Ник Картер
Двойное убийство
Между стулом и окном, опять-таки на полу, валялся последний номер иллюстрированного журнала и книга.
Из всего этого следовало, что обитатель комнаты не отличался любовью к порядку, не знал, как убить время и бездельничал. Все это вошедшие в комнату, запечатлели в своей памяти и поспешили к спальне, в которой ожидали встретить нечто не совсем обыкновенное.
Картер открыл дверь и остановился на пороге.
В комнате горело электричество и ярко освещало мельчайшие детали обстановки. Рядом с Картером остановился и Мак-Глусски, и некоторое время мужчин можно было принять за каменные изваяния.
Наконец Мак-Глусски повернулся к своему другу.
– Можно, подумать, что она спит, – произнес он.
При этом он указал на один угол комнаты, где в высоком кресле покоилась фигура очаровательно красивой женщины.
Лицо, окруженное волной черных волос, получило уже тот восковой оттенок, который наблюдается у людей, через несколько часов после смерти.
– Это Адель Корацони, – прошептал Картер. – Она мертва. Однако, пока еще не двигайся с места; необходимо запомнить мельчайшие детали. Молодая женщина одета в платье, обличавшее, что она или намеревалась остаться дома, или, если и думала принять, то только хорошо знакомого человека. Последнее предположение кажется мне более подходящим, так как прическа сделана очень тщательно, а цвет и покрой платья рассчитан, чтобы оттенить редкую красоту.
Ни по положению фигуры, ни по чертам лица покойницы, нельзя было заключить, что она умерла насильственной смертью.
В комнате не оказалось ни малейшего следа пребывания постороннего человека, а сама хозяйка как будто присела отдохнуть и неожиданно перешла в вечность.
На ее коленях лежала открытая книга, руки покоились на одной из страниц, как это бывает с человеком, который желает возобновить прерванное чтение.
Посторонний наблюдатель был бы сильно поражен той общностью, которую проявили оба криминалиста во время исследования. Это происходило оттого, что метод их был совершенно одинаков и им не нужно было прибегать к длинным разговорам, чтобы понять друг друга.
Простояв около четверти часа на пороге, они вошли в саму комнату и приступили к делу. Уверенность, с которой они проходили мимо одного предмета, не обращая на него внимания и подробно осматривая другой, была поистине удивительна. Казалось, каждый из них знал уже все обстоятельства дела, и кратчайшим путем, безошибочно шел к цели.
Картер, прежде всего, подошел к трупу убитой. Он ясно видел, что в том положении, в каком она находилась, с нею не могли покончить.
Для Картера было ясно, что несчастную женщину посадили на место уже после смерти и он заключил это, что для убийцы представляло большой интерес произвести впечатление, будто смерть наступила мгновенно. Может быть, он желал даже симулировать самоубийство.
Наклонившись над трупом, Картер увидел небольшую баночку, какие в аптеках употребляются для отпуска пилюль, зажатую в точенной руке покойницы. Баночка оказалась пуста и только на дне можно было, хотя и с большим трудом, заметить зеленоватый налет.
На шее несчастной виднелось маленькое пятнышко, такого же зеленовато-бурого цвета. Хотя пятно было не более булавочной головки, острые глаза сыщика все же заметили его и, вместе с тем и несколько таких же пятнышек на платке убитой.
Не подлежало сомнению, что пятнышки эти являлись следами той самой жидкости, которая заключалась в баночке.
Правая рука Корацони покоилась на ручке кресла, ноги, обутые в маленькие, вышитые шелками, туфельки, непринужденно упирались в бархатную подушку, а голова откинута на бок, как бывает во время сна.
– Так, – протянул сыщик, – кто бы ни был убийца, должен признаться, он великий мастер своего дела. Как ты думаешь, Джордж?
Полицейский инспектор ничего не ответил. Он пожал плечами и отошел в сторону, словно совершенно не интересуясь расследованиями своего друга.
На губах сыщика промелькнула легкая улыбка, затем он схватил руку, в которой была зажата баночка. Пощупав и правую руку, лежавшую на ручке кресла, он привел их в прежнее положение и несколько раз провел по белоснежному лбу красавицы, причем убедился, что кожа уже потеряла свою эластичность.
Вынув из кармана увеличительное стекло, с которым никогда не расставался, Картер осмотрел пузырек, пятна и руки Корацони, стараясь при этом не только не изменить положение трупа, но даже складки платья.
Пока Ник осматривал труп, инспектор исследовал другую часть комнаты.
Картер снова отошел к порогу двери, но шел при этом задом и на цыпочках. Опустившись на колени, он впился взглядом в роскошный персидский ковер, лежавший на полу. Затем, не поднимаясь, пополз вокруг комнаты, пока не дошел до того места, где обои несколько выгорели, благодаря падавшим на них лучам солнца.
Все время Картер не выпускал лупы из рук, разглядывая каждый сантиметр ковра, как бы желая найти чьи-то следы. У трупа стоял теперь уже инспектор.
Обойдя на коленях кругом всю комнату, Ник, чтобы не мешать своему другу, вышел в смежную комнату, которую точно также подверг самому тщательному осмотру. Он то склонялся над ковром, то поднимал взор к потолку, то подходил к камину.
Перейдя к подоконнику того окна, у которого валялась на полу книга и журнал, сыщик увидел, что на подоконнике кто-то сидел. Этот "кто-то" был несомненно тот, который провел с Корацони ее последние часы.
Когда инспектор покинул спальню, Картер был уже в комнатах первого этажа.
И здесь, как и наверху, Ник осмотрел решительно все. Оставалось удивляться тому адскому терпению, которое проявлял при этом сыщик: он либо ползал на коленях, либо полз лежа на животе, ходил, исключительно на цыпочках, а увеличительного стекла не выпускал из рук ни на минуту.
Посторонний зритель, несомненно, покачал бы головою, наблюдая манипуляции Картера.
На пороге библиотеки Ник столкнулся с инспектором. Оба взглянули друг на друга, улыбнулись, но не сказали ни слова.
Покончив с библиотекой, Картер "обревизовал", как он выражался, все четыре этажа дома, не забыв заглянуть даже на чердак.
Время от времени сыщик сталкивался с Мак-Глусски и каждый раз друзья ограничивались многозначительной улыбкой, не произнося ни звука.
Наконец осмотр дома был окончен; Картер и Мак-Глусски встретились снова в библиотеке.
– Готов, Ник? – осведомился инспектор.
– Да. А ты?
– Тоже готов.
– Как ты думаешь, можно позвать коронера? Телефонировать ему?
– Думаю, что можно. Телефонируй, – с загадочной улыбкой согласился Мак-Глусски.
Несмотря на то, что телефон стоял тут же, на столе, Картер не тронулся с места.
– Я думаю послать Патси, – многозначительно проговорил он.
Мак-Глусски кивнул головой в знак согласия.
Дело в том, что как тот, так и другой прекрасно видели, что телефон испорчен, но не хотели объявлять этого, желая испытать друг друга. Лукавая усмешка, мелькавшая у каждого из них на губах, выдала тайну.
Сыщик отошел в угол комнаты, нагнулся и поднял с пола какой-то предмет.
– Видел ты эту штучку? – спросил он, показывая выломанную из телефона пластинку слуховой трубки.
– Нет, – ответил Мак-Глусски, – зато я нашел другое.
С этими словами, он поднял с другого конца комнаты исковерканную диафрагму.
– Вот, что нашел я, – заявил он, – но не говорил об этом, желая испытать тебя.
– Так, так, – кивнул головою Ник. – Я тоже хотел провести тебя, но, кажется, эти попытки – напрасный труд… Да?
– Вполне согласен с тобой. Скажи мне только, чего хотел достичь этот субъект, ломая телефон?
– Не знаю, по крайней мере, пока, – последовал ответ.
– Я тоже не знаю, – развел руками инспектор. – Кажется, работа предстоит нелегкая и, кажется, что из нее ничего не выйдет.
– Без достаточно веской причины, вряд ли бы стали ломать аппарат, – высказал свои соображения сыщик.
– Это так, Ник. Но, согласись сам – от этого нам немногим легче.
– Пока, да, но я уверен, что мы раскроем тайну.
– "С надеждой, правда, жить светлей"… – продекламировал Мак-Глусски.
– "Но веры нет в душе моей"… – докончил Картер. – Это известно мне уже давно.
– "Мне сладость веры не дана"… – не унимался инспектор.
– "Надежда? Призрачна она"… – воодушевлялся сыщик. – Так-то так, дружище, но ты забыл окончание стихотворения:
"Без веры жить нам тяжело:
Сильней гнетет и давит зло
И лишь надежда, дар богов.
Освобождает от оков!"…
– Однако, довольно. К делу. Я сейчас посылаю Патси.
– Ты побудешь здесь, до прихода коронера? – осведомился Мак-Глусски. – Я с удовольствием остался бы, но не могу: должен отправляться в управление. Впрочем, все, что нужно, мы осмотрели.
– Да, и все-таки неизвестно, что может выясниться при осмотре трупов.
– Весьма возможно, – согласился Джордж. – Знаешь что, Ник: после посещения дома коронером, приходи ко мне; мы подробно поговорим о добытых нами результатах.
– Непременно приду.
– Тогда, до свидания, – откланялся Мак-Глусски. – Жду тебя. Приходи скорее.
Однако сыщику пришлось увидеть своего друга не так скоро, как он ожидал: обстоятельства сложились иначе.
Мак-Глусски был буквально завален работой, а коронер, вместе с Картером, нашли столько интересных и нужных мелочей, что следователь пришел в восторг от предстоящего ему торжества, в наступлении которого он не сомневался, зная, что бок о бок с ним работает сам знаменитый Ник Картер.
Было уже около шести часов вечера, когда трупы убитых вынесли из дома на Медисон-авеню, а само здание поручили охране нескольких полисменов.
Только в девять часов сыщик вместе с коронером, появились в кабинете инспектора полиции и заняли места около письменного стола…
– Я думаю, сэр, – обратился Мак-Глусски к следователю, – что мой друг рассказал вам, что мы еще до вас осмотрели место преступления… Мы не известили вас тотчас же и…
– Я понимаю, – кивнул головою коронер.
– Мы с Ником, – продолжал инспектор, – более или менее опытны в таких делах, а потому и полагали, что своим осмотром поможем вам напасть на след преступников. Само собою понятно, что ни у одного из нас не было ни малейшего намерения отнимать у вас славы открытия следов или, тем более, ронять ваш престиж. Нет, мы просто хотели прийти вам на помощь.
– Полноте, полноте, – замахал руками коронер. – Я прекрасно знаю все и от всей души благодарен вам за помощь.
– Дальше, – пояснил Мак-Глусски, – Ник сказал вам, вероятно, и о том, что мы ничего не изменили ни в обстановке комнаты, ни в положении трупов.
– Это и без того было видно, – послышался ответ.
– Прекрасно, – хлопнул инспектор ладонью по кипе бумаг, лежавших на столе. – Вообразите себе, что вы пригласили нас для допроса в качестве свидетелей и проверяйте каждое наше показание возможно тщательнее, чтобы безошибочно взвесить его значение. Когда затем дело дойдет до суда, вам достаточно будет подробно передать все существенное из нашей сегодняшней беседы, чтобы дать верную картину происшедшего в домена Мэдисон-авеню.
– Вы согласны? – спросил сыщик, подождав, некоторое время ответа коронера.
– Я считаю себя вашим крупным должником, господа, – серьезно проговорил следователь. – С помощью таких двух знатоков дела, как вы, мистер Картер и ваш друг, мистер Мак-Глусски, я, конечно, сумею проникнуть в тайну трагедии.
– Ну, это еще неизвестно, – недоверчиво покачал головою Мак-Глусски. – Я, например, про себя могу сказать: "ничего в волнах не видно"…
– Пожалуй, я присоединяюсь к тебе, – заметил Ник.
– Без сомнения, вы уже переговорили друг с другом о деле и составили себе некоторую картину, – догадался коронер.
– Наоборот. Мы не перемолвились ни единым словом.
– Как?! – изумился следователь. – Но, ведь, это так естественно: товарищи по профессии всегда обмениваются мнениями на самом месте исследования. Это, наконец, выгоднее.
– Я с этим не согласен! – энергично тряхнул головою сыщик. – У каждого свои методы и важно, чтобы каждый составил себе мнение независимо от другого. Я ничего не знаю о результатах, добытых Джорджем, а он о моих… О его взглядах на дело мне известно столько же, сколько и вам.
– Это, однако, интересно, – протянул коронер.
– Мы часто работаем вместе и всегда поступаем так. Смею вас уверить, что таким образом мы добивались наилучших результатов. Да, по-моему, иначе работать и невозможно.
– Это почему?! – воскликнул следователь.
– Очень просто, – спокойно произнес Ник. – При выяснении тех или иных обстоятельств дела, каждый старается доказать справедливость своей точки зрения… Получается возможность сравнивать, исключать, добавлять, исправлять и т. д. В результате – истина или, по крайней мере, очень близкое приближение к ней… Я думаю, ты, Джордж, готов и на этот раз вести беседу таким же образом?
– Не совсем, – послышался ответ. – На этот раз очень хорошо было, если бы наш друг-коронер взял на себя труд допрашивать нас, как допрашивают обыкновенно свидетелей…
– Согласен, – заявил Картер.
– А вы? – обратился Мак-Глусски к коронеру.
– Весьма охотно.
– Значит, я должен вначале поведать вам все, что имеется у меня в управлении по этому делу. Сейчас я изложу вам сведения из "анналов".
– Что?! Из "анналов?" – переспросил следователь. – Это что еще за пережиток?
– Нет, это не римские анналы, – засмеялся Мак-Глусски. – Анналами я называю особые списки, которые ведутся у меня в управлении о каждом лице, о котором можно предполагать, что оно, так или иначе, но столкнется с полицией: в качестве ли преступника, или его жертвы – это для нас все равно. О таком лице собираются всевозможные справки и полученные таким путем сведения заносятся в особый "личный список"… Совокупность этих листков я и прозвал анналами.
– Ага, – проговорил коронер. – И эти анналы…
– Вот они, – открыл инспектор шкаф, все полки которого были заставлены книгами, из которых каждая была гораздо толще, чем гроссбух любого банка. – Здесь все книги по алфавиту… Листки со сведениями налепляются на чистые страницы и для каждого, занесенного в книгу лица, отводится несколько таких страниц, чтобы иметь возможность пополнять сведения.
– Значит, – поморщился следователь, – мои "анналы" наверное у вас есть, так как я очень часто имею дело с полицией?
– Само собою разумеется, – засмеялся Мак-Глусски, – и, уверяю вас, вы очень удивились бы, узнав, что нам известно очень многое из вашей жизни, неизвестное даже вашим лучшим друзьям. Однако, это все между прочим. Нас интересует в настоящее время Адель Корацони.
– А у вас есть ее "личный листок?"
– О, да. У нее занято даже три страницы. Слушайте.
Проговорив эти слова, инспектор взял одну из книг, некоторое время перелистывал ее и, наконец, заложив пальцем одно место, как-то странно взглянул на Картера…
– Вы готовы слушать? – спросил он.
– Да, да. Пожалуйста. Я весь внимание.
– "Адель Корацони"… – начал чтение Мак-Глусски, – "родилась в 1881 году, в Испании, в Мадриде… Дочь тореадора, известного под именем Эль Кузилло аль Корацони. Этот Кузилло убит быком во время представления в Севилье. Дочери было в то время восемь лет… К числу наиболее любимых публикой фокусов Карацони принадлежал следующий: после того, как с арены удалялись пикадоры и бандерильосы, он появлялся в качестве матадора и прима-эспады с дочерью на руках. Малютку он сажал на левую руку, в которой держал и красное сукно, которым раздражал животное… Бесстрашие девочки, происходившее, может быть, и оттого, что она не понимала всей силы грозившей ей опасности, всегда приводило публику в неистовый восторг. Этот безумный фокус и был причиной гибели матадора, так как он, промахнувшись, заслонил собой свою дочь и был подброшен разъяренным животным. После смерти Корацони, девочку принял к себе один из его друзей, по профессии также матадор… Когда выступление матадора с девочкой на арене цирка было запрещено, принявший сироту совершенно перестал ею интересоваться и девочка на некоторое время бесследно исчезла. Только через семнадцать лет она вновь появилась на горизонте, но уже в качестве жены какого-то парижского актера. Красавица-жена служила приманкой для простаков, которых обирал ее муж и надо полагать, что ее деятельность в этом направлении была очень плодотворна, так как актер, известный под фамилией Аттила ле-Февр, очевидно, вымышленной, быстро разбогател и переселился в дивный замок, где и жил, окруженный роскошью… В октябре 1899 года ле-Февр был найден в постели мертвым, с кинжалом в груди. Вдову актера арестовали, но ей удалось блестящим образом доказать свое alibi и она была отпущена. Полиция, все-таки, убеждена, что она, по меньшей мере, сообщница убийцы, а потому и прислала в Нью-Йорк выдержки из судебных актов. Два года назад она появилась здесь и с тех пор безвыездно живет в купленном ею лучшем доме из всех, помещающихся на Медисон-Авеню".
