Иван Корсак
Гетманич Орлик
но именно он является автором истинно европейской конституции, в которой
свобода человека является фундаментом. Ведь английская Большая хартия
прав – всего лишь намек на конституцию.
Король долго, не мигая, смотрел в глаза Григорию, будто хотел в них
увидеть искренность или, может, лукавство, будто способен был заглянуть в
душу народа, который представлял этот сын гетмана. Вместе с тем думал, что
за последние столетия только два человека вызвали наибольшее удивление,
наибольшее увлечение и неприятие – Кромвель с одной стороны Европы и
Богдан Хмельницкий – с другой. Именно вокруг них, предводителей двух
65
больших наций, более всего копий ломалось в дискуссиях при многих
монаршьих дворах. А смогут ли Орлики продолжить дело Хмельницкого?
Франция еще помнила помощь украинцев в Тридцатилетней войне.
Через Гданск и Кале 2 400 козаков прибыли во Францию и во главе с Богданом
Хмельницким и Иваном Сирко штурмовали тогдашнюю испанскую крепость
Дюнкерк. 11 октября 1646 года Дюнкерк капитулировал. До Людовика XV
дошло даже курьезное упоминание о том, как французские военачальники
решили «сэкономить» и недоплатить козакам, упрекнув: «Мы воюем за честь,
а вы – за деньги». На это будто бы оскорбленные казаки ответили: «Каждый
воюет за то, чего ему не хватает». Упоминание о деньгах привело Людовика к
другой, более прагматичной мысли.
– Господин Орлик, – прервал свои раздумья французский король, -
козацкая нация, как вы утверждаете, превыше всего ценит свободу. Но
свобода, простите мне, если это не цинизм, тоже стоит денег. Где их возьмет
разграбленная, разрушенная войнами, угнетенная московитами Украина?
Разве кто-то чужой отдаст собственные средства за чужую свободу?
Григорий в знак согласия наклонил главу, хотя что-то в нем бунтовало.
– Ваше Величество, я принимаю эту логику и не считаю ее цинизмом.
Однако выскажу встречную мысль: свобода в свою очередь дает людям
деньги. Убедительным примером является хозяйство славной памяти гетмана
Богдана Хмельницкого. У него, как пишут польские историки, были полная
казна и финансовая независимость, вопреки огромным военным расходам. До
Богдана каких только поборов с купцов не было: пошлина дорожная, мостовая,
плотинная, перевозная, ярмарочная. 8 мая 1654 года и 6 июня 1657-го гетман
издал универсалы, согласно которым купечество платит только раз в
государственную казну, а ни одно другое учреждение не имеет права
требовать дополнительных поборов. Указ гетмана гласил: «Строго
напоминаем, чтобы оных так по дорогам, гостинцам безопасно пропущали, яко
на месте остающим и торговлю отправляющим наименшее препятствие не
чинили, подачек неблагоприятных не требовали, а поготову дерганья и
неблагоприятных поборов делать не взвешивались, но чтобы отдавши
экзактору нашему надлежащую повинность, к жаждущему разных экзакций
платы примушати не били».
Это право на экономическую свободу знаменитый гетман отстаивал
перед Москвой в духе союзнического Переяславского соглашения. Он
требовал от царя Алексея Михайловича подтвердить привилегии украинских
городов, которые пользовались магдебургским правом, в письмах из Киева
1654-го и из Переяслава того же года. Гетман всячески заботился об
облегчении деловой жизни, особенно стремился связать торговлю по Днепру с
Балтийским морем через Западную Двину. И снова в универсале 25 марта
1657 года велит: «Пылно тэди жадаем и приказуем, жебы без вшелякого
задержания и гомованя всюду пропущало так самых, яко и факторов их,
пошлин скупых торговых и подачек чтобы в них не вытягано». Поэтому
66
хватало, Ваше Величество, и на военные расходы, и на церкви, и на школы, и
на типографии.
Людовик от непонимания даже глаза прищурил:
– Если вам тогда удалось наладить хозяйство на козацкой земле, то
отчего же нынче вы такие бедные?
– Удавалось тогда, когда не были подчинены. Петр І обратился к Сенату:
«…денег, как возможно собирать, понеже деньги суть артерия войны». В 1704
году внедрено двойное налогообложение на Украине (царь потом будет врать,
что это сделал Мазепа), а также «прибыльщики» императора едва ли не
каждый день выдумывали новые налоги – земельный, трубный, причальный,
посаженный, налог с пивоварения, с пошива одежды, В 1705 году ввели
«хомутный» сбор, тогда же указ «о бритии бород и усов», т.е. налог на такие
популярные в наших краях усы, а еще подушный налог. .
Слуга, тактично приблизившись, напомнил Людовику об ужине, но тот
только рукой отмахнулся, как от надоедливого комара.
– Любая страна имеет большие или меньшие средства за рубежами, то
ли держа их как в надежном кошельке, то ли для других целей. А имеет ли их
Украина?
– Имеет, Ваше Величество. Но судьба их непредсказуема. Иван Мазепа,
отступая, захватил с собой огромные сокровища, однако на переправе, когда
лодку начало заливать, две трети выбросил просто за борт, лишь бы самому
не утонуть. Оставшееся от трети унаследовал Войнаровский и одолжил
шведской казне, которая неизвестно, возвратит ли когда-нибдь это добро. И
так же ни одна ворожея не возьмется предвещать судьбу золота Полуботка…
– О сокровищах Мазепы в Париже ширились легенды. А о золоте что-то
не слышал…
– С Иваном Мазепой у Павла Полуботка были не самые лучшие
отношения. Старшинский суд, не без ведома Мазепы, лишил семью
Полуботков всех поместий, а сам Павел едва избежал смертной казни. Со
временем гетман все же таки помог Полуботку стать полковником
черниговским, но это не уменьшило гнева Павла – в ноябре 1708 года он
первым прибыл по призыву Петра І на козацкий старшинский Совет.
Император тогда побоялся, чтобы Полуботок стал гетманом: «Весьма умный,
из него может выйти второй Мазепа». Спустя годы он все же станет гетманом,
хотя лишь приказным, и… так же будет отстаивать вольности Украины. Когда
царь позвал Полуботка со старшиной в Петербург, приказной гетман
предусмотрительно (зная, что ждать он там может только смерти в
Петропавловском каземате) две бочки золота, где-то около миллиона фунтов
стерлингов, отправил тайно в Лондон, в «Bank of England». Согласно
завещанию, четыре пятых этого сокровища принадлежит украинскому
независимому государству, и лишь пятая часть – наследнику Полуботка по
мужской линии. Причем ежегодно это сокровище прирастает на семь с
половиной процентов…
67
– Господин Орлик, да это же мистика! И к тому же мистика с рядом
неразгаданных загадок: а если оборвется мужская линия, а если ваша
козацкая нация не получит независимости? Или получит свободу через
несколько сотен лет? Это же столько процентов набежит, что несчастная
Британия станет собственностью Украины или ее придется продать вместе с
комнатными тапочками! Представляю, как Британию продают с молотка… Эй,
кто больше!
И король захохотал так искренне и по-детски непосредственно, что
Григорий Орлик не сдержался и тоже рассмеялся. В последнее время
Людовика XV не оставляли женские неприятности, и он впервые отвел душу,
хохотал, всхлипывая и вытирая слезы тыльной стороной ладони.
Король Людовик XV, вопреки имиджу женского сердцееда, был
достаточно прагматичным, именно при нем быстро росла промышленность и
бурно развивались ремесла, поэтому не случайно цепкий ум сразу ухватил
суть проблемы. А проблема эта, к величайшему удивлению, и в самом деле
будет волновать многих на протяжении столетий. В августе 1913 года в городке
Стародуб на Черниговщине состоится съезд потомков Полуботка. Соберется
где-то около 170 особ, которые хотели бы определиться относительно права
на легендарное или мифическое наследство. И совсем не мифический, а
реальный наследник Остап Полуботок приедет из Бразилии в Вену в 1922 году
и предъявит послу Советской Украины Юрию Коцюбинскому фотокопию
завещания приказного гетмана. Потомок Павла Полуботка откажется от
надлежащих ему 20 процентов, а скромно попросит лишь один. Этот
«скромный» процент будет составлять около… 10,5 миллиарда фунтов
стерлингов.
По поводу наследства Полуботка в тогдашней столице Украины Харькове
будет проходить специальное заседание правительства республики, а со
временем с украинским консулом «зондажно», как частное лицо, встретится
представитель английского банка. Вполне понятно, что на такие встречи без
согласования «частным образом» не приходят. Мало того, представитель
обратил внимание на невыполнение условия о независимости Украины, в
противном случае был бы резон говорить, намекнул он, о реструктуризации
выплаты, так как сразу выплатить такую сумму нереально.
А дальше был в СССР ураган репрессий, который замел дальнейшие
следы истории, как и жизнь Юрия Коцюбинского.
Уже в 60-х годах прошлого столетия, совершенно случайно, готовя визит
Н. С. Хрущева в Швецию, московские чиновники натолкнулись на вклад Павла
Полуботка и схватились за голову: сумма приближалась до шестнадцати с
половиной триллионов фунтов стерлингов! Какой-то любознательный
иностранец даже подсчитал, что на ту пору на одного украинца приходилось
бы 38 килограммов золота. И вот проблемка: нет наследника Полуботков по
мужской линии. Лучшие юристы Инюрколлегии СССР тогда месяцами, как
мыши, шуршали бумагами, но тщетным оказалось это шуршание. В последний
раз, уже во времена независимой Украины, выплыло золото Полуботка из ила
68
давности и воспринималось людьми скорее как легенда или исторический
казус. А кто скажет, как в самом деле было?
…Людовик XV, граф де Брольи и начальник разведки еще долго
прогуливались по плацу. Король любовался стайками голубей, которые с
хлопаньем крыльев, таким беззаботным и милым, как детский лепет, взмывали
изредка в синее небо, их белые крылья под солнцем, особенно на фоне
какого-то нависшего облачка, становились слепяще-белыми. Неожиданная
зависть овладела королем: даже он, всесильный властитель, ограниченный
сотнями дворцовых и других хлопот, заморочками послов и угрозами других
государств, даже он, всемогущий король, никогда не сможет быть таким
беззаботным и свободным, как эти птицы. А что же говорить о стремлении к
воле целого народа, привыкшего к свободе, но из-за печальных и досадных
обстоятельств угнетенного.
– Благодарю вас, господа, за доклад и откровенные мысли, – дал знать о
завершении разговора Людовик XV. – С дороги неблизкой и от трудов советую
хорошенько отдохнуть.
Когда сопровождающие откланялись и остался только секретарь, король
медленно, как учитель задачу бестолковому ученику, надиктовал
распоряжение.
– Наградить Григория Орлика орденом, подарить бриллиант в десять
тысяч экю, а геральдистам подготовить графский патент на имя кавалера де
Лазиски.
Секретарь, хихикнув от удивления, в самом деле как-то по-школярски
поторопился записывать. Он знал, что признательная королева за возведение
на престол своего отца Станислава Лещинского подарила Орлику свой
портрет, украшенный дорогими самоцветами.
– И еще, чтобы не забыть. Придворному живописцу Фрагонару дать
оплаченный заказ на портрет графа де Лазиски. И пусть, прикажите, не
медлит.
***
69
Таким злым Григория до сих пор Карпу не приходилось видеть. Швырнув
небрежно одежду, он пнул ногой стул, мешавший ему пройти по комнате,
походил туда-сюда и лишь со временем, тяжело вздохнув, присел. Это было
тем более удивительно для Карпа, что во всех жизненных передрягах и
перипетиях, которыми пестрела их жизнь, Григорий никогда не нервничал.
Скорее наоборот: чем более сложной казалась ситуация, чем грознее
опасность нависала, тем веселее он был и тем беззаботнее шутил и смеялся.
– Что-то случилось, господин? – осторожно и участливо спросил Карп.
– Да, король Людовик XV предоставил мне графский титул, – процедил
сквозь зубы Григорий.
Сбитый с толку Карп даже прищурился, пожал, передернул удивленно
плечами, будто холод его пронял.
– Да разве от такого стулья ломают? Это ж приятность какая…
– Благодарность короля и в самом деле искренняя, он достойно оценил
наши труды, -ли ответил уже более примирительным тоном. – Только вот
загвоздка: чтобы получить графский патент, надо предоставить выписку о
рождении из церковной книги. Я попробовал буквоедам из королевской
канцелярии объяснить, что за выпиской не в Булонский лес переехать, что
отсюда тысячи верст до Батурина. Да и сохранились ли те церковные
книжки в сожженном, разрушенном и вырезанном городе?.. Им невозможно в
голову вбить, что родная моя отчизна вот уже полтора десятилетия является
вражеской территорией, где на меня будут охотиться, как на зайца.
– Не кручинься, господин, – улыбнулся, пряча неприятность, Карп, и от
этого улыбка показалась будто нарисованной. – Разве это для нас такая уж
тяжелая дорога – каких-то три недели, ну от силы четыре… Зато хоть с землей
своей и людьми увидимся.
Через день они были уже в дороге. Обходя большие торговые пути, чаще
ночью, чем днем, ориентируясь, как древние волхвы, по звездам, отмеривали
Григорий и Карп версту за верстой к неблизкому Батурину. На покой
останвливались лишь тогда, когда нужно было кормить коней, неглубокие
реки преодолевали вброд, а широкие – вплавь; рассекая волну грудью, кони
недовольно фыркали, будто злились на неведомых им королевских
канцеляристов, которые задали столько забот.
Осмотрительность, с которой Григорий с Карпом обходили города и
многолюдные пути, была не лишней. Незадолго после того, как покинули они
Париж, командующий большой русской группировки на Украине генерал Кейт
получил пакет из Петербурга. На основе данных русской разведки, одной из
мощнейших тогда в Европе, Кейту сообщали о выезде Григория Орлика в
Украину и приказывали арестовать любой ценой. Генерал, который всегда
безотказно и аккуратно выполнял любой приказ, на этот раз пришел в
негодование и обиделся.
– Я генерал, черт побери, а не полицейская ищейка!
И шввырнул высочайший циркуляр с такой силой, что со стола с
насмешливым шуршанием слетели все бумаги.
70
Чудеса таки бывают на свете. Григорию удалось разыскать в Батурине
старые церковные книги, и мало того, застать в живых священника, который
сорок пять лет тому крестил и благословил его на такие непростые жизненные
дороги.
Вечером, завесив плотно, на всякий случай, окна, они долго говорили со
священником, вспоминали знакомых и расспрашивали друг друга о них. У
сгорбленного, полусломленного деда, которому годы, казалось, положили на
плечи тяжелый жерновой камень, но так и забыли снять, с белой, из льняного
волокна, бородой и с такими же белыми, вплоть до синевы, бровями, впервые
за много лет ожили и светились неподдельным любопытством и надеждой
глаза. Они слезились, эти глаза, но все же жили ожиданием и верой.
– Отец как? Где он? Как живется ему? – белые брови шевелились в ритм
каждого слова.
– Бендеры, Стокгольм, Париж, Гамбург, Салоники… Сейчас почти в
полуплену у турок – полусвободный, полуневольник. А вы как? Что здесь в
Украине?
– Беда у нас, дитя, и к тому же черная… И не знаю, когда просветлеет, -
изрезанное морщинками лицо священника помрачнело. – Саранча азиатская
уже укоренилась, и нет нам жизни.
– Отче, я не понимаю, – тряхнул головой Григорий, будто хотел эту голову
на плечах удобнее как-то примостить.
Из-под бледно-синих бровей сердито мигнул, будто молния,
оскорбленный и гневный взгляд.
– Что же здесь неясного? Живем, будто не на своей земле. Я полвека
здесь уже священником. И полвека получал богослужебные книжки из Киево-
Печерской лавры. Но еще московский патриарх Аким попробовал было
запретить украинскую книгу. А как не вышло, то даже жаловался патриарху
Константинопольскому, чтобы тот приказал украинцам «да имуть покорение и
послушание святейшему нашему престолу Московскому и да не имут волю и
власть в жесточайших запрещений – ни по единому образу, ниже книги какие
печатати, ниже оно что творити без нашего соборного рассмотрения…» Слава
Бог, патриарх Константинопольский на это не согласился, и Лавра дальше
печатала на украинском. И так было вплоть до 1720 года. Однако Петр І,
неизвестно – на трезвую или не очень голову, издает приказ: «Монахи в кельях
никаних писем писати власти не имеют, чернил и бумаги в кельях имети да не
будуть, но в трапезе определенное место для писания будет, но и то с
позволения начального…» А уже 5 октября 1720 года новый приказ Петра І: «В
Киево-Печерской и Черниговской типографиях вновь книг никаких, кроме
церковных прежних изданий, не печатать, да и оные церковные старыя книги
для совершенного согласия с великороссийскими такими ж церковными
книгами справливать преждет печати, дабы никакой розни и особливого
наречия в оных не было; других же никаких книг ни прежних, ни новых
изданий, не обявя об оных в Духовной Коллегии и не взяв от оной позволения,
71
не печатать, дабы не могло в таких книгах никакой церкве восточной
противности и с великороссийскою печатию несогласия произойти».
Григорий слушал старого священника, не перебивая, а мысли его
закипали.
– А какое дело было императору к монахам и церковным книгам? Церковь
на Украине традиционно жила обособленной, независимой жизнью…
– Жила, сынок, жила… Пока в мае 1686 года царские дипломаты за
взятку в 200 золотых и 120 соболиных шкурок Константинопольскому
патриарху Дионисию получили грамоты об уступке Москве архипастырства над
Киевским митрополитским престолом.
Карп уже давно дремал себе в уголке, тихо посвистывая носом, лишь
иногда вздрагивал. Вероятно, в сновидениях что-то виделось ему тревожное в
очередном странствии.
– В Москве и Петербурге хорошо ведают, – вел дальше священник, – что
украинский дух им никогда не выпадет потоптать. Там любят упоминать
Полтавскую битву и замалчивают славное сражение под Конотопом. Так как
уже через пять лет после Переяславской рады, в июне 1659-го, когда народ
наш увидел глумление над союзническим соглашением, более чем
стотысячное московское войско Трубецкого знаменитый Иван Виговский под
Конотопом разнес в щепки, а князя Пожарского наши союзники таки отучили
материться – отрубили голову. Нас распинали на крестах и пускали плотами по
Сейму, но и до сих пор не одолели, поэтому теперь действуют хитрее -
отобрать хотели бы язык и память… Тогда как Ивану Федорову в Москве
невежды тамошние типографию сожгли и должен был он бежать на Украину, у
нас еще в 1491 году на украинском отпечатали «Часослов». А рукописная
книга насколько древнее… На Реймском Евангелии дочурки Ярослава Мудрого
Анны французские короли присягали народу, а святой Константин еще в 860
году в Херсонесе нашел Евангелие и Псалтырь, писанные русскими
письменами. К сожалению, и сегодня действуют указы богоотступника и
сыноубивца Петра І, которого при жизни поили: не печатать на нашем языке
книг, в которых бы «с великороссийской печатью несогласия произойти». И кто
же защитит нас и наше слово?
– Отче, не осилит еще наша… – опустил главу Григорий. – Не осилить нам
варварства без цивилизованной Европы, без помощи свободных народов. Я
лично, вот этими руками, – протянул виновато руки, – вручал 3 декабря 1731
года мемориал королю Людовику XV: «Интерес Франции и ее слава
призывают ее дать защиту угнетенным нациям, а можно ли найти более
угнетенную нацию, чем козацкая? Нет уже на Украине никаких вольностей,
существует лишь фантом свободы».
– А будет ли болеть французскому королю украинское дело? – в льняной
бороде священника гуляла горьковатая улыбка, на мгновение разве что
показалась, и, сникнув, снова спряталась.
– Не могу короля упрекнуть, – опустил руки под стол Григорий, будто
именно они были во всем виновниками. – Лично я доставлял послание
72
Людовика султану в Порту. Король написал тогда: «Я очень интересуюсь
судьбой и состоянием господина Орлика, считаю полезным для интересов
Франции поддержать господина Орлика в его правах, которые он получил,
будучи гетманом Украины… Надо чтобы Порта помогла гетману Орлику
собрать вокруг себя свой народ, такой большой и храбрый, чтобы он мог
сбросить московское господство».
Священник лишь головой тряхнул, будто его колики пронизали.
– Никому мы не нужны, сынок… О нас вспомнят, когда их самих беда
поджарит. Ибо я лично читал Артемия Волынского, который с 1720 года был
астраханским губернатором и гнал наших людей, как скот, в персидский поход:
«По замыслам Его Величества, не до одной Персии было ему дело. Ибо, если
бы посчастливилось нам в Персии, и продолжил бы Всевышний живот его,
конечно, покусилися бы достигнуть до Индии, а имел в себе намерение и до
Китайского государства, что я сподобился от Его Императорского Величества
сам слышать». А как помоет московит свои сапоги в Индийском океане, то
пусть не волнуются европейцы – эти подошвы рано или поздно будут топтать
мостовые Варшавы, Берлина и Парижа. И не только.
…Через четыре недели Григорий Орлик сдал в королевскую канцелярию
все документы на получение патента графа де Лазиски. А еще со временем
генерал Кейт расскажет ему, как из него, почтенного боевого генерала, хотели
сделать полицейскую ищейкуку. И посмеются охотно оба…
***
73
Уже дома, в тишине рабочего кабинета или прогуливаясь по
живописному родовому имению, граф Орли де Лазиски имел возможность
обмозговать слышанное и виданное, взвесить каждое слово на своеобразных
весах нерешительности и сомнений – те весы шатнутся то в одну сторону, то в
другую, пока не остановятся. Эти раздумья нужны были ему не просто как
человеку. Григорий все более глубоко погружался в разведывательную работу,
а без понимания перспективы немыслимо утвердить правильное решение в
восточной политике Франции, частью которой было отношение к будущему
козацкой нации, судьбы и несчастий страждущего народа. Григорий сознавал,
что добра украинской земле придется ждать еще много лет. И его предвидения
были безошибочными. Почти через столетие в своей книге, которую Герцен
назовет наиболее увлекательной и умной книгой, которую написал о России
иностранец, маркиз де Кюстин укажет: «Надо жить в этой пустыне без покоя, в
этой тюрьме без отдыха, которая называется Россией, чтобы ощутить всю
свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каким бы не был
там способ правления.
Когда ваши дети надумают роптать на Францию, прошу вас,
воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: езжайте в Россию! Это
путешествие полезно для любого европейца. Каждый, кто близко
познакомится с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране.
Всегда полезно знать, что есть на свете государство, в котором счастье
немыслимо, так как по своей природе человек не может быть счастливым без
свободы».
Когда крымский хан сказал Орлику, что рано или поздно Россия не даст
жизни его народу, Григорий просто промолчал. Он не нашелся на ответ, чем
утвердил правоту хана. Такое впечатление возникало и у него самого, когда
общался с разведчиками, дипломатами, влиятельными людьми при многих
европейских дворах. Григорий мысленно даже время прикинул – три-четыре
десятилетия.
Орлик не мог знать, что его прогнозная погрешность не превысит двух
десятилетий – в 1783 году Россия завоюет Крым. Он не мог знать, что через
два столетия весь народ объявят преступником и за считанные часы запакуют
в арестантские вагоны и вывезут за тысячи верст, а вместе с тем пригонят из
Вологды или Костромы русский люд, который возьмутся из Москвы татар,
почему-то закрывая глаза на то, что в армии Власова воевали сотни тысяч.
Это кто же предатель? Фюрер мечтал превратить Крым в зону отдыха для
видных арийцев, а советская империя реально создала там рай для
партийных функционеров.
А может, у русского правительства вырос зуб на татар, из-за того что не
посчастливилось провернуть дельце с их землей? Когда в 1921-1922 гг. в
Крыму погибло от голода не менее чем 80 тысяч татар, для спасения людей
начала поступать помощь из-за границы. В частности и из США, по линии
«Американской организации помощи» и благотворительной еврейской
организации «Джойнт». Гуманитарная помощь спасала от смерти в самом
74
деле тысячи. Из Америки прибыл один из руководителей «Джойнта» Розен,
который предложил в обмен на финансовую помощь выделить из участков
умерших татар землю для переселения одной тысячи еврейских семей.
Продовольственная катастрофа выбора не оставила. Даже был разработан
проект создания в Крыму Еврейской государственной автономии, который
поддержало правительство России и 200 богатейших людей из США. Когда же
некоторые местные руководители начали противиться Москве, их просто
выслали и расстреляли. Вместе с тем «раскулачили» и выслали на Урал
тридцать тысяч крымских татар, освободив таким образом «раскулаченные»
земли. СССР немедленно получает 20 миллионов долларов по тогдашним
ценам. Но почему-то американцы избежали дальнейшего выполнения
договора. Реакция из Москвы не замедлила: вместо Еврейской республики в
Крыму будет лишь два еврейских района, а поскольку деньги поступали, то и
те районы «испарились», а Еврейскую автономную республику создали аж на
Далеком Востоке – как насмешку на еврейским населением, которое испытало
так много бедствий во времена революции и гражданской войны.
А относительно предательства татар… Двухсоттысячный народ дал семь
Героев Союза, одного – дважды Героя, одного – Героя Польши. Свыше 55
тысяч татар погибли в борьбе с фашизмом, 123 татарских села за
сопротивление немцы сожгли лишь за декабрь 1944– го…
…Шли из Крыма арестантские эшелоны с детьми и бабушками, а
навстречу в степной Крым – эшелоны из Вологды и Костромы: землица
освобождается… Русские отставные генералы и полковники в Ялту и Алушту
прибудут немного спустя.
Григорий Орлик, учитывая факты (и об этом откровенно говорил на
закрытом совете короля), понимал, что Россия при малейшей возможности
разорвет Польшу на куски, не видеть добра с востока народам прибалтийских
земель. Он только не мог знать, сколько раз будут делить многострадальное
Польское государство, не мог даже вообразить, что 22,5 тыс. цвета польского
офицерства расстреляют в Катыни и других местах. Откуда было ему ведать,
как эшелоны с десятками тысяч патриотов Литвы, Латвии и Эстонии, подавая
тревожные гудки на промежуточных станциях, без остановок будут мчаться в
сибирские гулаги. И уж совсем шокирует мир Н. С. Хрущов в 1956-ом
сообщением о тайном приказе выселить весь украинский народ.
Трагедия народов Чечни и Ингушетии – среди подобных трагедий. 23
февраля 1944 года за 24 часа все население Чечено-Ингушетии включая
детей, немощных и престарелых было арестовано, посажено в арестантские
вагоны и отправлено в неизвестном направлении. Официальный приказ
Кремля о ликвидации Чечено-Ингушетской Республики опубликовали только
через два года и четыре месяца – в нем выселение обосновывалось
сотрудничеством целого народа с гитлеровцами, хотя на самом деле эти
земли даже не были оккупированы фашистскими войсками. В этих
арестантских вагонах, без пищи и воды, погибло до половины людей.
75
Вот как писатель Георгий Гулиа передает увиденное его отцом,
известным деятелем просвещения Дмитрием Гулиа, в жестоком 1944 году на
одной из железнодорожных станций Кавказа:
«…Они увидели невообразимо длиннющий железнодорожный состав из
теплушек, битком набитый людьми… Их везли куда-то на восток с женщинами,
детьми, стариками. Очень грустные, убитые горем… это чеченцы, ингуши, а
едут они не по доброй воле. Их выселяют. Они совершили «тягчайшее
преступление перед Родиной»…
– И эти дети? – вырвалось в Гулиа.
– Дети едут с родителями…
– А старики и старухи?
– Со своими детьми.
…Значит, высылают почти миллион!»
Очень быстро Кремль заселяет эти земли миллионом колонизаторов. А
дальше знакомая картина – «защита русского языка, прав русскоязычного
населения»… Еще более изобретательным будет махлевание с языковым
вопросом на Украине, в частности с языком богослужений и каноничностью
церкви вообще.
Из длинной беседы со священником в Батурине Григорию Орлику
запомнились слова, которые касались запрета украинской духовной книги:
«Жерновой камень нам на шею…» Григорий был осведомлен, за какие соболя
и деньги приобреталась подчиненность украинского священства Москве. Он
знал больше, он читал, как в 1586 году Антиохийскому Патриарху Иоакиму
царь подарил большие средства, но с условием: тот должен был склонить
всех патриархов согласиться на учреждение Московского патриархата. И вот
переплет – патриархи согласия не давали. Это, говорили, дело Вселенского
Собора, а созывать его нет причины. Поэтому когда Вселенский Патриарх
Иеремия в1588 год приехал с визитом в Москву, он не имел на руках таких
документов. Тогда сам посвящай – выдвинули требование в Москве. Конечно,
такого самоуправства Патриарх не мог себе позволить. Тогда сам становись,
так сказать, по совместительству. И этого Иеремия не сделал, вопреки
обольстительным дарам. Поскольку у московской стороны аргументы и
соблазны исчерпались. Патриарха без какой-либо дипломатии на полгода…
арестовали.
Ничего так и не добившись от Иеремии, в Москве, нарушив все
вековечные церковные каноны, сами себе основали «Московский патриархат»
специальным государственным законом, так называемой «Уложенной
грамотой». Вместе с тем для правдоподобия заявили, что здешний собор
почтил своим присутствием Иеремия и одобрил его. На самом деле никакого
собора не было, а подпись старика Патриарха «выбивали» под угрозой
бросить в реку.
«Бог праведный, – думал Григорий, – не боятся же греха люди, но все
силятся Тебя перехитрить. Тщетно тужаться. Еще и не таким не удавалось,
даже любомудрому царю Давиду». Ему помнилось из прочитанного, как Давид
76
как-то допрашивался у Бога, когда он умрет. Всевышний объяснил ему, что эту
тайну Он не раскрывает никому, так как человек в таком случае просто
перестает жить.
Тогда Давид, хитря, задал вопросы по-иному:
– В какой день недели я умру?
Тогда Бог, смиловавшись, ответил:
– В субботу.
Царь Давид имел интерес в таком знании: считалось, что ангелу смерти
нельзя тронуть человека, если в это время он читает Тору.
С того времени каждую субботу царь Давид читал Тору 24 часа кряду.
И вот уже на восьмом десятке лет услышал Давид в какую-то из суббот
страшный грохот у себя на дворе. Напуганный, он выбегает и ненароком
спотыкается на ступенях, и Тора невольно выпадает из рук. Ударившись
виском о камень, царь умирает.
Никому и никогда Бога не перехитрить…
***
В жизни Григория настало время, когда далекие иопасные странствия
остались лишь в воспоминаниях. Григорий вступил в брак. Волшебная Елена-
Луиза де Брюн Дентевиль была из уважаемого во Франции рода, свадьбе
оказал почести своим присутствием король Людовик XV и самые влиятельные
придворные, Вольтер молодожену подарил экземпляр своей книги «История
жизни Карла ХІІ». К написанию глав об Украине и Мазепе приобщился и
