Катерина Достоевская
Ястребиная хватка

II. Светлое будущее

Эдмунд целовал ее очень нежно. Бережно касался рук и плеч, будто боялся повредить. Гладил по спине, накрывал грудь теплыми ладонями и едва дышал, не смея нарушить ночную тишину, хоть в отельном номере и не могло быть никого, кроме них.

Он был измотан после долгой церемонии вручения, но Элен нужно было успокоиться, найти утешение после своего провала.

Фальке был так близко – теперь она хотя бы знала, как он выглядит. То, как она позволила себе расслабиться лишь ненадолго, и вместо того, чтобы расположить, оттолкнула. Учитывая его интерес, можно было надеяться на обратный эффект. Люди всегда лишь сильнее хотят то, чего не могут получить, так что знакомство можно было считать успешным – но Элен не могла сказать наверняка, и это раздражало, держало в нервном напряжении весь оставшийся вечер.

Циглер пригласил их всех на завтрашний ужин, обещая организовать еще пару полезных знакомств для Эдмунда. Фальке будет там тоже, на правах давнего друга – знающий ответы на вопросы, которые Элен так жаждала услышать. После чего вцепиться ему в лицо и выдрать к черту насмешливые глаза.

Но сейчас здесь не было Фальке, как не было ни намека на ответ или подсказку. Только Элен, полная сомнений и страхов, и Эдмунд, придерживающий ее за бедра, направляющий ее движения.

Во время секса маска Элен, вся ее оболочка, в пике ритмичных движений обретала смысл и чувства. Он провел по ее животу теплой ладонью, и Элен вжала ее в кожу, чтобы чувствовать отчетливее. Так сложно держать лицо, не пропускать истинные эмоции наружу, но в моменты их близости все было в порядке вещей, и она получала немного свободы. Блаженная наполненность. И совсем немного боли – она ведь заслуживала ее за всю ложь и свои нераскрытые мотивы.

Иногда она думала, как поступил бы Эдмунд, узнав обо всем, как она использует его. Накричал, посмел бы ее ударить?

Элен подняла его руку по своей груди, шее и положила на свою щеку – представив, как это место горит от пощечины.

По разгоряченному телу пробежала дрожь, и тревога отступила. Элен вонзилась ему в плечи ногтями, оставляя белесые следы, и запрокинула голову, оказавшись в долгожданной пустоте. Эдмунд подхватил ее секунды спустя, заворачивая, обессиленную, в одеяло.

Он целовал ее часто, в губы и везде вокруг, куда попадал, закрыв глаза. Элен оставляла темные следы на его шее и плечах – но так, чтобы все они потом оказались под воротником.

Наконец, она выскользнула из его объятий и легла на спину, плечом к плечу. Мягкий ленний свет лег на ее обнаженную грудь. Эдмунд подпер голову, наблюдая, как Элен не глядя тянется к тумбочке, безошибочно находит сигареты и зажигалку и закуривает, не отрывая отрешенного взгляда от потолка. Затяжка, выдох. Оранжевый уголек сверкнул и погас, окутанный дымом.

Он коснулся ее лба, бережно убирая светлые локоны с лица.

– Ты такая красивая.

– Дорогой…

– Да?

– Ты ведь любишь меня?

– Конечно, милая. Я очень тебя люблю. Если тебе не по себе в Кёльне, я могу попросить выделить автомобиль, чтобы…

– Нет, не пытайся от меня избавиться.

– Я не могу заставить тебя уехать. Просто хочу, чтобы ты была спокойна и счастлива. Все обязательно наладится, – он взял ее за руку, сплетаясь пальцами, и целовал, поднимаясь от запястья к плечу. – Мир придет в себя, станет стабильнее и безопаснее, не будет досмотров и косых взглядов. Только светлое будущее.

«Светлое будущее для победителей».

Она повернула к нему голову. Эдмунд выглядел так непривычно без очков, будто он не тот робкий и замкнутый ученый, а кто-то совсем другой. Родной человек, которого она позабыла за долгое время разлуки, а теперь увидела и признала. Ей нравилось его голое лицо даже больше.

Теперь, когда она так изменилась, смог бы Тео увидеть в ней кого-то близкого?

– Надо все-таки немного поспать, – Эдмунд приподнялся, поцеловал ее в лоб и отвернулся, устраиваясь на боку. – Светлых снов, дорогая.

– Светлых.

Под окном, беспокоя тишину, проехала одинокая машина.

 
***
 

– Лили, ты видела мой ежедневник?

Она отложила книгу. Длинное летнее платье струилось по ногам. Такое лучше бы смотрелось на прогулке, но в гардеробе Элен уже давно не водилось одежды «попроще». Положение обязывало выглядеть безупречно.

Растерянный, Эдмунд подошёл и склонился над ее креслом, заглядывая за спинку. Элен плавно отклонилась, чтобы не встретить лбом его подбородок.

– На столе или в чемодане, дорогой.

– Уже посмотрел, там его нет.

Она вздохнула, пока он продолжал поиск по углам и полкам. Отложила книгу на постель, прошла к столу и взяла искомый ежедневник. Когда Эдмунд обернулся, он замер, осознавая всю нелепость ситуации.

– Дорогая, – взяв его, он обнял жену. – Что бы я без тебя делал?

– Полагаю, провел бы еще пару часов в поисках, пока не отчаялся.

– Не иначе, – он быстро поцеловал ее в щеку и принялся листать заполненные мелким почерком страницы.

Милый, рассеянный Эдмунд. Когда они только познакомились, Элен казалось, что это она при нем – маленькая девочка. Прекрасно ориентируясь в логических связях и природных явлениях, он порой совершенно терялся в материальном мире. Удивительно, как это совмещалось с его научными и медицинскими премиями. Впрочем, об этой его несобранности знали только близкие.

– Как все удачно складывается. Йенс неплохо здесь закрепился, а полезные знакомства сложно переоценить. Сказал, что зря я уехал преподавать в Париж.

– Но если бы ты не уехал, мы бы не встретились.

– Именно. Я так и ответил: «Нужно было заехать познакомиться с одной невероятной женщиной».

Он пошел было к столу, но Элен мягко удержала его за ворот пиджака. Эдмунд поднял вопросительный взгляд.

– Что-то не так?

Помедлив, она молча поправила его воротник и положила ладони ему на плечи.

– Долго займут твои исследования?

– Сложно сказать, ведь мы еще не обсуждали детали, да и рабочее пространство под вопросом. Думаю, за ужином прояснится. Что такое, Лили? Боишься, что я надолго оставлю тебя в одиночестве?

– Я исправно буду ждать твоего возвращения. Посмотрю город, – Элен легонько оттолкнула его, возвращаясь за книгой. – Спрошу фрау Цигель, не против ли она присмотреть за мной в Кельне.

– Хорошо, очень хорошо, – он поправил очки. – Только, если работа действительно затянется, знай, ты не обязана оставаться. Ты всегда была чутка к настроениям, висящим в воздухе…

– Эдмунд, все в порядке. Пожалуйста, делай то, что должен. Это все, что действительно важно.

– Эй, эй, – он отложил свой ежедневник и потянул Элен сесть на кровать рядом с ним. – Ничто не может быть важнее моей жены. Пожалуйста, расскажи, что у тебя на душе.

– Мы обсуждали это уже много раз, – она опустила голову ему на плечо, совершенно обмякнув. – Ты не можешь и не будешь моим терапевтом, дорогой. Это в первую очередь не этично.

– Я хочу поддержать тебя, если ты чувствуешь себя не в своей тарелке.

– Не мучай меня. Все в порядке. У тебя есть проект, который поможет многим, так теперь еще и появится возможность работать в полную силу, без неудобств и ограничений. Сосредоточься на этом. Я справлюсь.

Он погладил ее по волосам.

– Скажи, что облегчило бы твою тоску?

Элен подняла голову и посмотрела на него с укором.

– Понял. Молчу, – он примиряюще улыбнулся и поцеловал ее в лоб. – Не позволяй мрачным мыслям взять верх, ладно? Любая проблема решаема.

– Да. Ты прав. Спасибо.

Этого обычно хватает. Не спорить, а согласиться, что бы он ни сказал, пытаясь ее приободрить. Насколько бы странными и неуместными ни казались его наблюдения и до смешного прямые вопросы. Свернуть неудобный разговор вежливым согласием – так в стиле тетушки, только та всегда одаривала собеседника открытой и доброй улыбкой, чтобы он не чувствовал себя неудобно. У Элен не хватало сил на подобный финальный аккорд. Она не помнила, когда искренне улыбалась в последний раз, не отдавая себе мысленного приказа.

Эдмунд сверился с часами.

– Скоро выезжать.

Он осмотрел ее, неподвижно и прямо сидевшую на постели в легком просвечивающем платье.

– Без помады на губах ты выглядишь, как ангел. Такая нежная и невинная.

Она усмехнулась и прошла к туалетному столику, по дороге привычным движением убирая волосы за спину.

– Дай мне десять минут.

 
***
 

Машина остановилась у помпезного здания в центре города. Элен вышла с привычной медлительной грацией – ровный позвоночник, синий бархатный костюм, идеальные волны светлых волос, слегка сдвинутая на бок шляпка и алые, неизменно яркие губы на бледном лице. Эдмунд подал ей руку – за весь путь он не проронил ни слова, пребывая в своих мыслях и нерешенных задачах точно так же, как и она. Оба находились в своеобразном поиске – но свою цель Элен теперь уже понимала чуть лучше.

Оставалось постепенно подбираться все ближе.

Супруги Вернер прибыли вовремя, в ресторане их сразу же проводили к нужному столику. Циглер встал, чтобы поприветствовать Элен и пожать руку Эдмунда.

Там уже сидело несколько человек: коллеги и ближайшие сослуживцы. Все они были на церемонии вручения, и она освежила в памяти имена каждого: очевидно, сплошные немецкие фамилии. За большим столом сидели четверо мужчин, двое из них – со спутницами, с ними Элен уже общалась лично на вручении. Третьим был Келлер, очередной военный высокого чина, и, наконец, Людвиг Фальке.

Он тоже поднялся, завидев их приближение. На спинке его стула висела трость, но он ей не воспользовался.

– Рада встретить вас снова, герр Вервольф – бесстрастно сказала Элен, когда он удержал ее кисть в своей руке. – Но позвольте мне поздороваться с подругами, – и прошла дальше, обходя стол, по дороге снимая шляпку.

От его взгляда дрожь скользнула по спине. Это не просто пугало, это было похоже на одержимость – разумеется, она уже знала о его присутствии, но то, как он менялся в непосредственной близости от Элен, одновременно льстило и отталкивало. То, насколько по-настоящему опасны эти люди, обычно неизвестно их спутницам – вряд ли гражданские вообще представляют, что происходит за ближайшей границей. А на территории оккупированных стран? Да и зачем им это? У них есть газеты, радио и развлекательное кино, где о войне говорится только с самой привлекательной стороны. О праведной ненависти, что постепенно разжигают внутри людей, медленно и настойчиво, Элен предпочитала думать как можно реже.

Последнее, что она увидела в местной газете, отбило любое желание погружаться новости – там все было однотипно-замечательно, успешно, светло и благополучно. Чем меньше она знала об истинных ужасах войны, тем проще было находиться среди друзей мужа. И все равно, заплывая в эти воды, Элен каждый раз боролась с внутренним противодействием, которое вставало на пути, как барьер, мешая расслабиться и играть свою роль. Как можно оправдывать жестокость? Почему убийства, несмотря на сотни лет морального и культурного наследия, вдруг становится допустимым средством решения проблем?

Доброжелательная фрау Цигель поприветствовала ее, не позволяя утонуть в мрачных образах, и тут же включая в игру, полноправно овладевая собеседницей – опыт общения показал, что восприимчивая и любознательная фрау скорее убьет, чем позволит кому-то прервать их обсуждение различных искусств.

– Ни Йенс, ни Генрих совершенно не разбираются в импрессионистах, милая. Давайте продолжим нашу дискуссию: вы, кажется, в последний раз упоминали о характере цветов Моне?

– Импрессионисты замечательны, но вас же интересовали современные тенденции? Сейчас в расцвете модернизм и сюрреализм, но боюсь, что нынешняя Германия ясно дала понять, что не приемлет подобное в искусстве.

– Вы говорите о Дали? – фыркнула Цигель. – Это все – эпатаж, представление без смысла. Чем больше огласка – тем эффектнее работы, не наоборот.

– Именно таких и называют впоследствии гениями. Но вам бы я посоветовала, если будете в Париже, заглянуть в мастерскую Жрансуазы Жило – талантливая юная особа.

– Ваши знакомства будят во мне не только интерес, но и зависть, – Цигель вздохнула. – С Йенсом не приходится говорить об искусстве, но вы – моя отдушина, пока все мы в Кельне. Слышали, что фрау Рифеншталь перенесла съемки своего нового фильма? Вроде, из-за травмы или болезни. Я надеялась уже в следующем году увидеть ее на экране…

Говорить об искусстве, пока на востоке идет ожесточенное наступление. Пир во время чумы.

– Что ж, пожелаем фрау Рифеншталь скорейшей поправки, – Элен взялась за уголок салфетки, сложенной в фигуру лебедя на тарелке, и расправила ее одним взмахом. – «Олимпия» вышла поразительной. С таким искренним восхищением показать красоту и возможности человеческого тела… Это нечто уникальное.

– Верно! Неудивительно, как голливудские фильмы, поставленные на поток, далеко ушли от искусства.

– Не будем так категоричны. Даже относительно простые картины имеют право на существование, просто фрау Рифеншталь – из другого теста. Она как скульптор, только работающий с отснятыми кадрами. Талантливые женщины – не редкость, но они редко получают признание.

– О, она знает, как себя подать, и с кем следует дружить, – улыбнулась Цигель. – Это нам с вами понятно, как никому другому: сколь тяжело женщине выдерживать конкуренцию мужчин, да что там, даже просто находиться рядом. Будь мой Йенс хоть чуточку внимательнее, он не смотрел бы свысока на такую важную часть жизни, как искусство…

Элен вежливо улыбнулась, благодаря официанта за принесенное блюдо – симметрично выложенные на тарелке несколько рулетиков из баклажана, наполненные смесью из сыра и овощей, политые тонкими полосками бальзамического соуса. Почти французская подача. Цигель принялась за еду без эмоций восторга, и Элен поступила бы так же, не обратив на привычный изыск вокруг особого внимания, но сейчас, поймав себя на этом почти детском ощущении восхищения простыми, казалось бы, будничными вещами, она замерла с вилкой в руке.

«Сколько прошло времени? Разве я успела привыкнуть к роскоши? Почему мне казалось, что я заслуживаю всего этого? Нет, сейчас не время для самоанализа. Не время и не место».

Окинув взглядом всех собравшихся за столом, герр Циглер торжественно поднял бокал.

– За Германию, господа и дамы!

– За Германию! – прозвучало почти идеальным хором.

Мужчины обсуждали войну и политику. При всей настойчивости фрау Цигель, Элен было сложно сосредоточиться на их разговорах, но постепенно она приняла позицию активного слушателя, выхватывая фразы и целые диалоги на фоне изложений сплетен о личностях из местной богемы. Фальке сидел напротив и чуть наискосок от Элен. Казалось, что он находится в покое, и сидит неподвижно, практически не меняя положения, приняв почти идентичную позицию в разговоре – больше воспринимал, почти не вступая в дискуссии. Элен надеялась узнать больше если не о его работе, то хотя бы о нем самом и его позиции. Возможно, даже взгляде на войну. Все-таки, военные – непосредственные акторы, и почти наверняка располагают мнениями, отличающимися от того, о чем пишут в газетах и вещают на радио про-партийные издания.

Эдмунд очень кстати включил его в разговор.

– Спасибо, но я ведь не единственный награжденный. Герр Фальке, расскажете, как именно вам удалось прославиться? Вроде бы, это не первый ваш подвиг. Хоть мы с вами и не были близки в период учебы, Йенс так или иначе рассказывал о ваших достижениях.

– Что ж, благодарю, но я всего лишь делал свою работу. Тем более, что теперь пользы от меня будет чуть меньше.

Он явно намекал на свою травму. На приеме, хоть и с опозданием, он был без трости – не хотел показывать слабость перед бушующей толпой?

– Пожалуйста, герр Фальке, – Элен прильнула к плечу мужа, поддерживая его вопрос. – Мне бы очень хотелось услышать о подвиге, за который вас удостоили столь почетной награды.

Все затихли в ожидании рассказа. Наконец, он ответил:

– Ну хорошо. Все было очень просто. Нам удалось перехватить группу террористов на востоке – мы с моими ближайшими людьми расследовали несколько, мм… Неприятностей, устроенных их шайкой. Достаточно стандартные вещи: подрывы складов, железных дорог и так далее. Они были опасны еще и тем, что не гнушались человеческих жертв. Будь это даже несколько гражданских – жизни ничего не значили для них, в отличие от «братства».

Рассказывая Элен об операциях Тео, Шульц назвал их точно так же. Она вся обратилась в слух.

– У нас не получилось полностью предупредить ситуацию, но мы застали их врасплох. Вынудили их вступить в открытую перестрелку – не без последствий. К счастью, группа была обезврежена. Я отделался ранением, и выжил, в отличие от трех моих сослуживцев, чем и заслужил награду. Поэтому внимание обошлось нам, пожалуй, неоправданно дорого.

– Чудовищно, – ахнула Циглер, стараясь избегать образов кровавой бойни, что рисовало ей воображение.

Элен «ненарочно» провела ножом по тарелке, представляя, что прорезает его поганую глотку.

– Вы действовали наверняка. Неужели ни один из террористов не был схвачен в плен?

– Разумное предположение, – кивнул Людвиг. – Мы ожидали, что нам удастся не просто предотвратить очередной подрыв, но и заманить их лидера в ловушку, вынудив их сдаться и не допуская прямого конфликта.

Глядя на растерзанные куски в тарелке, Элен усилием вынырнула из своей неизбывной ненависти, чтобы не выказать излишнюю степень интереса – и подняла взгляд. Чуть приподнятые брови, чуть склоненная голова.

– И что же пошло не так?

– Их связной оказался слишком осторожен. Иногда шестое чувство подсказывает нам, что делать, чтобы остаться в живых. Во время атаки они дали звериный отпор, а их лидера не оказалось вместе с ними, хотя наши данные говорили об обратном. Верно, сам ангел-хранитель отвел от него беду.

У Элен екнуло сердце. Тео сбежал. Он должен быть жив. Она все еще может его увидеть…

– То есть, где-то по улицам до сих пор ходит опасный террорист, – буркнула Цигель, явно уязвленная в раз упавшим уровнем своей гражданской безопасности.

– Признаю, я не горжусь этой операцией. До сих пор нам удавалось действовать тихо и хирургически-точно, без лишней огласки, а теперь я вынужден совсем уйти со сцены. Поэтому мне неудобно говорить об этом, как о подвиге.

– И все же: враги обезврежены, покушение не состоялось. Разве вам не льстит заслуженный триумф?

Он усмехнулся.

– Смысл истинного профессионализма – не в признании, и не в минутной славе. О действительно удачных операциях широкая общественность обычно даже не догадывается. Сопротивление старается действовать так же, но им катастрофически не хватает ресурсов – хоть так мы можем заставить их поумерить амбиции и жертвовать собой ради призрачного успеха. Это отчаявшиеся, уставшие люди, готовые на все. В этом их сила, и в этом же – их слабость. Поэтому, поимка Янковского – дело времени.

Как же давно она не слышала этой фамилии – своей настоящей фамилии.

– У вас железная выдержка, – Элен отвернулась и с улыбкой достала сигарету.

– И такая же крепкая хватка, – Келлер, другой военный, хлопнул Людвига по плечу, воодушевляя всех за столом. – Будьте уверены, если он взялся, то доведет дело до конца. Этим ублюдкам не сдобровать! За Фальке! За безопасную Германию!

– За Фальке! – поддержали остальные.

– Но хватит обо мне. Вот вы, Эдмунд, сулите миру немалые открытия.

Разговор перешел в область нейрохирургии. Элен слушала – кажется, в десятый раз, с тех пор, как Эдмунд тренировался излагать свою концепцию в соседней комнате. Мир медицины был ей не настолько знаком, другим женщинам тоже было интереснее окунуться в привычные сплетни.

– …Это также можно понять по движению зрачка, но пока что все это – просто гипотеза, – заключил Эдмунд.

– Продолжай развивать эту идею, – поддержал Йенс Циглер. – Зная тебя, уверен, что ты стоишь на границе чего-то совершенно особенного.

– Если мои догадки верны, то это исследование продвинет все существующие науки о человеческом мозге, – его собственные зрачки расширились от восторга. – А если в будущем станет возможно измерять импульсы при помощи чувствительных датчиков… Только представьте. Тогда можно будет отобразить работу органов, которую невозможно увидеть без хирургического вмешательства.

– Эдмунд, иногда начинает кажется, что вы еще и одержимый мечтатель, – с ласковой улыбкой сказал Келлер.

– Таких безумцев впоследствии называют гениями, – тихо заметил Фальке, не отрывая руки от подбородка.

К этому моменту уже подали второе. Подняв приборы, Людвиг как ни в чем не бывало взялся за еду, перед этим обратившись ко всем за столом, но взглянув на Элен:

– Приятного аппетита.

Эдмунд тоже повернулся к ней с улыбкой и только теперь отпустил ее руку. Кивнув мужу, она снова взглянула на Фальке.

Людвиг добавил, как бы между делом:

– Возвращаясь к фрау Рифеншталь. «Триумф воли» все еще нравится мне больше «Олимпии». Технический прорыв, совершенный в процессе производства, все эти подъемные краны, общий масштаб… Поражают воображение.

– Не удивительно, что вам понравилось. «Триумф» пришелся по душе самому фюреру.

– Это заказ, исполненный с любовью и мастерством.

– Безусловно, герр Фальке.

– В следующий раз, когда у вас будет свободное время, я приглашу вас в кино.

Элен вежливо улыбнулась. Эдмунд был слишком увлечен продолжением дискуссии с Келлером, чтобы заметить, но даже если бы заметил, скорее, поощрил бы ее новые знакомства.

Людвиг улыбнулся тоже.

Это показалось бы ей не таким пугающим, если бы Элен не покидало странное ощущение. Ей казалось, что пока ей не удалось узнать о нем ничего ценного или хотя бы нового, он, в свою очередь, уже успел узнать совершенно все о ней: по неизвестным секретным документам, хроникам, французским университетским записям и собственным наблюдениям. Да и что, при его связях в разведке, могло бы ему помешать?

«Просто продолжай играть Элен».

– Лили, ты слышала? Герр Келлер любезно предложил воспользоваться их научным корпусом для моих экспериментов.

Эдмунд коснулся плеча жены, не в силах скрыть восторг. Элен повернулась к нему, кивая и остальным его собеседникам. Келлер подтвердил сказанное:

– Там замечательный персонал, а главный научный сотрудник – мой хороший знакомый. Думаю, вы быстро найдете общий язык. Он будет только рад оказать услугу видному отечественному исследователю.

– Как чудесно, милый, – Элен накрыла руку мужа своей и подарила Келлеру одну из своих лучших улыбок. – Мы очень признательны вам.

– Не стоит, дорогая, – тот отвел взгляд, едва не покраснев, чем заставил свою спутницу изогнуть бровь в недоумении.

– Что ж, раз так, придется нам все же задержаться в Кёльне, – заключила Элен.

Людвиг кивнул – не то своим мыслям, не то в ответ на ее фразу. Совершенно непонятный, но именно этим – интригующий и завораживающий, сейчас он казался… Довольным.

Она все еще не представляла, что могла от него ожидать, и от этого было не по себе. Будто идешь сквозь совершенно темную комнату на ощупь, рука об руку с удушающим, захватывающим чувством опасности.

Теперь ее разъедало любопытство.