Кассандра Клэр
Последние часы. Книга III. Терновая цепь
3. В темноте
– Когда же смогу отдохнуть я и где?
– Приют наверху найдешь.
– Но как я увижу его в темноте?
– Мимо ты не пройдешь[8].
Кристина Россетти, «В гору»
Джеймсу казалось, что он говорит уже целый месяц.
Магнус, который, по-видимому, обладал способностью определять подходящие постоялые дворы на расстоянии, нашел один такой на дороге в Полперро. Убедившись в том, что Балий и Ксанф с комфортом устроены в конюшне, Уилл снял на первом этаже отдельную комнату, где можно было поужинать и побеседовать без посторонних.
Но Джеймс почти не притронулся к ужину. Комната была довольно уютной: старомодная обстановка, темные обои, потертый ковер, широкий дубовый стол посередине; блюда тоже оказались вполне съедобными. Однако приступив к рассказу о событиях последних нескольких недель, Джеймс обнаружил, что не может остановиться. В течение долгого времени он вынужден был лгать и таиться от родных, и теперь слова лились потоком, словно река, прорвавшая плотину. Несмотря на это, Джеймс старался следить за собой, чтобы ненароком не выдать чужих тайн. Он ни словом не обмолвился о клятве верности, которую Корделия, сама о том не зная, дала Лилит – сказал лишь, что Матерь Демонов приняла облик Магнуса, чтобы обмануть их.
– Я знаю, что должен просить тебя о прощении, – пробормотал Джеймс после небольшой паузы. У него пересохло в горле, и он вынужден был помолчать несколько секунд. – Мне следовало рассказать тебе все, но…
– Но эти события касались не только тебя, – договорил за него Уилл. Он был мрачен, и морщины у глаз обозначились особенно четко. – Поэтому ты держал рот на замке. Ты хотел защитить своих друзей и семью. Я не совсем уж безнадежный идиот, Джеймс. Я понимаю, как это бывает.
Магнус взял графин с портвейном, вытащил пробку и налил немного вина Уиллу и Джеймсу.
– Мне это все не нравится. Велиал должен был лишиться возможности приходить в наш мир после того, как Корделия ранила его своим мечом. Но он все же сумел вернуться, задействовав план, разработанный много лет назад, почти сразу после рождения Джесса Блэкторна…
Уилл яростно сверкнул глазами.
– Вот именно по этой причине нам не следовало терпеть причуды Татьяны и смотреть сквозь пальцы на то, как она обращается со своими детьми. «Подумаешь, что такого страшного произойдет, если она не позволит Безмолвным Братьям провести над Джессом защитный ритуал?» Вот уж действительно, ничего страшного! Нужно благодарить Ангела за то, что Морис решил забрать ее из Адамантовой Цитадели. Безмолвные Братья должны вытрясти из нее всю правду об этой истории.
– Почему вы не рассказали Анклаву о том, что Велиал совершает эти убийства? – обратился Магнус к Джеймсу. Несмотря на упрек, тон его не был суровым.
– Любому ясно, почему он не рассказал об убийце Анклаву, – фыркнул Уилл. – Если бы Анклав узнал, что Велиал – его дед, отец Тессы… сами понимаете, последствия подобной откровенности оказались бы малоприятными для нашей семьи. Для Тессы. Я тоже знал об этом родстве и тоже помалкивал. Из тех же соображений. Джеймса нельзя за это осуждать.
– Кто-нибудь еще знает? – продолжал Магнус.
– Только мои близкие друзья, – ответил Джеймс. – Корделия, естественно, Мэтью… и Томас с Кристофером. И Анна. Они будут молчать. Я бы доверил им свою жизнь, – добавил он с несколько излишней горячностью.
Уилл и Магнус обменялись взглядами, значения которых Джеймс не понял. Отец медленно произнес:
– Я рад, что у тебя, по крайней мере, есть друзья, которым ты можешь довериться. Мне хотелось бы только, чтобы ты делился своими проблемами и со мной, Джеймс. – Он смотрел на сына с грустью. – У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о том, как ты страдал из-за видений, насылаемых Велиалом… И при этом вынужден был держать все в тайне.
Он посмотрел на свой портвейн с таким видом, словно впервые его увидел, взял бокал и сделал глоток.
– Я видел смерть, – тихо сказал он. – Я знаю, что чувствуешь, глядя на то, как человек расстается с жизнью.
Отец отвел взгляд, и Джеймс сначала не понял, что он имел в виду – но вздрогнул, вспомнив, что много лет назад Джессамина скончалась у него на руках. Джеймс настолько привык к присутствию призрака, что забыл, каким потрясением явилась гибель девушки для обитателей Института. Легко было не думать о смерти рядом с оптимистичным и жизнерадостным отцом. Уилл хорошо умел скрывать свои переживания и душевные раны от всех несчастий и испытаний, через которые ему довелось пройти.
Магнус откашлялся, и Джеймс, подняв голову, увидел, что чародей задумчиво смотрит прямо на него светящимися кошачьими глазами. Уилл это тоже заметил и, вернувшись к реальности, выпрямился в кресле.
– О чем вы размышляете, Магнус?
– Всего лишь об одной небольшой странности. Велиал готов был ждать довольно долго, прежде чем его замысел относительно Джесса принесет плоды, – заметил Магнус. – Интересно, какие еще идеи успели родиться у него в голове за эти годы. Идеи, о которых мы ничего не знаем. – Его глаза блеснули. – Джеймс, мне нужно знать, что вам снилось тогда, в карете. Когда вы очнулись с криком.
Джеймс ощутил укол совести. Он все же скрыл от них кое-что – секрет Корделии.
– Мне снилась стая теней, – заговорил он. – Я стоял посреди выжженной пустыни и смотрел, как надо мной пролетают чудовища.
– Это были демоны? – уточнил Магнус.
– Не знаю, – сказал Джеймс. – Их силуэты были полупрозрачными и расплывчатыми, и там было довольно темно… Мне казалось, что… я по какой-то причине не могу сфокусировать на них взгляд. Но я уверен, что они имеют отношение к планам Велиала. Он говорил со мной.
– Что он сказал? – спокойно произнес Магнус.
– Они пробуждаются, – ответил Джеймс.
Уилл шумно выдохнул.
– Мог бы и яснее выразиться. Что пробуждается? Кто?
– Существа, которые до сих пор спали? – предположил Магнус. – Насколько я понимаю, раньше Велиал хотел, чтобы вы видели его деяния. Сейчас ему нужно, чтобы вы оставались в неведении.
– Он хочет, чтобы я испугался, – вздохнул Джеймс. – Вот что ему нужно.
– Значит, не пугайся, – решительно воскликнул Уилл. – Как только найдем Люси, сразу же вернемся в Лондон. Теперь, когда мы осведомлены о положении дел, мы воспользуемся всеми средствами, какие имеются в нашем распоряжении, чтобы избавить тебя от этой назойливой твари и разобраться, в чем дело.
Джеймс попытался сделать вид, будто слова отца успокоили его. Он знал, что Уилл, в отличие от него самого, твердо верит, что из любого, даже самого отчаянного положения можно найти выход. Но, увы, Джеймс не мог представить себе жизнь, в которой он был бы свободен от Велиала. Он был уверен: эта связь будет существовать, пока жив его дед. А Джеймсу уже неоднократно напоминали, что Принц Ада не может умереть.
– Вы собираетесь пить свой портвейн? – обратился к нему Магнус. – Возможно, это успокоит нервы и поможет вам расслабиться.
Джеймс отрицательно покачал головой. Ему было противно даже смотреть на алкоголь, и он знал, что дело не только в нервах. Он думал о Мэтью. С того момента, когда он избавился от магического браслета, картины недавнего прошлого постепенно возвращались к нему; он вспоминал не только события, но и собственные мысли, эмоции, вещи, о которых успел забыть, на которых браслет не позволял ему останавливаться. Его чувства к Корделии… его желание снять браслет… но была еще и смутная тревога насчет пьянства Мэтью. Наверное, эта проклятая вещь убедила его, Джеймса, в том, что с Мэтью ничего особенного не происходит, запретила ему думать и заботиться о других людях. Ему следовало интересоваться только теми вещами, которые были «нужны» браслету. Постепенно Джеймс осознавал, что Мэтью в беде, что ему становится все хуже, но браслет сделал так, что эта мысль ускользала от него, и он не мог на ней сосредоточиться. Он вспомнил сцену на лондонском Сумеречном базаре, их разговор в переулке, заметенном снегом; вспомнил, как он рявкнул на друга: «Посмотри мне в глаза и скажи, что есть человек, которого ты любишь больше, чем эту бутылку».
Он знал, но ничего не сделал. Он позволил браслету руководить собой. Он подвел своего лучшего друга. Он подвел своего парабатая.
– Но поспать вам все же нужно, – продолжал тем временем Магнус. – И, желательно, без сновидений. Я надеялся, что вам помогут методы, принятые у простых людей, но…
Джеймс сглотнул ком в горле.
– Не думаю, что смогу это выпить.
– Тогда я дам вам кое-что другое, – твердо сказал Магнус. – Воду и некую жидкость, более действенную, нежели простое крепленое вино. Как насчет вас, Уилл?
– Не откажусь, – пробормотал Уилл, и Джеймсу показалось, что отец все еще погружен в какие-то свои мысли. – Отведаем колдовского зелья.
В ту ночь Джеймс спал как убитый. Возможно, отец и поднимался среди ночи, чтобы взглянуть на него, как будто он был еще ребенком, может быть, даже сидел на его кровати и напевал валлийскую песню, путая слова языка, на котором уже давно не говорил, но утром Джеймс ничего не помнил.
– Как видишь, – произнес Мэтью, обводя широким жестом бульвар Клиши, – перед тобой Ад.
Он был одет в тяжелое, подбитое мехом пальто с несколькими пелеринами, отчего жест выглядел еще более драматичным.
– Вы, – ответила Корделия, – очень коварный человек, Мэтью Фэйрчайлд. Очень коварный.
Однако она все же улыбнулась – отчасти потому, что Мэтью явно ждал такой реакции, и потому, что ей не терпелось осмотреть Монмартр и его достопримечательности.
Монмартр считался одним из самых скандальных районов в этом скандальном городе. Корделия увидела пользующееся дурной славой кабаре «Мулен Руж» с его знаменитой ветряной мельницей и полуголыми танцовщицами. Девушка думала, что они отправятся туда, но Мэтью, разумеется, не мог поступить так, как все. Вместо этого он привел ее в «Cabaret de l’Enfer» – то есть в «Ад», как и обещал. Над дверью была вырезана морда демона с черными выпученными глазами и обнаженными клыками; его пасть служила входом.
– Если ты не хочешь, мы туда не пойдем, – сказал Мэтью необычно серьезным тоном. Он прикоснулся рукой в перчатке к подбородку Корделии и поднял ее голову, чтобы взглянуть прямо в глаза. Она смотрела на него в некотором замешательстве. Он был без головного убора, и в полумраке его зеленые глаза казались почти черными.
– Я думал, это тебя развлечет, как Адский Альков. Кстати, по сравнению с этим заведением, Альков – просто детская.
Она молчала, чувствуя тепло его тела, которое было совсем близко, и вдыхая его аромат: от него пахло шерстяной тканью и одеколоном. В этот момент разодетые по последней моде мужчина и женщина выбрались из фиакра и направились прямо ко входу в «Ад». Оба смеялись.
Богатые парижане, подумала Корделия, развлекаются напропалую в квартале, где в мансардах живут бедные и голодные художники. Когда новые посетители подошли к двери, свет газовых фонарей у входа в заведение упал на их лица, и Корделия заметила, что у женщины смертельно бледное лицо и темно-красные губы.
Вампир. Конечно же, представителей Нижнего Мира привлекали места, оформленные в подобном стиле. Корделия понимала, к чему стремился Мэтью: он пытался пробудить в ней интерес к жизни, заставить ее почувствовать то же детское радостное возбуждение, которое она когда-то испытала в Адском Алькове. Помимо всего прочего, он привел ее в новое место, где не могло быть никаких тяжелых воспоминаний. В конце концов, почему бы и нет? Чего она боится, ведь ей больше нечего терять.
Корделия расправила плечи.
– Идем.
Крутая лестница вела из холла в подвал, похожий на пещеру. Его освещали бра с алыми стеклянными абажурами, которые придавали обстановке и лицам гостей красноватый оттенок. На оштукатуренных стенах были вырезаны разные лица, застывшие в крике; все они были искажены ужасом, отчаянием или мучительной болью. С потолка свисали золотые ленты, на которых были напечатаны цитаты из «Ада» Данте: от «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»[9] до «Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии»[10].
Пол был разрисован багровыми и золотыми завитушками – Корделия решила, что этот узор призван вызывать ассоциации с пламенем, в котором вечно горят проклятые. Кабаре представляло собой одно большое помещение с высоким потолком; бесчисленные круглые столики были освещены мягким светом ламп. Пол постепенно понижался, в дальнем конце находилась сцена. В основном за столами сидели существа Нижнего Мира, но Корделия заметила нескольких простых людей, одетых сообразно случаю. Перед ними на столиках стояли рюмки с абсентом. Без сомнения, они думали, что вампиры и оборотни – это такие же смертные, только в занятных маскарадных костюмах.
Представление еще не началось, в зале стоял гул голосов. Когда Мэтью и Корделия вошли, на несколько мгновений наступила тишина и посетители начали оборачиваться. Корделия задумалась о том, часто ли в этом заведении бывают Сумеречные охотники и являются ли они здесь желанными гостями.
А затем из угла раздался хор высоких тонких голосов, завопивших: «Месье Фэйрчайлд!» В странном, неверном свете ламп Корделия разглядела за столом группу каких-то… брауни[11]? Или это были феи? Во всяком случае, у них имелись разноцветные крылышки, ростом они были не больше фута, и всего их было около двадцати. Очевидно, эти существа знали Мэтью, и, что было еще удивительнее, все они обрадовались, увидев его. В центре стола, предназначенного для посетителей ростом с человека, стояла большая чаша для пунша, наполовину заполненная каким-то мерцающим напитком, и некоторые из этих маленьких существ плавали в ней, как в бассейне.
– Старые друзья? – улыбнулась девушка, которую эта картина позабавила.
– Однажды мы с Анной помогли им выбраться из затруднительной ситуации, – ответил Мэтью и весело помахал крылатым. – Это увлекательная история; была и дуэль, и гонка карет, и симпатичный принц из страны фэйри. По крайней мере, он сказал, что он принц, – добавил Мэтью. – У меня такое чувство, что их края населены сплошными принцами и принцессами – точно так же, как в книгах Люси, где действуют исключительно герцоги и герцогини инкогнито.
– Не вздумай утаить свою историю о прекрасном принце. – Корделия слегка толкнула его в бок. – Думаю, мне этот рассказ понравится.
Мэтью рассмеялся.
– Хорошо, будь по-твоему. Через минуту. Я должен поговорить с владельцем.
Он скрылся в толпе, но Корделия вскоре отыскала его: он разговаривал с каким-то фавном, украшенным гигантскими рогами; интересно, подумала она, как он проходит в дверь своего кабаре. Они довольно долгое время улыбались и кивали друг другу, после чего Мэтью вернулся, подал ей руку и повел к столику, стоявшему почти у самой сцены. Когда они сели, девушка заметила, что столики были освещены не свечами, как ей показалось сначала; свет исходил от фэйри, совсем крошечных, намного меньше тех, что приветствовали Мэтью.
Может быть, это блуждающие огоньки? В стеклянной чаше, скрестив ноги, сидело существо, одетое в коричневый костюм. Когда Сумеречные охотники уселись, оно окинуло их недовольным взглядом.
Мэтью постучал ногтем по стеклу.
– Не очень-то увлекательная работенка, верно? – с сочувствием произнес он.
Фэйри за стеклом пожал плечами и продемонстрировал миниатюрную книжечку. На носу у него поблескивали очки.
– Все мы должны чем-то зарабатывать на жизнь, – сказал он с сильным немецким акцентом и углубился в чтение.
Мэтью заказал две чашки кофе и проигнорировал неодобрительный взгляд официанта. Корделия подозревала, что основную выручку кабаре делают на продаже спиртного, но ей было безразлично, что о них подумают; она испытывала гордость за Мэтью, который успешно преодолевал искушение.
Тот откинулся на спинку стула.
– Итак, – начал он. – В прошлом году мы с Анной сидели в Abbaye de Thélème[12], это такой кафешантан, так сказать, на монастырскую тему, где девицы, танцующие канкан, одеты монахинями. Предполагаю, что это сильно шокирует простых – представь, что я открыл кабаре, в котором Железные Сестры и Безмолвные Братья выступают на сцене в чем мать родила.
Корделия рассмеялась и заметила сердитые взгляды фэйри, которые оккупировали столик с чашей. Мэтью продолжил свою занимательную историю, сопровождая рассказ жестами; по его словам, некий принц фэйри, которого преследовали наемные убийцы-демоны, спрятался под их с Анной столиком.
– Мы быстро вооружились, – рассказывал он. – При входе нам пришлось сдать клинки и прочее – таковы правила заведения, – так что пришлось импровизировать. Анна прикончила демона хлебным ножом. Я проломил второму череп вяленым окороком. Потом она, словно дискобол, швырнула во врага круг сыра. Еще один злодей выбыл из строя после того, как ему выплеснули в морду чашку дымящегося эспрессо.
Корделия скрестила руки на груди.
– Позволь, я угадаю, что было дальше. Принц фэйри привел Нижний Мир Франции в ярость, заказав хорошо прожаренный бифштекс.
Мэтью сделал вид, что не слышит.
– Одного из демонов покусали маленькие визгливые собачки, которых владелец каким-то необъяснимым образом сумел протащить в кабаре…
– Ты все выдумал.
Мэтью расхохотался.
– Как и во всех самых интересных историях, кое-что из этого – правда.
– Das ist Blödsinn[13], – буркнул ламповый фэйри. – Мне кажется, все это чушь от начала до конца.
Мэтью взял светильник и переставил его на соседний столик. Когда он вернулся, официант уже принес им кофе в маленьких оловянных чашечках. Мэтью наклонился к Корделии и негромко произнес:
– У тебя с собой нет стила? Или какого-нибудь оружия?
Корделия напряглась.
– Что происходит?
– Ничего, – пробормотал Мэтью, вертя чашечку. – Я вдруг подумал, что рассказал тебе историю об импровизированном оружии, в то время как ты…
– В то время как я могу взять в руки оружие – настоящее или импровизированное, – только если буду сражаться по ее приказу. – Корделия попыталась говорить беспечно, но тщетно; она не хотела произносить вслух имя Лилит, не хотела уступать ей, давать демонессе повод торжествовать при виде ее бессильного гнева. – Но я действительно скучаю по Кортане. Наверное, ты считаешь, что это странно и глупо – скучать по мечу?
– Нет, если у меча в некотором роде есть душа, индивидуальность – которая, разумеется, есть у Кортаны.
Корделия улыбнулась ему в знак благодарности за то, что он ее понимает. Однако Мэтью вряд ли обрадуется, узнав, что она отдала меч на хранение Алистеру. Ее брат и Мэтью по-прежнему недолюбливали друг друга. Поэтому лучше было промолчать; кроме того, она понятия не имела, где Алистер спрятал Кортану. Но девушка была избавлена от необходимости продолжать разговор: светильники в зале начали гаснуть, и яркие огни осветили пустую сцену.
Разговоры внезапно прекратились, в зале стало тихо, и Корделии эта тишина почему-то показалась зловещей. Раздался стук каблуков, и через несколько секунд на подмостки вышла женщина. Чародейка, догадалась Корделия: ее окружала эта невидимая аура, которую трудно было описать словами, аура контролируемого могущества. Черные с проседью волосы были собраны на затылке в пучок, но лицо было молодым. Женщина была облачена в широкие одежды из темно-синего бархата, расшитые символами планет и звезд.
Глаза чародейки были завязаны синим шелковым шарфом, но это, судя по всему, не мешало ей ориентироваться. Остановившись посередине сцены, она вытянула руки, раскрыла ладони, и Корделия ахнула. В центре каждой красовался ярко-зеленый человеческий глаз с длинными ресницами. Глаза обвели аудиторию пронизывающим взглядом.
– Оригинальный у этой чародейки знак, ты не находишь? – прошептал Мэтью.
– Она будет предсказывать судьбу? – поинтересовалась Корделия.
– Мадам Доротея – медиум, – объяснил Мэтью. – Она утверждает, что может говорить с умершими – конечно, так все спириты говорят, но она все-таки чародейка. Возможно, в ее словах что-то есть.
– Bon soir, mes amis[14], – заговорила колдунья. У этой хрупкой женщины оказался глубокий, сильный голос, напоминавший раскаты грома. Ее наверняка хорошо слышали даже в задних рядах. – Меня зовут мадам Доротея, но для вас я Харон, сын Ночи, который перевозит души через реку, отделяющую мир живых от страны мертвых. Подобно Харону, я одинаково уютно себя чувствую как в этом мире, так и в мире ином. Могущество, которое мне дает… – и она снова выставила вперед ладони, – вторая пара глаз, позволяет мне заглядывать в промежуточные миры и туда, куда нет пути смертным.
Она шагнула к краю сцены. Глаза на ладонях поморгали, начали вращаться, осматривая аудиторию.
– Здесь есть кто-то, – произнесла мадам Доротея. – Кто-то, недавно потерявший брата. Любимого родственника, который кричит, в надежде быть услышанным… своим братом, Жан-Пьером. – Она повысила голос. – Жан-Пьер, вы здесь?
Последовала напряженная пауза, и, наконец, какой-то оборотень средних лет поднялся из-за столика в дальней части зала.
– Да, меня зовут Жан-Пьер Арлан. – Он почти шептал, но в полной тишине все слышали его слова.
– И вы лишились брата? – воскликнула мадам Доротея.
– Он скончался два года назад.
– У меня есть для вас сообщение от него, – сказала мадам Доротея. – От Клода. Ведь его так звали, верно?
Все молчали. Корделия обнаружила, что ее ладони взмокли от напряжения. Неужели Доротея действительно может общаться с мертвыми? Люси ведь это проделывала – значит, это возможно; Корделия сама видела, как ее подруга говорит с призраками, и не могла понять, почему ее это так взволновало.
– Да, – осторожно произнес Арлан. Ему хочется верить чародейке, подумала Корделия, но он боится. – Что… что он говорит?
Мадам Доротея сжала руки в кулаки. Когда она снова растопырила пальцы, зеленые глаза быстро заморгали. Она заговорила низким, грубым голосом:
– Жан-Пьер. Ты должен их вернуть.
Оборотень был ошарашен.
– Что вернуть?
– Цыплят! – сказала мадам Доротея. – Ты должен их вернуть!
– Я… я верну их, – пробормотал Жан-Пьер, все еще не придя в себя. – Обязательно, Клод…
– Ты должен их всех вернуть! – выкрикнула мадам Доротея. Жан-Пьер в панике огляделся и бросился к выходу.
– Может, он их съел, – прошептал Мэтью. Корделия хотела улыбнуться, но странная тревога не покидала ее. Она взглянула на Доротею, которая снова выставила вперед ладони. Глаза сердито уставились на зрителей.
– Я думал, мы будем задавать вопросы! – крикнул кто-то из угла.
– Сначала я передаю сообщения! – прогрохотала мадам Доротея своим настоящим голосом. – Мертвые чувствуют лазейку. Они спешат сказать то, что считают необходимым. Мы обязаны позволить им высказаться. – Глаза у нее на ладонях закрылись, потом снова распахнулись. – Здесь есть кто-то, – произнесла она. – Женщина, потерявшая отца. – Взгляд зеленых глаз пошарил по залу и остановился на Корделии. – Une chasseuse des ombres.
Сумеречный охотник.
Корделия похолодела, услышав перешептывания гостей: большинство из них не заметили, что среди них сидят Сумеречные охотники. Она бросила быстрый взгляд на Мэтью – неужели он заранее знал об этом? Но ей показалось, что он изумлен не меньше ее. Он протянул к ней руку, коснулся ее кисти кончиками пальцев.
– Мы можем сейчас уйти…
– Нет, – прошептала Корделия. – Нет… я хочу остаться.
Подняв голову, она обнаружила, что мадам Доротея смотрит прямо на нее. Светильники, расположенные у сцены, освещали ее фигуру, и на стену падала огромная черная тень. Когда чародейка подняла руки, рукава ее платья взметнулись, словно темные крылья.
– Корделия, ваш отец здесь, – просто сказала мадам Доротея, и ее голос был сейчас совсем тихим, как будто она обращалась к одной Корделии и не хотела, чтобы ее слышали остальные. – Вы будете его слушать?
Девушка вцепилась в край стола и кивнула, зная, что к ней прикованы взгляды всех посетителей. Она понимала, что дает им возможность увидеть свои чувства, свое горе. Но не могла остановиться.
Мадам Доротея заговорила глубоким голосом, на этот раз не грубым и не хриплым. К тому же она говорила по-английски, совершенно без акцента.
– Лейли, – произнесла она, и Корделия замерла. Это был он. Это не мог быть никто другой; кому еще в этом городе могло быть известно имя, которым ее звали в семье? – Мне так жаль, Лейли.
– Отец, – прошептала она. Взглянув на Мэтью, она поняла, что он ошеломлен происходящим.
– Мне многое нужно тебе сказать, – продолжал Элиас. – Но прежде всего я должен тебя предупредить. Они не будут ждать. И самое опасное оружие лежит рядом.
Посетители заговорили вполголоса: те, кто знал английский язык, переводили друзьям слова духа.
– Я не понимаю, – с трудом выговорила Корделия. – Кто не будет ждать?
– Грядет время печали, – говорил Элиас. – Но не сожалений. Наступит тишина. Но не мир.
– Отец…
– Они пробуждаются, – прошептал Элиас. – Я не могу тебе больше ничего сказать, но я обязан предупредить тебя. Они пробуждаются. Это невозможно остановить.
– Но я не понимаю, – повторила Корделия. Зеленые глаза смотрели на нее с ладоней Доротеи; их взгляд был пустым, как у статуи, они не выражали ничего – ни сострадания, ни сочувствия. – Кто пробуждается?
– Не мы, – сказал Элиас. – Мы уже мертвы. Нам повезло.
И мадам Доротея без чувств рухнула на пол.
