Карл Генрих Маркс
Капитал. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Манифест Коммунистической партии
На фабрике обоев более грубые сорта печатаются машинами, более тонкие – ручным способом. Наибольшее оживление производства приходится на время от начала октября до конца апреля. В продолжение этого периода работа часто продолжается, и притом почти без перерыва, от 6 часов до 10 часов вечера и позднее, до глубокой ночи.
Г. Эпсден показывает: «Когда моему мальчугану было 7 лет, я ежедневно носил его туда и обратно на спине по снегу, и он работал обыкновенно по 16 часов!.. Часто я становился на колени, чтобы накормить его, пока он стоял у машины, так как ему нельзя было ни уйти от нее, ни остановить ее». Смит, компаньон и управляющий одной манчестерской фабрики: «Мы (он разумеет те „руки“, которые на „нас“ работают) работаем без перерыва для еды, и таким образом 10 1/2-часовой рабочий день заканчивается, собственно, в 4 1/2 часа вечера, а все дальнейшее представляет сверхурочные работы». (Интересно было бы знать, неужели же и господин Смит ни разу не ест в продолжение 10 1/2 часа?) «Мы (все тот же Смит) редко оканчиваем ранее 6 часов вечера. Дети и взрослые (152 детей и подростков младше 18-летнего возраста и 140 взрослых) одинаково работали в продолжение последних 18 месяцев в среднем самое меньшее по 7 дней и 5 часов в неделю, или по 78 1/2 часа. Для 6 недель, закончившихся 2 мая этого года (1863), средний вывод был выше 8 дней, или 84 часов в неделю»! И все-таки этот самый господин Смит с улыбкой прибавляет: «Машинный труд легок». А фабриканты, применяющие ручную набойку, говорят: «Ручной труд здоровее машинного». В общем, господа фабриканты с негодованием высказываются против предложения «останавливать машины, по крайней мере во время еды».
В январе 1866 г. перед лондонским Grand Jury[39] предстали три железнодорожных рабочих: кондуктор пассажирских поездов, машинист и сигнальщик. Большая железнодорожная катастрофа транспортировала сотни пассажиров на тот свет. Причиной крушения поезда послужила небрежность железнодорожных рабочих. Они единогласно заявляют перед лицом присяжных заседателей, что 10–12 лет назад их работа продолжалась всего 8 часов в сутки. В течение же последних 5–6 лет рабочее время довели до 14, 18 и 20 часов, а при особенно большом наплыве пассажиров, например в разгар сезона экскурсий, оно часто продолжается без перерыва 40–50 часов. Но они обыкновенные люди, а не циклопы. В известный момент рабочая сила их отказывается служить. Они впадают в состояние оцепенения, мозг их перестает работать, глаза – видеть. В высокой степени уважаемый британский присяжный отвечает на эти показания приговором, предающим их дальнейшему суду за убийство, и в дополнительном пункте мягко выражает благочестивое пожелание, чтобы господа магнаты от железнодорожного капитала в будущем проявляли большую щедрость при покупке необходимого количества «рабочих сил» и обнаруживали большее «воздержание», или «самоотречение», или «бережливость» при высасывании покупаемой рабочей силы[40]. Из пестрой толпы рабочих всех профессий мы возьмем две фигуры: модистку и кузнеца; разительный контраст между ними лучше всего доказывает, что перед лицом капитала все люди равны.
В последнюю неделю 1863 г. все лондонские газеты поместили заметку под «сенсационным» заглавием: «Смерть исключительно от чрезмерной работы». Дело шло о смерти двадцатилетней модистки Мери Анны Уокли, работавшей в весьма почтенной придворной модной мастерской, которую эксплуатировала одна дама с симпатичным именем Элиза. Здесь вновь раскрылась старая, часто повторяющаяся история[41] о том, как эти девушки работают в среднем по 16 1/2 часа в сутки, а в сезон часто бывают заняты 30 часов без перерыва, причем изменяющая им «рабочая сила» поддерживается время от времени приемами хереса, портвейна и кофе. Был как раз разгар сезона. Предстояло приготовить благородным леди роскошные наряды для бала в честь только что импортированной принцессы Уэльской. Мери Анна Уокли проработала без перерыва 26 1/2 часа вместе с 60 другими девушками, по 30 человек в комнате, едва ли дававшей 1/8 необходимого кубического содержания воздуха, причем спать им приходилось по две на одной постели в одной из тех вонючих конур, в которых спальня отгораживается посредством дощатых переборок. И это была одна из лучших модных мастерских Лондона. Мери Анна Уокли заболела в пятницу, а умерла в воскресенье, не потрудившись даже, к великому изумлению госпожи Элизы, закончить последнее бальное платье. Врач господин Кейс, призванный слишком поздно к ее смертному одру, в следующих сухих выражениях давал показания перед Coroner’s Jury (судом по осмотру трупов): «Мери Анна Уокли умерла вследствие чрезмерно продолжительного труда в переполненной мастерской и вследствие того, что она спала в слишком тесной, плохо вентилированной спальне». Чтобы дать врачу урок хорошего обращения, Coroner’s Jury в ответ на его показания заявил: «Скончавшаяся умерла от удара, но есть основание опасаться, что ее смерть могла быть ускорена чрезмерным трудом в переполненной мастерской и т. д.».
О положении модисток доктор Ричардсон, главный врач одной лондонской больницы, говорил тогда: «Различные швеи: модистки, портнихи, белошвейки осуждены на троякого рода бедствия: чрезмерный труд, недостаток воздуха и недостаток питания, расстройство пищеварения. Несчастие этого промысла заключается в том, что он монополизирован, в особенности – в столице, какими-нибудь 26 капиталистами. Их власть чувствует на себе весь этот класс работниц. Если портнихе удалось приобрести хотя бы небольшой круг заказчиц, то конкуренция принуждает ее убиваться дома на работе, чтобы сохранить этих заказчиц, и таким же чрезмерным трудом она должна по необходимости мучить своих помощниц. Если ее предприятие не пойдет или если ей не удастся устроиться самостоятельно, она обращается к какому-нибудь заведению, где работать приходится не меньше, но зато заработок вернее. Таким образом, она превращается в настоящую рабу, которую бросает туда и сюда малейшая общественная волна; то она умирает с голода дома в маленькой комнатенке или близка к голодовке; то опять работает по 15, 16, а то и 18 часов в сутки в таком воздухе, которым едва можно дышать, и питается пищей, которая, если бы она даже была хороша, не переваривается организмом вследствие отсутствия свежего воздуха». Вот какими жертвами питается чахотка, которая есть не что иное, как болезнь вследствие плохого воздуха (д-р Ричардсон. Работа и переутомление // Social Science Review. 1863. 18 июля).
Д-р Ричардсон продолжает: «Зарабатываться до смерти – вот что стоит в порядке дня не только в модных мастерских, но в тысяче мест, вернее, во всяком месте, где дела идут хорошо… Да будет нам позволено привести в пример кузнеца. Если верить поэтам, то нет на свете более сильного, жизнерадостного, веселого человека, чем кузнец. Он встает на заре и еще до восхода солнца выбивает искры; нет другого человека, который так ел бы, пил и спал, как он. Если принять во внимание только физические условия, то, при условии умеренного труда, положение кузнеца действительно одно из самых благоприятных. Но последуем за ним в город и взглянем на то бремя труда, которое взвалено на его сильные плечи, – взглянем на то место, которое он занимает в таблицах смертности нашей страны. В Марилебоне (один из самых больших городских кварталов Лондона) смертность кузнецов составляет 31 на 1000 ежегодно, что на 11 превышает среднюю смертность взрослых мужчин Англии. Занятие, представляющее почти инстинктивное искусство человека, само по себе безукоризненное, становится вследствие чрезмерного труда разрушительным для человека. Он может делать такое-то количество ударов молотом в день, такое-то количество шагов, совершать столько-то дыхательных движений, исполнять такую-то работу и прожить в среднем, скажем, 50 лет. Его принуждают делать больше на столько-то ударов, проходить на столько-то шагов больше, на столько-то учащать дыхание – и это в общей сложности увеличивает его жизненную задачу ежедневно на одну четверть. Он делает попытку в этом направлении, и в результате оказывается, что в продолжение ограниченного периода он действительно увеличивает производимую им работу на одну четверть и умирает в 37 лет вместо 50».
В) Интенсификация труда*[42]
Безграничное удлинение рабочего дня, которое производят машины, находящиеся во власти капитала, приводит впоследствии к реакции со стороны общества, жизненным корням которого угрожает такая опасность, а вместе с тем и к законодательному установлению ограниченного нормального рабочего дня. На основе последнего в огромной мере повышается интенсивность труда.
Само собой разумеется, что по мере развития машин и накопления опыта в специальном классе машинных рабочих, естественно, увеличиваются скорость, а потому и интенсивность труда. Так, в Англии в течение полустолетия удлинение рабочего дня идет рука об руку с возрастанием интенсивности фабричного труда. Однако понятно, что при такой работе, которая не имеет характера преходящих пароксизмов лихорадочной деятельности, а совершается изо дня в день с повторяющимся, регулярным однообразием, неизбежно наступает поворотный момент, когда удлинение рабочего дня и интенсификация труда взаимно исключают друг друга, так что удлинение рабочего дня совместимо лишь с понижением степени интенсивности труда и, наоборот, повышение степени интенсивности – лишь с сокращением рабочего дня. Когда постепенное нарастание возмущения рабочего класса принудило государство силой своей власти сократить рабочее время, т. е. с того момента, когда раз навсегда сделалось невозможным увеличение производства прибавочной стоимости посредством удлинения рабочего дня, капитал со всею энергией и с полной сознательностью бросился на изыскание способов повысить прибавочную стоимость при помощи ускоренного развития машинной системы; притом уже не только посредством удешевления продукта и достигаемого таким путем понижения стоимости рабочей силы, но в то же время и посредством «интенсификации» труда, т. е. более резкого напряжения рабочей силы, так, чтобы за более короткий период времени производилось столько же и даже больше, чем раньше – за более продолжительный. Более интенсивный час десятичасового рабочего дня содержит теперь столько же или больше труда, т. е. затраченной рабочей силы, чем более пористый час двенадцатичасового рабочего дня. Поэтому его продукт имеет такую же или еще большую стоимость, чем продукт более пористых 1 1/5 часа. Не говоря уже о повышении прибавочной стоимости вследствие увеличения производительной силы труда, теперь, например, 3 1/3 часа прибавочного труда на 6 2/3 часа необходимого труда дают капиталисту такую же массу стоимости, как раньше 4 часа прибавочного труда на 8 часов необходимого труда.
Теперь спрашивается: как достигается повышение интенсивности труда?
Первое следствие сокращения рабочего дня основывается на том самоочевидном законе, согласно которому дееспособность рабочей силы обратно пропорциональна времени ее деятельности. Чем более короткое время рабочий трудится, тем интенсивнее он может работать. Поэтому, в известных границах, то, что теряется на продолжительности труда, выигрывается на его интенсивности. К тому же, чтобы рабочий действительно расходовал больше рабочей силы, капитал прилагает особые меры в виде метода оплаты, в особенности – в виде сдельной платы. В мануфактурах, например в гончарных заведениях, в которых машины не играют почти никакой роли или играют лишь незначительную роль, проведение фабричного закона с полной убедительностью показало, что простое сокращение рабочего дня поразительно увеличивает правильность, однородность, порядок, непрерывность и энергию труда (см. Отчет английских фабричных инспекторов от 31 октября 1865 г.). Однако казалось сомнительным, что такой же результат получится и на фабрике в собственном смысле, так как зависимость рабочего от непрерывного и однообразного движения машины давным-давно создала здесь самую строгую дисциплину. Поэтому, когда в 1844 г. обсуждался вопрос о сокращении рабочего дня ниже 12 часов, фабриканты почти единогласно заявили, что «их надсмотрщики в различных рабочих помещениях наблюдают за тем, чтобы руки не теряли ни минуты времени», что «степень бдительности и внимательности рабочих едва ли может быть повышена» и что, при одинаковой быстроте хода машин, «было бы бессмысленно в благоустроенных фабриках ожидать сколько-нибудь значительного результата от увеличения внимательности рабочих и т. д.» (Отчеты английских фабричных инспекторов за 1844 г., по 30 апреля 1845 г.). Это утверждение было опровергнуто опытами. Г-н Р. Гарднер ввел с 20 апреля 1844 г. на двух своих больших фабриках в Престоне 11-часовой рабочий день вместо 12-часового.
По истечении почти года обнаружился тот результат, что «при прежних издержках было получено прежнее количество продукта и что все рабочие в 11 часов зарабатывали ровно столько же, сколько раньше в 12 часов» (так как сдельная плата осталась без изменения, то размеры недельного заработка зависели от количества продукта). В ткацком отделении, где притом производились крайне различные сорта легких узорчатых материй, не произошло никаких перемен в объективных условиях производства. Результат был таков: «С 6 января до 20 апреля 1844 г. при 12-часовом рабочем дне средняя заработная плата для всех рабочих составляла 10 шилл. 1 1/2 пенса в неделю, а с 20 апреля по 29 июня 1844 г., при 11-часовом рабочем дне, 10 шилл. 3 1/2 пенса в неделю». В этом случае в 11 часов производилось больше, чем раньше в 12 часов, исключительно вследствие большей и равномернее распределявшейся работоспособности рабочих и вследствие лучшего использования их времени. В то время как они получали ту же самую заработную плату и выигрывали час досуга, капиталист получал прежнюю массу продуктов и сберегал издержки на уголь, газ и т. д. за один час. Такие же эксперименты и с таким же результатом были произведены на фабриках г-д Горрокса и Джексона (Отчеты английских фабричных инспекторов за 1844 г. С. 21). При этом моральный элемент играл значительную роль. «Мы, – заявили рабочие фабричному инспектору, – работаем с большим одушевлением, мы постоянно имеем в виду награду: возможность раньше уйти на ночь; бодрый и деятельный дух пронизает всю фабрику от самого юного помощника до самого старого рабочего, и мы теперь больше помогаем друг другу».
Когда сокращение рабочего дня проводится принудительно, т. е. в законодательном порядке, машина в распоряжении капитала становится объективным и систематически применяемым средством, для того чтобы выжать больше труда в течение данного времени. Это достигается двояким способом: увеличением скорости машины и увеличением размера механизма, который находится под контролем одного и того же рабочего, т. е. увеличением арены труда последнего. Усовершенствование паровой машины увеличивает число ударов ее поршня в минуту и в то же время, благодаря большому сбережению силы, дает возможность приводить в движение мотором прежних размеров более обширный механизм, причем потребление угля остается без изменения или даже понижается. Усовершенствование передаточного механизма уменьшает трение и – что так поразительно отличает современные машины от старых – низводит поперечник и вес больших и малых валов к постоянно уменьшающемуся минимуму. Наконец, усовершенствования рабочей машины, увеличивая ее скорость и расширяя деятельность, уменьшают ее объем – как наблюдается в примере с современным паровым ткацким станком, – или увеличивают вместе с корпусом объем и число его орудий – как в прядильной машине, – или посредством незаметных частичных изменений увеличивают подвижность этих орудий; так, например, в середине пятидесятых годов скорость веретен в selfacting mule (механической прялке) была увеличена таким образом на 1/5.
Сокращение рабочего дня до 12 часов относится в Англии к 1832 г. Уже в 1836 г. один английский фабрикант заявлял: «По сравнению с прежним временем труд на фабриках сильно возрос вследствие того, что значительно возросшая скорость машин требует от рабочего усиленного внимания и деятельности». В 1844 г. лорд Эшли привел в палате общин следующие документально обоснованные данные:
«Труд лиц, занятых на фабриках, в настоящее время втрое больше, чем при введении этих операций. Несомненно, машины выполнили работу, которая заместила жилы и мускулы миллионов людей, но они изумительно увеличили труд людей, которых они подчинили своему ужасному движению… Труд, заключающийся в том, чтобы в течение 12 часов следовать за двумя-тремя мюлями взад и вперед, при прядении пряжи № 40, давал в 1815 г. 8 миль ходьбы (около 12 верст, или 13 километров). В 1832 г. дистанция, которую в течение 12 часов приходилось пройти за двумя мюлями при прядении того же номера, составляла 20 миль (30 верст, или 32 километра), а часто и больше. В 1825 г. прядильщику приходилось сделать на каждом мюле 820 вытягиваний в 12 часов, что составляет общую сумму в 1640 вытягиваний за 12 часов. В 1832 г. прядильщик должен был сделать в течение своего двенадцатичасового рабочего дня 2200 вытягиваний на каждом мюле, итого 4400; в 1844 г. на каждом мюле – 2400, итого 4800; а в некоторых случаях требуется еще большая масса труда… Здесь у меня в руках другой документ 1842 г., показывающий, что труд прогрессивно увеличивается не только потому, что приходится проходить большее расстояние, но и потому, что количество производимых товаров увеличивается, между тем как число рук соответственно уменьшается; и, далее, потому, что теперь часто прядется худший хлопок, который требует больше труда… В чесальном отделении тоже произошло большое возрастание работы. Теперь одно лицо выполняет такую работу, которая раньше распределялась между двумя… В ткацком отделении, в котором занято огромное число лиц, по большей части женского пола, работа возросла за последние годы, вследствие увеличения скорости машин, на полные 10 %. В 1838 г. в неделю выпрядалось 18 000 (стренд), в 1843 г. это число повысилось до 21 000. В 1819 г. число ударов челнока при паровом ткацком станке составляло 60 в минуту, в 1842 г. оно составляло 140, что знаменует огромное возрастание труда».
Ввиду этой удивительной интенсивности, которой труд достиг уже в 1844 г. при господстве закона о 12-часовом рабочем дне, представлялось, что английские фабриканты имеют основания утверждать, что дальнейший прогресс в этом направлении невозможен и что всякое дальнейшее сокращение рабочего времени равнозначаще с уменьшением производства.
Обратимся, однако, к периоду после 1847 г., со времени введения в законодательном порядке 10-часового рабочего дня на английских хлопчатобумажных, шерстяных, шелковых и льняных фабриках.
«Скорость веретен на throstles возросла на 500, на mules – на 1000 оборотов в минуту, т. е. скорость веретен throstles, достигавшая в 1833 г. 4500 оборотов в минуту, составляет теперь (1862) 5000, а скорость веретен mules, достигавшая 5000, составляет теперь 6000 в минуту» (Отчет английских фабричных инспекторов от 31 октября 1862 г. С. 62). Дж. Насмит, знаменитый гражданский инженер из Патрикрофта, близ Манчестера, в одном письме к Леонарду Горнеру так говорил в 1852 г. об усовершенствованиях, произведенных в паровой машине между 1848 и 1852 г.: «Не подлежит никакому сомнению, что паровые машины прежнего веса (часто даже именно те же самые машины, с той только разницей, что в них сделаны современные усовершенствования) в среднем выполняют на 50 % больше работы, чем было прежде, и что во многих случаях те же самые машины, которые во времена предельной скорости 220 футов в минуту развивали 50 лошадиных сил, в настоящее время, при меньшем потреблении угля, развивают более 100 лошадиных сил… Современная паровая машина при прежнем числе номинальных лошадиных сил, вследствие усовершенствований в ее конструкции, уменьшения объема и изменений устройства парового котла и т. д., действует с большей силой, чем прежде… Поэтому, хотя теперь по отношению к номинальной лошадиной силе занято прежнее количество рук, число рук по отношению к рабочим машинам в настоящее время уменьшилось» (Отчет английских фабричных инспекторов от 31 октября 1856 г. С. 11). «Последние официальные статистические данные за 1856 год устанавливают тот факт, что фабричная система распространяется со стремительной быстротой, число рук по отношению к машинам сократилось, паровая машина вследствие экономии в силе и других усовершенствований приводит в движение машины большего веса и что увеличение количества продукта достигается вследствие усовершенствования рабочих машин, изменения методов фабрикации, увеличения скорости машин и многих других причин» (там же. С. 14–15). «Крупные усовершенствования, сделанные в машинах всякого рода, значительно повысили их производительную силу. Вне всякого сомнения, сокращение рабочего дня послужило… побуждением для этих усовершенствований. Эти усовершенствования и более интенсивное напряжение рабочего повели к тому, что в течение сокращенного (на 2 часа, или на 1/6) рабочего дня производится столько же продукта, как раньше в течение более долгого дня» (там же. С. 9, 10).
Как ни велик был прогресс английской промышленности в 8-летие 1848–1856 гг., при господстве 10-часового рабочего дня, в следующий шестилетний период 1856–1862 гг. он был далеко оставлен позади. Например, по шелковым фабрикам приведем следующие цифры.
Это означает:
увеличение числа веретен на 26,9 %;
увеличение числа станков на 15,6 %;
уменьшение числа рабочих на 7 %.
В фабриках сученой шерсти было в ходу:
в 1850 г. 875 830 веретен;
в 1856 г. 1 324 549 веретен – увеличение на 51,2 %;
в 1862 г. 1 289 172 веретен – уменьшение на 2,7 %.
Но если принять во внимание, что двойные веретена входят в счет 1856 г., но не входят в счет 1862 г., то окажется, что число веретен с 1856 г. оставалось почти неизменным. Напротив, скорость веретен и ткацких станков с 1850 г. во многих случаях удвоилась. Число паровых ткацких станков по фабрикам сученой шерсти приводим в следующих цифрах.
Итак, несмотря на значительное увеличение числа ткацких станков в 1862 г. по сравнению с 1856 г., общее число занятых рабочих уменьшилось, число же эксплуатируемых детей увеличилось (Отчет английских фабричных инспекторов от 31 октября 1862 г. С. 100, 130).
27 апреля 1863 г. член парламента Ферранд выступил в нижней палате со следующим заявлением: «Делегаты рабочих от 16 округов Ланкашира и Чешира, по поручению которых я говорю, сообщили мне, что вследствие усовершенствования машин труд на фабриках все возрастает. Раньше один рабочий с помощником обслуживал два ткацких станка, теперь один рабочий без помощников обслуживает три станка и очень нередко даже четыре и т. д. Как видно из сообщенных фактов, двенадцать часов труда втиснуты теперь менее чем в 10 рабочих часов. Поэтому само собой понятно, до каких огромных размеров увеличился за последние годы труд фабричных рабочих».
При современном паровом ткацком станке один ткач на 2 станках производит теперь (в 1867 г.) в 60 часов в неделю 26 кусков известного сорта ткани определенной длины и ширины, а раньше при старом паровом ткацком станке мог производить только 4. Издержки на тканье на один такой кусок уже в начале 1850-х гг. понизились с 2 шилл. 9 пенсов до 5 1/8 пенса.
5 января 1872 г. фабричный инспектор Редгрэв писал в «Журнале О-ва искусств»: «30 лет тому назад (в 1841 г.) от бумагопрядильщика с 3 помощниками требовалось наблюдение только за одной парой мюлей с 300–324 веретенами. Теперь (конец 1871 г.) с 5 помощниками он должен наблюдать за мюлями, число веретен которых составляет 2200, и производит по меньшей мере в семь раз больше пряжи, чем производил в 1841 г.».
Поэтому, хотя фабричные инспектора неустанно и с полным правом восхваляют благоприятные результаты законов 1844 и 1850 гг., однако они признают, что сокращение рабочего дня уже вызвало такую интенсивность труда, которая угрожает здоровью рабочих и, следовательно, разрушительно действует на саму рабочую силу. В большинстве хлопчатобумажных, шерстяных и шелковых фабрик истощающая возбужденность, необходимая для работы при машинах, движение которых за последние годы ускорилось до такой чрезвычайной степени, была, по-видимому, одной из причин того увеличения смертности от легочных болезней, которое раскрыл д-р Гринго в своем последнем замечательном отчете (Отчет английских фабричных инспекторов от 31 октября 1861 г. С. 25, 26).
Не подлежит никакому сомнению, что, когда законом у капитала раз навсегда отнята возможность удлинения рабочего дня, его тенденция вознаграждать себя за это систематическим повышением степени интенсивности труда и превращать всякое усовершенствование машин в средство усиленного высасывания рабочей силы скоро должна снова привести к тому поворотному пункту, на котором становится неизбежным новое сокращение рабочего времени.
