Ivolga (Анастасия Каляндра)
Ну здравствуйте, дорогие потомки, снова!
Ну здравствуйте, дорогие потомки! Я долго, очень долго не писал. Аж почти пять дней. А всё ведь потому, что на этот раз мне никто совсем тетрадь не подарил просто так. Чтобы так – по собственному желанию. К нам даже тётя Таня приходила, которая мне предыдущую тетрадку дарила, но и она во второй раз теперь о том не догадалась, чтоб так же сделать. Хотя я уже от неё ждал. А она – бесчувственная какая-то к моим ожиданиям. Но ничего. Я всё-таки дождался того, когда ж я сам уже решился у мамы попросить. Придумал повод вернее. Ведь если просить у мамы тетрадку – так, ведь она, наверное, спросит меня: "А зачем?" Ведь испугается, что я какую-нибудь школьную потерял. Ведь я обычно писать во всяких тетрадках вообще не люблю, да и смотреть иногда не могу на тетрадки… А тут – вдруг ещё одну попрошу!.. Ну, так и произошло, когда я в магазине подошёл к ней и сказал: -"Мам, а давай мы купим мне тетрадку?" Она говорит: – "Для чего? Школьную, – говорит, – потерял?" Вроде как-то так было… А я говорю, что – нет: я, мол, это буду туда всякие вещи почаще записывать и почерк тренировать. Ну, мама, конечно же мне купила тетрадь в магазине – ведь это не вредно. Чего же ведь и не купить?.. Тетрадь – она ведь, не чупа-чупс. Ей зубы уже не испортишь. И мне мама даже сказала, чтобы я сам себе выбрал – какая мне нравится. И я выбрал с большой собакой на обложке – с белой. Она такая красивая, лежит в траве и улыбается. И вокруг солнышко светит. Замечательная тетрадь! А почерк – я и действительно собираюсь развивать. Ведь я недавно попытался прочитать что я писал недавно ещё в том своём дневнике. И сам ничего очень долго понять не мог… Очень сложно там всё написано. И вы, мои дорогие потомки, хотя и будете жить, несомненно уже в более прогрессивное время и, значит – сами уже будете более прогрессивные, чем все мы теперь, и конечно же, легко разберетесь во всем, что я написал… Но я, всё же, хочу, чтобы вам было ещё немножечко полегче. А то я недавно сам не мог долго понять – что такое за "порка", что-ли, у меня там написана?.. А так оказалось, что это горка, всё-таки. А то так, можно сказать, что я сам за себя аж испугался немножечко… Хотя и прекрасно знаю о том, что у меня никакой такой порки в жизни совсем и не было, как бы папа тут не грозился… Но, всё равно, аж даже страшно немножко за себя стало. Ведь так же получается, что повесть моя приобретает какой-то, совсем уж, трагический оборот!.. А всё из-за плохого почерка… Но что ещё хуже – так это то, что я Ане недавно дал почитать своё, то стихотворение, что про площадку, про игры, и про семью – так, вот она так его долго читала!.. И спрашивала постоянно: -"А тут что написано?.. А тут?.. А вот это чего?" и так далее… Как будто это и не поэзия, вовсе, а просто ребус какой-то. И я ужасно сердился на неё, за то что она такая непутевая, и в конце концов, даже сказал ей, что не нужно тут больше читать!.. Чтобы она знала как мне мою поэзию своим непонимаем портить!.. И, вобщем, забрал у неё уже тетрадку. Я, всё равно, ведь, понял то, что она уже дочитала до конца – ведь про самую последнюю строчку она уже у меня и спрашивала – как это читается. Вобщем, всё впечатление от стихов куда-то растаяло… Я думал – она сейчас ликовать будет внутренне про меня, за то что я у нее уж такой романтичный и вдумчивый, и улыбаться мне так, застенчиво… А она вся такая сосредоточенная, наоборот, стала, чтобы мне это всё прочесть, что просто, как будто она вагоны грузит сейчас и уголь перетаскивает, а не парит на крыльях поэтических… Ну, вобщем, работать мне над почерком нужно… Ну и буду я в этой тетради.
Ну… Так что теперь, вкратце говоря, я могу, вновь, сообщать вам все новости о себе, дорогие потомки! Я знаю, что вы уж давно испереживались совсем тут без меня… и за меня. Ведь Вы сострадательные, потомки, и наверняка уже, наверное, считаете, что я давно как простудился и у меня начался какой-нибудь смертельный насморк, и от этого я так долго уже не пишу. А я – вот он – здоровый и сильный. И целый, невредимый весь. (Только зуб ещё один вырвали. Но зато там теперь новый растёт на том месте. Так растёт, что даже аж чешется.) И я вам снова пишу со всем сердцем. Так… Значит… Что из последних новостей? Во первых – та женщина из турецкого сериала всё-таки уж вышла замуж за своего кавалера. Та-аак долго она не выходила, что уж, мне кажется, что за это время мужчина тот, мог бы уже и передумать на ней жениться, и уехать далеко, далеко, если б сценаристы его не держали… а зрители все уже и передумать успели бы смотреть. Но мы всё равно смотрим. Ведь надо культурно развиваться. Хоть иногда. Хотя и смотрим мы, нужно сказать, уже на исходе сил.
Уж они всех нас, своих зрителей, просто замучили!.. Это же сколько нужно, скажите на милость, рекламы отсмотреть, чтоб дойти наконец до сути?!. Да мы, кажется, больше про колбасу и про банковские карты каждый день смотрим, чем про турецких этих самых людей!.. А ещё – титры!.. Так это и вообще невозможно. Мало того, что в школе ты постоянно читаешь, так тебя ещё и по телевизору заставляют! Причём таким ещё мелким шрифтом проматывают, как будто они банк какой, а не телевизор совсем. Трансформеры живут хорошо. Я только одному из них чуть-чуть руку сломал. Но он на то и трансформер, чтобы ему как-то да и трансформироваться. А вчера мы мне нашли с мамой та-ко-го трансформера! Он маленький и с ним можно ездить, и он даже в трамвае вместе со мною легко весь помещается. Мы с мамой, как раз ездили далеко в город, делать там какие-то документы. И там зашли в магазин, и там нашли мне трансформера. И мы потом вместе с ним ехали прямо по городу в таком трамвае, что было вокруг очень красиво и ветки были вокруг, и здания, и люди. А внутри было немножко полу темно, от того, что дождь снаружи уже собирался. И мой трансформер был так замечателен и так популярен, что даже тетенька напротив на него так всё время и смотрела… Как он катается по стеклу трамвая (ведь он – мотоцикл, если его сложить) и как он всё время к ней подъезжает через кнопку вызова водителя… Но после, правда, когда рядом со мной место освободилось и мама туда села, она мне сразу же сказала, чтоб я перестал катать. И у нас получился антракт в его истории популярности. Но я тогда стал много говорить… Потому что устал. А я когда устаю, так мне нужно, уж позарез, что-нибудь говорить. И даже неважно что. Я даже стал петь. Я пел:
– Мы е-дем… Вмес-те с трансформером и ма-аамой!.. В трам-ва-аае!.. И дождь соби-ра-аается!..
И ещё что-то я там напевал. И мне даже очень понравилось, и даже показалось, что это в рифму. Наверное от того, что устал. И я, прямо так и подумал сразу, что это всё надо бы обязательно записать, и даже хотел попросить маму. Но я не стал и решил, что и сам всё, всё запомню и буду потом, дома, у себя в дневнике с собакой на травке всё это писать. Но я забыл. Почти всё. Наверное потому что рифма была, всё же, не прочная… А то, когда всё хорошо в рифму, так всё обычно и хорошо запоминается. Я как-то раз даже три четверостишия всего за час выучил. Это когда нам в школе задали какого-то поэта хорошего. И у него рифма была ещё ого-го! А я из своего почти что всё забыл. И помню только что что-то там было ещё в моей песне про женщину с покупками, что мимо, за окном проходила… И про мужчину с собачкой… И про кафе-кондитерскую, что мы мимо проезжали. И ещё чуть-чуть про светофор. А так – мне больше всего запомнилось то, как мама мне "ну, помолчи чуть-чуть!" всё время моей песни говорила. И это был, как такой припев, потому что повторяется – всё у меня куплеты, а мама мне этот припев туда прибавляет. А потом мы ехали ещё в метро. Мы очень даже нормально проехались – и мама всего даже только два раза свою валерианку пила. Хотя мне она и сказала, что ездить со мной куда-то совершенно невозможно. Но мне вполне даже возможно. Я очень люблю в метро ездить на эскалаторе, хотя боюсь. А там нелегко не бояться. Там тетенька какая-то нагнетает всё время по радио обстановку. Она говорит, мол – держите на эскалаторе всех детей своих за руку или даже на руках. И я прямо боюсь уже, как бы что не случилось, если меня вдруг держать не будут. А ещё мама однажды усилила мою тревогу, когда сказала мне: "не прыгай на ступеньке – упадешь, ещё шею себе сломаешь." А я тогда прыгал, когда мне очень радостно было, ведь мы тогда ехали с ней и папой с ВДНХ и мне ещё меч большой пластиковый светящийся купили. И вкус мороженого во рту ещё был такой, очень хороший. А вот теперь я никогда на эскалаторе уже не прыгаю. Разве только чуть-чуть, если уж очень захочется. А так мы нормально съездили. В вагоне метро ещё форточка была приоткрыта и там можно было на трубы на стенах в прямой трансляции смотреть – как они там летят, такие серые. А ещё было приключение. У нас поезд посреди тоннеля вдруг остановился, и такая стала тишина!.. И только немного – такое легенькое пищание и гудение. А потом нам ещё машинист по громкой связи сказал: "Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие. Поезд скоро отправится" – таким странным голосом сказал, что прямо очень беспокойно мне сразу стало. Но потом поезд ещё чуть-чуть постоял, и машинист сказал нам почти таким же своим голосом, что надо быть теперь осторожным, ведь поезд уже отправляется. И я там где сидел, стал сидеть уж совсем осторожно, чтобы чего вдруг не вышло. И поезд, действительно тронулся и мы поехали. А ещё я показывал маме свой страшный трюк – я вставал, прямо во время движения, и отпускал руки от всех поручней, чтобы совсем не держаться, и хотел показать маме, как я могу стоять стойко, чтоб даже совсем не качнуться. Но не успел ей это сильно показать, потому что начал падать… И мама меня подхватила, и сказала, чтоб я сидел. И я сидел и всё жалел, что не могу так пока стоять в метро, совсем без рук, чтобы все на меня смотрели и аж восхищались. Но я когда-нибудь, надеюсь, ещё научусь. И вот, как мне кажется – мы отлично съездили. И даже отлично вернулись домой. А мой трансформер теперь у меня стоит на столе. И я с ним играю иногда – катаю по столу. И это, хотя и не так здорово, как по трамваю, но тоже хорошо. А особенно, когда уроки надо делать – так это и вообще, чистый отдых сердечный.
Что ж. Я ещё вернусь к вам, надеюсь, со всеми новыми новостями, потомки!.. А теперь их пока больше нет.
И я забыл поставить дату:
23 декабря.
***
У меня, дорогие потомки, уже прошел Новый год! Я не писал про него сразу, потому что у меня в нём было ещё много дел. И в старом тоже. Мне в Новый год надо было много покушать и я всё кушал и кушал и все вместе со мной тоже кушали, ведь всем было очень радостно. А когда радостно – почему бы и не покушать?.. Тем более что мама нам всем приготовила очень много всяких вкусных салатов и все они теперь стояли перед нами на столе и с каждой минутой, по маминому мнению, всё пропадали и пропадали у нас на глазах. И мама нам говорила: -"Вы кушайте, кушайте, а то ведь и пропадут!.." Но мы, вообще-то, сколько не кушали, так всё салаты у нас со стола никуда не пропадали. Всё оставались все здесь. Но ладно. Это мама просто сильно всё так за них переживала. Как за своих родных. Она сначала, до Нового года, за них очень переживала, чтобы они появились, и от того очень спешила. А потом стала сразу переживать, чтобы они уж исчезли. Ну, что и говорить!.. Новый год – новые переживания. Так бывает в жизни. Но мне даже больше то нравится, когда мама переживает чтобы у нас их уже не было, чем когда чтобы они были. Ведь когда она так после Нового года переживает, то мы все кушаем и нам всем хорошо. А вот когда она до Нового года переживала – так это было хуже, ведь мы с папой вынуждены были одни наряжать нашу главную комнату, пока мама на кухне с салатами занималась. Мне мама совсем не хотела в том помогать, чтоб мне от того радостно было. Мне было бы радостно, если бы мы вместе с ней наряжали. А так – получалось, что без нее. Но мне всё равно было радостно немножко, ведь хоть это и грустно что мама твоя не с тобой рядом, а с какими-то салатами бездушными… хотя и очень вкусными… в сей предпраздничный час, но… Что же делать?.. Ведь если ты не рад, то и уже никакого праздника не получится вокруг. И ты должен быть рад. Иначе нельзя. И я старался быть рад. И был почти что. Тем более что со мной ещё был папа. Ведь это мама возилась на кухне и готовила там всё к приходу гостей и оттуда, из кухни, всё вырывался и вырывался пар и свист и шипение от кастрюль… А папа был здесь, в нашей комнате. Это мама по кухне всё бегала, забывши про сына родного, а папа тогда ничего не делал и был, потому, мне хорошим отцом. Я хоть его но заставил мне люстру на люстру вешать!.. Мы в магазине, большом пребольшом, купили мне люстру. Она из фольги и вся разноцветная. Я очень её хотел потому что увидел. И попросил. И мне взяли. И обещали повесить её, раз я так того хочу. Ну и вот. Мы с папой стали вешать её, но только она всё никак не крепилась сначала, ну а потом мы придумали её скотчем закрепить. И папа тогда наконец слез с лесенки, которую специально для того и ставил – чтобы повесить мне люстру мою. И тут оказалось, что папа своей головой её очень сильно прям достаёт. И так получается, что если вдруг папа не смотрит, куда он идёт, то идёт он всей головой своей прямо в люстру и люстра тогда качается, вместе с той – первой люстрой, что и была, и вот по комнате бегают разноцветные пятнышки света – они яркие и очень весело дрожат и это хорошо. Конечно же. И это так показывает, что папа очень головастый, что он решил люстру нам туда именно повесить. Правда мама слегка так была недовольна тем, что она так висит – ведь, просто, она тоже её головою слегка достаёт. И когда идёт мама в комнату с салатами в руках, и смотрит вся на салаты, то у неё, ну совсем нет возможности посмотреть на мою люстру. И вот она, люстра, ей и напоминает – что, мол, посмотри! А мама всё переживает, что так у нас и все обе люстры в конце концов свалятся. Ну а я того и очень жду – ведь это будет ещё как интересно!.. Но пока она, каждая из двух, висит. Даже уже и после Нового года, когда к нам ещё и пришел дядя Валера и он – так ещё выше, чем мама с папой. Но она всё равно висит. Ведь дядя Валера высокий, но очень внимательный, к сожалению. Он всё видит, что есть перед ним. И так и ходит мимо. А я!.. Я!.. Был бы я чуть повыше, так я бы уже как-нибудь так бы всю люстру своей головой зацепил, чтобы она уж непременно свалилась и мы бы все посмотрели – что там есть за ней в потолке! И это было бы нашим хорошим и интересным открытием в наш замечательный Новый год! Ну а потом – мы бы её обратно, конечно, на скотч приклеили. Вот так. Но со взрослыми ни одно дело до конца никак не доделать. Они, всё, какие-то бесконечные.
