Ivolga (Анастасия Каляндра)
Четыре карандаша
4.
Здравствуй снова, мой милый! Твоя мама чуть-чуть собралась с мыслями и, подумав с утра у окна, поняла, что наверное эта легкость ещё потому у неё внутри чувствуется, что наверное наполовину она, как бы, уже в другом мире. В другом. А ещё, знаешь, она поняла (тоже частично конечно) – от чего это так хорошо иногда – болеть. Наверное тоже потому, что ты немного ближе тогда к тому, другому миру. Не обыденному и не просто повседневному. Ты немного подальше от суеты. Подальше… Даже если ты сам этого так не подразумевал, и не старался стать дальше от обыденности и ближе к чему-то другому – более высокому – то оно почему-то, само как-то получается иногда во время болезни. Ты ближе к высокому – ближе к каким-то мыслям, рассуждениям… К каким-то мысленным и чувственным исследованиям мира, иначе говоря, к какому-то возвышенному времяпровождению и состоянию в целом, чем когда ты занят повседневной суетой. В чём суть?.. Что, наверное, ты просто автоматически попадаешь в такой, более высокой, мир, когда тебя болезнью отрывает от более низменного. Ты не можешь ходить по делам или долго работать над какими-то тяжёлыми задачами. Ты слаб – слаб сейчас для дел физического мира, но зато, если конечно имеешь душу трудолюбивую и мудрую хоть насколько-нибудь, чтобы ей не лежалось в постели просто, бездумно и без дела, то тогда она и начнёт у тебя заниматься хоть тем, что может. Но, ты знаешь – ведь в этом, наверное, и есть некоторая истина… Некоторое определение того, что же действительно нужно нам, людям, для души. Какой же способностью душа наделена не зависимо от тела? Ведь если может душа совершать высокое – жить в высоком, творить что-то высокое, чувствовать высокое тогда, когда тело лишено способности ей помогать в каких бы то ни было действиях, то значит – это те качества и те именно дела, что останутся с душой и тогда, когда она покинет это тленное тело. Это то, что важно для неё и то, чем она живёт. Когда ты лишаешься способности, на время, по каким-нибудь причинам занимать себя тем, что нужно для тела – тогда ты немножко ближе становишься к тому, что нужно для души. А ещё, может быть, такая лёгкость, действительно, заключается в том, что я, как ни странно, возможно очень даже счастливая теперь, по сравнению с другими. Я ничем не связана и ни с чем не связана в этом мире. За мной не остаётся имущества, близких, родных и друзей. Не остаётся тех, каких-то, вещей, которые были бы для меня, как такие ниточки, что удерживают тебя и привязывают к земле, не позволяя взлететь в воздух. От того, может быть, я и чувствую себя так легко. Ведь мне ничто не мешает взлететь. Вот почему я, знаешь, об этом подумала… Мы в палате лежим вместе с Даной. Она тоже больна, как и я, и тоже ждёт малыша. Но вот, чем она отличается от меня, и за что мне её, в конце концов, стало жалко – так это то, что у неё есть большая семья: три ребёнка и муж. А ещё брат, с которым у неё бизнес и некоторые проблемы со здоровьем родителей, которые она всё время решает… Ты знаешь, ведь ей так же, как и мне, сказали что остаётся уже не долго. Но только она – всё ещё в этом мире. Она с головой в земном мире и у неё в жизни просто слишком много всего того, что её из него не отпускает. У неё муж работает, дети – кто в садике, кто в школе… Она постоянно занимается тем что решает вопросы – всё время звонит то туда, то сюда – то с поликлиникой для младшего какие-то дела, то в школе нужны для среднего какие-то документы… то ещё и ещё что-то. Муж даже просто звонит ей из магазинов и спрашивает, иногда: что для детей лучше – то или это купить. И она, вот, сидит здесь в больнице, и все эти дела решает. И, будто бы, кажется, она от границы двух наших миров – земного и небесного – где-то, всё время, очень и очень далеко – далеко в земном. Глубоко. И я всё смотрю на неё и думаю – как же ей, бедной, потом выбираться из этого мира так быстро и резко придётся, когда время придёт?.. Ведь если ты потихоньку идёшь, постепенно, гуляешь по этой дорожке – вот так, как я – то тебе и не больно и не страшно, и ничего… Наоборот – легко, светло и радостно. Наверное страшно это людям только тогда, когда они очень глубоко в нашем, тленном мире. Тогда их в другой перекидывает резко… для них… быстро. Это как на аттракционе – когда тебя резко несёт на качеле через большое расстояние… А не просто и спокойно ты его проходишь. От этого резкого движения страшно наверное. И Дане страшно. Она иногда, когда только заходит речь, о том, что же нас ждёт очень скоро, всё отмахивается и даже не хочет начинать об этом говорить. Она говорит так, что даже и думать об этом не хочет. Ей сейчас лучше подумать о другом. Её очень многие проблемы в мире держат. А вот я – думаю… Я, наверное, более счастливая, чем она. У меня никого нет, ничего нет. Мне не нужно заниматься нотариальными вопросами – мне нечего ни на кого переписывать… Ты уж прости меня, милый, что я так вот сейчас ухожу и совсем ничего тебе не оставляю… Но, думаю, ты будешь не очень злиться. Давай так считать, что то самое материальное имущество, которое я могла бы тебе оставить – это такая плата, которую ты отдашь за свободу своей мамы. И ты знай, что ты заплатил эту цену не зря… Ты не переживай за меня, если что. Ты, знаю – наверное хороший и будешь, конечно же, жалеть меня и думать – что, "вот как же так?.." – что я рано ушла. Но ты знаешь – мне сейчас, наоборот легко. Вот – странно, может быть, но… Прямо даже так легко, как никогда не было. Или только в детстве, разве что… И… я уже говорила об этом. Но это так прекрасно, что мне хочется снова и снова об этом говорить!.. Возможно тебе это тоже пригодится, когда ты захочешь отяготить себя чем-то земным… Вспомни свою маму, и как она была счастлива, не смотря на то что у неё ничего нет, и подумай – что лучше для тебя. И, нет – мне сейчас легко. Иногда немного больно – но легко. Очень. Я ни на что не променяла бы эту легкость – ни на какие дома и квартиры, ни на какие деньги и машины. Должна была, может быть, я и постараться и накопить хотя бы что-нибудь для тебя – не для себя, а для тебя. И это, конечно же, было бы хорошо. Но вот, так случилось, что я только узнала о тебе, и только твой папа узнал… ах да, я же кажется так и не сказала тебе, что твой папа уже о тебе знал, когда был жив и был очень рад тебе, и очень тебя ждал и любил! Он очень тебя любил, дорогой мой… Но вот, так получилось, что папы не стало через некоторое время после того… как я только узнала. О тебе узнала. А потом прошло ещё немного времени… Я может быть потом расскажу тебе немного и о том времени, если Бог позволит, когда твоего папы уже не было здесь, и как я жила с этим дальше. Но не сейчас… И только я несколько опомнилась, как мне сказали про болезнь. Потом началось лечение и всё такое и… И я, к сожалению, уже не могла заниматься такими вещами, которые принесут хоть какую-то материальную выгоду. Но вообще – это было бы даже глупо с моей стороны – пуститься на заработки, если бы даже я и могла, в тот самый момент, когда мне нужно готовиться к лучшему миру. Ты знаешь – мне кажется, что в этом я тоже счастлива, что я знаю заранее. Ведь люди не знают заранее, зачастую, что им придётся скоро уходить из этого мира и переходить в другой. Они не знают совсем и не готовятся. А я знала. Мне был дан такой огромный отрезок времени, что я смогу подготовиться, уж надеюсь, хорошенько!.. Так как же мне, понимаешь, тогда… когда я должна бы, по правильному, использовать теперь этот шанс, что мне дан, и идти – потихоньку и мирно идти по пути из одного мира в другой, без страха, без боли и какого-нибудь сожаления… Идти и постепенно оставлять все эти ненужные вещи на пути – снимать их с себя и переодеваться в новые, чистые одежды… так как же я теперь бы пошла ровно в обратном направлении от того мира?.. Нырнула бы в наш, и стала бы заниматься тем, что нужно только в нём?.. Нет, конечно, нет. Поэтому, я думаю – ты меня простишь. И, знаешь что? Ведь, вот представь – ты можешь знать или не знать о том, что скоро уйдёшь… когда-нибудь, в своей жизни. Но это только в рамках того времени, которым измеряется человеческая жизнь, ты знаешь что осталось немного, или много. А ведь представь её – всю свою жизнь в рамках хотя бы земного времени – времени всей земли. В более широких рамках, чем семьдесят-восемьдесят лет. В рамках столетий и тысячелетий… Я уже даже не говорю про рамки Вечности. Про те, где нет времени и совсем… Представь, хотя бы так. И если ты взглянешь теперь на свою, человеческую жизнь на этой земле с той самой точки, с которой видишь и жизнь всей земли, то тебе станет ясно, что, будь ты ещё даже совсем молодым – будь даже ещё только рожденным на землю человеком, и тем человеком, что проживёт, например, очень много по человеческим меркам – даже очень-очень много… Так ты, всё же, поймёшь, что твой переход в новый мир случится совсем скоро. Поэтому всем нам надо бы понимать это и готовиться, как бы мы ни были здоровы и сильны. Возможно что резкая смерть оборвет жизнь совсем неожиданно и ты не успеешь за долю секунды как следует подготовиться. А если ты жил и готовил свою душу к другой, внеземной жизни, всегда… всегда, когда только мог – то ты и не будешь страшиться совсем своего перехода. А будешь готов. Понимаешь?.. Ведь все мы здесь однажды уйдём. И вообще… Ты понимаешь, никто ведь не мешает нам жить, хотя бы духовно, совсем так, как это можно будет и в новом мире. Никто. Кроме нас самих. Ведь разве Бог заставляет людей собирать и копить и держаться за своё богатство?.. Разве Он говорит нам, что нужно к этому стремиться?.. Мы знаем, что нужно копить, собирать и хранить наше богатство духовное, умножать мудрость, но не серебро. А уж этим, земным делом, нас призывает заняться только Дьявол. А разве стоит слушать его – который, конечно, не хочет нам ничего хорошего?.. Нет. На самом деле он заставляет нас тратить жизнь на скопление материального блага, ради того только, чтобы мы упустили минуты, которые могли бы потратить на накопление блага духовного. Он, на самом деле, грабит нас, нашими же руками, под видом того, что нашими руками обогащает. Это очень страшно – провести всю жизнь под его внушением. А потом, ещё и, бояться потерять то, что скопил здесь, и держаться так за свои богатства, чтобы не желать перейти в лучший, гораздо лучший мир!.. Ты понимаешь?.. Так вот, Дана – она, конечно, и не скажу, чтобы сильно за деньги держится и ради них старается… хотя, конечно, и об этом у неё много забот – с братом они постоянно там что-то решают… Но… ты понимаешь, её всё, всё, всё вокруг постоянно тянет в земной мир. Как тебе сказать?.. Даже не правильно – просто земной. А какой-то… Какой-то не очень реальный. Ты знаешь, всем кажется, например, со стороны, что я, к примеру, или такие как я, которые витают в облаках, на первый взгляд, и говорят и думают о чём-то… не земном, а, как бы, неуловимом – так те люди занимаются, вроде бы, тем, что далеко от реальности. Но так получается, что если отсюда, с границы двух миров взглянуть на земной – то всё это дело, которое мы называем важным, полезным и нужным – вся суета и бытовые дела кажутся… как раз они-то и кажутся чем-то не реальным. Ведь они-то нужны только на краткий срок, и в сравнении с вечностью этот срок ничтожно мал. А здесь, на земле, получается как, видишь ли?.. Мы здесь живём, и так мы привыкли к этому временному занятию – что нам нужно всего только на малый срок для поддержания жизни – ко всему этому занятию материальным… что нам кажется – это к занятию духовным можно обращаться только на маленькое время. Так – будто духовный мир занимает гораздо меньше места во времени и пространстве, чем наш вещественный. А обстоит всё с точностью да наоборот.
…И мне очень жалко Данку. Она, может быть, и могла бы, и даже, наверное, и хотела бы тоже вырваться, оторваться от всего, что её здесь связывает… Но у неё слишком много чувства ответственности за всех, кого она любит. И это хорошо, безусловно хорошо!.. Будь ты уже со мной, так, я уверена – я бы уж так хлопотала о твоём благе, что больше меня и не занимало бы собственное благополучие… Но, ты знаешь… Возможно в чём-то оно и лучше, когда я, вот так, лишена возможности позаботиться о тебе в том смысле, в котором все понимают – в материальном, вещественном плане. Я начинаю заботиться хотя бы в душевном – в том, в чём могу. Если обычно мамы имеют возможность кормить своего ребёнка, одевать, дарить ему игрушки, водить на развивающие секции… То мне сейчас не выдается этой возможности, как видно. И я всё равно очень сильно хочу для тебя всё это сделать – хочу всё это дать тебе и подарить!.. Но, раз я не могу – так мне выдаётся время подумать о том, как бы я могла тебя насытить, развить, порадовать, обеспечить, хотя бы духовно – хоть в том, что не касается земного мира. Возможно, что именно из-за того, что у меня нет возможности задуматься о первом и нет возможности заняться житейскими этими материнскими делами, да так, чтобы они увлекли меня всю в себя, всю, с головой – так есть у меня теперь всего лишь только один выбор: заняться тем – что же я могу тебе дать духовного?.. Я бы очень хотела тебе побольше написать, побольше объяснить рассказать, передать чего-то важного… Но я не смогу… я прекрасно понимаю, что не смогу передать тебе всего, или хоть малой части всего. Если бы даже я писала к тебе целую вечность и старалась объяснить всё прекрасное, что есть в этом мире, всё чудное и совершенное, то я бы не смогла – ведь оно бесконечно. А вот Бог может. Ты знаешь, ведь Бог, Он сможет вести тебя через жизнь и говорить тебе и показывать так хорошо, как никто другой не может!.. Никто! Ты только проси Его показать. Проси Его быть с тобой. И Он обязательно ответит! Ведь Он отвечает всем, кто зовёт Его и просит прийти. Я не смогла бы дать тебе столько, сколько Он – ни будь я жива, ни будь я рядом с тобой, ни будь я даже в сто тысяч раз сильнее и крепче всех тех, кто живёт на земле, и мудрее… Нет, мой дорогой. Ты знаешь, я, в общем-то, не в праве занимать для тебя место какого-то такого человека, который является, на самом деле, родителем. На самом деле, хотя в мире и много прекрасных пап и мам, но даже если ты станешь самую, самую прекрасную маму в мире так любить, что за этой своей любовью не разглядишь Бога, и не полюбишь Его ещё больше – ведь Он и есть самый лучший, и настоящий наш родитель – то не стоит мне, например, и начинать занимать в твоей душе то место, которое может занять Бог. Ты знаешь, наверное то, самое важное, что мне стоит тебе передать на самом деле – не будет занимать много-много слов. Они все – все-все мои слова могут только служить тебе бесчисленными подсказками, которые должны, по идее, хоть как-то облегчить тебе твой путь. Но это лишь только подсказки того, кто идёт с тобой рядом, и кто не видит ни того, что ждёт тебя впереди, ни того, что на самом деле находится вокруг тебя и у тебя под ногами. Это подобно тому, как если бы я вздумала вдруг написать тебе учебное пособие по путешествиям, и описывать тебе каждую улицу, каждую площадь в мире, каждую кочку и трещинку в асфальте – каждую, каждую, каждую… Все ступенечки, все закоулки, все-все порожки. При этом я стану писать тебе всё это подробное руководство, о том, как и где лучше идти, чтобы не упасть и не споткнуться – даже совершенно не предполагая: куда же из всех этих мест мира ты решишь однажды отправиться!.. А вот Бог – Бог, Он знает, куда тебе лучше идти, чтобы и не споткнуться, и не ушибиться, и не упасть. Он может помочь тебе пройти легко и ровно даже по самым непроходимым, с виду, местам – куда я, возможно, скажу тебе даже и не ступать для безопасности. Ты должен понять одно и запомнить. Моё главное, что я могу тебе передать – оно заключается всего только в паре слов, а не в сотнях и тысячах: "Ищи Бога, зови Бога, верь в Него. А когда найдёшь и узнаешь – люби Бога, слушайся и уважай. Всегда, всегда слушайся!.. Что бы не случилось! И тогда ты будешь счастлив! Тогда ты сможешь иметь всё то, что я бы так хотела тебе передать и ещё гораздо больше!"
5.
Ты знаешь, мой дорогой, я обещала тебе рассказать что-нибудь о том, как мы с тобой жили уже без папы. Мы жили с тобой тихо и спокойно. Особенно рассказывать-то и нечего. Ничего особенно радостного и ничего особенно грустного. Всё, как бы средне. Ты знаешь – это странное чувство, когда один человек ещё только ушёл из твоей жизни, а вот другой ещё только должен будет скоро прийти. И ты… Ты, знаешь… не можешь уж быть совсем грустным из-за того что один ушёл, ведь ты должен держаться для того, второго, что скоро придёт. Ты должен, ведь он будет совсем маленький и беззащитный, когда он придёт. И ты должен быть сильным и смело идти вперед, чтобы дать ему всё, что только сможешь. Ведь я не знала тогда ещё, что мне не удастся с тобой провести много времени. Но я, в общем, считала себя обязанной сохранить здравый настрой для тебя. Тем более я знаю, что есть лучший мир, и что твой папа, наверное, там. Так и чего же совсем унывать и опускать руки? В унынии мало чего сделаешь хорошо. А для нового человека важно сделать всё, что ты только можешь – как раз, именно, хорошо… Хорошо и как можно более хорошо. Поэтому… Но при этом ты не можешь и радоваться совсем уж сильно и быть полностью веселым и счастливым… Ну… я думаю, что ты понимаешь. Конечно не можешь… Поэтому… Всё как бы средне. Ты держишься между двумя… Знаешь, да. Мне это, и вправду, напоминает, опять же такое, что… Ну, что я на границе двух миров. Вот, как бы… Ну ладно. Но, да… и это – тоже такое состояние, когда ты ещё и не там, но уже и не здесь. Да и ты, мой дорогой, в то время был в том же состоянии почти – ты был уже, вроде бы, здесь, а ещё и не появился на свет… Вот… Как и сейчас, кстати… Как много бывает таких состояний, которые вроде бы… Вроде бы ещё в одном мире, но уже и в другом!.. Поэтому… Поэтому всегда нужно помнить о разных мирах и о разных состояниях, и каждому из ни отдавать должное. Так вот, наш с тобой мир – тот, что где-то по середине… не там и не здесь – он мне запомнился больше по таким полуденным часам, когда мы с тобой выходили во двор и… Ну как – во двор?.. Похоже, что это был двор, если судить по тому, что он у нас между домами. Но всё же – он больше напоминал лес или… Или нет – поле. Или всего по чуть-чуть… Какое-то, знаешь, такое совсем не городское место. Такое – будто бы ты на природе, за городом… и совсем далеко от цивилизации. Как будто бы это не город совсем. Но всё же и город, потому что и дом наш стоит прямо тут – высится над этой маленькой зелёной полосой всеми 16 этажами. Хотя я, знаешь, говорю: "над зелёной полосой", но это наверное не совсем верно. Зелёной мне эта маленькая полосочка природы рядом с домом кажется только, разве что, осенью. Ну или в пасмурные дни. Тогда, когда тени танцуют среди листвы и она кажется темной, зелёной. А в солнечные дни, какие наши с тобой и были – всё золотисто-серебрянное. Всё. Трава вся в золоте – нежном, прозрачном. Её здесь никто не косит… И даже удивительно – ведь всюду кругом, что ни газон, так всё сразу же рубят на корню – чуть только ещё трава пробилась немного, так сразу её и косить. А здесь… Но это и не совсем ведь такая зона, что для людей предназначена. Её им, вроде бы, никто и не оставлял. Просто бросили такую – неухоженную. За ней забор и всякие гаражи. А за гаражами у нас школа милиции. Её из окна хорошо видно. И каждое утро там все ученики желают здравия какому-то товарищу подполковнику. А я из окна это слушаю. Ведь невозможно такое горячее пожелание не услышать даже и за плотными стёклами!.. Ну, то есть – слушала, конечно… раньше. А на зелёной полосе, ближе к дороге и к дому, стоят тренажеры – ну, маленькая такая площадка… И ещё небольшое поле спортивное. За высоким забором – решёткой такой… Ну, так вот – там у тренажёров ещё есть и лавочка, конечно. Она, как бы, уже на газоне… Она, видимо, раньше поставлена была не на газоне, конечно, а просто – на пыльной земле. А вот теперь там, со временем, уже и трава выросла. Так странно, что там, в этом месте совсем ничего не убирают!.. Не подстригают траву, не обустраивают все эти полу заброшенные площадки… Но, знаешь, наверное так бывает. И для чего-нибудь это нужно. Вот, даже хотя бы – для нас. Мы там по долгу с тобой сидели этим летом… Хотя и сейчас ещё лето… Всё быстро… Так быстро идёт, мой дорогой!.. Очень быстро! И оглянуться не успеешь – а вот уже – всё новое!.. Ну вот… Мы там по долгу сидели, и я всё читала там книжки… Вернее пыталась. Ведь летом – в жару – не очень-то, что-то, читается. И самое главное, знаешь, что у меня получалось тогда делать, вот в эти, наши с тобой, долгие часы?.. Вот, у меня получалось мечтать. Думать о том – как мы с тобой будем жить. Я знала уже тогда, что ты у меня будешь мальчик, и потому не мечтала, конечно же, как последняя глупышка, обо всяких там девчачьих заколочках или платьицах, что я своему ребёнку накуплю… А сразу мечтала о том, о чём нужно – о подходящих вещах. О том, на какие я секции, например, отведу тебя, если захочешь… Какие мы можем с тобой игры придумать и… И как я, вообще, тебя воспитаю, мой дорогой – ну, точнее попробую – так, чтобы ты был настоящим человеком. Ты знаешь, да – к этому важному выводу я пришла, когда стала мечтать и размышлять о том – что же я такого толкового смогу сделать для тебя?.. К выводу такому, мой милый – что я, конечно же, как и любая мама, хочу тебя видеть теперь маленьким миленьким ребеночком, с которым мне можно будет возиться, и развлекать которого, и гулять с кем на детских площадках… И всё такое. Но нужно бы мне даже больше задуматься и не об этом совсем, а о том – что же мне стоит тебе передать именно в плане твоего воспитания душевного… Задуматься не о том – как я бы хотела тебя одеть, например – в какие такие рубашечки и ботиночки – как я хотела бы обустроить твою детскую, если бы у меня была такая возможность, а о том – каким человеком я бы хотела тебя видеть, когда вырастешь, какой я бы видеть хотела твою жизнь, в которой ты будешь жить – а не всего-лишь маленькую комнатку… Какой будет твоя семья, когда ты её станешь строить, как будешь ты относиться к другим людям – и к близким – таким как твоя жена и, возможно, дети – и к не очень близким, и к незнакомым совсем… Всё это гораздо важней. Гораздо важней мне тебя представлять взрослым уже сейчас, и мечтать о том, каким же ты будешь взрослым, а не ребёночком… Теперь-то я понимаю, что вряд ли, конечно, мне это удастся – воспитывать тебя так… А здесь, в этом своём маленьком никудышном блокнотике – я даже и не стану начинать. Здесь всё равно места не хватит на то чтобы и чуть-чуть тебе объяснить только обо всём, что я хотела бы тебе объяснить… Я и не хочу тебя здесь поучать – так только слегка поболтать с тобой по дружески, да и всё!.. Будь я с тобой, впринципе, и очень-очень долго – допустим даже много лет… Я всё равно бы тебе не смогла, наверняка, так хорошо передать всё, что хотела бы. А вот Бог – может. Опять же, прошу тебя: обратись к Нему и спроси у Него – каким тебе лучше быть. И спрашивай каждую минуту твоей жизни!.. Тогда, если ты так будешь поступать – я за тебя буду совсем спокойна!.. И за твою семью будущую – тоже… И за друзей, и за знакомых. Ну, так вот… Вернусь к нашему лету. И вот, я подумала – каким бы я хотела тебя видеть взрослым?.. Наверное, знаешь – таким, как твой папа. Я лучше придумать пока ничего не могу. Наверное – это был бы уж самый лучший вариант! Наверное я таким и хочу тебя видеть взрослым – совсем ребёнком. Как папа. А, знаешь, вот в остальном – кроме того, что ты должен быть чистый, светлый, добрый, верующий и мудрый, простой и по детски счастливый – вот, кроме каких-то таких основополагающих хороших качеств – я не могу ни о чём помечтать за тебя. Ведь ты будешь жить так, как я и предположить не могу, ты будешь то видеть и слышать, те вещи встречать на пути, которые я и предположить-то совсем не могу!.. И всё это будет, конечно же, сказываться как на твоём характере и образе жизни в целом, так и на каких-то таких мимолетных твоих состояниях жизни – таких, что, быть может – всего на минутку придут в твою жизнь, может на день, может на пол дня… Ведь это же очень даже важно!.. И во всех этих состояниях ты будешь очень, конечно же, разным… И, главное тут – не терять основных этих вещей. Ведь если ты будешь иметь у себя основу хорошую – то это, как фон, понимаешь, для рисунка?.. Как будто бы это поверхность такая, на которой ты дальше рисуешь – кладешь на неё сверху, за черточкой черточку, за мазком мазок, за одним цветом – другой, новый, цвет или оттенок… И получается, в общем, картина. Вот, знаешь, я, как художник любитель, тебе так скажу: цвет фона – он очень важен. Он очень и очень многое решает. Особенно это ощутимо, когда ты рисуешь в компьютере. Я раньше на курсах пробовала – там есть такие программы, где можно рисунок не просто рисовать, а, как бы, его разные части – на разных слоях помещать. А снизу, под этими всеми слоями – есть слой, что называется фон. И ты его, тоже, можешь менять, в любой момент, независимо от других слоёв. И вот, когда ты слои с основным рисунком совсем оставляешь как есть, а цвет фона всего-лишь меняешь чуть-чуть – так, знаешь, как много меняется в целом!.. Весь вид твоей картинки изменяется в корне! Ведь кое-где твой рисунок просвечивает, а кое-где – нет, но просто… Ведь, знаешь как – рядом с одним цветом… цвет, серый например, смотрится так… А рядом с другим – например он выглядит более темным, или напротив – более светлым. Вот… Ты знаешь – я много писала на чёрных холстах. Ну как много? Купила двадцать штук – набор (ведь они вместе чуть выгоднее выходили, чем по одному, а уж мне – всё равно, простор для творчества не помешает!), и вот я на них и рисовала… Выходит так, что много у меня картин на чёрных холстах. Я бы, как раз, белые купила, но чёрные просто, опять же, тогда были значительно дешевле других. Ну и решила попробовать чёрные, ведь просто очень хотела хоть раз на холсте написать что-нибудь… Это твой папа учился уже именно в художественном и именно живописи. А я ведь – всего-лишь просто дизайну… Вот, на холсте никогда и не писала. Но очень хотела. И от того заказала себе набор. И что я тебе скажу?.. Да, это, конечно, совсем отличается от того, когда ты рисуешь на светлой поверхности. В корне отличается!.. Вот ты, например, рисуешь цветок. И если на светлом – все те же твои краски, что ты будешь использовать, станут такими нежными, мягкими… То на тёмном – они же слегка заиграют иначе. Они будут уже более жгучими, ярко-грубыми такими. Кричащими. Так и твои эмоции тоже – на разных основах совсем по разному будут смотреться!.. Вот, например, иногда твой папа ведь тоже злился. Не то что бы злился – но возмущался, допустим, чем-нибудь, раздражался, немножечко на повышенных тонах с кем-нибудь говорил. Не со мной, но с кем-нибудь. Бывало ведь, что какие-нибудь люди его совсем уж прям из себя выводили. Но, вот знаешь – он даже и когда так ругался, да раздражался – вот, всё равно, выглядел добрым таким!.. Но только немного рассерженным. Совсем не так, как когда другой человек с кем-то ругается – тот, у кого фон внутри не такой светлый, как у твоего папы. А про то, что тебе я сейчас сказала – что разные состояния у тебя будут, всё время, твоего внутреннего мира – так ты про это задумайся тоже, если будет у тебя время… Ведь это так интересно! Вот только одна лишь природа, да погода вокруг – столько всяких разных тебе состояний своих способна передать!.. Ты знаешь, я очень люблю вот в таких состояниях плавать – ты смотришь на мир и ловишь его атмосферу – ту, что сейчас… И каждый раз – это разные атмосферы такие!.. Вот только, всего лишь, тот маленький пяточок, тот кусочек мира, что у нас из окна теперь видно – и то… Сколько он дарит разных состояний!.. Вот например – вечер. Ранний – я имею ввиду… Ранний летний вечер. Уже начинают снизу у нас зажигать много-много огней на всяческих магазинах, салонах, да и просто, знаешь – фонари, фары, первые окна… Ужасно много внизу всякого маленького света – яркого, разноцветного – получается. И всё, при этом, внизу уже немного в таком тёмном дымном вечере купается. А наверху ещё ярко – таким теплым желтым, переходящим в красный и темный совсем – горит закат. Ну, это – на горизонте, а подальше от горизонта – ещё совсем такой, молочно голубоватый… И особенно это прекрасно перекликается в высоких зданиях – у нас здесь много таких домов видно – стеклянных, высоких – вроде офисных зданий. Ведь мы в центре города – больница наша, и здесь, прямо рядышком они. И вот – в них, даже и наверху, загораются уже окна офисов, в которых люди – служащие – ходят, работают. А всё равно ещё – на этих верхних этажах и солнце блестит. Ведь здания-то снаружи стеклянные. Так это замечательно!.. А внизу там какие-то и кафе, и клубы, и забегаловки мелкие, и… И всё такое… Очень здесь много жизни. Шоссе ведь широкое, тоже, под окнами прямо – и столько машин там!.. ну, в общем – прямо-таки жизнь! Её средоточие. А вечером – вот таким, как я сейчас говорила – вся жизнь оживленной становится, знаешь, ещё и по внутреннему ощущению такому, а не только по внешнему движению. Все люди, наверное, знаешь, тогда ожидают уже, что скоро уйдут с работы, а кто-то – уже, может быть, и ушёл. И это уже жизнь такая – которой живут не по долгу службы, как говорится, а как бы – свободно. Своя жизнь: интересная, полная – жизнь, которую люди весь день на работе ждут. Та жизнь, в которой они встретятся с родными, с друзьями, сделают какие-то свои интересные дела, сходят куда-нибудь… В общем… У нас, даже, в больнице она ощущается сразу – эта другая жизнь. У нас ведь, хотя отделение и стерильное, но всё равно – людей много довольно: врачей, пациентов. А ещё в конце коридора есть перегородка стеклянная, а за ней – просто приёмная отделения другого. Уже не стерильного – просто… И там всегда – ещё больше людей, больше жизни, движения!.. И к вечеру – ты уже чувствуешь, как веселее врачи все становятся, сестры, служащие – те, у кого смена заканчивается, конечно же… Не все в это время уходят ведь. Кто-то – наоборот – заступает только. А кто-то ещё с середины дня был, например, а к концу – всё равно остаётся на ночь. У нас, вот, например две уборщицы-санитарки всё время сменяются вечером. Днём у нас работает Тамара Васильевна – она у нас большая такая женщина, веселая, громкая!.. А вот на ночь приходит девушка – Света зовут. Она молодая ещё – тихая очень… Серенькая такая, как… Ну, как мышь. Слишком уж избитое сравнение, но здесь, кажется, лучше и не скажешь. Мне так неловко перед ней – ведь она такая же девочка, как я. Даже ещё младше, кажется, но… Но всё равно – мы же почти ровесницы. И ей приходится тут помогать мне, например, и убирать и… Ведь, чем же, скажи мне, я лучше?.. Раз это не я ей теперь помогаю в чём-то, а она мне? Разве тем только, что, вот, заболела?.. Мне как-то от этого очень неловко. И она, тоже, так неловко и… стыдливо, что-ли?.. на нас смотрит… И пока делает что-то – всё время глаза опускает и так отворачивается – так, как будто бы ей вообще неловко за то, что она, вот, здоровая, а мы – не очень, скажем так. За то, что она здесь ходит, вот, свободно… И, как бы, потом пойдёт, наверное, после работы домой, а мы – нет. Кажется – из-за этого. Она однажды сама так и сказала. Когда разговаривала с Данкой. Так, вообще-то,она очень мало сама говорит – эта девушка. Она всё как я – ходит молча. Но Дана у нас разговорчивая, и один раз даже и её чуть разговорила. Так вот – Данка ей что-то такое говорит, рассказывает про своих – вот, то ли – как они там свой дом обустроили летом… То ли, про дачу что-то… А девушка Света эта, как раз и сказала, про Даниных детей послушав – что, вот, как же ей нас жалко! Что мы и с детьми, вот, а ещё и болеем. Она и сама-то не слишком уж сильно спокойную жизнь имеет – конечно она не богата и только, вот, кое-как тянется… Но каково нам – она, мол, даже и не представляет! Ведь у нас еще дети и… здоровье… Вот – ну, такой разговор как-то был. Я тогда, благодаря Даниной разговорчивости, хоть что-то об этой девушке узнала – что она в крохотной квартирке живёт, кое-как зарабатывает, родителям понемногу помогает. Но это немного… Немного я о ней совсем услышала. Всё, больше, Дана тогда говорила… Ну, она много чего про свой дом всё время рассказывает – она, кажется, себя такой должной там что-то, всё время ощущает, что, вот – как просыпается: так сразу, кажется – она уже и там… Моет, стирает, убирает, готовит – хотя бы мысленно. У неё все мысли, по сути, о том. О том, как же ещё что-то в доме сделать – ну, там: оборудовать, обустроить. Куда детей повести – на секции записать… И, вобщем – об этом она так натурально рассуждает – так, как будто бы она, вот совсем там – где-то, или в их квартире с утра, и нужно ей побыстрее, вот, прямо именно сейчас вот, всем детям завтрак сделать… Или где-то в машине они (нет, скорее – в автобусе) – едут с одного занятия, с детьми, на другое… И параллельно ребята её, с прирасстегнутыми воротничками на курточках, что бы не жариться, жуют пирожки, которые она сготовила и взяла с собой – в кулечках для завтраков… Ну, вот наверняка!.. Мне, вот, так, прямо – всё это и видится!.. И так, так она про всё это натурально говорит, про все свои заботы – как будто бы вот тут вот, всё это, рядом и происходит… И я, сама, в общем-то – как будто не здесь совсем, а где-то там. У них гощу… Вот, с некоторыми людьми – так. Ты беседуешь с ними и, как будто бы вдруг попадаешь в их мир. Как с книгами – с такими людьми. Но, вообще-то, по сути – так можно бы и со всеми, со всеми людьми, абсолютно, попадать. Но вот, только – с некоторыми это полегче получается. Вот, как, знаешь?.. Вот – и с книгами: есть, ведь, и сложные научные книги – ну, те, которые прочитать – ещё свои мозги нужно приложить… И много, например, даже, мозгов!.. Потому что их понимать надо… такие книги. И надо ещё многое что в мире сначала понимать научиться, прежде чем их начать понимать. Это – как ты не поймёшь ничего, ровным счетом, в какой-нибудь научной статье о конкретной моделе машины, если ты сам не знаешь уже чего-то о тех технических терминах, что касаются всех, вообще, машин. Тебе, ведь, не будут здесь, в статье об этой конкретной машине, рассказывать и объяснять – как устроены колеса и что такое карбюратор?.. А ты, например, просто не знал этих, каких-то, предварительных вещей, и не понял теперь всю статью (ну, или какую-то ее часть)… Вот, с людьми – это так, когда тебе не говорят напрямую, а говорят, может быть, и открыто, но опосредованно. Говорят через термины… Говорят терминами, обозначающими собой понятия – понятия, уже собранные под крыло этих терминов… И это трудно понять – когда ты сам, может быть, их никогда и не систематизировал так… Не собирал никогда в такую, одну группку, в какую они собрались в той, чужой душе, и даже, может быть, не думал их так объединить. А есть книги – которые говорят с тобой напрямую. На понятном каждому языке. Они говорят прямо и открыто – как о "дважды два". Они говорят не о том уже, как в них переработаны, да переосмыслены, да перепрочувствованны простые и понятные вещи – а просто: о них самих. Конечно – так проще говорить, и проще понимать человека – точнее его внутренний мир, легче войти в него – ведь всё в нём легко видно, как кажется… Ну, как на ладони. А ведь у тех людей, что посложнее – у тех, которых уже усложнили обстоятельства – у них: чтобы войти в их мир, что хранится внутри – так нужно ещё знать и код. Код, которым всё-всë внутри зашифровано. Это не так – как с теми, что просто возьмут тебя за руку, да и отведут туда: так, нет. Здесь нужно знать и код от замка на двери, и карту иметь, и ещё и уметь по ней ориентироваться. Уметь разбираться в его собственной системе координат и обозначений – того, другого, человека. Ведь тут, зачастую, знаешь как?.. Тут у каждого будет своя система обозначений – что накопилась со временем, что появилась на его жизненном пути. Ведь если уж и пытаться ориентироваться по тому, по тем знакам, какие он нам сам о себе даст – по этой его карте: так карта всегда будет (полученная из его рук, конечно же) – им же самим и составлена. Он сам составлял её, когда обходил, в одиночестве, свои владения и описывал новые края и рельефы и вникал в свою топографию и изучал всю структуру геологических особенностей. А вот… если тебе кто-нибудь другой, посторонний, на него карту даст – так это уж, понимай – в его собственной системе обозначений составлена. Эта карта составлена в соответствии с мышлением И понятиями того человека, что карту другого нарисовать пытается… А это ведь две совсем разных карты – такая, составленная сторонним наблюдателем, и та, что составлена самим владельцем территории… Две различных карты. И как тут пытаться идти?.. По какой ориентироваться? И не всегда ведь тут одна карта не верна будет, а другая – напротив. Как раз обе могут быть в чём-то правы, а в чём-то – искажены немножечко. Ведь изнутри человек видит свой мир – как остров, например, необитаемый… вернее – с населением ровно в одного человека и сотни тысяч посетителей-туристов ежедневно… Видит его – так, изнутри, из самой-самой его сердцевины… Так, как никто другой никогда не видел и не видит. А человек, что смотрит со стороны – с берега другого, какого-нибудь, острова – вот он-то видит, как раз, то, возможно, что человек сам не видит, сидя внутри. Он видит снаружи. А владелец территории просто физически этого не может. Здесь, как раз – тот, что смотрит со стороны – может ему что-то, незаметное изнутри, подсказать… Ну, так вот – с чего я начала?.. А, с того, что вот такое время бывает вечером, когда люди ещё на работе, но, в общем, уже внутренне – как бы с неё и уходят. Как бы уже находятся дома немного, ну или в своём парке у дома, допустим, куда человек, может быть, вечером пойдёт погулять с семьёй… Или в магазине, куда ему нужно зайти за продуктами… Здесь… Как бы – к такой жизни, рабочей – примешивается ещё и простая жизнь всех этих людей. Как и свет вывесок и витрин – к закатному свету. Я очень люблю в такое время смотреть на мир из нашего больничного окна, но и в другое время – тоже. Вот днём, например – всё так пусто обычно – в знойное время обычно никто ведь по улицам и не ходит почти. Совсем как в те наши дни, когда мы сидели с тобой во дворе около дома… Но зато внизу – у подножия этих зданий офисных – постоянно, как раз в это время, ужасно много народа собирается. Все, видимо, служащие, спускаются вниз на обеденный перерыв и курят под зданиями, и кофе пьют в соседних забегаловках, и вообще – просто болтают, да воздухом дышат. Такое вот – тоже приятное состояние мира, когда эти кучки из людей, как бы рушат безлюдную привычную эту тишь полдня… Мне это тоже очень нравится… Твоя мама, и вообще, теперь очень и очень много времени проводит у этого окна, что у нас в комнате, и иногда ещё – у большого окна в коридоре. То мне, конечно же, больше нравится – оно у нас почти в пол. Но не совсем в пол, ведь внизу ещё есть небольшой низенький подоконничек, а под тем – немного ещё просто стены. А ещё здесь у нас растение такое стоит в горшке – большое. Словно почти дерево целое. И вот, я под ним часто стою, тоже, и на город смотрю. Окно это большое – в одной стене больницы с нашим – что в палате, и вид из него, разумеется,тот же самый. Но больше оно мне нравится только тем, что оно больше намного. Такой каламбур!.. Больше… Раза, наверное, в два. Да только я до него не всегда дойти могу, к сожалению. А вот до нашего – чаще. Ты даже увидишь, наверное, если вдруг станешь всё это читать – там, через несколько страничек ещё, будет рисунок такой – голубым карандашом… я то, до этого, всё разными вместе на каждой картинке рисовала… А это вот – по отдельности. Только голубым… Это я, вроде бы, себя у того окна в коридоре нарисовать пробовала – ну, так… Такой, полу мультяшный набросок – сам видишь… Вдруг захотелось…Такой голубой тон у карандаша – у одного из моих четырёх интересный… Что я, когда начала им водить по бумаге, так больше уж и не смогла остановиться. Мне он напомнил, в сочетании с белым листом – тот свет, что иногда у нас бывает… И ощущение. Такое вот – словно они – карандаш вместе с бумагой – становятся солнцем и воздухом… Такими, какие я днём иногда вижу или утром поздним – всё здесь такое бело голубое получается… И небоскребчики наши офисные – с голубым, как бы, стеклом, и небо – много-много неба… И стены в коридоре, и стекло… Даже халат на мне больничный – светло синий, да тапочки!.. Даже они – и то в общую картину вписываются!.. Всё-всë в одних тонах!.. Ну, так вот – вышла у меня эта картинка… Ты знаешь – пусть будет она тебе вместо той фотографии, что я обещала оставить – свадебной… Я здесь, конечно, совсем на себя не похожа, наверное, но… Пускай. А свадебную фотографию, видишь, как получилось – уже не выйдет у меня тебе передать… К сожалению я её, понимаешь, по вине косорукости своей абсолютной собственной, потеряла. Она у меня улетела вниз – из окна. Я её около него разглядывать стала и… Я, сначала, вот тот свой рисунок разглядывала – ну, корявый совсем и непонятный, что раньше был, до этих слов, в моём блокнотике – ну, такой, где, наверное мы с Лешей вроде стоим под дождём… И под зонтиком. Ну, это рисунком назвать и нельзя – так, просто я что-то такое вот намалевала!.. Его я разглядывать стала и так интересно мне вдруг показалось, что вот, когда он на свет попадает – то ведь совсем пресовсем просвечивается! И я тогда стала смотреть на него в солнце, и на ладонь брать… Так интересно – когда под листком, как бы фон из света и тени руки… Ну, в общем – баловалась, одним словом!.. А потом я решила и нашу фотографию взять – посмотреть на неё так же. Ну, во первых – она, конечно, гораздо плотнее листка оказалась, и так просто – совсем не просвечивается. Лишь только слегка – чуть-чуть совсем… А… Ну и просто – хотелось сравнить силуэты, вообще, наши – на этой картинке и на фотографии. Ужасно ли не похоже вышло или всё-таки?.. Ну вот и… Сравнила. Прости меня, дорогой, я это случайно. Понимаешь… Само как-то… и быстро так… Ветер из рук вырвал и… В форточку, в общем… Ну, значит так и надо… Наверное. Прости меня пожалуйста!.. Вот у тебя и осталось теперь из наших с папой изображений – всего только тот мой рисунок, где мы как будто под дождём, да ещё тот – что раньше был. Где я пыталась ту сцену повторить – как мы идём с твоим папой к метро (и уже почти подходим), и разговариваем… Не очень похоже, конечно… Мне можно было бы эту картинку ещё очень даже хорошенечко проработать… Там ничего почти не прорисовано… Но я, почему-то, боюсь дальше… Боюсь испортить, если продолжу. Возможно, что это и так же, как с нашей, с твоим папой жизнью. Не очень-то весело, с одной стороны, что так всё у нас быстро закончилось. Но зато – пока у меня силуэт этой, нашей, картинки, лишь радость вызывал и счастье… Лишь только хорошие и светлые мечты о том, как всё будет дальше. А ведь могло быть и так, что дальше стало бы хуже… Вот так каждый раз – ты начнёшь какую-нибудь картинку, и нравится тебе!.. Кажется – вот, ещё лучше сейчас сделаю!.. А потом – раз и так вдруг испортишь, что уже не вернуть того, что было… И думаешь: вот лучше бы я ещё тогда остановился!.. Но, может быть… и тебе не надо было бы смотреть на нас таких, как на этом фото. Мы там, конечно же, мы и есть,на нём… Но всё равно – не совсем мы обычные, ведь, например в таких костюмах мы там, и с прическами такими, каких в простой жизни, конечно, у нас не бывало – сам понимаешь… Но и на свадьбе-то мы по другому смотрелись – так, по своим ощущениям. Совсем ведь не так как на фото… Ты знаешь, всегда человек ощущает себя ведь не так, как его видят со сторо…
