Катерина Романова
Ярлыки
Хмурый, резкий более, чем обычно, на следующий день он пришел на работу, проигнорировав тут же захлопотавшую вокруг него Ольгу. Она надулась, он отшучивался, подражая героям вчерашних фильмов обаятельно хамить, чем окончательно обидел девушку. Ольга уехала на выходные к маме в деревню без него, а он без нее отправился на дачу к семейной паре, с которой в Египте не слабо так отжег. Приятно вспомнить. Не просыхающий мент Коля, приходивший на завтрак после стопки, к вечеру уже не способен был самостоятельно доползти до номера. Они так и познакомились. Жена этого красавца, армяночка с русским именем Люся, хлопая нарощенными ресницами и многообещающе колыхая бюстом, попросила одиноко слоняющегося студента помочь транспортировать тело в номер. Раз, другой. Это было безумно, сладко, с примесью запретного и по-настоящему мужского. Именно это теперь вновь захотелось повторить.
Так что происшествие за городом Толик относил если не к знаковым событиям, то к поворотным точно – и присвоил ему четвертый номер.
2. Татьяна смотрит
Татьяна Игоревна Бугайчик, 38 лет, брюнетка, психолог. Она внимательно рассматривала себя в зеркале.
– А так и не скажешь, что есть взрослый сын, научная степень, а сама я жена бизнесмена. Обычно подобный типаж у киношных вампирш, стерв, жадных до секса. Но про меня нельзя сказать ни первого, ни второго, ни третьего.
Татьяне мало что по-настоящему нравилось в жизни, однако наблюдать за чужими ожиданиями, подмечать не соответствие внешнего внутреннему, было довольно любопытно. Она не стремилась подчеркивать хищность собственных черт яркой помадой или резкой подводкой – и вместе с тем – не сглаживала возможного эффекта.
– Если кому-то хочется считать себя гением физиогномики, сразу определившим мою внутреннюю суть, его право, кто я такая, что бы мешать кому-либо делать собственные ошибки.
В собравшейся этим вечером компании, ее воспринимали умной охотницей за деньгами. Все без исключения.
– Наверняка мой собственный муж в глубине своей пошловатой и трусоватой души уверен, что я недалеко ушла от большинства жадных до денег девиц. И мысль эта ему приятна. Ведь тогда получается, что моя холодность всего лишь отличная, особо оригинальная игра, поднимающая цену.
Татьяна слегка поморщилась от последней мысли. Не хочется так думать. Впрочем, обманывать себя она никогда не пыталась, а реальность день отодня, из случайно оброненных фраз, из мелких поступков делала взгляд на Виктора все более ясным и до тошноты трезвым.
Вот он вальяжно растянулся в кресле, покачивая пузатый бокал в правой руке. Кажется, что Виктор внимательно прислушивается к хозяину сего застолья, ведь дружить с представителями органов крайне полезно для бизнеса. Дружить, значит, пить вместе. Вот только он успешный предприниматель, не быдло какое, следовательно, пить надо по-благородному: Виски или коньяк. Коньяк, по правилам, согревают в руках и смотрят на свет, как стекают капли по стенкам бокала. Или это про вино? Впрочем, какая разница. В бликах от горящего камина при круговом движении кисти блестит золотая печатка, намекая на статус владельца.
– Витя, да пойми ты, – С нажимом проговаривая каждое слово, продолжает монолог сурового правдолюба Хозяин дома. Его начало Татьяна пропустила. – Если не будет ментов, не будет ничего. Тебя любой, Сука, может поймать, отыметь, обобрать. А ты и вякнуть не посмеешь. – Взгляд его фокусироваться на собеседнике периодически отказывался, норовя уполсти в закат. Но пьяный Коля лишь бычился, сам себе напоминая в такие моменты мощного орла с пронзающим взором. – Представь только, что было бы, если бы ментов не было бы! девяностые, девяностые вспомни?! Весь тот беспредел!
– А че такого? – Не врубился в речь приятеля Виктор, отвлекшийся на Люсечку, поправляющую вполне аппетитное декольте. У него начало девяностых ассоциировалось исключительно с первой пьянкой, первым сексом и первыми заработанными деньгами. Короче, молодость, ништяк.
– В Ваших структурах, Николай, тогда ведь были большие проблемы с работой? – Безразличный голос Татьяны включился в диалог неожиданно, – Меня последнее время умиляет беспредельная самоуверенность представителей Вашей профессии. Проблемы с работой, деньгами, поиском своего места в новых условиях были у всех, но Ваши коллеги, Николай, почему-то присваивают себе исключительное право говорить о том времени в черных тонах. Большая часть людей адаптировалась, продолжила влюбляться и разводиться, переживать и развлекаться, рожать… Да просто жить, глядя вперед. И лишь Вы, вспоминая, страдая от собственной неприкаянности в тот период, не можете его простить и забыть. А годы-то были обычные… Для переходного периода, конечно.
Хозяин дома багровел, не все понимая, о чем говорит жена Виктора, вот только ему настойчиво казалось, что его пытаются опустить. Неизвестно, как бы он в итоге отреагировал, но тут, рассыпая фортепьянные капли, их беседу прервал телефон Татьяны, и она, холодно извинившись, вышла из комнаты.
– Сууучка. – С чувством выдохнул Николай.
– Точно. – С гордостью согласился Виктор.
Люсечка кокетливо хихикнула, а молчавший весь вечер Толик заалел щеками.
Вернулась Татьяна в момент очередного тоста за великую, неделимую Россию.
– Крым наш! – Попытался поддержать хозяина дома Толик, высоко держа бокал и блестя глазами.
– Причем тут Крым, – Пробормотал Николай, накалывая шампиньон. – Хотя, конечно, наш. Все наше.
– Как Пушкин, – Татьяна не смогла промолчать.
– какой нахрен Пушкин?!
– Наше все. – В недоумении от непонятливости собеседника она слегка приподняла брови.
Виктор заржал, гости слажено захихикали.
– Да идите Вы. Либля… Леблин… Либлерасты чертовы. – Не справившись ни с ускользающим грибом, ни со сложным словом, Николай сплюнул.
– Закусывай, Милый, – Прощебетала Люся, подкладывая салатик в тарелку мужа.
– А смотрит при этом на студентика. – Отметила Татьяна.
– Ууу, какая же ты сладкая.
Дверь еще не закрылась, Татьяна не успела сделать и пары шагов, как ее обхватили руки мужа. Сминая грудь, покусывая шею, он страстно бормотал. По крайней мере, Татьяна использовала этот термин, звучащий более вдохновляюще, нежели пришедшее на ум «бессвязно».
– Какая ты холодная, ледяная стерва, потрахалась уже? Признавайся, кому сегодня успела дать? А? А?
Виктор по-хозяйски задрал юбку жены. Наклоняя ее чуть вперед, хрипло продолжал шептать:
– Сучка, ты моя холодная Сука, ведь подставляешься под любого желающего. Рассказывай, не стесняйся, ты же знаешь, я не против. Главное, не забывай, кто бос. Кто твой бос?
– Ты мой бос. – Флегматично повторила Татьяна. Опершись руками о туалетный столик, она так же спокойно заметила:
– белье не порви.
Виктор зарычал:
– Ах ты, Шлюха! Новое куплю.
Сквозь опущенные ресницы Татьяна наблюдала за их с мужем отражением в зеркале. Лицо сильно подвыпившего Виктора, наливаясь краснотой, сливалось по цвету с ее шелковым платьем. Крупные капли пота некрасивыми пятнами темнели на рубашке. Она выгнулась сильнее, оттопыривая зад: «лишь бы платье не закапал».
– Да, Сучка, да! – Звонкий шлепок по влажным ягодицам.
– Даешь тому, кто деньги платит? Скажи, да?
– Да, да. – Татьяне даже сексуальную хрипотцу изображать не пришлось. В комнате было жарко, и горло пересохло.
«А ведь это уже не игра» – Промелькнуло в ее голове.
– Я так и знал. —очередное: «да» на выдохе, и довольный Виктор расслаблено развалился на застеленной кровати. Татьяна выпрямилась, одергивая юбку. Едкое: «быстро ты» она не произнесла.
– В душ сходи, а я постель разберу.
В дверь что-то глухо ударило. Послышалась возня и невнятное бормотание.
Виктор, будто и не засыпал секунду назад, резво подошел и, схватившись за ручку – для опоры, не иначе – яростно спросил:
– Кто? – Мгновение, и его напряженная поза расслабилась, – Колян, ну ты воще!
В проеме распахнутой двери показался ввалившийся в невменяемом состоянии хозяин празднества. За его спиной темнел коридор.
– се… все спать… – проворчал Коля и попытался рухнуть на пол.
Виктор среагировал моментально, поймав приятеля. «вот интересно, – Подумала Татьяна, – супружник ведет себя, как полностью не контролирующая свои действия пьянь, и при этом реакция чуть ли не выше нормы».
– Братан, Братан, ну ты Ваще… хехе, – покряхтывая от навалившегося всем телом приятеля, Виктор кивнул жене. – Пойдем, твоя комната дальше. Набрался ты, Колян. Даа, хех, Красавчик.
«А может не так уж он и пьян? – Продолжила думать о своем муже Татьяна, придерживая дверь и зажигая свет в холле. – Ведь притвориться нетрезвым сильнее, чем есть на самом деле, легко – за одно и позволить себе то, чего обычно не позволяешь. Например, гадостей жене наговорить и проверку на вшивость устроить».
Из размышлений Татьяну вывел сдавленный не то сип, не то застрявший вдох Николая, а также удивленное: «Твою ж мать!» Виктора. В холл второго этажа выходило три двери: гостевая комната, санузел, и основная спальня. Неторопливо развернувшись, она подошла к мужчинам, застывшим на пороге хозяйских покоев, и заглянула через плечо коренастого милиционера. Увиденное не выбило ее из колеи, не взволновало и ничуть не удивило. Одним взглядом оценив представшую картину, она отступила от Николая за минуту до того, как он, захлебываясь междометиями, предлогами и матом, одновременно попытался шагнуть внутрь помещения, придушить невидимого врага и поймать ускользающее равновесие.
– Так и прибьет, не заметит. – Отметила для себя Татьяна, отступая еще на шаг. – Хоть бы этот голый идиот сбежать успел. Еще не хватало полиции и разбирательств.
Насколько сходятся мысли супругов, науке неизвестно. Но Виктор, окончательно стряхнувший с себя остатки хмеля, упершись покрепче ногами в пол и перегородив проем, обнял не владеющего телом Николая. Перекрикивая его вопли, он раз за разом повторял:
– Колян, ща разберемся. Не гони. Остынь. Разберемся. Ща, братан… Ну ваще…
Татьяне не надо было видеть происходящее в комнате, чтобы представить, как растерянный Толик, застывший в идиотской позе с вытянутыми руками, медленно и тупо озирается в надежде, будто кто-то сейчас ему подскажет, что говорить и делать. Его руки безвольно опускаются, а взгляду возвращается осмысленность и тут же ее сменяет ужас. Секунды текут, и суетливая хлопотунья Люсечка соображает и действует почти мгновенно. Она носится по комнате, собирая трусы, штаны, свитер… Неопрятным комком сует одежду словно бы съежившемуся парню, поправляет собственный сбившийся халатик, зачем-то хватается за расческу. Кое-как попадая в рукава и брючины, тоненько подхихикивая, Толик, наконец, одевается. Люся, забившись в дальний угол, часто всхлипывает.
Обмякший на плече приятеля Николай, невнятно всхрапывает. Он позволил Виктору завести себя в комнату, но вдруг без предупреждения и криков резко повернулся и всадил кулак точно в скулу пытавшемуся прошмыгнуть Толику.
– Будешь знать, Сученок. – с удовлетворенным и предвкушающим выражением лица он глянул на неверную супругу.
– Я… Я н-не хотела. – Пролепетала испуганная Люся. – Он с-сам…
– Ответишь еще! – всем сразу посулил Николай, пихнул протянувшего руку Виктора и, не раздеваясь, рухнул поперек кровати.
– Ну ваще. – в который уже раз за этот вечер повторил Виктор.
– Глупо как-то это все. – не то объяснился, не то покаялся пробегающий мимо Татьяны Толик, одной рукой держась за скулу, в другой неся ботинки.
3. Тонькина радость и горе
Антонина Трушкина: «Понять меня несложно».
Стихи, вошедшие в первый сборник, были написаны Тоней в старших классах. Она не задавалась вопросами поиска издательства, будущей реализации, папа как-то договорился… А с кем и за что – не так уж и важно. Все ее мысли того времени крутились вокруг подходящего псевдонима. Поэтесса с фамилией Ватрушкина звучало как-то несолидно. Тоня исписала несколько тетрадей различными вариантами. Антонина Свет. Антонина Снежная. Антонина Смайл – слишком заурядно. А. Смежная, А. Смысл – не без юмора, но двусмысленно. И так по очереди она перебирала алфавит, вслушивалась в звучание, представляла образы и придумывала соответствующую подпись. Пока ее не озарила в буквальном смысле гениальная идея: Фамилия должна начинаться на Т. Тогда ее ФИО сложатся в АРТ. Но не смотря на большой словарный запас – звание поэтессы обязывает – Тоне приходили на ум исключительно непоэтичные Тварь, Тьма, Тролль или Туз. Все они плохо сочетались с ее именем и тем более не подходили к характеру.
– Они не отражают. – Печально вздыхала она, жалуясь вечером маме, и смотрела грустными большими глазами. – Ну почему у тебя девичья фамилия Здобина? Вы с папой будто специально. Так бы я взяла твою фамилию и придумывать ничего не пришлось.
– Если тебе не нравится Ватрушкина, убери пару букв и будет тебе фамилия на букву Т.
В конце концов Тоня последовала совету матери. Произошло это после того, как ее тетрадь с вариантами псевдонимов попала одноклассникам, и они, покатываясь со смеху, неделю называли ее кто во что горазд. Ватрушкиной расхотелось экспериментировать.
Антонина Трушкина: «Проста, доступна и ранима».
На второй сборник стихов (толщиной в методичку) известной в узких студенческих кругах поэтессы сбрасывались всем миром. День рождения – отличный повод. О своем желании издаваться Тоня предупредила всех заранее. Участвовали те, кто изначально даже и открытки подписывать не планировал. А сколько оставалось до необходимой суммы – Тоню мало интересовало. Папа что-то добавлял и ладно. Гораздо интереснее было обдумывать концепцию книги. Она уже не та малолетка, страдающая от непонимания окружающих. Она – женщина, что-то между Ахматовой и Цветаевой. Немного циничная, но это оболочка. Внутри же она все еще чуточку наивна.
Антонина Трушкина: «Мой молчаливый собеседник».
Третий сборник готовился к электронному изданию. Мама с папой неожиданно развелись, и как взрослая самостоятельная женщина, Тоня решила издаваться за собственную зарплату. в этот раз она писала ему и для него. Он являлся то в образе прекрасного принца, то представлялся инфернальным врачом. Директор агентства Виктор так же попал на страницы под заглавием «Не говори, что не помнишь». Отдельные строки в порыве разочарования всему мужскому были посвящены мудрому рыцарскому коню.
– Вся жизнь моя – лишь концентрат нормальности! – Переживала Тоня. – Ну как творить обычной девчонке, воспитанной в полной семье без каких-либо лишений? Ну хоть бы один друг гей, подружка транс… почему везде только и пишут о безумии 21 века?! Ну хоть бы один безумец жил бы ПО соседству. Среди однокурсников даже никакого завалящего инвалида не попало. А в параллельном потоке точно свой собственный слепой имеется. А мама с папой! Затеяли тоже мне развод на старости лет.
Нет, конечно, она им в принципе не желала развода. Но если уж все равно решили, то надо это было делать раньше. Страдания подростка – это так, так… да никак, не интересно. Лучше бы завели семью на стороне, и была бы у нее сестра-близнец и наркоманка. Тоне до дрожи, до бессонных ночей хотелось жизни, смерти, прикосновений к настоящему горю, счастью. Ее бесила собственная обычность, и всеми силами она стремилась к изменению данного факта. Красить волосы синим, сделать дреды родители не разрешили. Пришлось отпускать гриву на волне массовых коротких стрижек, что накрыла подружек в школе. Среди брючно-джинсового однообразия носить и зимой, и летом нарочито старомодные, но несомненно женственные наряды. И если в школьные годы выглядело это не вполне естественно, то молодая женщина с распущенными кудрями ниже попы, грустными глазами и в платьях до середины икры, вызывала мужской интерес и женское неприятие. Однако, увы, лишь на короткое время. Узнавая ее получше, девчонки неожиданно переставали видеть в ней роковую соперницу, переходя к доброжелательному покровительству. Мужчины… Ах, мужчины, да кто же их поймет?! Взять того же Толика, которого она помнит с первого класса в сиреневых колготках и с ровно подстриженной челкой. как устроился (с ее между прочим помощью) на работу, Как завел собственную девушку, так и подруга оказалась не нужна. А ей просто не с кем больше обсудить такую новость. Коллеги бездушно пожимают плечами, отворачиваются, неожиданно воспылав интересом к бесполезной макулатуре на столе или тупо повторяют какую-то банальщину, мол, все это, конечно, грустно, но может ему там теперь легче. А еще коллеги, друзья…