет не дорога с ямами, а ямы с вкраплениями дороги.
Ирина Васильевна не унималась:
– Скорая сюда и так не ездит, вам ли этого не знать. Я на эти десять тысяч лучше дом отремонтирую или внукам отложу. Зачем мне твоя дорога? Пусть платят те, кто тут на мерседасах ездит!
– И музыку слушает громко по ночам! – подключилась ее соседка с веером!
– Музыку мы утихомирим, – поспешил ответить председатель – он боялся, что дискуссия не ровен час обернется перечислением всех бед и проблем поселка.
– За музыкой Казимир Петрович следит, после 12 никто музыку не включает, у него с этим строго!
Казимир Петрович пристально посмотрел на старушку с веером. За окном еще раз громыхнуло и по крыше правления ударили первые громкие капли дождя.
– Итак, товарищи! Кто за то, чтобы сдать деньги на дорогу, поднимите руки.
Зал зашумел. Подняли руки, но их было явно не достаточно, чтобы принять решение большинством голосов. Рита посмотрела в окно – там где раньше был пейзаж с брошенным ржавым трактором и лесом, теперь стеной стоял ливень. Грозовая туча будто зависла прямо над правлением – громыхание не прекращалось. Интересно, бабушка за дорогу или против? – подумала Рита. – Да и у меня всё равно нет права голоса.
Дама в зеленом тем временем о чем-то шушукалась с соседками. Председатель нервно ходил вдоль стола, он одного окна к противоположному, Казимир Петрович постукивал по столу своей искусственной кистью, а дама так и сидела поджав губы и не двигаясь.
Председатель еще раз обвел взглядом зал и сказал: ну что ж! Похоже, просто так мы вопрос не решим. Давайте высказываться, раз мне одному не удалось всех убедить!
Казимир Петрович тогда встал со своего места:
– А у меня другое предложение. Чего тянуть? Давайте прямо сегодня, прямо сейчас сдавать деньги, у кого сколько с собой есть, Георгий Борисыч (так звали председателя) договорится с бригадой, внесет первую часть платежа, и уже будет дело куда-то двигаться.
Зал снова зашумел, и по гулу Рита не могла понять, то ли одобрительно, то ли возмущенно; к шуму в зале добавлялись раскаты грома и грохот сильного дождя по крыше и в окна.
Несколько мужчин встали и направились к столу – им хотелось быстрее закончить с этим. Дама с поджатыми губами открыла толстую бухгалтерскую книгу, лежавшую перед ней на столе, и начала принимать взносы;
– У меня есть деньги – выкрикнула с места дама в желтой шляпке – но я их вам не дам. Я сказала что я против, и руки не поднимала. Это самоуправство!
Старушки рядом с ней закивали головами.
– Дело ваше, – язвительно ответил ей Казимир Петрович. Он стоял по правую руку от председателя и здоровой рукой расстегивал и застегивал верхнюю пуговицу пиджака. – Только в следующий раз голосование будет единогласным, и вам все равно придется сдать деньги. Он махнул челкой, сползшей на лоб – точнее это была оставшаяся часть его волос, которой он то прикрывал лысину, то наоборот вытаскивал их вперед, к бровям.
