Кассандра Клэр
Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II
© 2015 by Cassandra Clare, LLC
© Н. Власенко, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Принцы и пажи[1]
Как я провел летние каникулы
Сочинение Саймона Льюиса
Этим летом я жил в Бруклине. И каждое утро бегал по парку. А однажды увидел в собачьем пруду русалку. Она была…
Саймон Льюис отложил ручку и потянулся к англо-хтоническому словарю в поисках слова «блондинка». Но, надо полагать, создания из демонических измерений не придавали значения цвету волос: такого слова в словаре не было. Как не было и слов, относящихся к семье, дружбе и телеку.
Саймон погрыз ластик на конце карандаша, вздохнул и снова склонился над бумагой. К утру нужно было сдать преподавателю хтонического сочинение о том, как он провел лето. Пятьсот слов. Он уже час над ними бьется, а сделал… ну, примерно тридцать.
У нее были… волосы. И…
«…и огромные буфера…» – Сосед Саймона по комнате, Джордж Лавлейс, протянул руку у него из-за плеча и вывел на бумаге несколько слов. – Вот, решил тебе помочь, – ухмыльнулся он.
– И попал пальцем в небо, – Саймон не смог сдержать ответной улыбки.
Этим летом он скучал по Джорджу – сильнее, чем сам того ожидал. И сильнее, чем ожидал, скучал по всему остальному: не только по новым друзьям, но и по самой Академии Сумеречных охотников, по заранее известным и расписанным ритмам учебных дней – по всему, что раздражало его столько месяцев. По слизи и сырости, по утренним упражнениям, по шороху неизвестных существ за каменными стенами… ах да, чуть про суп не забыл. Первый свой год в Академии Саймон в основном посвятил размышлениям, не выкинут ли его отсюда: в любую минуту какие-нибудь важные Сумеречные охотники могли вдруг догадаться, что ему здесь не место.
Но все изменилось, когда он вернулся в Бруклин. Пытаясь заснуть под развешанными по стенам плакатами с Бэтменом и слушая долетавший из соседней комнаты материнский храп, Саймон понял, что родной дом перестал быть ему домом.
Домом для него отныне – неожиданно и необъяснимо – стала Академия Сумеречных охотников.
Парк-Слоуп оказался не таким, каким Саймон его помнил. Теперь в этом районе Бруклина щенки оборотней резвились на дорожках Проспект-парка, словно на собачьей площадке; посреди Большой Армейской площади появился фермерский рынок, где чародеи торговали сырами ручной работы и приворотными зельями, а по берегам Говануса слонялись вампиры, пулявшие сигаретными окурками в прохожих хипстеров. Саймону то и дело приходилось напоминать себе, что и оборотни, и чародеи, и вампиры были здесь всегда. Изменился не Парк-Слоуп – изменился сам Саймон. У него теперь прорезалось Зрение – и Саймон с тревогой озирался по сторонам и вглядывался во всякую тень. Поэтому Эрик совершил большую ошибку, решив подкрасться к нему сзади: тело само припомнило нужный прием дзюдо, и парой непринужденных движений Саймон сбил старого друга с ног.
– Уф, – резко выдохнул Эрик, тараща на него глаза и не решаясь подняться с пожелтевшей августовской травы. – Полегче, солдат!
Эрик, конечно, думал, что его друг целый год провел в военной школе. Точно так же думали мама и сестра Саймона, да и все остальные. Ему приходилось лгать – лгать всем, кого он любит, – и этим теперешняя жизнь в Бруклине тоже отличалась от прежней. Возможно, именно поэтому он и стремился поскорее отсюда сбежать. Слишком уж тяжело ему было сочинять какие-то байки о полученных выговорах и об инструкторах по строевой подготовке, гонявших его до седьмого пота, – Саймон волей-неволей припомнил всю эту чушь из дурацких фильмов восьмидесятых.
Но самое неприятное – нужно было лгать и о том, кто он такой. Лгать – и притворяться тем парнем, которого они помнили; тем Саймоном Льюисом, который видел демонов и магов только на страницах комиксов; тем, которому смерть грозила лишь однажды – когда он ел шоколадку и случайно поперхнулся миндальной присыпкой. Но он больше не был тем Саймоном; он даже близко не походил на того парня. Может, он пока еще и не Сумеречный охотник – но он давно уже не простец. Саймон устал притворяться.
Единственным человеком, с которым не приходилось притворяться, была Клэри. Неделя за неделей он проводил с ней все больше и больше времени, гуляя по городу и слушая истории о том, каким он, Саймон, был, пока заклятие не отняло у него память. Он по-прежнему не помнил толком, какие отношения связывали их с Клэри в той, прошлой жизни, – но с каждым днем это казалось все менее важным.
– Знаешь, а я ведь тоже не та, кем была раньше, – однажды заявила Клэри.
Они сидели в «Джава Джонсе» и лениво тянули уже по четвертой чашке кофе. Саймон делал все возможное, чтобы к сентябрю в его жилах тек чистый кофеин вместо крови – ведь в Академии не найти ничего, хоть отдаленного похожего на кофе.
– Иногда я чувствую, что та, прежняя Клэри так же далеко от меня, как прежний Саймон – от тебя.
– Ты скучаешь по ней?
На самом деле он, конечно, хотел спросить, скучает ли Клэри по нему – по тому, прежнему Саймону. По другому Саймону. По Саймону, который лучше, храбрее теперешнего. По тому Саймону, которым, как он боялся, ему никогда уже не стать.
Клэри мотнула головой. Огненно-рыжие локоны качнулись над плечами, зеленые глаза зажглись уверенностью.
– Я даже по тебе больше не скучаю, – снова дал о себе знать ее непостижимый талант угадывать, что творится у него в голове. – Ведь ты вернулся. Во всяком случае, я на это надеюсь…
Саймон пожал руку девушки. Другого ответа им обоим и не требовалось.
– Кстати, насчет твоих летних каникул, – Джордж шлепнулся на продавленный матрас, выдернув Саймона из воспоминаний. – Ты вообще собираешься мне рассказать?
– О чем? – Саймон откинулся на спинку стула, но, услышав зловещий треск ломающегося дерева, тут же снова склонился к столу. Как второкурсники они имели право перебраться в комнату наверху, но решили остаться в подвале. Саймон уже практически сроднился с местной мрачной сыростью, да и в том, чтобы обитать подальше от любопытных преподавательских глаз, были определенные плюсы. Не говоря уже о презрительных взглядах студентов из элиты. До сих пор многие дети Сумеречных охотников допускали мысль, что их ровесники-простецы все же на что-то способны, но теперь у них будет совершенно новый класс, и Саймону совсем не улыбалось вновь и вновь преподавать маленьким зазнайкам уроки вежливости. Однако сейчас, когда его стул решал, развалиться прямо под ним или все-таки подождать, а по ногам пробежало что-то серое и пушистое, Саймон задумался, не поздно ли еще попроситься наверх.
– Саймон, дружище. Ну хоть косточку мне кинь. Знаешь, как я провел летние каникулы?
– Стриг овец?
За последние два месяца Джордж прислал ему несколько открыток. Спереди на каждой из них красовался какой-нибудь идиллический шотландский пейзаж. А на обороте – сообщения, неизменно вертевшиеся вокруг одной-единственной темы:
Скучно.
Как же скучно.
Убей меня прямо сейчас.
Поздно. Я уже умер.
– Стриг овец, – уныло подтвердил Джордж. – Кормил овец. Пас овец. Возился с возами овечьего навоза. Пока ты… сам знаешь чем занимался с некой черноволосой воительницей. Или ты хочешь, чтобы я умер от любопытства?
Саймон вздохнул. Джордж сдерживался целых четыре с половиной дня. На большее, как подозревал Саймон, невозможно было и надеяться.
– С чего ты решил, что я чем-то занимался с Изабель Лайтвуд?
– Ну, я даже не знаю. Может, с того, что в последний раз, когда мы виделись, ты не затыкаясь о ней трещал? – И он продолжил с плохим американским акцентом: – Что мне делать на свидании с Изабель? Что мне говорить на свидании с Изабель? Что мне надеть на свидание с Изабель? О, Джордж, ты, загорелый шотландский мачо, скажи мне, что мне делать с Изабель!
– Что-то не припомню, чтобы я произносил такие слова.
– Ты выражал их всем своим видом, – пояснил Джордж. – Давай колись.
Саймон пожал плечами:
– Не получилось.
– Не получилось?! – Брови Джорджа взлетели чуть ли не к самым волосам. – Не получилось?!
– Не получилось, – подтвердил Саймон.
– Ты хочешь сказать, что это конец? Конец твоей невероятной истории любви с самой горячей Сумеречной охотницей наших дней, которая прошла по множеству измерений и выстояла в куче сражений во имя спасения мира? Вот так вот просто – пожать плечами и сказать… – И снова этот американский акцент: – «Не получилось»? И это всё?
– Да. Именно это я и хочу сказать.
Саймон пытался, чтобы голос прозвучал как обычно, но, видимо, ему это не удалось. Джордж поднялся и положил руку на плечо приятеля.
– Прости, дружище, – тихо произнес он.
Саймон снова вздохнул.
– Ничего.
Как я провел летние каникулы
Сочинение Саймона Льюиса
Я упустил все свои шансы в отношениях с самой потрясающей девушкой на свете.
Не раз. Не два. Три раза.
Она пригласила меня на свидание в свой любимый ночной клуб, где я запутался в собственным ногах и всю ночь, как слабоумный придурок, проторчал на одном месте. Потом я подвез ее в Институт, пожелал спокойной ночи и пожал ей руку.
Да-да, вы все прочли верно. Я. Пожал. Ей. Руку.
Потом я пригласил ее на свидание номер два – в мой любимый кинотеатр, где заставил ее не отрываясь высидеть все «Звездные войны: Войны клонов» и даже не заметил, что она уснула. Потом я случайно обидел ее – откуда я вообще взял, что она когда-то встречалась с каким-то хвостатым магом? Да еще и настаивал, что обязательно хочу об этом узнать.
Плюсуйте еще одно рукопожатие на прощание.
Свидание номер три. Еще одна бредовая моя идея: двойное свидание с Клэри и Джейсом. И все бы хорошо, да вот только Клэри с Джейсом влюблены друг в друга так, как еще не бывало за всю историю человечества. И я почти уверен: они трогали друг друга ногами под столом. Потому что в конце концов Джейс стал поглаживать своей ногой мою – случайно, конечно. (Надеюсь, что случайно.) (Лучше бы это было случайно.) А потом на нас напали демоны, потому что Клэри с Джейсом – просто ходячие магниты для всякой нежити. Через тридцать секунд я уже был выведен из строя и валялся мешком в углу, пока остальные спасали положение. И Изабель держалась как потрясающая богиня-воительница. Потому что она и есть потрясающая богиня-воительница. А я – жалкий слабак.
А потом все отправились в погоню за демонами, которые послали за нами других демонов; но меня с собой не взяли. (Смотри выше. Повторяю: я жалкий слабак.) Когда они вернулись, Изабель даже не позвонила мне – какая же богиня-воительница захочет встречаться со слабаком, прячущимся в углу? Я тоже не стал ей звонить – по той же причине… а еще потому, что я надеялся, что она сама мне позвонит.
Чего она так и не сделала.
Конец.
На этом Саймон решил, что попросит преподавателя хтонического дать ему на сочинение еще неделю.
Учебный план второго курса, как оказалось, почти ничем не отличался от первого – за одним исключением. В этом году, пока ученики месяц за месяцем будут отсчитывать время до дня Восхождения, им предстояло изучать «Современную политическую обстановку». Впрочем, на основании того, что они уже изучили, этот предмет спокойно можно было бы назвать иначе: «Почему фейри – отстой».
Каждый день второкурсники – и Сумеречные охотники, и простецы – собирались в одной из тех аудиторий, которые в прошлом году стояли запертыми. (Объясняли это каким-то заражением демоническими жуками.) Втискивались за ржавые парты, словно бы созданные для студентов-лилипутов, и слушали, как профессор Фриман Мэйхью толкует о заключении Холодного Мира.
Фриман Мэйхью был худым лысым мужчиной с седеющими усами-щеточкой, как у Гитлера. И хотя он каждое свое предложение начинал со слов: «В те времена, когда я боролся с демонами…» – трудно было представить его борющимся с чем-то страшнее простуды. Мэйхью полагал своей задачей убедить студентов, что фейри – хитрые, не заслуживающие ни малейшего доверия, бессердечные и достойные только полного изничтожения (чего, разумеется, никогда не признают «эти слабонервные политики», управляющие Конклавом).
Студенты быстро усвоили, что любое возражение и даже попытка просто задать вопрос, вызывают у Мэйхью чуть ли не сердечный приступ. На его лысом черепе расцветало красное пятно, и преподаватель свирепо выплевывал:
– Вы там были? Не думаю!
Этим утром Мэйхью появился в классе не один – с ним пришла девушка лишь на несколько лет старше Саймона. Светлые до белизны волосы ее спадали локонами на плечи, сине-зеленые глаза ярко сверкали, а рот кривился в мрачной улыбке, без слов говорившей о том, что находиться здесь девушка совсем не рада. Мэйхью стоял рядом со своей спутницей, но Саймон заметил, что профессор старается держать дистанцию и ни в коем случае не поворачиваться к девушке спиной. Мэйхью ее боялся.
– Давай, – грубо скомандовал он. – Скажи им, как тебя зовут.
Девушка, уставившись в пол, пробормотала что-то неразборчивое.
– Громче, – выплюнул Мэйхью.
На этот раз гостья подняла голову, обвела взглядом забитый до отказа класс и, наконец, заговорила. Голос ее звучал громко и ясно:
– Хелен Блэкторн. Дочь Эндрю и Элеанор Блэкторнов.
Саймон присмотрелся к девушке повнимательней. Хелен Блэкторн – имя это он хорошо знал из тех историй, что Клэри рассказывала ему о Смертельной войне. В тех сражениях Блэкторны полегли почти все, но он думал, что Хелен и ее брат Марк погибли одними из первых.
– Лжешь! – рявкнул Мэйхью. – Попробуй еще раз.
– Если мне удается лгать, это уже само по себе о чем-то говорит, разве нет? – парировала девушка, но всем было ясно, что она уже знает ответ.
– Условия, на которых ты здесь находишься, тебе известны, – отрезал профессор. – Говори правду или отправляйся домой.
– Это не мой дом, – тихо, но твердо отозвалась Хелен.
Саймон знал, что после Смертельной войны ее сослали (хотя официально этот термин и не использовался) в Арктику, в ледяную пустыню, на остров Врангеля. До войны, как слыхал Саймон, там находился центральный узел чар, защищавших этот мир. Официально Хелен с подругой, Алиной Пенхоллоу, изучали эти чары, которые нужно было восстановить после войны. Неофициально же Хелен несла наказание – по существу, за сам факт своего появления на свет. Конклав решил, что, несмотря на ее отвагу в сражениях Смертельной войны, несмотря на ее безупречную биографию и на то, что ее младшие братья и сестры стали сиротами и о них некому было позаботиться, кроме дяди, которого они едва знали, – что, несмотря на все это, доверять ей все-таки нельзя. И даже несмотря на то, что кожа ее не отторгала ангельские руны, Конклав не признал Хелен Блэкторн настоящим Сумеречным охотником.
Саймон не мог отделаться от мысли, что в Конклаве заседают одни тупицы.
Неважно, что сейчас у девушки не было при себе никакого оружия, что она одета в простую бледно-желтую рубашку и джинсы, а на коже ее не видно рун. Одно то, как она держала себя в руках, переплавляя гнев в гордость, лучше всяких слов говорило о том, что Хелен Блэкторн – Сумеречный охотник. Эта девушка – настоящий воин.
– Последняя попытка, – проворчал Мэйхью.
– Хелен Блэкторн, – повторила она и отвела волосы назад, обнажая изящные бледные уши, по-эльфийски заостренные на концах. – Дочь Эндрю Блэкторна, Сумеречного охотника, и леди Нериссы. Дамы Летнего двора.
На этих словах Жюли Боваль поднялась и молча вышла из класса.
Саймон понимал, что она чувствует сейчас, – или, по крайней мере, догадывался. В последние часы Смертельной войны прямо на глазах у Жюли один из фейри убил ее сестру. Но ведь Хелен в этом не виновата! Светловолосая гостья – лишь наполовину фейри, и эта половина в ней не главная.
Но Конклав, похоже, считал иначе – как и весь класс. Студенты зашептались, и в голосах их явно слышалась враждебность. Хелен стояла перед классом, спрятав руки за спиной; лицо ее было нечеловечески спокойно.
– Всем молчать! – громко скомандовал Мэйхью. Саймон в очередной раз удивился, как получилось, что этот человек вообще стал преподавателем: ведь, кажется, сильнее, чем саму молодежь, он терпеть не может только учить эту молодежь. – Я и не рассчитывал, что хотя бы кто-нибудь из вас отнесется с уважением к этой… особе. Но она здесь, чтобы рассказать вам одну поучительную историю. Послушайте ее.
Хелен откашлялась.
– Мой отец и его брат когда-то тоже здесь учились, точно как вы сейчас.
Она говорила мягко, почти бесстрастно, будто рассказывала о незнакомых людях.
– Возможно, так же как и вы, они не понимали, какую угрозу таит в себе Дивный народ. И от этого они чуть не погибли.
Мой отец, Эндрю, уже перешел на второй курс Академии, – продолжала Хелен, – а для Артура это был первый год. Вообще-то на задания в царство фейри отправляют только второкурсников, но все знали, что Артур с Эндрю лучше всего сражаются бок о бок.
Само собой, фейри присоединились к Договору задолго до Холодного Мира, но это не мешало им то и дело нарушать правила, когда они полагали, что сумеют избежать неприятностей. Поэтому они осмелились похитить девочку, ребенка Сумеречных охотников. И десятерых студентов Академии под руководством одного из преподавателей послали ее выручать.
Они успешно выполнили задание – но вернулись домой не все. Фейри заманили моего отца в терновник. Он укололся и, недолго думая, слизнул кровь с ранки – а с ней и капельку тернового сока.
Коль скоро Эндрю что-то выпил в стране фей, он оказался во власти Королевы, и она назвала свою цену. Юноша должен был остаться при Летнем дворе. Артур заявил, что останется вместе с ним – не мог же он бросить родного брата!
Преподаватель Академии быстро сумел договориться с Королевой: заключение братьев должно было продлиться всего один день.
Здешние учителя, конечно, всегда были умны. Вот только фейри умнее. То, что в нашем мире длится один день, в мире фейри тянется намного дольше.
Многие годы.
Мой отец и его брат всегда были тихими книжными мальчиками. Они храбро сражались на поле боя, но горячке битвы предпочитали все-таки тишину библиотеки. И оба оказались не готовы к тому, что с ними потом произошло.
А произошло с ними то, что они встретились с леди Нериссой, дамой Летнего двора. Феей, которой суждено было стать моей матерью; феей, чья красота уступала только ее жестокости.
Отец никогда не разговаривал со мной о том, что случилось, когда он попал в руки Нериссы. Не рассказывал об этом и мой дядя. Но по возвращении из страны фейри оба написали подробные отчеты Инквизитору. Мне… меня пригласили прочесть эти отчеты от начала до конца и пересказать их вам во всех подробностях.
А подробности таковы: на семь долгих лет мой отец стал для Нериссы игрушкой. Она связала его с собой, но не какой-нибудь цепью или веревкой, а темной магией фейри. Ее слуги схватили Эндрю, и Нерисса надела на него серебряный ошейник. И отец стал видеть леди Нериссу совсем не такой, какой она была на самом деле: не чудовищем, а чудом. Ошейник обманывал его глаза и сердце и превращал ненависть к похитительнице в любовь. Или, вернее, в то отвратительное чувство, которым фейри подменяют настоящую любовь: безоговорочное преклонение. Отец сделал бы для леди Нериссы все, что угодно. Да он и делал для нее все что угодно все эти семь лет.
А ведь был еще и Артур, младший брат Эндрю, слишком юный для своих лет. Добрый, как говорили. Мягкий.
И леди Нерисса тоже сделала из него игрушку. Инструмент, с помощью которого можно было мучить моего отца и добиваться от него полной покорности.
Отец все эти годы прожил в любви, навязанной ему против воли. Артур же прожил все эти годы в ужасных муках.
Артур заживо сгорал, много раз, снова и снова; огонь фейри пожирал его плоть и кости, но не убивал до конца. Артура пороли, и плеть с шипами оставляла незаживающие раны на его спине. Его приковывали к земле, связывая по рукам и ногам, словно дикого зверя, и заставляли смотреть, как худшие его кошмары проходят у него перед глазами: своими чарами фейри показывали Артуру, как его родные и близкие умирают в муках, снова и снова.
Артура убедили, что Эндрю отказался от него – предпочел любовь фейри узам плоти и крови, связывавшим его с братом. И хуже этой пытки ничего нельзя было выдумать.
Он сломался. Всего за год. Остальные шесть лет фейри лишь плясали и хихикали на руинах, в которые превратилась его душа.
Но они рано радовались.
Артур был Сумеречным охотником, а это кое-что да значит. Однажды ему, уже полубезумному от боли и страданий, пришло видение – видение его будущего: тысячи лет мучений; десятилетия, века, проведенные в царстве фейри, где он превратится в сломленное, дряхлое, уродливое существо – и таким вернется в мир, где минул всего один день. В мир, где все, кого он знал, еще молоды и здоровы. В мир, где останется только молить о смерти, ибо его родные и близкие не должны жить рядом с тем, в кого он превратится. В мире фейри нет времени; его мучители могли бы похитить всю его жизнь. Да что там! Он мог бы провести здесь хоть десять жизней – а Дивный народ все равно не нарушил бы данного слова.
Ужас судьбы, грозившей Артуру, оказался сильнее боли и дал ему силы вырваться на свободу. Ему пришлось пойти против собственного брата, очарованного леди Нериссой и убежденного, что должен защищать ее любой ценой. Артур сбил его с ног и собственным кинжалом леди Нериссы вспорол ее от шеи до живота. Тем же кинжалом он разрезал колдовской ошейник и освободил от него отца. И братья вместе бежали из страны фейри и вернулись в обычный мир. Оба были покрыты шрамами – зримыми и незримыми.
Написав отчеты Инквизитору, братья покинули Идрис и расстались друг с другом. Когда-то они были близки, как парабатаи, но теперь не могли даже видеть друг друга. Оба стали друг для друга живыми напоминаниями о том, что каждый перенес и потерял. Они не могли простить друг другу ни своих ошибок, ни своих успехов.
Может быть, в конце концов они бы смогли помириться.
Но Артур уехал в Лондон, а отец вернулся домой, в Лос-Анджелес, где быстро влюбился в одну из Сумеречных охотниц, проходившую обучение в тамошнем Институте. Она его тоже полюбила и помогла забыть годы, проведенные в стране фейри, – годы, полные кошмаров. Они поженились. У них родился сын. Оба были счастливы – пока однажды кто-то не позвонил в дверь. Мама наверняка кормила маленького Джулиана или укладывала его спать. Отец закопался в своих книгах. Кто-то из них пошел открывать и увидел на пороге две корзины, а в каждой – спящий младенец. Это были мой брат Марк и я. Только теперь отец понял, что за те семь лет леди Нерисса родила двоих малышей, – а он, очарованный волшебством фейри, ничего не замечал.
Отец и его жена, Элеанор, вырастили нас как настоящих Сумеречных охотников, нефилимов по крови. Как своих собственных детей. Будто бы мы не были чудовищами-полукровками, которых враги подкинули им обманом. Будто мы – не вечные напоминания об унижениях и пытках, о бесконечно долгом кошмаре, который отец с таким трудом старался забыть. Они сделали все, чтобы полюбить нас. Возможно, они на самом деле нас любили – так сильно, как не смог бы любить никто. Но, как бы то ни было, в одном я уверена абсолютно: Эндрю и Элеанор Блэкторны были отличными Сумеречными охотниками, лучшими из лучших. А значит, и достаточно умными, чтобы знать, пусть даже где-то глубоко внутри, что на самом деле нам нельзя доверять.
Если вы верите фейри, вы делаете это на свой страх и риск. Ибо их в этом мире не волнует ничто, кроме них самих. Они ничего не созидают: их удел – разрушение всего и вся. А излюбленное их оружие – человеческая любовь.
Вот какой урок меня попросили вам преподать.
И я это сделала.
– Что, черт возьми, это было? – взорвался Саймон, едва все ученики вышли из класса.
– А я знаю? – Джордж хотел было прислониться к стене коридора – и тут же передумал, заметив что-то зеленое, вяло извивающееся за плечом. – Ну, то есть я знаю, что фейри – те еще поганцы, но кто же знал, что они настолько злые?
– Я, – отозвалась Жюли.
Лицо девушки было бледнее обычного. Она ждала их у дверей – то есть, вернее, не их, а Джона Картрайта, с которым они теперь, похоже, стали парой. Жюли почти так же высокомерна, как и Джон, но до сих пор Саймон полагал, что вкус у нее должен все-таки быть малость получше.
Джон взял девушку под руку, а она изогнулась, прижимаясь к его мощному торсу.
«Как это у них так легко получается?» – с удивлением подумал Саймон. Но Сумеречные охотники – они такие, у них все получается легко.
И это его напрягало.
Джордж вклинился в его мысли:
– Не могу поверить, что они семь лет издевались над бедным парнем!
– А над его братом? – воскликнула Беатрис Мендоса. – Ему пришлось даже хуже.
Джордж скептически взглянул на нее.
– То есть ты думаешь, что вынужденно влюбиться в страстную принцессу фей – хуже, чем пару сотен раз сгореть заживо?
– Я думаю…
Саймон кашлянул.
– Э-э… Я вообще-то имел в виду, какого черта они притащили сюда Хелен Блэкторн, словно какого-то циркового уродца, и заставили ее рассказывать нам эту сногсшибательную историю о собственной матери?
Едва только Хелен договорила, профессор Мэйхью практически выгнал ее из класса. Выражение, с которым девушка на него смотрела, ясно свидетельствовало: будь ее воля, она бы тут же оторвала ему голову, – но вместо этого Хелен послушно опустила голову и подчинилась приказу. Саймон никогда не видел, чтобы Сумеречный охотник вел себя вот так – словно прирученный зверек. Это было до тошноты неправильно.
– Строго говоря, «мать» в данном случае – скорее формальный термин, тебе не кажется? – поинтересовался Джордж.
– Думаешь, ей от этого было легче? – недоверчиво отозвался Саймон.
– Думаю, в данном случае нелегко многим, – холодно заметила Жюли. – Видеть, как твою сестру разрезают напополам – тоже не так уж легко. Так что извините, конечно, но меня не особо волнует эта недофея или ее так называемые чувства.
На последнем слове ее голос дрогнул. Девушка резким движением высвободилась из объятий Джона и бросилась прочь по коридору.
Картрайт глянул на Саймона.
– Молодец, Льюис. Просто супер.
И умчался следом за Жюли, оставив Саймона, Беатрис и Джорджа стоять кружком в коридоре, словно над гробом усопшего.
Повисла напряженная тишина. Джордж потер небритый подбородок.
– Мэйхью и правда вел себя с ней довольно резко. Словно она преступница. Хотя, может, он просто боялся, что она сейчас проткнет его куском мела или еще чем.
– Она – фейри, – напомнила Беатрис. – А с ними надо всегда держать ухо востро.
– Полуфейри, – поправил Саймон.
– Но этого «полу-» недостаточно для того, чтобы ей доверять! И Конклав наверняка считает так же. С чего бы иначе ее отправили в ссылку?
Саймон фыркнул.
– О да. Наш Конклав всегда прав.
– Ее брат ездит с Дикими Охотниками, – припечатала Беатрис. – Или тебе и этого мало?
Саймон запротестовал:
– Это же не его вина!
Клэри рассказывала ему историю похищения Марка Блэкторна: фейри захватили его во время резни в Лос-анджелесском институте, а Конклав отказался даже пробовать вернуть Марка домой.
– Он там не по своей воле.
– Ты этого не знаешь! – сердито возразила Беатрис. – Никто не может этого знать.
– С чего вдруг ты вообще об этом заговорила? – спросил Саймон. – Ты же вроде никогда не велась на всю эту чушь, которую порют противники нежити.
Может, он и не помнил толком те дни, когда был вампиром, но от того лишь еще больше не доверял тем, кто слишком скор на расправу.
– Я не противник нежити! – возмутилась девушка. – У меня нет проблем ни с оборотнями, ни с вампирами. И с чародеями, как видите, тоже. Но фейри – они другие. Как бы Конклав с ними ни поступал, это для нашей же пользы. Чтобы защитить нас. Ты не задумывался, что Конклаву наверняка известно об этом больше, чем тебе, а?
Саймон закатил глаза.
– Слышу речи истинного Сумеречного охотника.
Беатрис посмотрела на него как-то странно.
– Саймон, ты… ты понимаешь, что почти всегда произносишь слова «Сумеречный охотник» так, словно это оскорбление?
Саймон замер с полуоткрытым ртом. Беатрис очень редко разговаривала с кем-либо так резко. И уж тем более с ним.
– Я…
– Если ты считаешь, что быть Сумеречным охотником так ужасно, то я не понимаю, что ты здесь делаешь.
Девушка повернулась и пошла по коридору к своей комнате – как и у остальных второкурсников элитного потока, ее спальня располагалась в одной из башенок Академии, с окнами на юг и отличным видом на лужайку внизу.
Джордж с Саймоном повернули в другую сторону – к подземельям Академии.
– М-да, сегодня ты не особо-то много друзей заимел, – весело заметил Джордж, мягко ткнув приятеля в бок. Так он говорил: «Да не парься, все утрясется».
Бок о бок они топали по коридору. Летняя уборка Академии, видимо, просто не успела добраться до капающих потолков и луж подозрительно пахнущей слизи по дороге к подземелью. А может, услуги местных уборщиц просто не распространялись на комнаты отстоя. Как бы то ни было, путь к своей комнате Саймон с Джорджем выучили уже наизусть и могли бы пройти его с закрытыми глазами. Они привычно обходили лужи и уворачивались от фонтанчиков, бьющих из труб.
– Я не хотел никого расстраивать, – наконец сказал Саймон. – Просто не думаю, что все это правильно.
– Поверь, приятель, ты вполне ясно дал это понять. И совершенно ясно, что я с тобой согласен.
– Правда? – Саймону резко полегчало.
– Конечно правда. Не станешь же огораживать целое стадо просто потому, что одна овца щиплет не ту траву, верно?
– Ну… да.
– Я только не понимаю, чего ты так из-за этого дергаешься. – Джордж был не из тех, кто вообще станет дергаться из-за чего бы то ни было; или, по крайней мере, не из тех, кто в этом признается. Если ему верить, так апатия – это их семейное кредо. – Все из-за того, что ты был вампиром? Но ты же знаешь, что никто о тебе ничего такого не думает.
– Нет, не в этом дело.
Сейчас друзья вряд ли стали бы думать о его вампирском прошлом – для них оно больше ничего не значило. Иногда, впрочем, Саймон в этом сильно сомневался. Он побывал мертвым… как же это может ничего не значить?
Но это не имело ни малейшего отношения к тому, что произошло сегодня.
Просто неправильно, что профессор Мэйхью вышвырнул Хелен из класса, как дрессированную собачку. Неправильно и то, как остальные говорили о Дивном народе – словно все фейри на веки веков виноваты, что некоторые из них предавали Сумеречных охотников.
Может, все дело было в том, что вина переходила из рода в род, из поколения в поколение. Грехи отцов падали не только детей, но и на друзей, соседей и случайных знакомых, которым не повезло уродиться с такой же формой ушей. Но ведь нельзя же возлагать вину на целый народ только потому, что вам не нравится, как ведут себя отдельные его представители! Саймон достаточно долго проучился в еврейской школе, чтобы знать, чем такое обычно заканчивается. Он уже начал мысленно формулировать для Джорджа такое объяснение, чтобы в нем не пришлось упоминать Гитлера, но тут прямо перед ним материализовалась профессор Катарина Лосс.
