Кассандра Клэр
Последние часы. Книга III. Терновая цепь
– Не очень приятно провела там время? – усмехнулась она, играя чайной ложечкой. – Наверное, ты прав, но, если… а вдруг это действительно был мой отец? Я хочу это проверить. Я собираюсь задать мадам Доротее вопрос, ответ на который известен только ему.
Мэтью покачал головой, и тщательно уложенные золотистые пряди рассыпались.
– Тебе я ни в чем не могу отказать, – произнес он, и Корделия почувствовала, что заливается краской. – Но… только при одном условии. Целый день перед этим мы будем развлекаться, не думая о призраках и зловещих предупреждениях. Согласна?
Корделия согласилась, и они провели день, осматривая достопримечательности. Мэтью решил взять с собой недавно купленный маленький фотоаппарат «Кодак Брауни», так что в музее Гревен ей пришлось позировать рядом с восковыми фигурами Папы Римского, Наполеона, Виктора Гюго, Марии-Антуанетты и других персонажей эпохи Французской революции. Фигуры были расположены в соответствующих интерьерах, и некоторые были так похожи на живых людей, что ей было жутковато ходить среди них.
Потом Мэтью объявил, что нуждается в свежем воздухе, поэтому они поймали фиакр и велели кучеру ехать в Булонский лес.
– В Париже все лучше, чем в Лондоне, – заметил он, когда они, оставив позади здание Оперы, ползли по улице Сен-Лазар, – за исключением, разве что, дорожного движения.
Корделия согласилась: когда они, миновав Триумфальную арку, подъезжали к Булонскому лесу, она увидела десятки карет, направлявшихся к воротам парка, яростно сигналившие автомобили, верховых, велосипедистов и, конечно, толпы пешеходов. Фиакр медленно двигался по аллее, обсаженной деревьями, которая заканчивалась на берегу озера. Группа горластых студентов, несмотря на холод, устроила пикник у воды.
Когда наемная карета наконец остановилась, они со вздохом облегчения выбрались на дорожку; Корделия невольно вспомнила тот пикник в Риджентс-парке, на котором она познакомилась с «Веселыми Разбойниками». Она представила себе Кристофера, поглощающего пирожки с лимоном, улыбчивого Томаса, смех Анны, вспомнила расспросы любопытной Люси, разговор с Джеймсом…
Нет, довольно; она же запретила себе думать о Джеймсе! Она не удержалась и бросила грустный взгляд на смеющихся студентов. Они выглядели совсем юными, казались моложе Корделии и ее друзей, хотя на самом деле были на несколько лет старше и учились в университете. Эти молодые люди не подозревали о существовании Сумеречного Мира, не видели его, не представляли, какие монстры таятся по ту сторону хрупкой иллюзии, отделявшей их от другой реальности, темной и опасной.
Она завидовала им.
В конце концов они с Мэтью нашли свободную скамейку. Мэтью подставил лицо лучам холодного зимнего солнца; в этом безжалостном свете Корделия вдруг заметила, какой у него усталый вид. Мэтью, кроме светлых волос, обладал очень бледной кожей; на ней мгновенно проступали синяки, и сейчас у него под глазами, будто нарисованные краской, чернели круги. Ну конечно, он же полночи не спал, напомнила себе Корделия и ощутила вину, думая о том, как Мэтью держал ее руку, пока она не забылась коротким, беспокойным сном.
– Мэтью, – заговорила она.
– Хм-м-м? – промычал он, не открывая глаз.
– Я подумала, что нам, наверное, следовало бы обсудить наших братьев, моего и твоего.
Мэтью по-прежнему сидел с закрытыми глазами, но она заметила, что он напрягся.
– Алистера и Чарльза? А что с ними такое?
– Ну, – протянула Корделия, – уверена, от твоего внимания не ускользнуло…
– Допустим.
Она никогда не слышала, чтобы он говорил таким холодным, жестким тоном – по крайней мере, с ней. Она вспомнила их первую встречу, когда она решила, что не нравится ему, но все равно была очарована. Светлые волосы, пряный восточный одеколон, любезная улыбка.
– Я не дурак. Я видел, как Чарльз смотрит на твоего брата, и как Алистер не смотрит на него. Неразделенная любовь. – С этими словами он все-таки открыл глаза. На солнце они казались выцветшими. – Откровенно говоря, я сомневаюсь, что мой братец заслуживает такой же сильной ответной любви, какую он, очевидно, сам испытывает.
– Правда? Ты считаешь, что Чарльз по-настоящему любит Алистера? Ведь это он хотел сохранить их отношения в тайне.
– Ах да, естественно. Чтобы не испортить свою карьеру, а как же иначе. – Мэтью, видимо, хотел сказать что-то еще, но промолчал. – Наверное, все зависит от того, что ты понимаешь под словом «любовь». Любовь, ради которой человек не готов ни с чем и ни с кем расстаться, любовь, от которой он способен отказаться ради богатства и высокого положения, я не считаю любовью. Настоящая любовь должна быть превыше всего.
Его страстные слова взволновали Корделию. Ей показалось, что в них таится упрек. Может быть, она должна была пожертвовать большим ради Джеймса? Ради Люси? Ради своей семьи?
– Не обращай на меня внимания, – уже мягче произнес Мэтью. – По-моему, Алистер давно не интересуется Чарльзом, так что вся эта история со временем забудется. Честно говоря, у меня голова разболелась. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Тогда я расскажу тебе историю, – предложила Корделия. – Может быть, что-нибудь из «Шахнаме»? Не желаешь послушать о падении Заххака, жестокого царя змей?
У Мэтью загорелись глаза.
– Разумеется, желаю, – сказал он и снова откинулся на спинку скамьи. – Расскажи мне сказку, дорогая.
Наутро Джеймс проснулся совершенно разбитым, как будто вовсе не спал. Он подошел к умывальнику и плеснул в лицо ледяной водой. Это сразу помогло прийти в себя. Он задержал взгляд на своем отражении: погасшие глаза, набрякшие веки, влажные растрепанные волосы, опущенные уголки рта. Он не помнил, чтобы когда-нибудь раньше так отвратительно выглядел.
Неудивительно, что Корделия тебя бросила.
Он сурово приказал себе прекратить это и принялся одеваться. Застегивая пуговицы на манжетах, он услышал какой-то шорох – как будто по коридору кралась любопытная мышь. В два шага Джеймс очутился у двери и распахнул ее. Он совершенно не удивился, обнаружив на пороге Люси в синем платье с кружевным воротником, которое показалось ему не по сезону легкомысленным. Сестра окинула его рассерженным взглядом.
– Смотрите-ка, неужели это сама Загадочная Принцесса Люси, – улыбнулся он. – Пришла навестить своего ужасного родственника?
Люси затолкала его обратно в комнату и ногой захлопнула за собой дверь.
– Нам надо обсудить кое-что без посторонних.
– Будь осторожна, – предупредил ее Джеймс. – Ты говоришь точь-в-точь таким тоном, каким говорила матушка, когда собиралась нас за что-то выбранить.
Люси издала возглас, выражавший досаду.
– Ничего подобного, – отрезала она. – Кстати, раз уж речь зашла о родителях, ты помнишь ту огромную морскую свинку, которую мы с тобой однажды купили? А когда мама с папой ее увидели, мы наврали, что это подарок, присланный специально для нас из Института Лимы.
– Ах да, Крапинка, – снова улыбнулся Джеймс. – Прекрасно помню. Он меня укусил.
– Он всех кусал, – пренебрежительно бросила Люси. – Уверена, с его стороны это был знак благосклонности. К чему я все это говорю. Истории про Крапинку поверили потому, что мы с тобой рассказывали одно и то же и основывались на одной и той же информации.
– Ты совершенно права, – кивнул Джеймс. Он с удовлетворением отметил, что, несмотря на плохое настроение, ему все равно нравится дразнить сестру. – Эх, золотые деньки…
– Должна тебе напомнить, – нетерпеливо перебила его Люси, – я понятия не имею, что ты рассказал отцу о… обо всем. А ты слышал все, что говорила я, до последнего слова. В любом случае, это нечестно. И недальновидно.
– Ну что ж. Я рассказал им – я имею в виду отца и Магнуса – обо всем, что произошло. – Джеймс сел на кровать. – По крайней мере все то, что знал сам. Если в моем рассказе и остались какие-то пробелы и неясности, уверен, события вчерашнего вечера все расставили по местам.
– Обо всем? – грозно повторила Люси.
– Я ничего не сказал о Корделии, – быстро пробормотал Джеймс. – Ни о Лилит, ни о паладинах, ни о… в общем, ничего такого.
– Хорошо. – Люси немного успокоилась. – Мне кажется, нельзя им говорить об этом, как ты считаешь? Это тайна Корделии. Это было бы нехорошо по отношению к ней.
– Согласен, – вздохнул Джеймс. – Послушай, Люс… а почему ты ничего не говорила мне о Джессе? Я не имею в виду попытки вернуть его к жизни, – быстро добавил он, заметив, что Люси собирается возражать. – Я понимаю, почему ты это скрывала. Ты знала, что я твоих намерений не одобрю и что мне не понравится твое сотрудничество с Грейс.
– Конечно, тебе бы все это не понравилось, – пожала плечами Люси.
– И до сих пор не нравится, – признался Джеймс, – но я понимаю, почему ты решилась на такое дело. Но почему же ты молчала о том, что видела Джесса, о том, что он вообще существует?
Люси, с нехарактерным для нее смущением, поддала носком ботинка клубок пыли на полу.
– Наверное… я подозревала, что в способности его видеть есть нечто… неправильное. Нечто темное и нехорошее. И что людям не понравится, если они узнают об этом.
– Люс, мне лучше других известно, что значит обладать способностями, которые кажутся другим людям неправильными и темными. Даже, можно сказать, отвратительными.
Она резко выпрямилась.
– Ты не отвратителен, Джейми, и не мерзок, не вздумай больше так говорить…
– Наше с тобой могущество получено от одного и того же существа, – продолжал Джеймс. – От Велиала. Кто, кроме меня, способен понять, насколько это тяжело? Я пытаюсь убедить себя в том, что могу творить добро даже с помощью силы, которая дана мне тьмой. Я верю в это ради себя, но и ради тебя тоже.
Люси быстро заморгала, потом присела на кровать рядом с Джеймсом. Они сидели так несколько минут, прижавшись друг к другу, и молчали. Но это молчание успокаивало.
– Джеймс, – заговорила она наконец. – Джессу потребуется твоя помощь. Есть вещи, с которыми нельзя справиться в одиночку, а я здесь бессильна. В его тело вселялся Велиал, он носит на коже Метки погибших Сумеречных охотников. Это причиняет ему страдания. Я вижу это по его глазам.
«Я тоже», – подумал Джеймс.
– Я могу с ним поговорить. Когда мы вернемся в Лондон.
Люси улыбнулась. Это была спокойная улыбка взрослой женщины, немного печальная, улыбка, которая не вязалась в представлении Джеймса с его младшей сестренкой. Все-таки она сильно изменилась. Они все изменились.
– Папа мне сказал, – вздохнула она. – Насчет Корделии. И Мэтью. Сказал, что они уехали в Париж вдвоем. Видимо, он полагает, что тебе это безразлично, но я… – Она повернулась к брату и взглянула ему в глаза. – Так тебе безразлично или нет?
– Нет, – прошептал Джеймс. – Я никогда не думал, что на свете бывает такая боль.
– Значит, ты не любишь Грейс?
– Нет. Нет, – ответил Джеймс. – И мне кажется теперь, что я никогда ее не любил. Я…
Он едва не решился рассказать обо всем, так сильно хотелось ему открыть сестре правду. Это было колдовство, она всегда была мне безразлична, она при помощи чар заставила меня думать, что я в нее влюблен. Но ему казалось неправильным говорить с Люси сейчас, когда Корделия еще ничего не знала. Корделия должна была услышать о тайне браслета первой.
– Как ты думаешь, Корделия любит его? Я имею в виду Мэтью. Если так…
– Я все поняла, – оборвала его Люси. – Если она его любит, ты без возражений отойдешь в тень и не будешь мешать их счастью. Поверь, мне хорошо известно, что мужчины семьи Эрондейл склонны к абсурдному самопожертвованию. Но ты должен знать: если Корделия и испытывает к Мэтью какие-то чувства, она ни разу не дала мне это понять, ни словом, ни намеком. С другой стороны…
Джеймс заставил себя сделать бесстрастное лицо.
– С другой стороны, – продолжала Люси, – Париж – романтический город. Очень советую тебе немедленно ехать туда и рассказать Корделии о своих истинных чувствах. – Для пущей убедительности она стукнула его кулаком по плечу. – Не теряй время зря.
– Обязательно бить меня? – проворчал Джеймс. – Думаешь, без этого твои советы не задержатся у меня в голове?
В открытую дверь постучали, и в комнату заглянул Магнус.
– Мне очень не хочется прерывать трогательную беседу брата и сестры, воссоединившихся после долгой разлуки, – извинился он, – но Малкольм желает поговорить с нами и приглашает всех вниз.
Спустившись в гостиную, Люси и Джеймс обнаружили Малкольма на стуле у камина. На коленях он держал огромную книгу в черном кожаном переплете с коваными железными уголками. Он был одет в тот же костюм, что и вчера.
Магнус и Джесс сидели на диване, а хмурый Уилл медленно расхаживал по комнате у них за спиной. Джесс натянуто улыбнулся Люси; она понимала, что юноша пытался успокоить ее, но у него не слишком хорошо получилось скрыть волнение. Как же ей хотелось подбежать к нему, заключить его в объятия… Но девушка догадывалась, что этим лишь шокирует брата, отца и двух чародеев. Нужно было подождать.
Когда все нашли себе места, Малкольм откашлялся.
– Я провел ночь в размышлениях над проблемой, которую мы обсуждали вчера, и мне кажется, что я нашел решение. По моему мнению, Джесс должен вернуться в Лондон, причем под фамилией Блэкторн.
Уилл издал удивленное восклицание.
– У него узнаваемая внешность Блэкторна, – добавил Малкольм, – и едва ли он сможет притвориться Сумеречным охотником из другой семьи. Он копия Руперта.
– Все это верно, – нетерпеливо воскликнул Уилл, – но ведь мы уже решили, что возвращение под собственным именем для него невозможно. Это не только навлечет на него обвинение в некромантии; в последний раз, когда его имя упоминалось перед Конклавом, он считался мертвым, и в его тело вселился демон, убивающий Сумеречных охотников.
Джесс посмотрел на свои руки. На руну Ясновидения, когда-то принадлежавшую Элиасу Карстерсу. Потом убрал левую руку за спину, словно ему невыносимо было ее видеть.
– Да, мы все это обсуждали, – сухо ответил Малкольм. – Я не предлагаю ему представиться Джессом Блэкторном. Сколько человек видели его таким, каков он сейчас, то есть после того, как демона изгнали из его тела?
После короткой паузы Джеймс заговорил:
– Люси, естественно. Я видел. Мэтью, Корделия… Безмолвные Братья, которые готовили его тело к…
– Итак, большая часть лондонского Анклава слышала о том, что произошло, – подытожил Малкольм. – Но они не видели Джесса.
– Нет, – подтвердил Уилл. – Не видели.
– Напомню, что я связан с семьей Блэкторн особыми узами, – продолжал Малкольм. – Я был их воспитанником; сто лет назад Феликс и Аделаида Блэкторн приняли меня в свою семью.
– Они вас вырастили? – удивился Джеймс.
Губы мага сжались в тонкую линию.
– Я бы это так не назвал. Они рассматривали меня как свою собственность, и в качестве платы за такие редкостные привилегии, как пища, одежда и крыша над головой, я обязан был работать: колдовать по их приказу.
Уилл заметил:
– Среди Сумеречных охотников время от времени попадаются негодяи. Членам моей семьи это очень хорошо известно.
Малкольм отмахнулся от этих слов.
– Я далек от того, чтобы ненавидеть всю расу нефилимов за поведение Блэкторнов. За их поступки должны отвечать только они, и никто другой. Но в данный момент для нас имеет значение лишь тот факт, что у Феликса и Аделаиды было четверо детей. Аннабель, Абнер, Джером и Эзекиель.
– В стародавние времена людям давали кошмарные имена, – пробормотала Люси. – Просто кошмарные.
– У детей были… несколько иные взгляды на то, как следует обращаться с существами Нижнего Мира, – говорил Малкольм. – В частности, Эзекиель, подобно мне, находил нетерпимость и жестокость родителей отвратительными. Достигнув совершеннолетия, он порвал с семьей и ушел из дома. Вы не найдете в Безмолвном городе записей о детях Эзекиеля, но мне известно о нем кое-что.
Джесс поднял голову.
– Я выяснил, – сказал Малкольм, – что у Эзекиеля все-таки имелись дети. Он уехал в Америку, которая тогда была совсем молодой страной. Сумеречные охотники там встречались редко, и он женился на простой женщине. Они воспитали своих детей как самых обычных людей, но, разумеется, кровь нефилимов сильнее, и его потомки являются такими же Сумеречными охотниками, как любой из вас.
Итак, я предлагаю такой вариант. Джесс назовется одним из внуков Эзекиеля, который приехал в Англию, чтобы воссоединиться с нефилимами и отыскать своих родственников. Он скажет, что, узнав истину о своем происхождении, пожелал стать Сумеречным охотником и с этой целью явился к Уиллу в Институт. В конце концов, история Уилла чем-то похожа на эту.
Верно, подумала Люси; ее отец считал себя простым, пока не узнал правду, после чего пришел пешком из Уэльса в Лондон, чтобы присоединиться к Анклаву. Ему было всего двенадцать лет.
– Превосходный план, – объявила она несмотря на то, что на лицах Уилла и Магнуса было написано сомнение. – Будем называть Джесса Езекия Блэкторн.
– Нет, не будем, – отрезал Джесс.
– А как насчет Корнелиуса? – спросил Джеймс. – Мне всегда нравилось имя Корнелиус.
– Ни в коем случае, – ужаснулся Джесс.
– Имя должно начинаться на «Дж», – произнес Уилл, который стоял, скрестив руки на груди. – Таким образом Джессу будет легче его запомнить, и он быстрее привыкнет отзываться на него. Что-нибудь вроде Джереми.
– Значит, вы согласны с планом Малкольма? – спросил Магнус. – Джесс превратится в Джереми?
– У вас есть идеи получше? – У Уилла был усталый вид. – Или вы хотите, чтобы мы бросили Джесса на произвол судьбы в мире простых людей? В Институте мы сможем его защитить. Кроме того, он – Сумеречный охотник. Один из нас.
Магнус с задумчивым видом кивнул. Джеймс спросил:
– Можем ли мы, по крайней мере, назвать его настоящее имя Лайтвудам? Габриэлю, Гидеону, Софи и Сесили? В конце концов, они же родственники Джесса, а он с ними незнаком.
– И моей сестре, – добавил Джесс. – Грейс должна знать правду.
Люси заметила, что Джеймс помрачнел.
– Конечно, – ответил Уилл. – Только… Джесс, я не знаю, говорили тебе об этом или нет, но…
– Грейс находится в Безмолвном городе, – каменным голосом произнес Джеймс. – Под охраной Безмолвных Братьев.
– Узнав, что мать с тобой сделала, она добровольно явилась туда, – быстро заговорил Уилл. – Безмолвные Братья позаботятся о том, чтобы подобная темная магия не коснулась ее.
Джесс был ошеломлен.
– В Безмолвном городе? Должно быть, она ужасно напугана. – Он обернулся к Уиллу. – Мне необходимо видеть ее.
Люси заметила, что он с большим трудом сохраняет спокойствие.
– Я знаю, что Безмолвные Братья – такие же Сумеречные охотники, но вы должны понять… мать с раннего детства твердила нам, что они изверги, исчадия ада.
– Уверен, свидание можно будет устроить, – заметил Уилл. – А что касается отношения к Безмолвным Братьям как к исчадиям ада… если бы не Эммануил Гаст, а Безмолвный Брат наложил на тебя защитные чары, удалось бы избежать многих несчастий и смертей.
– Чары! – Люси выпрямилась. – Это нужно сделать как можно скорее. Без них Джесс беззащитен, любой демон может снова вселиться в его тело.
– Я поговорю с Джемом, он это устроит, – пообещал Уилл, и Люси заметила странное выражение, промелькнувшее на лице брата. – Все равно обман не удастся без помощи Братьев; я им все расскажу.
– Малкольм, у кого-нибудь, кроме тебя, есть доступ к этой информации насчет американских Блэкторнов? – спросил Магнус. – Если кто-то заподозрит…
– Мы должны подробно обговорить этот план, – вмешался Джеймс. – Сесть, представить себе любые возможные возражения и вопросы, которые могут возникнуть у людей по поводу истории Джесса, и придумать правдоподобные ответы. В нашей легенде не должно быть слабых мест.
Все хором выразили согласие, промолчал только Джесс. Когда снова наступила тишина, он сказал:
– Спасибо вам. Спасибо вам всем за то, что вы делаете для меня.
Магнус сделал вид, что поднимает тост.
– Джереми Блэкторн, возможно, мои поздравления несколько преждевременны, но… добро пожаловать в лондонский Анклав.
* * *
В тот вечер Корделия надела алое бархатное платье, накидку, отороченную мехом, и шелковые перчатки до локтей и, усевшись в фиакр рядом с Мэтью, отправилась на Монмартр. Вскоре карета выехала на рю де ла Пэ, за окном мелькали ярко освещенные витрины магазинов, похожие на ряды золотых прямоугольников среди непроницаемого мрака.
Мэтью облачился в алый бархатный жилет и гетры в тон наряду Корделии, и, когда они проезжали под фонарями, казалось, что его грудь залита кровью. Перчатки у него были черные, и его глаза тоже казались черными, когда он разглядывал ее в темноте кареты.
– Здесь полно других кабаре, можем пойти в любое, – предложил он, когда карета со стуком проезжала мимо церкви Святой Троицы с огромным окном-розой. – Например, Rat Mort…
Корделия заставила себя улыбнуться.
– «Дохлая крыса»?
– Совершенно верно. Свое название это заведение получило от крысы, появление которой возмутило клиентов. Крыса была умерщвлена, а ее чучело выставлено в зале. – Он ухмыльнулся. – Народ ломится туда, чтобы поесть омаров в четыре утра.
– Мы тоже обязательно туда заглянем – но после L’Enfer. – Она высоко подняла голову. – Я твердо решила, Мэтью.
– Я понимаю, – бесстрастно произнес он. – У каждого из нас есть родственник или друг, с которым мы хотели бы поговорить, любой ценой. Некоторых отняла у нас смерть, некоторых – их нежелание выслушать нас или наше молчание.
Повинуясь импульсу, она схватила его за руку, переплела пальцы. Черные перчатки резко контрастировали с алыми. Черный и красный, как фигуры на шахматной доске. Корделия прошептала:
– Мэтью. После возвращения в Лондон – а ведь в один прекрасный день нам придется вернуться туда – ты обязан поговорить с родителями. Они простят тебя. Это же твои родные отец и мать.
Его глаза стали совсем черными. Он усмехнулся:
– А ты простила своего родного отца?
Эти слова причинили ей боль.
– При жизни он никогда не просил меня о прощении, – сказала она. – Возможно, если бы он… да, возможно, именно эти слова я хочу услышать, именно поэтому я хотела бы поговорить с ним еще раз. Мне очень жаль, но я до сих пор не могу простить его. Горечь и обида – тяжкое бремя.
Он сжал ее руку.
А мне очень жаль, что я не могу взять на себя хотя бы часть твоего бремени.
– У тебя достаточно своих горестей.
В этот момент карета остановилась у кабаре. Из разверстой пасти демона лился свет. Корделия ответила на пожатие и убрала руку. Они приехали.
Выйдя из кареты, девушка увидела вчерашнего бородатого, широкоплечего швейцара, сторожившего вход. Мэтью задержался у фиакра, чтобы расплатиться с кучером, а Корделия подошла к двери и хотела войти, но охранник покачал головой.
– Вам запрещено входить, – произнес он по-английски с сильным акцентом. – Паладин.
