Наталия Журавликова
Я и это переживу
4.
В четвёртом классе Егор прочитал в каком-то журнале рассказ про мужчину, который после аварии, как все думали, находился «в вегетативном состоянии» и ничего не понимал, а на самом деле у него был «синдром запертого человека», он проживал очень бурную жизнь, но у себя в голове. Кричал внутренним голосом на окружающих, которые не видели, что он есть. Из всего тела у него двигались только белки глаз, и он пытался ими показать, что всё понимает. Но почему-то в глаза ему как раз смотреть избегали. Родственники чувствовали себя виноватыми в аварии и боялись на него глядеть в принципе. В итоге этого человека решили отключить от аппаратов обеспечения жизнедеятельности, и только в этот момент поняли, что он подаёт им знаки глазами, а уже было поздно, он умер.
Егор тогда так впечатлился историей, решил понять, что чувствует «запертый человек». Лёг на диван и перестал шевелиться. Даже попробовал не дышать, но быстро понял, что у него надолго задержать дыхание не получится. Когда мама зашла в комнату, он не двигался, и только следил за ней взглядом.
Мама сначала не обратила внимания, подумала, что он задремал. Что-то ему рассказывала про своих учеников, ворчала, мол он посуду за собой не помыл, а он не реагировал, потому что был заперт внутри себя.
Наконец, отсутствие реакций маму озадачило, затем напрягло. Она подошла, попыталась его разбудить, потрясла несильно за плечи. Приложила ухо, послушала, сердце бьётся. Видно было, что испугалась. И тут Егор не выдержал, улыбнулся.
– Ах ты, оболтус! – закричала мама. Схватила футболку, висевшую на спинке стула, и начала его охаживать.
Егор вскочил с дивана, защищаясь:
– Мам, ну ты чего, мам?
– Бестолочь! – продолжала мама. – Я же вижу, что ты на меня смотришь, а всё равно страшно! Не смей меня так пугать, идиот!
Иногда мама употребляла такие слова: «Идиот, бестолочь, оболтус». Но Егор знал, что это не по-настоящему. Когда мама очень злилась, лицо её менялось, превращалось в напряженную маску ярости, как у индейского идола. А её любовь к нему в это время надёжно была укрыта внутри. Тоже заперта. Чтобы с ней ничего не случилось, пока мама на него злится. Нужно было подождать, пока эта любовь, спрятавшаяся от бури, не поймёт, что погода наладилась, можно выходить. И это было видно по маминому лицу. Оно становилось растерянным, как будто мама не понимает, кто это сейчас так плохо ругался. Видно было, что она хочет извиниться. Егор знал, что всё хорошо. На маму можно было положиться.
Они жили в раздолбанной коммунальной квартире, из мебели у них был старый продавленный диван, гремящая железным скелетом раскладушка, старенький телевизор, тумбочка, да скрипучий шкаф. Правда, в кухне имелся собственный маленький холодильник. Соседние две комнаты занимала другая семья. Сначала одно помещение пустовало, было закрыто на ключ. В другом ютилась семейная пара Фёдор и Евгения, вместе с дочкой Машей младше Егора на 7 лет. А закрытая комната принадлежала по документам сорокалетнему брату женщины. Он её ни продавать, ни сдавать не хотел, и видимо, не зря. Потому что, когда Егору было лет 12, новый соседушка неожиданно вернулся в родные стены. Его все называли Лёха. Лёха был неженат и не очень востребован в дамском обществе. А если его послушать, получалось, что он и сам не хотел «связываться с бабами, которым не человек нужен, а только его кошелёк». Право на такую позицию ему давал неудачный брак с такой вот меркантильной стервой. Она его выкинула из квартиры, купленной её родителями. После чего и пришлось занимать пустующую комнатёнку в коммуналке.
Почти сразу у Лёхи подобранный им помоечный кот, такой же независимый и гордый, как его хозяин. Он не признавал условностей типа личных границ и лотков для отправки кошачьих нужд. Лёха во всём этом был с животным солидарен. Соседи старались кота в свои комнаты не впускать, а по квартире ходили как по минному полю, потому что легко было вляпаться в кучу или лужу. Через неделю после вселения кота Фёдор встретил Лёху в коридоре после работы и внушительно попросил его матом убирать дерьмо вовремя, иначе кот полетит с третьего этажа.
Лёха, как личность свободная, никакого насилия над собой не признавал, а над другими – вполне. Поэтому решил действовать просто и брутально. Соседка с сыном-школьником – мать-одиночка. Женщина неконфликтная вроде бы, здоровается всегда вежливо, на сына, правда, орёт временами. Лёха даже думал было за ней приударить, но потом рассудил, что она уже немолодая, да ещё и с прицепом. Такой уж точно денег подавай, нахлебника её содержать. Да и старше его она, по лицу видно. Он же ещё вполне молодуху привлечь может.
Как-то раз Лёха остановил Егора, который зашёл в кухню за стаканом молока.
– Ты это, вот чего. Уход за животными – это детская обязанность, тебе разве взрослые не говорили? Так что будь добр, в общем жилье порядок-то поддерживай. А то стыдно. Кота вон, гладишь, любишь, значит, животинок. А следить за ними гнушаешься? Папке твоему, поди стыдно за такого сынка было, раз он от тебя сбежал.
Лёха своим искусством убеждения очень гордился. Как и мужской статью.
– Вон там в прихожке куча воняет. Убрать бы надо!
Егор чужого наглого мужика испугался, взял тряпку и в коридор пошёл. А довольный своим мудрым решением проблемы Алексей взял бутылку пива и спокойно отправился в комнату. Он не учёл, что как раз в это время с работы должна была вернуться соседка. Да собственно, что ему сделает одинокая женщина, которой на любого свободного интересного мужчину молиться положено? Оказалось, могла она очень даже многое.
Через пять минут после своего ораторского бенефиса Лёха услышал стук в комнату. Видимо, мальчишка прибрался и докладывать пришёл, не иначе. Алексей вальяжно открыл дверь, и увидел за ней соседку Аннушку. В руке она держала тряпку, ту самую.
– Здрасьте, – приветливо улыбнулся Лёха. – А я тут вашего мальца к труду приучаю.
– К труду, значит? – уточнила женщина, в ответ не улыбнувшись. – А тебя самого-то почему не приучили?
Алексей такого хамского обращения не ожидал, поэтому только озадаченно хлопал редкими рыжеватыми ресницами.
– Слушай внимательно, – жестко продолжила Анна. – Своего сына воспитываю я сама. А ты говно за своим наглым котом тоже убираешь сам. А если я ещё хоть раз увижу в квартире лужу или кучу, то ткну тебя туда носом, понятно? – Лёха растерянно кивнул.
– Подойдёшь к моему ребенку, мало тоже не покажется. Я уж найду как на тебя надавить. Если хочется, можешь проверить. А теперь – дуй работать. И ещё – кота своего кастрируй, пока он метить всё не начал. Иначе сам фальцетом запоёшь.
Анна сунула Лёхе тряпку, и пошла к себе.
– Вот больная, – обиженно протянул Алексей. И порадовался, что ума хватило к такой не подкатывать. Если бы чего не сложилось, она бы жизни ему потом не дала.
С того дня он в открытую конфронтацию с соседкой не вступал, но старался подгадить исподтишка. Правда, удобный случай редко когда подворачивался, потому как все «мыльно-рыльные» принадлежности дура-баба хранила в своей комнате, а мини-холодильник в кухне у неё тоже был свой, и сразу после инцидента Анна на него замок навесила. Вот уж точно на всю голову калеченная. Оставались мелкие пакости, вроде того, чтобы в карман пальто гнилое яблоко подсунуть.
А однажды шанс отомстить по-крупному всё-таки выпал. Лёшенька шёл домой с работы и встретил участкового прямо у подъезда. Сообразительный мужчина сразу понял, как выгодно можно воспользоваться ситуацией.
– Здрасьте, здрасьте! – обрадованно кинулся Лёха к служителю порядка. – Обход делаете, дело правильное!
И пожал ему руку, как мужик мужику. Он гордился, что на ступени, куда вознесла эволюция мужской пол, есть такой ритуальный жест, недоступный бабам. Символ братства. Мол, не знаю, где была твоя рука, но доверяю тебе и приветствую.
– Райончик у нас спокойный, но расслабляться-то нельзя! Вот, к примеру, соседи мои. Одиночка с ребенком. Запущенный же пацан, безотцовщина. Того и гляди, пойдёт по наклонной. Я пробовал было по-соседски помочь парню, так не прислушалась.
– Сознательный вы гражданин, вижу, – кивнул участковый, раскуривая папироску.
– Я -да. И законопослушный. А вот соседка моя, гражданка Остроухова, нет. Скрывает доходы от государства. Оказывает услуги населению в свой карман.
– Услуги в свой карман? Это какие же? – заинтересовался милицейский.
– Обучающие. Репетиторствует она, знаете ли. Незаконно обогащается.
– Вот как? – милиционер прищурился. – А заявление на неё написать не хотите ли? С указанием своих имени-фамилии? А то ведь как нам её прижать?
Алексей слегка стушевался:
– А без этого нельзя? Она же узнает, а это небезопасно может быть. Нанесет мне физические увечья, или ещё какие преступные действия совершит. Асоциальный же элемент.
– Асоциальный? А ты, значит, социальный, да?
Участковый резко отшвырнул недокуренный бычок.
Лёха не сразу понял, что концепция поменялась.
– Слушай, ты, ано…ним, – милиционер начал медленно наступать на Лёху. – Остроухову Анну Викторовну ты оставляешь в покое. Не твоё дело, с кем она русским языком занимается. И от пацана её отстань.
– Да у вас… у вас преступный сговор! – осенило Алексея. – Её милиция крышует. Наверное, выручку делите.
Он бочком-бочком ушёл от оборотня в погонах, добежал до своего подъезда, рванул на себя дверь. И тут на него выпал мальчишка, Колька. Один из тех, что к соседке ходят к экзаменам по русскому готовиться.
– Извините, – вежливо сказал мальчик. Потом радостно помахал участковому:
– Привет, пап! Давно ждёшь?
– Да не, пришёл только. В машину иди.
Лёха вздохнул и прошмыгнул в подъезд. Не тому служителю закона он свою гражданскую позицию излагать взялся, не тому. Здесь явно рука руку моет.
С того дня появилось у Лёхи желание добиться справедливости. Привлечь соседку за коррупцию и за оказание незаконной предпринимательской деятельности. А что, он узнавал, есть такая статья закона, что услуги населению надо оказывать только легально. Были 90-е, и на такие условности мало кто смотрел, времена стояли тяжелые, народ зарабатывал, как умел.
Лёха в своей деятельности зашёл далеко – написал анонимное письмо в РОВД, указав, что не может указать своё имя, поскольку боится преследования участкового, подкупленного Остроуховой. Удивительно, но на сигнал отреагировали, заявке дали ход.
Однажды на пороге коммуналки появились трое «сотрудников», поговорить с соседями и с самой Анной Викторовной.
Лёха вышел из своей комнаты, стараясь сохранять невозмутимый вид и полную незаинтересованность. С достоинством сказал, что да, бывают 2-3 раза в неделю дети школьного возраста, явно не просто так они сюда ходят. А вот Женька с Федькой его не поддержали.
– Я работаю много, – поведал Фёдор. – Чужих тут не вижу особо. Да, пару раз сталкивался с ребятишками. Вежливые, не орут, не мусорят. Так тут и Егорке всего-то лет 11, откуда я знаю, может они к нему в гости забегают.
– Вот-вот, – согласилась Евгения. – Мальчишке общение нужно. А если Аня и помогает кому к экзаменам готовиться, так просто от душевности. Им сейчас столько задают, когда всё успевать? А так они и общаются с ровесником, и его мама им может иногда подскажет, как слова правильно писать.
Дело окончательно заглохло, когда родитель одного из учеников Анны Викторовны, депутат района, попросил не трогать одинокую учительницу, как полезного члена общества. Но при личной встрече порекомендовал ей быть осторожнее.
Анна с соседом держалась на удивление спокойно. Хотя ей было совершенно очевидно, что донёс на неё именно он. Просто как-то раз на кухне она мимоходом бросила:
– Алексей Владимирович, а вы уже налоги заплатили за предпринимательскую деятельность?
Лёха чуть тарелку в мойку не уронил.
– Какие налоги? Какая деятельность?
– Как? А разве вы не зарегистрированы? Вы ведь такой законопослушный, – стерва явно издевалась. – Ремонт техники на дому делаете же? Делаете, точно знаю. Кому телевизор починили, кому пылесос. И вовсе не от вашей конторы при этом действуете. Так что, будем продолжать игрульки, или хватит?
– Хватит, – буркнул Алексей, и ушёл к себе в комнату.
За котом он убирать начал сам, к Егору больше не лез. Но кастрировать животину так и не стал. А котяра в положенное природой время начал оставлять повсюду вонючие метки.
– Лёха, свози ты его к ветеринару! – требовала Женя.
– Ты мужа своего к ветеринару свози! – хамил Лёха. – Мужику бы ты яйца отрезала? Это наше природное достояние.
Через три дня кот бесследно исчез из квартиры.
Тут уж Алексей вскипел. Колотил в дверь Анны и Егора, бешено ругался матом. Она не побоялась, открыла.
– Сука! Стерва! – орал подвыпивший ремонтник. – Ты куда моего кота дела? Знаю, что это ты!
– Не трогала я твоего блохастого питомца, – брезгливо ответила ему соседка. Может, внутри она и боялась, но знала – показывать страх нельзя, шакал набросится и загрызёт.
Лёха был пьян, с пострадавшим мужским самолюбием и запасом накопленной ненависти ко всем феминам сразу. Поэтому он кинулся на Анну с кулаками. Ударил кулаком в лицо, толкнув женщину внутрь комнаты, где Егор делал уроки. Хорошо, учеников не было.
Егор подскочил, на дядьку замахнулся было, но мать его остановила.
– Не надо! Беги, милицию вызывай.
А сама Лёху за руку схватила, чтобы он за Егором не кинулся. Страшно было ему маму оставлять, но ослушаться не посмел. Выбежал в подъезд, кричит:
–Помогите! Маму бьют!
И на улицу. Телефона домашнего у них не было, так что к таксофону бежать пришлось. Нёсся и думал: «Как же там мама? Зачем я её оставил? А если он её убьёт». По лицу слёзы ручьём. Звонил он тоже, плача в трубку. Поэтому, наверное, ему и поверили, вызов приняли. Велели домой не возвращаться, опасно. А как не возвращаться, если мама там одна. Сердце колотилось, боялся он за маму очень. Взялся за дверную ручку, и чуть не задохнулся. Дверь закрыта была. От отчаяния начал колотить, с криками:
– Открывай, урод! Открывай!
Дверь ему мама открыла. К лицу она прижимала мокрое полотенце.
– Ты живая! – выдохнул Егор.
– Живая, живая, я не только это переживу, – успокоила его мама. – А герой наш в комнате своей закрылся.
Приехал тот самый участковый, Колин отец, а с ним ещё двое милиционеров. Тогда уже робко высунулись жильцы соседних квартир, поняли, что пришли их беречь. Факт нападения был налицо – следы побоев наблюдались не только у мамы Егора, но и на двери в их комнату. Там, где Лёха её пинал, наблюдались небольшие повреждения и висели комья грязи, так как нападавший был в ботинках прямо с улицы. Кроме того, раскиданы вещи в коридоре и на кухне. Алексей дверь открывать отказался, проорав пьяным голосом, что будет говорить только в присутствии своего адвоката.
Мама тогда сняла побои и написала на соседа заявление. Протрезвев, он пришёл просить его забрать, видите ли, бес попутал. Тем более, что Фёдор признался – кота он выкинул. Мол, кастрировать самца ему показалось излишне жестоким, а вот вернуть в естественную среду – более гуманным.
– Мужская логика, – фыркнула мама. Заявление она забирать отказалась, сказав, что ударивший один раз, сделает это снова. Особенно, если ему всё с рук сойдёт. Соседка Женя плакала, тоже просила было за непутёвого родственника, но быстро поняла, что это бесполезно.
Алексея просто-напросто привлекли к административной ответственности, поскольку он ранее не привлекался, судим не был, а тяжкие телесные повреждения нанести не успел. И то правда, подумаешь, фингал соседке поставил, так что она неделю на работе пропустила, а потом ещё две – толстым слоем косметики синяк замазывала. Но это потерей работоспособности у нас не считается. Зато штраф ему назначили, в пользу потерпевшей. Осталось только его выплатить заставить. Егор и до сих пор не знает, расплатился ли сосед.
После такого жить в прежней квартире не представлялось возможным. Мама решила свою комнату выставить на продажу. Только вот, кто её купит, в коммунальной-то квартире. Так и промаялись продаваемые метры ещё чуть больше года, пока Фёдор с Женей не поднапряглись и не выкупили их сами. Времена это были непростые. Соседи почти не разговаривали, некогда лёгкие и приятные отношения стали напряженными. Лёха, хоть и отморозок, но всё же свой, родственник, а за своих положено обижаться на «чужих». Да и в стране происходило очередное не пойми что. Зато у Анны Викторовны, как ни странно, наметилась личная белая полоса. И несказанно вовремя!
Какое-то время у неё в активах «висело» наследство от бездетного дяди, в виде домика под Рязанью, и вот, она неожиданно успешно его продала, а как раз после этого и дозрели соседи. Плюс, были у неё кое какие накопления, не зря же она репетиторствовала и за написание студенческих работ бралась, было дело. Вертелась, как могла, во всём себе отказывала, покупала только самое необходимое, копила по рублю, по копеечке, много лет. Один умный человек ей посоветовал часть сбережений в доллары перевести. Сложив все полученные средства, она смогла купить «трёшку» в не самом престижном районе города, с отсыревшими стенами и грибком в ванной, зато свою, отдельную. Может, и занять ей ещё у кого-нибудь пришлось, Егор не в курсе был, но зная маму – вполне могло быть и такое.
Первое время они ездили общественным транспортом в прежнюю школу. А потом ей предложили работу рядом с домом. И не просто учителем, а целым завучем. Мама согласилась, и Егора туда же решила забрать.
Совсем скоро в стране разразился страшнейший кризис. Егор смутно помнит давку в продуктовом, где люди скупали всё подряд, очереди у сберкассы, чтобы снять хоть какие-то деньги. А в целом впечатлений о всеобщем коллапсе у него осталось немного. Другие проблемы волновали. Он тогда впервые влюбился, и поэтому очень переживал перевод в новую школу. Медный таз, которым накрылась экономика страны, мало его волновал. Как выживала в те смутные времена мама? Он теперь и сам не очень хорошо понимал это.
Услышав в конце весны о том, что мама забирает его документы вместе со своими, он впал в депрессию. Ведь там остаётся Катя! В другом районе, другой школе. Другой жизни! Он пробовал сначала просить, потом бунтовать.
– Мам, я же уже взрослый! Я могу ездить сам, на автобусе, на метро, как мы до этого с тобой вместе ездили.
– Сможешь, – кивала мама. – Но посчитай, сколько времени у тебя это будет занимать. Ты ведь понимаешь, да? Тебе из-за всех этих наших разъездов кружки бросить пришлось, не успевал ты с ними ещё и уроки делать. А сейчас можешь вернуться к полезным занятиям.
Строго говоря, мама была права полностью. Весь прошедший год он только и успевал, что учиться, да уроки делать, и больше ничего.
– В таком ритме, я считаю, ты ещё во взрослом возрасте успеешь пожить. Так что, думай сам.
Да, мама была авторитарная, могла на него заорать, швырнуть в него тапок, огреть полотенцем в сердцах. Но всё остальное время говорила с ним, как с равным, разумным человеком. Призывала оценить ситуацию и принять взвешенное решение.
Это сейчас бы они с Катей не потерялись и после расставания, в те же времена нынешних средств коммуникации в ходу ещё не было. Правда, как раз в то лето мама занималась установкой домашнего телефона. Как завучу, ей необходимо было находиться на связи, чтобы учителя могли звонить. Так что, условная ниточка между Егором и его дамой сердца всё-таки протянуться могла. Но далеко по ней не пройдёшь, это тебе не канат совместной учёбы.
Егор даже думал сбежать из дома. Но куда? Отец жил в другом городе, да и вообще, по сути, был для него незнакомым чужим человеком. Но если бы даже между ними были сформированы настоящие мужские отношения отец-сын, всё равно это проблему бы не решило, а только усугубило, ибо Катя оказалась бы ещё дальше, чем сейчас. Тогда подросток в начале переходного возраста с его гормональными бурями, не нашёл ничего лучше, чем объявить жестокой матери голодовку.
Можно представить, сколько эпитетов он от неё услышал. Анна Викторовна от сына, действительно, ждала взросления, и поэтому глупые с её точки зрения, поступки, выводили её из себя. Выпустив пар, голодовку она бодрым голосом одобрила:
– Это очень удобно, сейчас как раз в стране кризис, с продуктами напряженка. Главное, не пропустить момент, когда тебя нужно будет в больницу доставить. Сначала на принудительное кормление с помощью медикаментов, а потом уже к психиатру. Жалко, навещать тебя не смогу, в тюрьме сидеть буду.
– Почему? – буркнул страдалец.
– А куда, по-твоему, доставляют матерей, которые детей запускают до того, что те в голодные обмороки падают? На Мальдивский архипелаг?
Егор голодал целых два дня. На третий он сдался. Услышал, что мама вечерами плачет. Явно же из-за него. Да и толку с той голодовки было, когда соцсети ещё не изобрели, спрашивается? А жрать хочется очень уж мучительно при этом, голова ощутимо кружится, того гляди, в обморок грохнешься.
А ещё через пару дней выяснилось, что мама оставляет его в старой школе. Просто не хотела говорить, чтобы он не подумал, что она так положительно подкрепляет его идиотскую акцию.
– Решила тебе дать возможность наделать собственных ошибок, – объяснила мама. – Но всё равно, поступаешь ты, как полный придурок.
Он и сам это понял к концу второй четверти. Оказалось, что ездить в школу и обратно без мамы не так приятно, как с ней. Да и учителя его уже не так любили, как раньше, ведь он больше не был «сыном нашей русички». И с Катей всё было как-то не так. Вне школы с ней встретиться не получалось, у неё-то и музыкальная школа, и танцевальный кружок. И вообще, Смирнов вон записался на курсы обучения игре на гитаре, скоро свою рок-группу организует, не иначе! А Егор даже плавание бросил и кружок с модным названием «основы электроники и робототехники», куда ходил до переезда.
Уроки делать было сложно – дорога выматывала, да и времени на них оставалось мало. А мама помогать отказывалась. Сказала:
– Сын, ты свой выбор сделал, и это – не я. Выпутывайся сам теперь.
А потом Егор увидел, что Катю после школы провожает Смирнов. И почувствовал, что теперь он «запертый человек». Мышцы лица у него окаменели, звуки не издавались, даже «пока» сказать не получилось. И эмоции тоже теперь были где-то внутри глубоко. Жертва оказалась совершенно напрасной.
Вечером он спросил у мамы, как можно перевестись в её школу. Та взглянула совсем недобро. В последнее время она так часто на него глядела, видимо, за предательство презирала.
– Наигрался в Ромео? – спросила она. – Капулетти своего Тибальта на тебя спустили?
Егор только вздохнул. Когда вот так издеваются, отвечать вовсе и не хочется, хотя «Ромео и Джульетту» он читал.
– Нет уж, дорогой. Неси последствия своих решений гордо и радостно. В середине учебного года прыгать из школы в школу ты у меня не будешь. Доучивайся класс, тогда поговорим.
Успеваемость у него снизилась, и за это мама его ругала и наказывала. Ну, как наказывала… телевизор на выходных смотреть не давала. И, конечно, пилила время от времени. Так, что ему из дома сбежать хотелось. Учиться было тяжело, смотреть на Катю и Смирнова тоже. Так и проходил «запертым человеком» до конца года. Урок он усвоил. В следующий класс пошёл уже в новую школу. Когда документы уже забрали из старой, с бывшими одноклассниками попрощался, позвонила ему Катя. И плакала в трубку, говорила, что так жаль, не хочется расставаться, и всё такое. Вот как понять этих девчонок? Может, со Смирновым поругалась?
– Что, опять захочешь в прежний свой класс вернуться? – спросила мама, догадавшись, кто ему звонил. – Учти, тогда придётся до выпускного там доучиваться. Больше я тебя оттуда вытаскивать не стану.
Это она врала, конечно. Она и в этот-то раз еле утерпела, чтобы не начать хлопотать сразу после его просьбы о помощи. Один Бог знает, чего ей это стоило, и как она боялась, что он передумает и решит остаться в той школе. И уж, конечно, помогла бы ему снова. И Егор это прекрасно знал. Был у неё этот недостаток – в сердцах наорать, обещая все возможные кары, а потом забыть эти наказания применить. Вроде бы, педагог, а позиция крайне непедагогичная. Причём, когда она свирепствовала и угрожала, сама твёрдо верила, что всё это исполнит. Вот такая уж она. Была.
Сейчас Егор иногда чувствовал себя «запертым человеком». Он ходил на работу, общался с людьми. Участвовал в корпоративных мероприятиях. Всяких тимбилдингах, спартакиадах, выездных пикниках. Очень их новое руководство подобные штуки любило. Девушки находили его привлекательным и старательно заигрывали. Он был завидным женихом: одинокий, практически сирота, руководитель отдела, при собственном жилье. Ещё и симпатичный. С ним флиртовали в открытую. Егор иногда думал о том, что хватит уже сидеть затворником, выбирался вместе с закадычными друзьями в загородные спортклубы, зимой они устраивали лыжные забеги, летом стреляли по тарелочкам. Мамы не было уже несколько лет, конечно, сейчас он не был таким, как в первый год после её смерти, обвыкся, но груз потери никуда не делся. Иногда он приходил с работы, падал на диван, включал телевизор и бездумно его смотрел. Кажется, даже не видел. А вся жизнь его в это время проходила внутри, и это была прошлая жизнь. То он вместе с мамой защищался от пьяного дурня-соседа. То снова устраивал голодовку. Ведь она тогда на него обиделась. Почувствовала, что он её предал, променял на девчонку. После всего, что ему дали, после всех принесённых жертв. Где сейчас эта Катя? Как-то нашла она его в соцсетях, лайнула, задружилась. У неё семья, двое детей, муж – не Смирнов. Сейчас та первая любовь кажется картинкой на песке. Своих яростных эмоций, пылких чувств он почти не помнит. Что в остатке? Ощущение падения с высоты, когда он понял, что ей не нужен. Воспоминания о слезах мамы из-за него. Её лицо, когда он кричал, что важнее этих первых чувств нет ничего, а она уже просто старая и не понимает.
Он представлял, какую бездну одиночества мама ощутила, когда поняла, что сын её бросает, пусть не физически – морально. Уходит в свою подростковую жизнь, в которой она уже не важна. Кто такая мать для своего залюбленного ребёнка? Привычная, незыблемая стена. Без неё вроде как не обойтись, но она – не для дальнейшего полёта. Вдохновляться растущий мальчик будет другими особами женского пола. Вот бы сейчас прожить всё заново. Это теперь он видит, как же ей нужна была тогда поддержка. Одна, в кризис, на новом месте, на новой работе и в новом качестве. Ей так необходимо тогда было родное плечо. Даже если это сыновье плечико. Он считал, что мама его не поняла и оставила один на один с бедой. На самом деле – это он её предал, очень эгоистично. И ради чего?
Егор вспоминал, как они ездили вместе по городам Золотого Кольца. Как ходили в походы с её друзьями-учителями. Как мама купила видеомагнитофон, и они вместе смотрели фильмы на кассетах из проката. Это было уже после той истории с первой любовью, когда они смогли снова друг другу доверять, и все эти переживания, его бунт и её преувеличенная жёсткость забылись.
Он хотел бы многое переиграть. Набить морду Лёхе. Не устраивать эту глупую голодовку из-за такой же глупой и мимолётной любви. Быть рядом с мамой в её первый рабочий день в другой школе. И помочь сохранить мир в семье, когда он женился на Ире.
«Зачем она вообще пошла через дорогу, да ещё не глядя? Хотела помириться с невесткой? Или, наоборот, решила высказать всё наболевшее? А может, было что-то ещё? Мама, теперь ты никогда об этом не скажешь, а мне нужно как-то жить без тебя. Со всеми упущенными возможностями, со всеми моими ошибками». Как она любила повторять в трудных ситуациях: «Я и это переживу». Нет, мама, ты не вечна. Не всё ты смогла пережить.
Вот о чём думал внутренний, запертый Егор. В то время, как его оболочка работала, общалась с «дружбанами», улыбалась в ответ на девичий флирт. Пару раз он принимал подачу, даже приглашал девушек на ужин. С одной завязалось что-то похожее на недолгий роман. Но он быстро кончился, так как девчонка увидела в Егоре полную незаинтересованность и вежливое безразличие. Обозвала «козлом» и бросила поскорее сама, чтобы успеть первой. Обе они были из их бизнес-центра, но работали в других организациях. В своей компании на такое сближение Егор не пошёл бы принципиально.
По кому он скучал больше, по Ирине или покойной маме? Сложный вопрос. С мамой его связывала целая жизнь, с кучей историй, не всегда приятных. У неё был противоречивый характер, но при этом безграничная любовь к сыну, полная преданность и готовность вытащить хоть из пожара. Иногда, не только в том случае с переездом, она не кидалась ему на помощь только усилием воли, чтобы позволить выплыть самому, сделать выводы. Чего ей это стоило? Кто знает. Может, она пальцы себе кусала или крестиком вышивала, чтобы не начинать спасательную операцию. А может, с другой стороны, он её сейчас идеализирует, и ей правда хотелось его проучить? Кто знает, кроме неё.
Говорят, мужчина в каждой женщине ищет маму, и женится на самой похожей. В отношении Егора этот постулат не сработал уж точно. Ира ему маму не напоминала совершенно. Они и внешне разные. Мама – резкая, порывистая, категоричная. Ира – милая, женственная, игривая. Сходство, пожалуй лишь в том, что обе они умные и начитанные, с ними всегда интересно поговорить. Правда, не вместе, а по отдельности.
Мама как-то призналась, что к его появлению оказалась не готова. Она была повёрнута на чтении, мечтала когда-нибудь написать роман, баловалась стихами. Он до сих пор иногда их находил, написанные от руки или распечатанные на принтере. Не умела готовить и следить за порядком. Всему этому начала учиться, когда появился он, Егор. Иногда они вместе запускали квартиру до бардака, а потом устраивали генеральную уборку. Ирина – полная противоположность. Женой и матерью она готовилась быть чуть ли не с первой младшей группы детского сада. Наверняка и стала чьей-то идеальной спутницей жизни. Да, иногда мама упрекала Иру, что вещи не на месте, но, положа руку на сердце, замечания её были по большей части придирками. Дольше нескольких минут брошенная мелочь без присмотра бы не осталась, но мама успевала и этим кратким промежутком невнимательности воспользоваться, чтобы упрекнуть. Так-то он должен был поговорить, найти слова, достучаться… Самоустранился, дурак.
Вот бы сейчас извиниться перед Иришкой. Прикоснуться к ней, зарыться лицом в её волосы.
Егор услышал мяуканье. Оно вывело его из забытья. Поднял голову с подушки – кино уже закончилось, на улице темно. Фифа просит есть, явно. Он же не насыпал ей корма, когда пришёл домой. Да и сам забыл поужинать. Нехотя поднялся, пошлёпал на кухню. Кошка по пути очерчивала его ноги знаком бесконечности, мурлыкала.
