Живиль Богун
Дети Зари. Книга первая. Смех единорога
Интермедия 1. Джейн
(фрагмент из романа «В поисках Прекрасной Дамы»)
Она уходила…
И не уходила…
Она парила между небом и землей.
Медсестры, уверенные, что умирающая не может их слышать, жалостливо переговаривались.
– Бедняжка! Кому захочется умирать в такие годы – ведь ей еще и тридцати нет. Ни одного целого органа, считай, не осталось, а все за жизнь цепляется, – удивлялся молодой, высокий и бодрый голос.
– Это потому, что дети у нее маленькие – не может оставить! – пояснил второй женский голос, грудной, сочувственный.
– Так детей вроде бы родственники разобрали сразу после похорон мужа! – возразил первый, высокий.
– Старших девочек разобрали. А младшая совсем одна осталась…
– Как одна?
– То ли никаких родственников у нее нет, то ли есть, но никто не готов взять ответственность. Это же ребенок, не хомячок какой-нибудь – не отдашь соседям, когда наиграешься… Так что скоро ее заберут из больницы в приют, а там, глядишь, удочерят добрые люди. Девчушка и знать не будет, что приемная: она же еще совсем кроха!
– А сколько ей?
– Годик всего… Представляешь, мать все еще грудью ее кормила! Мне сестра из детского отделения жаловалась, что малышка первые несколько дней не ела ничего, только плакала, заснуть никак не могла. Вот мать и мучается, никак уйти не может!
– А девочка-то целехонькая осталась, ну не чудо ли! – подивился высокий голос. – Отец на месте погиб, мать – тоже никаких шансов, а на малышке – ни царапинки!
– Она спала на заднем сиденье, – пояснил сочувственный. – Поздно уже было, родители поехали за старшими дочками – они вроде как были в гостях… Ангел-хранитель уберег детей, это точно!
– Так что же он малышку никак не пристроит, этот ангел-хранитель!
…Действительно, кто же еще поможет, если не ангел?!
Вот она и ждала, паря между небом и землей…
– Ты слышишь меня, Джейн? – вдруг позвал совсем другой голос, мужской, очень низкий, но мягкий, приятный – и вызывающий доверие. – Вижу, что слышишь… Я приехал забрать Анну. Я нашел для нее новых родителей. Можешь быть спокойна: это очень хорошие люди. У них нет своих детей, и они будут счастливы вырастить Анну. Оба работают в школе и смогут дать малышке хорошее образование. А главное…
Внезапно мужской голос стих, и она испугалась – почему он замолчал, неужели ушел? Затем послышались другие голоса, приглушенно спорящие. Но низкий властно сказал: «Мне нужна всего минута, доктор!» и в наступившей тишине неспешно продолжил:
– Джейн, ты должна знать главное: женщина, которая станет матерью для твоей младшей дочери, ни тебе, ни ей не чужая – она твоя троюродная сестра. Она почувствует родную кровь и будет любить Анну, как свое собственное дитя… И все в жизни твоей малышки будет прекрасно. А я всегда буду ей помогать – это я тебе обещаю! – голос немного помолчал, затем едва слышно добавил: – Уходи с миром, моя девочка.
И она ушла…
Глава 4. Двое и душа города
Эмма то и дело поглядывала на часики в изящном серебряном браслете – подарок родителей на совершеннолетие. Ей казалось предельно важным быть в фойе библиотеки ровно в 17.00, чтобы учтивый господин не посчитал ее безалаберной. Она легко прощала другим неспособность к пунктуальности, но сама никогда не опаздывала – не дай бог заставит кого-то себя ждать.
Лия, наоборот, опаздывала всегда и всюду, дабы эффектно явиться, когда все уже в сборе. И наставляла свою слишком правильную сестру, что приходить вовремя на свидания – моветон, поскольку мужчина должен потомиться в ожидании.
– Потомиться? – смеялась Эмма. – Аки каша в русской печи?
– Именно! Только если мужчина доведен до нужной кондиции, свидание можно считать романтическим. Во всех остальных случаях это деловые переговоры.
И почему Эмма вдруг вспомнила тот старый разговор с сестрой? Потому что условилась встретиться с человеком после работы в фойе? Но ведь это никакое не свидание! Они ведь даже не знакомы! Растерявшись, она убежала так быстро, что не дала ему возможности представиться. Поэтому теперь про себя называла незнакомца «великолепным господином» – такое сильное впечатление он на нее произвел.
Так вот, великолепный господин был так любезен, что вызвался сдать в химчистку ее плащ – видимо, и вправду считал себя виновником досадного происшествия. Хотя она своими глазами видела: это все глупый пес! Большинство водителей преспокойно поехали бы дальше своей дорогой. А этот – такой благородный! Или в данном случае правильнее было бы сказать «хорошо воспитанный»? Наверное, второе. Однако слово «благородный» ему особенно подходило – так казалось Эмме…
Она очнулась, только когда библиотекарши позвали ее пить чай. Как, уже обеденный перерыв? Сколько же времени она просидела над одной страницей? И вообще, дался ей этот незнакомец! Заберет у него свой плащ, вежливо поблагодарит и уйдет – и больше никогда его не увидит…
– Что-то вы сегодня молчаливая! – заметила Регина, полная блондинка средних лет, наливая Эмме чашку зеленого чая.
– И бледная! – подхватила Альма, поджарая седовласая дама. – Уж не больны ли вы, деточка? Погода у нас переменчивая, климат влажный… – она накинула московской гостье на плечи шаль, которую буквально вчера, на глазах у Эммы, закончила вязать.
– Благодарю! – Эмма улыбнулась обеим. – Со мной все в порядке, правда…
– Вот, добавьте в чай – липовый, с нашей пасеки! – Регина водрузила на стол трехлитровую банку меда. – А еще вам необходимо больше гулять! – Пройдитесь по Старому городу, посмотрите, какие красивые у нас храмы. Это памятники архитектуры мирового значения!
– Да, я читала…
– Читала! – Регина укоризненно покачала головой. – Вы должны увидеть это своими глазами, иначе не поймете ничего, даже если изучите весь наш архив!
– Я обязательно посмотрю город, – пообещала Эмма, поспешно глотая чай. – Сразу после работы.
– Только оденьтесь потеплее, деточка, при таком ветре простудиться недолго, – предупредила заботливая Альма.
«Я бы с радостью погуляла и охотно оделась бы потеплее, – мысленно парировала Эмма, возвращаясь за письменный стол. – Но пока это немного… проблематично!»
Поскольку проблема не могла быть решена сиюминутно, она заставила себя сосредоточиться на работе. Осталось просмотреть еще пять из девяти томов «Истории» Теодора Нарбута, изданной в первой половине ХIХ века. В трудах польского историка она неожиданно нашла то, что искала. Это было ее личное историческое открытие! За которое, впрочем, следовало благодарить скорее Нарбута-поэта, чем Нарбута-историка.
Юстас, кстати, тоже был молчаливее обычного. Появился уже после полудня, сухо поздоровался со всеми и нырнул за свой стол, отгородившись от зала кипами подшивок довоенных газет. Но в конце концов не выдержал: проходя мимо Эммы с очередной подшивкой, заглянул ей через плечо.
– Ага, вы тоже поддались чарам старого доброго Теодора? В прошлом у него было немало последователей. Если интересно, я подберу вам несколько оригинальных монографий.
– Спасибо, Юстас, может быть, завтра, – ответила она. – Сегодня уже не успею…
Противоречивые сведения о мифологии балтийских славян увлекли Эмму на оставшиеся послеобеденные часы, но ровно в 17.00 она вышла в фойе библиотеки. Великолепный господин был уже там: сидел на угловом диванчике, сложив руки на груди и погрузившись в раздумья. Она это сразу отметила – что он просто сидит и думает, а не смотрит в экран смартфона: такое теперь редко увидишь…
Незнакомец встал, едва Эмма сделала шаг в его сторону.
– Добрый вечер! – сказал он своим необычным голосом – очень низким, одновременно спокойным и властным.
Однако плаща у него не было.
– Добрый вечер. А где… – Эмма вопросительно изогнула брови.
– Сказали, деликатная чистка, приходить к закрытию, – пояснил великолепный господин. – В связи с чем у меня предложение…
– Да? – растерянно отозвалась она: придуманная ею схема действия рушилась на ходу.
– Для начала позвольте представиться: Ирвин! – он слегка поклонился.
– Эмма, – она едва удержалась, чтобы не присесть в реверансе.
Предложив Эмме руку, Ирвин повел ее к выходу через просторное фойе. Она шла, не помня себя от волнения, а великолепный господин продолжал говорить, обращаясь к ней вежливо, но с каким-то особым теплом, будто они были давними приятелями:
– Вы весь день провели на работе, Эмма, наверняка устали и проголодались. Предлагаю зайти в кафе и там обсудить наши дальнейшие действия.
И Эмма согласилась. Но почему? Она ведь никогда и никуда не ходила с малознакомыми и тем более незнакомыми мужчинами! Неужели настолько дорожила нелепым плащом? Или просто не смогла противостоять уверенному тону, которым было сделано предложение?
Дождь продолжал накрапывать, а неугомонный ветер по-прежнему хозяйничал на улицах города. Однако Ирвин подогнал «форд» к самому выходу, Эмме даже зонтик не понадобился. Она села рядом с водителем. В салоне было тепло, приятно пахло натуральной кожей и чем-то вроде вишни.
– Куда едем? – спросил Ирвин. – У вас есть предпочтения?
– Если честно, я тут ничего не знаю. Не было времени осмотреться.
– Я тоже не знаю – только вчера приехал. Значит, будем выбирать наугад.
И Эмма снова согласилась. И даже начала потихоньку расслабляться. Этот человек как-то странно действовал на нее: дразняще и вместе с тем успокаивающе. Властный голос, конечно же, настораживал, но учтивые манеры – естественно учтивые, без лицемерия и лести – тут же сглаживали напряжение.
Он умел выбирать. Не прошло и десяти минут, как они уже сидели в ресторанчике национальной кухни. Эмма заказала салат и картофельные оладьи, Ирвин, недолго думая, то же.
Ели не спеша. Ирвин рассказывал забавные истории из своих странствий, так или иначе связанные с национальными блюдами разных стран. Эмма слушала и смеялась. Впервые в жизни ей было так комфортно с незнакомым человеком. Почти незнакомым. Ирвин представился антикваром и добавил, что много путешествует в поисках интересных предметов старины.
Когда подали ароматный чай с чабрецом, он вдруг сказал:
– Знаете, Эмма, ваш плащ… Мы его, конечно, заберем из химчистки, однако – не сочтите за дерзость! – он не слишком хорош в непогоду.
Эмма почувствовала, как лицо ее заливается краской: они что, сговорились все?! Однако спутник ждал ответа.
– Я не ожидала такого резкого похолодания, – нехотя призналась она, – и не успела приобрести ничего более подходящего.
– Тогда, быть может, прямо сейчас поедем и купим?
– Спасибо, но мне неловко. Вы и так потратили на меня полдня.
– Сегодня я полностью в вашем распоряжении – у меня нет никаких других дел. Честное слово!
Ну как было ему не поверить? И Эмма поверила. И опять согласилась на его предложение. Только к чаю почти не притронулась – что не ускользнуло от пытливого взгляда нового знакомого.
– Вас что-то беспокоит? – прямо спросил Ирвин, когда они вышли из ресторанчика и направились к машине.
– Нет-нет… То есть, да… Понимаете, я не люблю ходить по магазинам.
– Вот как?
– Просто редко нахожу там одежду на свой вкус.
Объяснять, почему она не в ладах с модой, Эмма не стала: распространяться на тему собственного стиля было как минимум нескромно. Но поощренная внимательным взглядом собеседника, добавила:
– А еще продавцы… Только зайдешь в магазин, сразу начинают предлагать, расхваливать: «Примерьте вот это, вам очень подойдет!». А я не хочу примерять, я знаю, что мне не подойдет… А сказать, чтобы оставили меня в покое, как-то неловко. В общем, это такая мука!
– Понятно, – сказал Ирвин, усаживая Эмму в машину.
– Что вам понятно?
Реплика прозвучала резковато, но великолепный господин словно и не заметил этого. Он сел за руль, пристегнулся, повернул ключ зажигания и только тогда пояснил:
– Понятно, что вы предпочитаете индивидуальный пошив. Уверен, в этом славном городе найдется то, что вам нужно.
И «форд» плавно двинулся в сторону центрального проспекта.
То, что по мнению Ирвина, было ей нужно, нашлось через несколько минут. Эмма оторопела, прочитав вывеску на здании, перед которым он припарковал машину. Даже Лия нечасто позволяла себе заглядывать в дома моды: чего без толку слюной капать? Но когда Ирвин открыл перед ней высоченную зеркальную дверь, она послушно вошла.
Из глубины салона, пропахшего дорогими духами, выплыла женщина в элегантной форме консультанта и предельно корректно поинтересовалась, чем может быть полезна.
– Пальто для дамы, будьте любезны, – сказал Ирвин, кивнув на оробевшую спутницу.
– Пройдемте сюда, пожалуйста! – женщина позвала за собой Эмму и, пока они шли в нужный отдел, успела уточнить, какой цвет и фасон она предпочитает. Ирвин остался в приемной угощаться предложенным кофе.
Эмма следовала за консультантом с гордо поднятой головой, устремив взгляд строго вперед: просто не смела смотреть по сторонам. Здесь не то что пальто, носовые платки стоили бешеных денег. Но потом вспомнила невозмутимого Ирвина и его ироничное, как ей показалось, «понятно», и внутри у нее вдруг что-то вскипело и прорвалось, сминая многолетие нагромождения комплексов.
«А почему я не могу себе позволить? Что мне мешает? Денег на карте должно хватить, я же почти не тратила…».
Через четверть часа они вернулись в приемную. Ирвин пил кофе и созерцал изысканную цветочную композицию на подставке.
– Прекрасно! – сказал он, едва глянув на Эмму, и снова кивнул консультанту: – Остальное, пожалуйста.
– Разумеется! – женщина увела безропотную клиентку в другую сторону.
Единственная заминка произошла, когда Ирвин достал из кармана пиджака банковскую карту.
– Что вы, я сама! – запротестовала было Эмма.
Но он с улыбкой прервал ее:
– Сегодня я делаю подарки. Представьте, что я ваша фея-крестная…
Вот уж действительно неотразимый аргумент! Фея-крестная – какая нелепость… Однако Эмма снова сдалась и приняла дорогущий подарок от практически чужого человека. В третий раз за полвечера она нарушила собственные принципы, согласившись на то, что искренне считала неприличным. Это должно было ее насторожить, напугать, остановить… Но не насторожило, не напугало, не остановило.
Они вышли на улицу. Было все так же сыро, но Эмма чувствовала себя великолепно. А как еще можно чувствовать себя в длинном, до пят, сизо-синем пальто из кашемира и вишневых ботильонах? Голову ее прикрывал шелковистый палантин на полтона светлее обуви. Одно слово, красота! Как ни банально было это сравнение, она ощущала себя Золушкой на балу. Только не с принцем, нет. С кем-то, кому вздумалось поиграть в фею-крестную.
Когда они, наконец, забрали не нужный более плащ из химчистки, уже темнело. Дождь стих, ветер угомонился. Влажные тротуары заманчиво мерцали, отражая огни витрин и уличных фонарей.
– Прогуляемся? – предложил Ирвин.
– С удовольствием!
Разве найдется в мире женщина, которой не хотелось бы выгулять обновку?
Вдоль элегантного проспекта высились нарядные здания, сплошь модерн и неоклассика. Но стоило только свернуть за угол, и Эмма с Ирвином оказались в самой старой части города.
Они гуляли и разговаривали. Вернее, теперь говорила она, а он внимательно слушал, лишь время от времени задавал очень правильные вопросы. Он будто чувствовал, что для нее важно.
Сначала Эмма откровенно призналась новому знакомому, что обожает ночные города. Особенно те, что сохранили свой многовековой облик.
– В темноте не видно настоящего, – как умела, пояснила она. – Вот идешь по такой средневековой улочке – и никаких реклам, автомобилей, витрин со всякими современными штуками. Фонари горят, конечно, но заметьте – высвечивают исключительно архитектурные прелести! Темнота стирает грани реальности, и ты как будто попадаешь в другой мир…
– В прошлое? – уточнил Ирвин.
– Не совсем. Скорее, в безвременье. Какое-то особое пространство, где обитает душа города.
– Душа города?
– Я это так называю. Как вам объяснить… Это вроде как сама суть города: образ, проекция в тонком мире…
– Божественная идея, парящая над грубым миром вещей? – Ирвин внезапно остановился и указал на фонарь, тень от которого падала им под ноги.
– Именно! – Эмма удивилась: она впервые встретила человека, который сходу понял ее туманный образ и даже сумел облечь его в подходящие слова. – Вы очень верно подметили!
– Допустим, это подметил не я, а Платон…
– И он был прав, я считаю!
– Кто, Платон? – в глазах Ирвина мелькнули веселые огоньки. – Это же чистой воды идеализм!
– И что в нем плохого, в идеализме? Если бы потом материалист Аристотель не увел западную цивилизацию топкими окольными тропами, возможно, человечество давно бы уже вышло на путь истинного познания…– воодушевленно начала Эмма, но заметила, что собеседник улыбается, и осеклась. – Вы не согласны?
– Абсолютно согласен! – поспешил заверить ее Ирвин. – Признаюсь, буквально вчера я так же размышлял о ложном пути цивилизации. А смеюсь лишь потому, что еще никогда не слышал критики материализма от такой красивой девушки. Простите великодушно! И пожалуйста, рассказывайте дальше.
– Вам правда интересно?
– Еще как! Вы начали говорить о душе города, – напомнил он. – Я тоже неравнодушен к древним городам. Продолжайте, пожалуйста!
Преодолев робость, Эмма посмотрела ему прямо в глаза, светло-карие, необычного медового оттенка. Ирвин не отвел взгляда. В свете уличного фонаря его глаза мерцали, словно капельки солнца в янтаре. Эмма с трудом удержалась на ногах: ощущение было тако, будто внутри у нее все плавится и растекается, приобретая новые очертания, как жидкий металл, заливаемый в форму…
К счастью, они двинулись дальше. Гулкий каменный проулок вскоре вывел их во внутренние дворики старинного университета, где было оживленно даже в столь поздний час. Покрутились среди шумной молодежи и снова нырнули в боковую улочку, тихую, сонную, без каких либо признаков современности, не считая электрических фонарей. Кое-как собравшись с мыслями, Эмма продолжила излагать свою сказочную теорию:
– Мне кажется, душа города зарождается задолго до самого города. Как будто мирозданию наперед известно, где и когда людям взбредет в голову поселиться. Они приходят и видят: ого, да это же лучшее место на земле!.. Я не слишком путанно излагаю?
– Нет-нет, мне все понятно, – заверил ее Ирвин. – Покинув гибнущую Трою, Эней, если верить древним поэтам, долго скитался по морю в поисках места, где ему судьбой было предназначено основать новое царство.
– И он его основал – опять же, если верить мифам… Но даже если бы не было Ромула и Рема, потомков легендарного Энея, наверняка нашлись бы другие, кто основал бы город на семи холмах – потому что именно там Провидение уготовило для него место… Кстати, Ирвин, вы знаете, как зародился город, по которому мы с вами сейчас гуляем?
– Если вы про легенду о Железном Волке, то да, читал в рекламном буклете. Вроде как местному князю на охоте приснился железный волк, воющий на вершине горы. А потом главный волхв сон растолковал: мол, князь должен построить на этой горе замок, а вокруг замка – город, слава о котором разнесется на весь мир. Так?
Увлеченно беседуя, они вышли на кафедральную площадь и присели на лавочку напротив колокольни. Башенные часы пробили четверть одиннадцатого.
– Все так, – сказала Эмма. – Эту легенду здесь знает каждый. Изображение воющего железного волка растиражировано дальше некуда, как в Риме волчица, вскормившая Ромула и Рема. Но если смотреть глубже, за «налетом древности» для туристов можно увидеть древность истинную. Ведь он никуда не делся, древний мир – он вокруг нас, над нами и под нами… – Эмма неожиданно разволновалась, глаза ее горели, обычно приглушенный голос звенел: – Что вы сейчас видите перед собой?
– Площадь. Колокольню и кафедральный собор.
– А что за площадью, знаете?
– Холм, а под ним вроде бы речка. Чуть дальше она сливается в другой рекой.
– Верно. Мы с вами находимся в самом центре священной погребальной долины, где по языческим обрядам сжигали и погребали усопших князей. Обитали здесь лишь духи да жрецы, которые возносили молитвы богам. А девы-весталки денно и нощно поддерживали вечный огонь… Но много лет спустя один из князей возжелал стать королем, женившись на двенадцатилетней королеве Польши. Взамен он должен был сам принять крещение и окрестить свою страну. Князь лично приказал вырубить священную рощу, погасить вечный огонь и уничтожить изображения богов…
Ирвин внимательно слушал. Его поразило не то, что говорила рассказчица: он слышал множество подобных историй и преданий. По правде говоря, несколько небезызвестных легенд и сам когда-то сочинил для пользы дела… Удивительнее всего было то, как преобразилась Эмма, пока говорила. Перед ним была уже не просто милая девушка, пусть образованная, с хорошим вкусом и манерами, но внешне мало чем примечательная. Теперь же Эмма внезапно превратилась в юную жрицу: ее глаза сияли, отражая свет звезд, тонкие руки изящно двигались, словно проделывая магические жесты, а голос обволакивал, затягивал, погружал в другую реальность – или другое время…
Ирвин видел перед собой уже не подсвеченные прожекторами колонны собора и выложенную плиткой площадь, а вековые дубы и мягкую зеленую траву. Он будто сам стоял под деревом с грубой черной корой и узловатыми ветвями; явственно пахло прелой листвой и пряным дымом: посреди дубравы на каменном алтаре горел огонь. Девушки в белых одеждах, с косами ниже пояса, окружали алтарь. Но вот они расступились, и вперед вышел старец с посохом в руках. А в следующий момент раздался лязг и грохот, на поляну ворвались всадники, закованные в доспехи, вооруженные мечами. Священный огонь последний раз взвился в небо и погас…
Эмма неожиданно умолкла, и видение тотчас исчезло. Ирвин вздрогнул. Что это было?! Неужели она обладает такой силой внушения? Вряд ли. А значит, он и впрямь видел… Нет, сейчас не время думать об этом! Умница Эмма не зря рылась в архивах: до кое-чего она все-таки докопалась. Но поняла ли сама, что нашла? Целясь почти наугад, Ирвин деловито спросил:
– Получается, город начал строиться вокруг еще действующего святилища?
– Именно так! Вы уловили самую суть! По преданию, прямо здесь, – она указала на кафедральный собор, – находился алтарь Перуна, а знаменитый костел святых Петра и Павла, изнутри украшенный двумя тысячами мраморных фигур, построен на месте капища богини любви. Да и другие церкви, как католические, так и православные, строились на останках языческих святилищ.
– И где вы это все вычитали? – осведомился Ирвин.
– В общедоступных исторических трудах, – пожала плечами Эмма – вновь просто милая девушка, а не колдунья, повелевающая пространством и временем, какой казалась минуту назад. – Что город этот образовался не в начале четырнадцатого века, а намного раньше, писал даже наш Карамзин. Сохранилось немало свидетельств: хроники, отчеты, письма. Многие ученые, например, Нарбут…
– Ну, Теодор Нарбут был скорее поэтом, чем ученым! – хмыкнул Ирвин, подначивая собеседницу. – Как и ваш неисправимый романтик Карамзин.
– Пусть! – живо парировала Эмма. – Даже если тогдашние историки были склонны поэтизировать события древности, мне это не мешает. Мои собственный изыскания, если можно их так назвать, базируются на материале, который сохранился только благодаря потребности человека в романтике. Разве вам не откликается идея о душе города? Откликается. А ведь ее тоже нельзя доказать научными фактами. Душа города зародилась в священном огне посреди дубовой рощи, переселилась в церкви, когда языческие святилища были разрушены, а затем в музеи, которыми стали церкви. Она живет здесь испокон веков и будет жить, пока маленькая речка впадает в большую и небо отражается в их водах…
Ее голос снова стал приобретать манящую, обволакивающую глубину. Даже Ирвину стоило некоторых усилий не поддаться чарам юной колдуньи.
– Ваши изыскания? А что вы, Эмма, собственно, ищете, если не секрет? – поинтересовался он, стараясь не выдать крайнего напряжения.
– Какой же это секрет! – рассмеялась она. – Это тема моей дипломной работы: «Мифические животные в искусстве и геральдике Средневековья». Ну знаете, сфинксы, грифоны, фениксы…
– Вы решили продолжить исследования?
– Именно! Стоило однажды соприкоснуться с этим фантастическим миром, и меня затянуло, как в омут, – доверчиво призналась Эмма. – Сколько тайных знаний сокрыто в преданиях и легендах! Большинство из них – действительно продукт народного творчества. Но некоторые мифы – и я все больше убеждаюсь в этом! – сотворены отнюдь не безымянными сказителями, которые из уст в уста передавали предания старины. Немалая часть легенд были создана вполне конкретными людьми для вполне определенных целей.
– Для каких же?
– Этого я пока не могу сказать, извините! – развела руками Эмма. – У меня есть некоторые подозрения, но их еще надо проверить.
– Подозрения насчет конкретных мифических существ?
– О да!
– Вы можете хотя бы сказать, какие именно существа вас сейчас интересуют? – с напором спросил Ирвин. Хотя уже и сам догадался.
– Единороги.
Ирвин на миг закрыл глаза. Вот оно! Как раз то, чего он боялся. Ну почему он раньше не поинтересовался темой исследований Эммы? Он должен был оказаться рядом с ней раньше – год, даже два года назад! А теперь… теперь уже поздно что-либо предпринимать…
– Что вас так удивляет? – насторожилась Эмма, заметив, как переменилось лицо собеседника.
– Да как сказать… – Ирвин моментально собрался и продолжил прежним слегка небрежным тоном: – Просто о единорогах уже столько понаписано! От откровенной средневековой чуши до слащавых киносказок.
– У меня есть теория. Я уверена, что единороги – отнюдь не мифические существа. Они действительно обитали на Земле, причем не так уж давно. И я собираюсь это доказать!
– Зачем?! – вырвалось у Ирвина.
– В смысле?
– Ну как… Вы ведь понимаете, что доказать подобное будет крайне сложно. Стоит ли начинать?
– Стоит, – твердо сказала Эмма. – Единороги были такие… такие удивительные! Они никому не желали зла, они просто делали нашу планету еще красивее… А люди их истребили! – она запнулась, помолчала и сдавлено добавила: – Это невозможно объяснить в двух словах, вы не поймете.
«Я-то как раз пойму, – про себя ответил ей Ирвин. – Это ты, наивное дитя, не понимаешь, во что ввязываешься…»
Разговор оборвался сам собой. Она погрузилась в свои мысли, он в свои. Задумчивость была таким естественным состоянием для обоих, что ни одному, ни второму тишина не показалась неуютной. И ни один не делал попыток нарушить тягостную паузу, как это нередко бывает. Очертив круг по Старому городу, они вернулись к оставленной на парковке машине, и Ирвин повез Эмму домой.
Пока ехали, тоже не разговаривали – она лишь назвала адрес дома. О чем думал Ирвин, было не понять: его лицо стало бесстрастным, как лик античной статуи. Сама же Эмма гадала, с чего это она вдруг разоткровенничалась о своих исследованиях. Быть может, просто устала держать все в себе, вот и захотелось поделиться с кем-то, кто проявил к ее работе неподдельный интерес? И не только к ее работе – в первую очередь, к ней самой. Любая женщина чувствует, когда нравится мужчине… С другой стороны, Юстасу она тоже была явно небезразлична, и работой ее он искренне интересовался – тем не менее, она не пошла с ним в кафе и не гуляла под руку по ночному городу. И какой напрашивается вывод?
О, нет! Эмма смущенно улыбнулась собственным мыслям. Как любил повторять ее научный руководитель, выводы делать пока решительно рано.
Доехали быстро: город-то был небольшой. Ирвин помог девушке выйти из машины.
– Был счастлив познакомиться с вами, Эмма, – сказал он. – Могу ли надеяться, что мы продолжим общение?
– Хорошо, – бесхитростно согласилась она. С этим человеком ей было так легко и комфортно – зачем же придумывать отговорки?
Они обменялись номерами телефонов, дружески попрощались и разошлись. Только снимая пальто в прихожей, Эмма вспомнила, что несуразный белый плащ, тот, что, собственно, и был виновником их знакомства, остался в машине Ирвина.
«Интересно, он действительно забыл мне его отдать или оставил себе в залог будущей встречи?» Конечно, нельзя думать о людях плохо, но ничего плохого у Эммы и в мыслях не было: второй вариант ей даже больше нравился.
