Катерина Ромм
Последний вагон из центра
Однажды я не вышла на своей станции – намеренно поехала дальше, чтобы посмотреть, где он живёт. Но он, конечно, это заметил. Мы добрались до Коммунарки, вместе пересели на поезд в обратную сторону – и снова отправились в центр. Он не собирался выдавать мне свои секреты. Пунцовая от раздражения, я тогда вылетела на «Юго-Западной», жалея, что потеряла кучу времени из-за этого бессмысленного предприятия. В самом деле, неужели так сложно было просто выйти на своей станции?!
Видимо, очень…
– Станция «Воробьёвы горы».
Я прилипла к стеклу. Люблю Воробьёвы горы, особенно по вечерам. И эта остановка – она годами была самой современной на моём незамысловатом маршруте в центр и из центра, когда конечной ещё была «Юго-Западная». Да и сейчас для меня ничего не изменилось. Все эти новенькие станции с хитроумной подсветкой и модными панно – это уже вне зоны моей досягаемости, это там, где живёт он. А мне остаётся только наслаждаться видом из окон на парк и на реку, прежде чем поезд нырнёт в глубины хрущёвского наследия – с желтоватым мрамором и туалетной плиточкой на стенах…
– …закрываются. Следующая станция «Тропарёво».
Я едва успела выскочить на платформу «Юго-Западной», прежде чем двери щёлкнули за моей спиной. Вот так отвлечёшься, казалось бы, всего на секунду… Психолог сказала, что я должна быть внимательней. А я что?
*свист при торможении, вздох, двери открываются*
Всего один раз, во время ослепительных февральских холодов, мне показалось, что я увидела его в толпе. Сверкнула знакомая куртка, шарф… Я опустила глаза – ботинки тоже были его. На лицо я боялась смотреть, к тому же он стоял ко мне почти спиной. А что если… Нет! Я замотала головой и попятилась. Люди за мной возмущённо заохали, кто-то щедро сыпанул матом, но мне было всё равно. Развернулась и убежала – вот какая я храбрая!
Не знаю, почему я слиняла, на самом деле. Потому что окончательно убедилась в том, что он за мной следил? С нового года я перестала ездить в последнем вагоне, в одно и то же время, в том же поезде – теперь у маньяка не было шансов. А может, я просто не знала, что скажу ему, когда…
Ах, какая глупость, в самом деле. Мы три месяца катались на метро, и он ни разу со мной не заговорил! Очевидно, что ему нет дела до одержимых дур вроде меня.
*грохот, грохот, грохот*
Говорят, что любая боль проходит. Иногда ещё прибавляют «рано или поздно, так или иначе»: мол, если ты чувствуешь себя вазой, которую грохнули об пол и забыли собрать осколки, – просто жди, однажды всё наладится. Но эти глупые обещания лишь пробуравили во мне дыру, и она кровоточила без остановки.
Чтобы чем-то заполнить эту дыру, я впервые в жизни попробовала написать стихотворение:
Печаль стекает по стенам поезда,
Мы только тронулись. Только тронулись.
И так темно, и противно-боязно,
И снова рельсы со мной поссорились.
Они несут меня в неизвестное,
В две стороны совершенно разные.
И в этом поезде слишком тесно мне,
Я очень грустная. Я заразная…
Записала его на листке, перечеркнула, смяла и бросила в мусорную корзину. Не попала, конечно же: я никогда не попадаю, если целюсь. Всё лучшее в моей жизни происходит случайно, само собой.
Дыра ни капельки не уменьшилась. Она грозила засосать меня в себя. Как это будет выглядеть, интересно? Меня вывернет наизнанку, душой наружу? Я задумалась. Вероятно, даже психолог не нашлась бы с ответом.
Я вздохнула. Нужно было что-то делать – и рука сама собой потянулась к телефону. По памяти я набрала не сохранённый в контактах номер. По ту сторону меня встретила густая тишина и наконец – гудки. Один, второй, третий… Как вдруг разум очнулся и что-то шевельнулось в черепной коробке. Боже, что я делаю, зачем!.. Я оторвала телефон от уха, чтобы сбросить вызов.
Но – поздно. Этот голос!
– Алло? Вася?!
Я зажмурилась и сжала зубы, чтобы не закричать. Облокотилась о стол и уронила горячий лоб на руку. Казалось, я не выдержу этого груза. «Я очень грустная. Я заразная».
…И как не хочется, ох, не хочется,
Чтоб эти люди – немые зрители –
Мою бездонную кровоточину
На сцене поезда вдруг увидели…
– Василиса, это ты?!
У меня пересохло в горле, и голос прозвучал хрипло и удивительно грубо.
– Да!
– Вася, не клади трубку! Я так много…
Он тараторил, но я ничего не понимала. В ушах звенело, свистело и грохотало, будто меня забыли в перегоне метро. И я лежу между рельсами, лицом вниз, и жду… Чего, собственно, я жду? Что он там несёт про «рад меня слышать»?
Я собралась с силами и задала свой главный вопрос:
– Почему. Ты. Меня. Предал?
– Я всё расскажу тебе! Только не клади трубку! Не клади трубку, слышишь?!
Даже при большом желании, я не смогла бы опустить телефон. Рука окаменела. Так я и сидела, словно выточенная из мрамора современная скульптура отчаявшейся дочери. А он говорил и говорил – как любил меня запредельно, но после разрыва с мамой ему понадобилось время, чтобы прийти в себя; как тайно следил за мной по дороге из школы, потому что боялся облажаться при личной встрече; как, как, как… Он говорил мне прерывающимся голосом всё то, что раньше писал в письмах, а потом – в имейлах. Но я не читала ни то ни другое, а его электронный адрес и вовсе заблокировала. Я не хотела знать. Почему я никогда не хотела знать?
