Юлия Коврюк
В ночь на Ивана Купала
Откуп
Лиза Глум
– Вот ты где, дрянь! – Анисий влетел в избу, сжимая в кулачище хлыст. – Убью суку!
Марья, накрывавшая стол к завтраку, вмиг бросила хлопоты и вжалась в угол комнаты ни жива ни мертва. Оцепенела так, что ни слезинки проронить, ни слова сказать от страха невмочь. Отец её завсегда имел крутой нрав и руку тяжёлую.
Дарья попыталась прикрыть дочку собой, и в тот же момент беспощадный удар со свистом рассек воздух и обжёг спину. Крупная баба небывало тонко всхлипнула, будто ребёнок, и, не удержавшись на ногах, рухнула на пол, будто приговорённая косой молодая хлипкая трава.
***
Марья поудобнее уселась на ещё влажную от росы траву и бросила рядом охапку только что собранных на лугу цветов. Умело и не торопясь она вплетала вместе с берёзовыми веточками в венок ромашки, иван-да-марью, клевер, жёлтенькое медвежье ушко, голубые васильки, снова ромашки… Время от времени вдыхала аромат разнотравья, а потом отводила руку с затеей подальше, чтобы любоваться тем, что получилось.
– Красиво у тебя выходит, – с завистью сказала Настасья, у которой венок для купальской ночи получался куда хуже: цветки сочетались кое-как, а само плетение то и дело норовило развалиться.
Да и в хозяйстве у девицы всё получалось из рук вон плохо – то недосол, то пересол, то тесто на пироги не поднимется, то сор где в углах не доглядит. За это и получала Настасья подзатыльники от отца, а мать только и говорила презрительно-насмешливо: «Ох, и кто ж такую неумеху замуж-то у нас возьмёт».
– В красоте ли дело? – добродушно улыбнулась Марья лучшей подружке. – Главное же, чтоб венок не потонул, а то не видать счастья с суженым.
– Ой, да уж тебе ли за то волноваться! – усмехнулась Настасья. – Вон у вас какая любовь с Иваном. Ни огнём, ни водой не разлучить.
Марья засмущалась и, почувствовав жар на щеках, спешно спустилась к берегу. Вступила в реку по щиколотку, чтоб не замочить подол сарафана, умылась холодной водицей и глубоко вдохнула. Воздух пах свежестью и ещё чем-то особенным… Может, счастьем? Улыбнулась своим мыслям и посмотрела вдаль. На другом берегу темнел лес, куда обычно на Ивана Купалу девицы бегали через мосток искать цветущий папоротник. Согласно поверью, он должен помочь найти любимого. Ведь именно в эту полную чудес ночь можно было встретить суженого, с кем проживешь до старости.
Марья всегда думала, что поиски цветущего папоротника – лишь потеха, как прыгание через костёр и прочие игрища, которые устраивала молодежь в этот праздник. Так что в лес всегда ходила с подругами, только чтобы веселье и азарт поддержать. А год назад сама не заметила, как отдалилась от всех, заплутала в гуще деревьев, побежала куда глаза глядят от испуга и ненароком вышла на дивную полянку. И там…
Сначала Марья услышала шорох, будто кто по сухой траве бродит. Так жутко стало, аж почувствовала, как волосы на голове зашевелились. Сердце же в груди так и скакало, так и скакало, готовое вот-вот выскочить наружу и пуститься наутёк от хозяюшки.
Вглядевшись во тьму, девица увидела, как то шевелятся листья папоротника. И вдруг прямо на её глазах огромные зелёные лапы осветились ярким светом. Ещё через мгновение Марья наблюдала диво дивное: единственная набухшая почка с треском раскрылась, из неё появилось слепящее глаза сияние, а потом показался цветок с крупными огненно-красными лепестками…
– Марийка, – сзади подошла Настасья, вырвав подругу из воспоминаний. – А поведай-ка ещё раз, как ты нашла цветок папоротника. Тоже так хочется… – мечтательно добавила она.
– Уж ты мою историю как никто знаешь, да и не по одному разу сказанную, – улыбнулась Марья, но говорить о том волшебном дне было приятно, поэтому она порадовала подругу историей: – Обошла я задом наперёд вокруг папоротника трижды, сорвала тот цветок и за пазуху спрятала. Жутко было – страсть! Как тростинка на ветру дрожала. И побегла со всех ног, сама не знамо куда. Помнила же, что оглядываться нельзя, не то нечисть к себе в мир приберёт, не отвертишься.
– А видала ты её, нечисть эту? – с округлившимися глазами спросила Настасья.
– Да то ли видала, то ли привиделось… Кто теперь разберёт. Бежала я, и казалось, будто деревья вокруг ожили и тянут ко мне лапы-ветки корявые свои. А трава так и норовит вцепиться в ноги. Потом слышу – бабуля моя зовёт. Ноги сами остановились, я уже чуть было не обернулась, голос-то родной ведь, любимый. Еле в себя пришла от морока, уговорила, что нельзя так, что померла бабуленька уж лет десять как, а это мертвечака поганая меня кличет. И снова вперёд метнулась.
– Тут ты Ивана и повстречала?
– Оказалось, это я уже почти из лесу выбралась. А тут он навстречу. Впотьмах не видать, прямо в него со всего размаху врезалась. Лбами столкнулись и упали. Поняли, что получилось, так и сидели на земле да смеялись.
– У вас ещё шишки на лбах у обоих выскочили. Вот забава!
– Иван тоже тогда заплутал, а в лес отправился цветок заветный добывать, чтобы тот ему помог клад отыскать. Он же из бедных. А тут девица на него из чащи выскочила, да ещё с цветком. Вот так я нашла настоящую любовь, а он – своё сокровище. Так меня с тех пор и называет.
– Ну вот видишь, а ты за венок переживаешь, что потонет. Да чего такого сотвориться должно, чтобы у вас любовь расстроилась?
– Ох… – громко вздохнула Марья, теребя законченный венок. – Отца ты моего ты плохо знаешь. Он меня за Федора Милованова выдать желает, зажиточного. У них и оговорено всё уже про меня. Вот что делать?
– А и чего? – оживилась Настасья. – Родителям-то оно завсегда виднее. Их воля – наша доля. Может, и с Федором сладится.
– Как же это! – воскликнула в отчаянии Марья. – Я только Ивана люблю, а он меня. Нас и костёр в прошлый год соединил. Навеки наши сердца, не сможем друг без дружки. Без любови жить – мучение одно, хуже смерти. Да и…
– Что? – Но Марья, отвернувшись, замолчала. – Договаривай уж, коль начала.
– Понесла я, кажется, – покраснев, сказала девица. – Один путь – бежать нам отсюда надо с Иваном. Чем далече, тем лучше. Ой, страшно ка-а-ак!
Не в силах больше сдержать слёз, Марья разрыдалась. Плечи её задрожали. Настасья кинулась утешать подругу, а в голове её меж тем уже созревал план, как обернуть случившееся в верную сторону…
***
– А коли отец мой худое удумает в нашу сторону? – спросила Марья, тревожно теребя подол сарафана. – Мы ж без свадьбы загуляли, не по-людски это, позорно.
– Так любовь же у нас! – с жаром воскликнул Иван и крепко обнял суженую. – А коли мы любим друг дружку, какой же в том позор может быть? Тем более ребёночек у нас скоро будет.
– Ой, страшно мне, Ванечка… Предчувствие дурное. Бежать бы надо нам из села… Прям завтра! Пока не случилось чего.
– Да куда бежать-то? Не боись, ладушка, родители мои тебя как родную дочь примут. Опять же, тут какое-никакие хозяйство у нас, изба. Земля есть, я начну нам с тобой дом строить.
– Ну… хорошо, – не хотела Марья больше огорчать любимого, хотя спокойствия на душе не было, томилось всё внутри.
Решила девица, пока время до праздника вечернего есть, сходить к Евдокии, что на отшибе села жила. Дурную славу старуха себе заимела: местные молвили, будто колдовством она промышляла. Однако ж нет-нет да и захаживали к ней по своим нуждам: болезным – хворь убрать, одиноким – любовь приворожить, бездетным – ребёночка обрести. На всякие, говорят, Евдокия обряды способна была.
– Здравствуйте, бабушка Евдокия, – поприветствовала Марья старуху, учтиво поклонившись.
– И тебе не хворать, девица. Заходи, чего на пороге мнёшься? С какой бедой пришла?
Марья прошла в избу, однако с ответом замялась, потому как даже себе не могла пояснить причину тревог. Заметив состояние гостьи, хозяйка сама повела разговор:
– Вижу, гложут тебя думы нехорошие, тяжёлые о будущем. Знать хочешь, как оно там?
Девица, так и стоя глаза в пол, коротко кивнула.
– В грядущее заглядывать грешно – можно настоящее потерять. Никогда так не делала и не буду, хотя есть у меня и такой дар. Но в этом не стану тебе помогать, даже не моли.
Марья, поникнув ещё больше, повернулась было выйти из избы ни с чем, но тут Евдокия схватила её за локоть и усмехнулась:
– Неча такой торопыгой быть. Эх, молодость… Помогу не этим, но другим кой-чем. Держи вот.
С этими словами протянула старуха Марье куклу, смастерённую из берёзовых веток, перехваченных крест-накрест да нитью чёрной перемотанных. Таких же Купавок, только с красной ниткой, ленточками и цветами девицы готовили к Купальской ночи и вместе с венками отправляли в речку, загадывая желания.
– Непростая то Купавка, обережная, заговорённая на то, чтоб исполнить самое заветное желание владельца своего. Есть же такое у тебя?
– Есть, бабушка, – от волнения Марья почувствовала, как щёки загорелись.
– Да только условьице одно есть. Чай не маленькая, понимаешь, что способности у меня не от бога, а от чёрта даны. Вот с ним тебе и надо договор заключать. Согласишься коли – исполнится желание, да только откуп чёрт за то стребует. Ох как стребует…
– Какой откуп? – оробело спросила девица.
– А кто ж его знает? Чёрт он и есть чёрт – чё хотит, то и творит. Для каждого своё выдумывает. Да порой такое, что человек и сам уж не рад, что с нечистой повёлся. Ну так что, хорошо подумала? Готова ли?
– Готова, бабушка…
День медленно укутывался в тонкое сумеречное покрывало. Матери и бабки загоняли детей в дома, запирая все засовы крепко-накрепко, дабы малых нечистая ночью не утащила, хотя те и рады были бы участвовать в задорных гуляниях. А вот девицы тонкими ручейками, по двое-трое, стекались к реке, весело щебеча и трепетно сжимая сплетённые венки и куколок из берёзы.
На поляне в это время парни совершали последние приготовления к Купальской ночи: собирали ветки и хворост, складывали к тому месту, где скоро будет зажжён огонь, считавшийся живым, целительным, исполняющим желания и заодно предсказывающим будущее: кто выше прыгнет через пламя, не опалив одежду, тот счастлив будет весь год, а если пара перескочит, не разделив рук, то непременно свадьба в скором времени у них сыграется.
К полуночи девицы спустились к речке, чтобы отправить венки плавать и бросить Купалок в воду. Марья, которой немного полегчало после похода к Евдокии, спустила свой венок на воду и стала следить за ним. Однако тот, всего немного проплыв, вдруг накренился на один бок и в несколько мгновений потонул совсем. Вздрогнула девица, вернулась тревога к ней, заползла чёрной змеёй в душу, сердечко в груди затрепыхало часто-часто. Ноги у Марьи резко подкосились, рухнула она на колени прямо на землю и стала раскачиваться в стороны, будто былина на ветру.
– Эй, Марийка! – встревожилась Настасья, чей венок даже поплыть не успел, как расплелся и расплылся травинками-стебельками по водной глади. – Худо тебе?
– Венок… видишь? Я того и боялась, – бессвязно бормотала подруга.
Потом вдруг вскочила, будто что-то вспомнив. Полезла за пазуху и достала оттуда куклу обережную, которую Евдокия вручила. До последнего Марья надеялась, что не придется к чёрту за подмогой обращаться. Да она б и не стала, коли б венок не потонул – дурной знак. Поднесла Купавку к устам и нашептала заветное желание, которое чёрт должен исполнить: чтоб с Иваном навечно быть и чтоб ни одна сила, хоть светлая, хоть тёмная, их не разлучила.
Как ни старалась Марья всё делать украдкой, а Настасья всё равно подметила да услышала, что загадано. Хоть и не ведала девица, что куколка Евдокией заговорённая была, но смекнула, что теперь супротив подружкиного желания её Купавка уже навряд ли сработает.
Настала пора прыгать через костёр. Сцепили руки Иван да Марья крепко-крепко, да и скакнули, когда их черёд настал. Так и не разделились пальцы влюблённых.
– Ну что, спокойна теперь за нас, ладушка? – спросил Иван, нежно обнимая возлюбленную.
– Да вроде бы, Ванечка. Всё ж вот не ведаю, как матери с отцом сказать про нас.
– А и не говори ничего. Вещи только собери свои. Завтра на нашем месте у реки повстречаемся в полдень, в дом родительский поведу. Чего время-то тянуть, скоро маленького от народа не укрыть будет, – нежно погладил он возлюбленную по едва наметившемуся животу.
Догуляв до самого рассвета, молодёжь стала расходиться по домам.
Марья, как и велел парень, прокравшись в избу, стала тихонько складывать в мешок вещи, отрезы тканей. Брала только самое необходимое. Всё равно ж платья скоро не впору станут, а там она смастерит себе новые, благо матушка всему обучила, да и руки откуда надо растут.
Отца дома не было, дежурил на полях в ночную. А там хоть праздник, хоть не праздник – всё одно кому-то сторожевать надо. Когда явится, поест да спать завалится и не заметит, как Марья со двора с тюком уйдёт. А чтобы матушка случаем не приглядела мешок с вещами, девица его в сарай спрятала.
***
– Вот ты где, дрянь! – Анисий влетел в избу, сжимая в кулачище хлыст. – Убью суку гулящую!
Марья, накрывавшая стол к завтраку, вмиг бросила хлопоты и вжалась в угол комнаты ни жива ни мертва. Оцепенела так, что ни слезинки проронить, ни слова сказать от страха невмочь. Отец её завсегда имел крутой нрав и руку тяжёлую.
Замахнулся Анисий было на дочь, но Дарья прикрыла её собой. В тот же момент беспощадный удар со свистом рассёк воздух и обжёг спину. Крупная баба небывало тонко всхлипнула, будто ребёнок, и, не удержавшись на ногах, рухнула на пол, словно приговорённая косой молодая хлипкая трава. Головой ударилась о лавку, да и смолкла.
– Э… мать… подымайся! – опустился Анисий на колени перед женой. – Ну ты чего, Дарьюшка, а? Холодно на полу-то. Помёрзнешь, захвораешь не дай бог.
Он неуклюже попытался поднять Дарью и на лавку усадить. По грубому, вспаханному бороздками морщин лицу текли совсем не мужичьи слёзы.
Глядя на остекленевшие глаза родительницы и струйку крови, стекавшую из уголка рта, Марья вмиг всё поняла. Матушку-то не спасти уже, бежать надо на условленное место, там Ивана ждать, да уговорить его из треклятого села уехать куда подальше. Не даст отец им жизни тут, изведёт. Грех хоть на его душе, а Анисий им его не простит – уж знала Марья родителя нрав. Бочком-бочком, по стенке девица тихо прошелестела к двери и выскочила из избы.
Встречались влюбленные у реки, где стояла старая сосна с раскроенным грозой стволом. От изуродованного дерева надо было пройти ещё чуть сквозь высокие заросли камыша. Место было тайное, сельчане туда не захаживали, потому как нужно было знать, куда наступать, дабы в топи ногой не завязнуть.
Марья бежала вдоль берега, как вдруг навстречу ей невесть откуда Настасья выскочила. И лица на ней нет! Слёзы рукавом рубахи утирает. Бросилась к ней Марья, хоть и сама была не в себе после случившегося. Настасья пала перед девицей на колени, обняла за ноги и ещё пуще зарыдала.
– Что такое, Настенька? Ну, подымайся, ты чего?
– Прости ты меня, Марьюшка! Грешное дело я сотворила. Погубила Ивана твоего.
Тут и Марья сама не удержалась на ногах и на землю осела.
– Как? Что ты такое говоришь? – прошептала она, потому как голос вмиг потеряла.
– Да позавидовала я вашему счастью с Иваном, самой мне он люб был. Ну и рассказала утром отцу твоему про вас да про то, что ты понесла. Анисий меня за шкирку взял и выпытал, где у вас место для встреч. Я однажды за тобой проследила и узнала, что тут оно. Отец твой сюда побёг. Я за ним ринулась. Иван… Иван… – и снова зарыдала.
– Где, где мой Ванечка? – вырвалась Марья сама не своя из рук Настасьи и побежала к старой сосне.
Там на бережку увидела только обувку возлюбленного, подхватила её и прижала к груди, которая ходуном ходила – вот-вот, казалось, разбитое сердечко наружу выпрыгнет.
– Потопил Анисий Ивана. Как кутёнка потопил, – всхлипывала Настасья за спиной подруги. – Ничего я не сделала, дура, забоялась, что он и меня того… Нет мне прощения! Коли проклянёшь, права будешь, заслужила я.
Но Марья уже не слышала. Так и не отпуская последнее, что у неё от Ивана осталось, вошла в реку. Дальше и дальше заходила, пока совсем с головой вода её не накрыла.
Вот так и сбылось желание Марьи быть с Иваном навечно, чтоб никто и никогда их не разлучил. А уж на этом свете или на том влюбленных неразлучными сделать, чёрту без разницы. Рогатый с копытами откуп взял, какой ему захотелось, да и был таков.
Страница автора в ВК
Молниеносный
Екатерина Кашкадамова
Колёса инвалидной коляски с жалобным скрипом катились по неровной набережной Волги. Иссиня-чёрные волосы, угловатые плечи и кисти рук невольной узницы будто наслаждались свободой движения. Ноги же напоминали неприступную скалу, прикрытую плотным снежным покрывалом. Инопланетные глаза девушки, подсвеченные ярким июльским небом, казались ещё более голубыми.
На поручнях коляски лежала пара худеньких, но выносливых рук. Сопровождая свою ровесницу по привычному маршруту, высокая девушка лет восемнадцати изредка поправляла тёмную прядь, выбивающуюся из аккуратного хвоста. На смену аромату свежескошенной травы в парке пришёл тонкий, едва уловимый запах реки, сулившей долгожданную прохладу в знойный полдень. Редкие прохожие сверлили девушек удивлёнными взглядами. У красавиц было одно лицо на двоих.
– Останови тут на минутку, – попросила девушка в коляске.
Вторая послушалась и присела перед ней на колени.
– Всё в порядке, Алис? – спутница шустро обогнула коляску и присела перед сестрой на колени.
– Вот посмотри, Лиз! – лёгким кивком головы Алиса указала на полусодранное объявление, болтавшееся на рекламном щитке.
Лиза подняла глаза и прочитала внимательно. В странном объявлении, напечатанном, по всей видимости, на самом дешёвом принтере, говорилось, что завтра в парке на окраине города пройдет праздник Ивана Купала. Рядом красивым почерком уточнялось, что в программе запуск венков, прыжки через костер и поиск цветка папоротника.
– Чушь какая! Хватит с нас походов в лес, Алис… Ну что ты смотришь на меня так? Ты знаешь, что из этого ничего хорошего не выйдет. Там даже нет асфальтированной дорожки, – по высоким ноткам в голосе Лизы чувствовалось, что она вот-вот закипит.
–Лиз, ну пожалуйста! – умоляюще обратилась к ней сестра.
– Тебе мало этого? – Лиза в сердцах схватила Алису за неподвижную коленку. – Хочешь, чтобы мать с отцом окончательно поседели?
– Нет. Я просто хочу жить. Ты можешь ходить куда тебе вздумается. А моя жизнь оборвалась два года назад. – Алиса взялась руками за колеса и попробовала сдвинуться с места без помощи сестры. Осознав, что усилий не хватает, она закусила губу и прошептала хлесткую фразу: «Это из-за тебя…»
Лиза подняла глаза к небу, пытаясь победить подступившие слезы. Сделала несколько глубоких вдохов, присела на корточки перед коляской, приблизившись лицом к сестре
Молчаливое отчаяние встретилось с гнетущим чувством вины.
– Хорошо, Алис, я не обещаю. Но поговорю с мамой сегодня вечером, – запинаясь, пообещала Лиза.
После этой фразы где-то вдали над лесом из недр черничной тучи вырвался раскат грома.
***
Двумя годами ранее
Речной стрекозой Лиза порхнула к зеркалу. Ароматный можжевеловый гребень погрузился в чёрную гладь волос и лодочкой скатился от виска к шее. Преодолев порог, он закончил путешествие в районе талии.
– Куда-то собираешься? – сведённые брови придали юному лицу Алисы карикатурной строгости.
Лиза, появившаяся в дверном проеме, приняла возмущённо-вопросительную позу. Ладони легли на пояс, обозначив острые углы локтей.
– За грибами, – отчеканила Лиза, не отрывая глаз от зеркала.
– Да ты же сыроежку от поганки отличить не можешь, – сыронизировала Алиса.
Лиза сделала вид, что пропустила колкость мимо ушей. Алиса тем временем мысленно пыталась сложить немногословность, яркую одежду и торопливые жесты сестры в один пазл.
– Можно я с тобой, Спичка? – Алиса облокотилась на спинку стула, на котором сидела Лиза.
Чтобы растопить лёд, она назвала сестру домашним прозвищем. В их тандеме Лиза обладала взрывоопасным характером, поэтому именовалась Спичкой. Алиса, напротив, была рассудительной и копила эмоции в себе.
– Ну уж нет, Коробок! – сверкнула глазами Лиза. – Я пойду одна.
– Свидание с лешим? – пошутила Алиса, обняв сестру за плечи.
– Проклятье сиамских близнецов! – вскочив со стула, Лиза выпуталась из объятий Алисы. – Почему при раздаче сестёр мне досталась рыба-прилипала? – Почувствовав лёгкое покалывание в левой руке, девушка отрезала: – Если не беру тебя с собой, у меня на это есть причина.
Алиса замерла. Руки еë сплелись на груди крепким узлом. Многозначительно хмыкнув в сторону сестры, она вышла из комнаты. Лиза тем временем нажала на экран смартфона и заговорила вполголоса.
– Через полчаса у оврага под танцующей сосной.
Воровато оглянувшись по сторонам, она скормила мобильник худенькой сумочке. В этот самый момент за дверью в стену вжалась Алиса. Ей казалось, что учащëнное дыхание вот-вот выдаст еë присутствие. Шаги, направлявшиеся в сторону спальни, заставили Алису вздрогнуть и перестать дышать. По другую сторону укрытия выход Лизе преградила мама.
– Я за грибами. – Лиза попыталась юрким мылом проскочить мимо родительницы. Но трюк провалился.
– Никуда не пойдёшь, – спокойно произнесла мама. – Объявлено штормовое. Да и рискованно в лес одной. Сходим вместе в выходные.
– Мам… – отчаяние мячиком покатились вниз по невидимой лестнице.
Лиза развернулась и, сделав несколько шагов, тяжелым мешком плюхнулась на кровать. Сумка, висевшая на плече, длиннохвостым котом приземлилась рядом.
– Пойдём, дорогая, мне нужна твоя помощь, – погладив Лизу по голове, мама мягко увлекла дочь за собой.
В коридоре на них наткнулась растерянная Алиса.
– Лисëнок, у тебя же тренировка по бегу! Поторопись, минут через десять зарядит дождь.
Алиса кивнула. Как только мама с сестрой скрылись, она на цыпочках вернулась в комнату и достала из сумки Лизы телефон. На экране высветилось: «Я на месте, жду тебя». Звук маминых шагов заставил девушку спрятать телефон в задний карман джинсов.
– Меня вызывают на операцию, надо ехать прямо сейчас. Лиза взяла ужин на себя. Я подвезу тебя.
Рука Алисы покорно легла в мамину ладонь, в то время как вторая нервно нащупывала телефон.
***
Дождавшись, когда машина скроется за углом, Алиса замерла у входа в спорткомплекс. Мысли толкались в голове, как люди в переполненной маршрутке.
– Надо вернуться и отдать Лизе телефон… Нет! Тогда придётся признаться, что я прочла сообщение. Положу телефон в складки покрывала после тренировки. Кажется, кроссовки с формой забыла дома…
– Алиса. – Стройная женщина лет тридцати пяти выросла прямо перед ней. – Тренировка отменяется, сын на соревнованиях повредил мениск.
– Но… – только и смогла выдавить из себя Алиса.
– Увидимся на следующей неделе. Ступай домой. – Тренер похлопала еë по плечу и побежала к переходу.
Через десять минут Алиса остановилась перед входом в сосновый бор. Лес напоминал судью в сером грозовом парике. Словно рассерженный её поступком, он стучал невидимым молотком. Во влажном летнем воздухе раздавались один за другим гулкие раскаты.
***
Как только дверь за мамой и Алисой захлопнулась, Лиза со всех ног побежала вверх по лестнице загородного дома в спальню и схватила сумку. Девичьи пальцы принялись нервно перебирать её содержимое.
– Ну был же телефон! Или я схожу с ума…
Лиза подошла к окну и уткнулась носом в прохладное стекло. Озадаченно уставилась на тучу. Всё-таки знакомство с Руном с самого начала было странным.
В детстве Лиза занималась в художественной школе и летом частенько выбиралась на пленэры в лес вместе с подружками. В день их первой встречи с Руном тоже была гроза. Девчонок приближающаяся туча напугала так сильно, что они кое-как собрали краски и мольберты и опрометью побежали по домам.
Из них троих только Лиза задержалась, чтобы написать контуры грозовой тучи с натуры. Сделав пару мазков фиолетовым ультрамарином, она почувствовала, как кто-то наблюдает за ней. Обернувшись, увидела сутулого парня со смуглой кожей и тёмными вьющимися волосами. Молодой человек в свободном спортивном костюме цвета хаки напоминал цыгана.
– Не бойся. – Парень шутливо поднял руки вверх. – Я не маньяк, просто прогуливался мимо и засмотрелся на твою картину. Здорово получается!
– Странная у тебя привычка – гулять в грозу в лесу. Родители не беспокоятся?
– У меня нет родителей. Мама отказалась от меня, – безэмоционально сообщил он.
– Мне очень жаль… Ты из детского дома? – голос Лизы наполнился сочувствием.
– Можно сказать и так, – уклончиво ответил парень и поменял тему: – Туча вышла классная, а вот молнии так себе…
– Никак не могу их поймать, – смущённо улыбнулась Лиза.
– Хочешь, помогу? – Он не стал дожидаться ответа и сделал пару шагов вперёд.
Рун подошёл к самому краю. Остановился в том месте, где лес резко обрывался. Прямо под его сношеными кроссовками деревья отчаянно цеплялись корнями за высохшую землю. Кофейные глаза Руна при взгляде на налитую летним дождём тучу стали почти чёрными. То, что Лиза увидела в следующий момент, заставило её застыть с раскрытым ртом. Десятки молний серебряными шпильками впились в шевелюру седой тучи. Загорелись одновременно и не думали исчезать.
– Ка-а-а-ак т-т-ты это… делаешь, – язык не слушался Лизу и предательски запинался.
– Когда чего-то лишаешься, получаешь взамен нечто другое, – задумчиво ответил Рун, а потом добавил: – Своего рода талант… Чего не рисуешь? Шевелись, а то через десять минут мне пора смываться!
Лиза непослушной рукой обмакнула тонкую кисточку в белила и, превозмогая мурашки, принялась рисовать. Как только последний мазок коснулся холста, гром из десятка молний, повисших в воздухе, обрушился на лес. От неожиданности Лиза зажала уши руками и зажмурилась. А когда открыла глаза, Рун протягивал ей левую руку.
– Забыл представиться. Я Рун.
– Лиза. Обычно для знакомства протягивают правую, – удивилась Лиза, подавая руку юноше. – Ты левша?
– За правую я с тобой здороваться не буду. Она отвечает за шаровые молнии. Видела когда-нибудь?
Лиза, которая только-только пришла в себя, вновь округлила глаза. Рун как ни в чём не бывало поднял правую руку перед собой ладонью вверх, и над ней тут же возник мерцающий клубок яркого света. Сжав его пальцами, он сделал уверенный бросок. Молния с жутким треском угодила в старый пень, что был неподалёку от танцующей сосны. Тот вспыхнул тигриным пламенем и почернел. Лиза прикрыла руками рот. Она едва сдержалась, чтобы не завизжать.
– Ты что творишь? Надо потушить!
– Дождь затушит, – возразил Рун и сунул ей в руку клочок бумажки с нацарапанным номером телефона.
Первые тяжёлые капли дождя упали на лоб. Рун испарился.
С тех пор они встречались раз пять. Каждый раз во время дождя. Лиза рассказывала приятелю обо всём. О разногласиях с мамой, о рисовании, о сестре. Правда, о том, что они близнецы, умолчала. Ей впервые в жизни не хотелось делить Руна с Алисой.
Рун почти ничего не рассказывал о себе, но очень внимательно слушал. На расспросы о своём грозовом даре отвечал, что получил его во время удара молнии. Пару раз обмолвился о матери, которая предпочла спортивную карьеру материнству. Рун просил никому не рассказывать про их встречи. Даже Алисе. Ведь если она проболтается родителям, они, скорее всего, будут не в восторге от их тайного общения.
Однажды, когда Лиза и Рун гуляли по лесу и болтали, Лиза забылась и невольно задела ладонью его правую руку. Она очнулась на мягкой траве под сердитым взглядом приятеля. Лиза почувствовала лёгкое покалывание в руке.
– Говорил же тебе – не трогай. Не играй с судьбой!
Рун помог Лизе подняться и проводил до стадиона.
– Ты придёшь завтра? – уточнила Лиза, прощаясь с Руном.
– Зависит от прогноза погоды, – усмехнулся он.
***
Внезапная догадка потрясла Лизу. Алиса! Неужели это она взяла телефон из сумки? Нет, она бы не… Взгляд упал на нетронутую спортивную сумку сестры.
Лиза никогда в жизни не бегала так быстро. Дыхание сбилось. Лицо и шея покрылось красными пятнами. Лиза не сдавалась. Она со всех ног мчалась к танцующей сосне. Ватные от нервного напряжения ноги совсем не слушались. Корни деревьев ставили подножки, а кусты пытались задержать Лизу ветвями.
Два силуэта стояли у обрыва в шаге друг от друга. То, что увидела Лиза, не дало времени на раздумья. Она ускорилась и со всей силы толкнула Алису. Левая рука Руна подхватила Лизу, срывающуюся вслед за сестрой с обрыва.
Алиса упала навзничь. Сильный удар пришёлся в район копчика. Издав невнятный стон, Лиза замолкла. Волнистые чёрные локоны заслонили безжизненное лицо, исцарапанное ветками.
– Зачем, Рун? Зачем? Я всё видела! – заверещала Лиза и со всей мочи стукнула друга кулаком в грудь.
– Это сделал не я, а ты, – ровным голосом проговорил Рун. – Так должно было случиться.
Слёзы градом полились из глаз Лизы. Она подбежала к сестре и попыталась поднять её. Потом обернулась и увидела удаляющуюся спину Руна.
– Стой! – заорала она. – Мне не сдвинуть её одной, помоги…
Рун замер. По напряженному телу было видно, что внутри него идёт борьба. Услышав рыдания Лизы, он развернулся и поднял левую руку к небу. Небольшое серое облако послушно спустилась к ногам Алисы. Рун и Лиза аккуратно переложили Алису на воздушные носилки.
Вечер этого бесконечно долгого дня отпечатался в памяти Лизы как след от грубого ботинка в размокшей после дождя почве. Неистовый вой матери над пострадавшей дочерью. Скорая. Больница. Неутешительный диагноз врача. Скрип коляски. Вопрос, подкравшийся на полупальцах: «Алиса, ты чувствуешь ноги?» Качание головой. Холодность мамы. Красноречивое молчание отца.
Никто не хотел слушать Лизу. Но она видела это собственными глазами. Там, в лесу, Рун протянул сестре правую руку.
***
После трагического происшествия Лиза по несколько раз в день листала список контактов. Номер Руна таинственным образом пропал из телефона. Смятая бумажка, которую он протянул во время первой встречи, опустела. Несмотря на это, Лиза бережно хранила её в сумочке. Родители были уверены, что дочь выдумала Руна, чтобы переложить вину за случившееся на него.
Первые несколько месяцев Алиса отказывалась верить врачам. Она была уверена, что со временем снова сможет ходить. Дни складывались в месяцы. Месяцы спрессовывались в годы. С лёгкой руки отца дом обрастал приспособлениями, облегчающими быт дочери, словно лесное дерево – мхом. Алиса хотела плакать и не могла. Она замкнулась в себе и почти ни с кем не разговаривала. Была похожа на бабочку, которая, вопреки законам природы, снова вернулась в кокон.
– Коробок… – Лиза тенью появилась на пороге спальни и в очередной раз начала разговор с сестрой.
– Не называй меня так, – провела невидимую границу между ними Алиса. – Ненавижу это прозвище. Я чувствую себя пустым коробком. Бесполезным. Сломанным.
