Иван Корсак
Гетманич Орлик
28
архиерейского и священницкого санов. Его посадили в камеру с маленьким
окошком, не допустили к нему людей, а из пищи дали лишь хлеб и воду. Он
выдержал от середины октября до 5 февраля – в этот день караульный
фенрих Григорьев доложил губернатору, что арестант монах Федос упокоился.
Жестокость Александра Даниловича Меншикова во время уничтожения
Батурина (в ХХ столетии на Нюрнбергском процессе такие дела
квалифицировались как «преступления против человечества») объяснялась не
только тщательным выполнением инструкции Петра І «Городки и деревни жечь
без остатка, а людей рубит, а заводчиков на колеса и копья». Князь Меншиков,
как он думал и в чем был убежден, испытал личное оскорбление от
батуринцев, даже большее, чем от архиепископа Феодосия.
…Ворота крепко затворены, на стенах – стража. Четыре десятка пушек
готовы в любую минуту разрешиться смертоносными ядрами… Иван Мазепа
отъехал из Батурина, руководить обороной поручили полковнику Дмитрию
Чечелю. Подальше от стен остановился роскошный рыдван, вокруг которого
роился отряд всадников. Один из них отделяется от компании и, поднимая
выль, скачет к воротам Батурина. Во всаднике по одежде узнают русского
офицера.
– Э-ге-е-й! – кричит всадник, очевидно, выполняющий роль
парламентера. – Батуринцы! Ваш город имеет честь принять высокого гостя!
Светлейший Святого Римского и Российского государств князь и герцог
Ижорский, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, кавалер
орденов… Александр Данилович Меншиков!
Пока офицер, надрывая голос, пересчитывал польские, русские и
датские ордена, батуринцы перебрасывались между собой насмешливым
словом.
– Слышишь? Говорит «обжорский». И чего?
– Наверное, жрет много…
– И не обжорский! Ижорский!
Наконец офицер, заканчивая выкрикивать ордена и титулы,
эаскашлялся.
– Жду ответа!
Старшина ответил сразу:
– Его милость гетман приказал нам к его возвращению никому не
отворять ворот.
Всадник завертелся кругом на нетерпеливом коне и снова закричал:
– Светлейший князь Меншиков в последний раз требует впустить в город!
В голосе старшины зазвучал металл:
– У нас, в Батурине и в Украине, требует только наш гетман!
Князь Меншиков молча наблюдал за переговорами издалека,
недоумевая неспешности батуринцев, а когда примчал офицер и доложил об
отказе, побагровел и пригрозил в сторону Батурина крепко сжатым кулаком.
– Они дорого заплатят за это. Если будет кому платить.
29
Негодование батуринцев тем временем нарастало, закипало и готово
было выплеснуться нежданным.
– Ты глянь, хозяин объявился!
– Какой он герцог? Булочник он московский!
– Топай в свой Петербург! И борзей!
Кто был с Меншиковым сначала, из потешных полков и стрелецкого
бунта, тот имел представление о мстительности и реальности угроз князя.
Когда стрельцов связали, то казнили их во время банкета. И когда уже палачи
устали, то другие брались за топор. А Меншиков особо отметился.
– Двадцать голов, – докладывал он царю, – уже не головы, а капуста.
И еще была у князя одна черта, которая не покидала его в течение
жизни: жадность к деньгам и богатству.
Вот что мы сегодня находим на сайте (htpp: rosculture.ru) «МК. Афиша.
Федеральное агентство по культуре и кинематографии».
«Вор Петра Большого. Часть І»
«…он отличался неслыханной, безграничной тягой к стяжательству.
Академик Павленко пишет о ней так: «Страсть к стяжательству
затмевала рассудок и лишалала его всякой осторожности. С 1713 по 1725
гг., т.е. до смерти Петра, Александр Данилович непрерывно находился под
следствием. Выпутываясь из однои неприглядной истории, тут же
попадал в другую. Каждый раз каялся, уплачивал штрафы, давал царю
клятвы «последние свои дни во всякой вам постоянной верности окончать и
тут же ее нарушал».
Этот патологический ворюга, которому присвоили звание академика, хотя
он до смерти так и не научился читать и писать, сумел похитить
фантастические по тем временам средства Если такие фортели
«наисветлейший» мог выкидывать под носом у императора, то что уже
говорить о подвигах этого государственного преступника на Украине. Особенно
отметился именитый казнокрад в «Почепском деле». За кровавые расправы с
невинными людьми царь «подарил» Меншикову украинский город Почеп с
окрестностями. Но жадность неграмотного «академика» не ведала границ,
даже определенных царем-батюшкой, так что он грабил всех вокруг. Было
громкое следствие (не от одного он просто откупился), но из всего этого вышел
пшик – в казну сановный вор вернул едва ли шестую часть украденного.
Грабеж украинского народа приобрел такие размеры, что даже ширились
слухи о возможном падении царского фаворита. На именины его супруги,
брезгливо презрев приглашение, не пришло большинство тогдашних
сановитых вельмож.
Русский историк К. В. Сивков приводит интересные данные о размере
казнокрадства Меншикова, когда судьба наконец таки рассудила, что
настоящее имя этого сановного и неграмотного академика – арестант.
К. В. Сивков отмечает, что поземельный доход Меншикова составлял 1
300 000 рублей в год. У ворюги конфисковали крестьянских душ 90 000,
городов – 6 (Ораниебаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, Почеп и Батурин),
30
наличных денег – 4 000 000 рублей, в заграничных банках – 9 000 000 рублей,
драгоценностей – на 1 000 000 рублей, золотой посуды – 105 пудов (свыше
1720 килограммов), а сведений о весе серебряной посуды даже не
сохранилось. Уместно заметить, что весь бюджет России в 1724 году
составлял по доходам 8,5 миллионов рублей (М. А. Сторчевой. «Основы
экономики»).
То есть Меншиков награбил в несколько раз больше, чем весь тогдашний
бюджет России. Причем пересчитали только денежную наличность,
банковские вклады, взвешенное золото и т.д. А кто определит «рыночную
стоимость» 90 000 крепостных душ, тех шести городов и неисчислимого
количества сел?.. И когда воспевают деяния «полководцев» наподобие
Меншикова, то людям на уши вешают обыкновеннейшую лапшу. Так как не
благо «единой и неделимой» гнало этих профессиональных убийц и
грабителей – они шли через кровь человеческую и охваченные пламенем
города и села ради шкурной выгоды, лишь бы еще что-то «прирезать»,
«пришить», гнала их ненасытная жадность.
Целесообразно также указать, кому еще раздавались украинские земли
после Полтавской битвы. Кроме десятков тысяч десятин самых плодородных
грунтов, захваченных А. Д. Меншиковым, немало присвоила и другая
московская знать. Как пишет П. Штепа, ссылаясь на «Киевскую старину»
(1885, Ч. 4.), было подарена украинская земелька князю Г. Потемкину – 42 000,
графу Скавронскому – 39 000, московским полковникам – по 10 000, а
младшим офицерам – по 5 000 десятин. Только на территории между Бугом и
Днестром за 10 лет (1776-1786) московские пришельцы присвоили 4,5
миллиона десятин земли.
Теперь нетрудно понять, почему в ожидании такого щедрого гонорара, а
на современном сленге – дерибана, московская верхушка, жирно облизываясь,
вешала и распинала на крестах наших людей и пускала плоты с телами по
тихому течению Сейма, к Десне и дальше к Днепру – человеческий ужас
должен был стать в помощники грабителям.
Отчего же Меншикову все сходило из рук? Вместо ответа читателю (пусть
простит!) предлагаю довольно объемную цитату из сайта http:/Lib.rin.ru, с. 7.
«Чем объяснялась снисходительность Петра? Только ли
сентиментальными воспоминаниями о юности, о походах и совместных
ратных трудах? Екатерина, конечно, заступалась за Александра
Даниловича, но с тех пор, как Петр поймал ее на супружеской неверности,
слово императрицы значило не так уж и много… В народе, правда, ходил
слушок, что Петр все прощает фавориту за то, что находится с ним в
противоестественной связи. Слух этот, кстати говоря, получил косвенное
документальное подтверждение – сохранилось так называемое «дело
каптенармуса Преображенского полка Владимира Бояркинского». Этот
каптенармус в 1702 году проезжал как-то мимо дома Меншикова со своим
родственником, который спросил его: отчего это Александр Данилович так
богат и за что царь к нему так милостив. Бояркинский, усмехнувшись,
31
ответил: «За то, что царь живет с Александром Даниловичем блядно».
Вскоре родственники поссорились и, как в России часто бывает, на
каптенармуса поступил донос – от того самого родственника. Доноситель,
кстати говоря, под пытками свой донос подтвердил и благополучно умер в
тюрьме, а Бояркинского сослали с женой и детьми в Азов, разжаловав в
солдаты. Это было очень странно, потому что по практике того времени
за хулу на государя наказывали много круче – либо смертной казнью, либо
отрезанием языка. А Бояркинского просто сослали… Странно…
Как бы там ни было, а к смерти Петра 28 января 1725 года
светлейший дотянул. После смерти Петра на престол взошла Екатерина І,
и это событие стало пиком в карьере неугомонного князя – фактически вся
власть в стране попадает в его руки – те самые, которые хорошо помнила
Екатерина, которую когда-то Меншиков взял как военный трофей, а позже
уступил Петру…
Историк Ключевский так писал о том периоде: «Когда в лице
Екатерины I на престол явился фетиш власти, они («Птенцы гнезда
Петрова» […]) почувствовали себя самыми собой и трезво взглянули на свои
взаимные отношения, как и на свое положение в управляемой стране: они
возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать
Россией, как своей добычей. Никакого важного дела нельзя было сделать, не
дав им взятки; всем им установилась точная расценка, с условием, чтобы
никто из них не знал, сколько перепадало другому. Это были истые дети
воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, с
его презрением законности и человеческой личности, с преступлением
нравственного чувства».
Деятельность светлейшего в последовавшие за смертью полтора с
небольшим года прекрасно иллюстрировала народная поговорка: «Отчего ж
не воровать, если некому унять». В 1724-1727 годах Военная Коллегия,
которую возглавлял генералиссимус Александр свет Данилович, получила с
крестьян 17 миллионов рублей, а на военные нужды было израсходовано
лишь 10 миллионов. Куда делись остальные семь, да еще поступившие за
прошлые годы недоимки – тайна, мраком покрытая…
Богатства Меншикова были огромны… В этот период он отсылает в
Москву часть драгоценностей и денег – для их перевозки потребовались
шесть (!!!) сундуков… Вотчины князя по площадям не уступали
территориям некоторых государств, таких, например, как Германия…»
А погорел генералиссимус Меншиков (кроме «академика», вор-
царедворец частью интригами, часть подкупом сумел получить и это звание)
почти на мелочи. Уже при Петре ІІ купцы подарили совсем юному императору
роскошное блюдо с золотыми монетами, однако к царю ни блюдо, ни монеты
не дошли – приклеились к липким рукам «академика». Петру ІІ, конечно,
доложили, и грянул императорский указ – арестовать генералиссимуса. Вскоре
вышел и другой указ, по которому Меншикова лишили всех чинов и наград, а
также конфисковали его имущество.
32
Уже в ссылке, в Березовом, сибирской глубинке, перед смертью он
скажет детям: «Здесь, в удалении, любезные дети мои, познал я, что есть
закон и есть разум, которые не сопровождали меня в дни моего
благоденствия».
Запоздалое раскаяние палача…
33
«За тебя Господь покарает Россию…»
Cтанислав Лещинский, экс-король Польши, стоял у окна и задумчиво
смотрел в даль, на восток, где за кислыми осенними туманами, хмурыми
сердитыми тучами невесть как далеко была капризная и неприязненная, но
такая овеянная мечтой Варшава.
– Капитан шведской гвардии Бартель! – по-военному с нажимом доложил
молодой мужчина, переступив порог. – Прибыл по Вашему приказу.
– Садитесь, капитан… Орлик, – с усмешкой обратился к офицеру
Лещинский и оценивающе измерил взглядом. – Мне о вас кое-что докладывал
французский посланник маркиз де Монти, имею устные рекомендации от
большого Примаса Речи Посполитой, брата коронного гетмана Теодора
Понятовского, знаю мнение киевского воеводы князя Иосифа Потоцкого… Не
буду лукавить: ваше будущее путешествие вместе со мной связано с немалым
риском. Риском для жизни.
Лещинский уперся взглядом в Орлика, взгляд этот был твердым,
казалось, даже пружинил, будто испытывал гостя на прочность.
– Воин, который взял в руки оружие, должен выбирать: сабля или страх.
– Тогда почему же согласились, капитан, на это опасное путешествие?
Может, в деньгах нуждаетесь ?
Искорка иронии промелькнула в глазах Лещинского, вспыхнула и так же
внезапно погасла: Лещинский имел подробнейшие сведения о Григории
Орлике. В письме к его зятю, королю Франции Людовику XV, посол в Польше
маркиз де Монти писал: «Сам Господь Бог послал нам господина Орлика. Как
только его впервые увидел, я понял ценность этого человека. Григорий Орлик
отважный старшина, владеет разными языками, польский и немецкий знает
так хорошо, будто родился в этих странах. Ему хорошо знакомы вся южная
Германия и Польша».
– Жизнь, к счастью, не измеряется ни флоринами, ни золотыми.
– А может, капитану по сердцу пришлась какая-нибудь благородная
барышня, и теперь дело совсем за небольшим – красивое поместье где-нибудь
в живописном уголке Речи Посполитой, – лукаво щурился экс-король. – Можно
придумать, выделить что-то из того, что враги мои делили и не доделили… -
добавил после паузы уже с горечью.
– Я здесь не ради поместий, Ваше Величество.
– Тогда почему голову подставляете, капитан? Я вам не сват, не брат, не
родня – человек без причины ничего не делает. В конце концов, – посуровел
Лещинский, – если я не возьму в толк настоящих мотивов вашего риска, то
просто буду бояться отправляться с вами в такую дорогу.
– Я ни в чем не нуждаюсь, кроме как в исторической справедливости.
– А это что за монета такая – «историческая справедливость»? -
растягивая слова, перекривил гостя Лещинский. – И какой королевский двор ее
чеканит?
34
– Смею думать, при дворе ее величества Судьбы. Историческая
справедливость требует возвратить вашей венценосной особе польскую
корону, которая отобрана незаконно.
– А вам то что из этого, какой-такой навар, капитан Бартель? – ирония
Лещинского перерастала в плохо скрывемую злость. – Вы же даже не поляк,
простите, чтобы этим проникаться.
– Я почему-то загадал: если сбудется эта справедливость, то должна
осуществиться и другая – теперь уже в истории моего края.
– И в чем же тут загадка?
– Возвращение гетманства на Украине моему отцу Филиппу Орлику.
Экс-король тяжело откинулся на спинку кресла и как-то странно
передернул плечами, будто хотел сбросить с них то, что раздражло его и
тяготило.
– Достойная монета, мой капитан. И чеканенная при дворе уважаемом.
Вот теперь я уже спокойно буду отправляться в неблизкий наш путь. Идите, о
времени отъезда и обо всем другом вас уведомят.
Лещинский еще долго ходил по кабинету, будто собрался его таки
перемерить шагами, и мысли его неслись снова на восток, снова к Варшаве и
даже дальше, мысли почему-то заняты были человеком, который принес ему и
его отчизне больше всего зла, – Петром Первым.
Станислав Лещинский вспоминал русского императора не столько из-за
обиды – после катастрофы под Полтавой, потеряв королевскую корону, он
вынужден был выехать из Польши во Францию, и не столько из-за желания
неудовлетворенной мести – весной 1711 года польский военный отдел
Потоцкого посылал на помощь войскам Филиппа Орлика, чтобы освободить
Гетманщину от московской орды, но намерениям этим не судьба была
осуществиться. Вспоминал Петра даже не из-за злорадства – московского
императора давно черви сгрызли, а он, Станислав, жив и еще может
реализовать новые планы. Скорее думал о покойном враге с каким-то
несогласным удивлением: почему польские старшины, старшины Ивана
Мазепы и Филиппа Орлика, которые обучались в лучших европейских
университетах, прошли военную подготовку при именитейших королевских
дворах, владели многими языками, в конце концов, закаленные в нелегких
битвах, в которых отмечались настоящей, а не показной храбростью, так вот,
почему они не оказались сильнее московских старшин? Неужели культура,
образованность и рыцарство всегда беспомощны перед хамством,
бескультурьем и варварской дикостью, как может быть беспомощно культурное
растение перед тучами дикой саранчи?
Уроженец Львова, Станислав Лещинский хорошо знал менталитет и
польского, и украинского народов, их сильные и слабые стороны, но
неизменно верил в стойкость их душевного костяка, в упорство и чистоту духа.
А может, дело в государственном устройстве? Как обеспечить вольность для
народа и вместе с тем крепкие государственные устои? Какую-то долю этих
мыслей он излагал сейчас в книге «Свободный голос, обеспечивающий
35
свободу», в которой писал о необходимости реформы для укрепления Речи
Посполитой. Книга была уже почти завершена.
В душе Станислав Лещинский в поражении украинцев и шведов под
Полтавой, ставшей и его личным поражением (нашествию противостояло
немало поляков), винил в значительной мере Карла ХІІ. В России, в глубоких
Петровых тылах, как раз вовремя разгорелось и грозило стать неугасаемым
восстание Булавина. Оно ширилось с невероятной скоростью: как при
настоящем пожаре внезапно срывается ветер и пламя с треском, с
негаданным еще недавно и внезапным вихрем мчится со скоростью арабского
скакуна, охватывая и безжалостно пожирая все вокруг. Лещинский думал, что
шведский король мог воспользоваться моментом, не затягивать генерального
сражения, ударить стремительно по напуганному бунтом и растерянному
Петру. Вместе с тем Карл ХІІ проявил неоправданное великодушие, дал
возможность из монаршей солидарности подавить бунт простонародья,
надеясь на такое же благородство московского императора. Черта с два!
Здесь не Версаль – здесь Восток, здесь особая арифметика азиатского
коварства.
Станислав Лещинский о Петре І знал много – при европейских дворах
смеялись, изумлялись, приходили в негодование и… вместе с тем приходили в
ужас от московского царя. И что приметно: уточняя эти пересуды, он редко
наталкивался на преувеличения, скорее наоборот. Лещинский был уверен, что
со временем этот ужас и грязь, которая сопровождала его восточного врага,
выплеснется за пороги королевских дворцов и, как бы ни прятали правду
придворные русские историки, люди будут знать обо всем – от скандального
«большого посольства» молодого царя, который выставил на посмешище
Россию – к позорной смерти от венерической болезни.
…Прошли столетия, и в самом деле все выплеснулось: на страницы
солидных монографий историков, в радиоэфир, на полосы
незаангажированных журналов и газет, пошло кочевать страницами книг.
Одно из первых ведер нечистот в лицо России Петр выплеснул своим
«большим посольством». Официоз в продолжение нескольких столетий
выдавал его за весьма революционную штуку – дескать, царь учил в Европе
погрязших в азиатчине земляков. А вот как ныне (08.09.2002 года) повествуют
об этом историк Московского госуниверситета Дмитрий Зелов и журналист
Елена Ольшанская. Фрагмент из передачи «Великое посольство» на радио
«Свобода»:
Дмитрий Зелов: «В Англии он нашел то, чего искал – нашел уже
непосредственно точную науку, основанную на теоретических расчетах,
основанную на чертежах. Но здесь чувство меры ему изменило. В Дэпфорде
Петр поселился в доме члена английского научного общества Эвелина. Но
Эвелин в этот момент сдавал свой дом адмиралу Бенбоу. Адмирал Бенбоу
нехотя уступил достаточно хороший и приличный дом Петру и его свите.
После нескольких месяцев пребывания, когда уже русские оставили этот
36
дом, адмирал Бенбоу, увидев свои владения, пришел в ужас. Этот факт
достаточно мало известен. Если крупные историки, такие как, скажем,
Богословский или Ключевский, не могли обходить его вниманием, они
старались писать об этом факте по минимуму, либо рассказать о том,
что, возможно, просто Бенбоу хотел поживиться за счет казны и
приукрасить то, что осталось. А что же реально было? Реально
английские газоны, которыми так славится Англия, трава была стерта до
земли. Более того, были поломаны все садовые деревья, была поломана
ограда, полностью были испорчены стекла в доме. По воспоминаниям
английских современников, Петр со своими друзьями устраивал катание по
газонам на садовой тачке на скорость».
Елена Ольшанская: «После отъезда Петра хозяин дома в Дэпфорте
подал жалобу властям, перечислив все поломки и потери в доме. Кроме
уничтоженного сада и разбитых окон, речь шла о сожженных в каминах
дорогих стульях, загаженных, прожженных драгоценных коврах, изодранных
обоях, испорченном и порванном постельном и столовом белье,
простреленных и проколотых картинах, разбитых каминах… Король
Вильгельм безропотно заплатил хозяину 300 фунтов. Он и сам однажды
посетил Петра в этом доме, где на него напала обезьяна – любимица
Петра. Царь спал в одной комнате с 4-5 людьми, при нем был шут. Когда
вошел король Вильгельм, астматик, несмотря на холод, он попросил
открыть окно: воздух в дом был ужасен».
А вот как вел себя император не в далекой и чужой Англии, а ближе, в
«братской» Беларуси, с «единокровными славянами». Следует обратиться к
обширной цитате, так как она убедительно свидетельствует о духовных
наследниках Петра І, их деяниях спустя столетие, их отношении к «меньшему
брату», независимо белорус то или украинец. Читаем Игоря Литвина
«Затерянный мир, или Малоизвестные страницы белорусской истории»:
«Время нахождения российской армии в Полоцке трудно назвать иначе,
чем оккупацией. Летом в Полоцк прибыл царь. 29 июня 1705 года он
отмечал там свои именины. На следующий день, из этого «домика Петра
Первого», по обыкновению нажравшись водки до скотского состояния, «их
величество» вместе с Меньшиковым направились в Софийский собор,
принадлежавший униатам.
Вместе с несколькими офицерами Петр и Меньшиков ввалились в
храм. В это время прихожан там не было, молились лишь шестеро
униатских священников и монахов. Даже в русских храмах дикарь не снимал
головной убор, а в униатских и подавно. Петр прервал службу и потребовал
провести для него и собутыльников экскурсию. Викарий Константин
Зайковский вынужден был подчиниться. Возле иконы униатского святого
Иосафата Кунцевича, к которому царь питал особую ненависть, Петр сбил
с ног Зайковского, начал бить его тростью, а потом рубить саблей.
Меньшиков одним ударом палаша убил проповедника Феофана
37
Кальбечинского, принимавшего причастие. «Беря пример с разъяренного
хозяина, офицеры зарубили регента соборного хора Якуба Кнышевича,
отцов Язэпа Анкудовича и Мелета Кондратовича. Святые смотрели с икон,
как по храму плывет кровавый ручей. Старого архимандрита Якуба
Кизиковского царевы слуги забрали в свой лагерь и всю ночь пытали, требуя
выдать, где спрятана соборная казна. Утром его повесили. В петле
скончался и викарий Зайковский. Спастись от коронованного палача удалось
лишь Язэпу Анкудовичу – его посчитали убитым» […].
В разграбленном Софийском соборе был устроен пороховой склад,
взорванный русскими накануне отхода из Полоцка 1 мая 1710 года.
Российские историки утверждают, что это произошло случайно. Тонны
пороха оказались в святыне случайно?
Можно было бы относиться к взрыву Софийского собора как к
досадному инциденту минувших времен, если бы ушло в прошлое
отношение русских к белорусам и их истории. Откроем «Новый
иллюстрированный энциклопедический словарь» 1999 года и найдем
информацию о Софийских соборах. Есть статья в Софии Киевской,
Новгородской, Стамбульской. Только о Софии Полоцкой почему-то статьи
нет. Дело здесь не в забывчивости. Софийский собор – это не просто
культовое сооружение, а символ равенства со Вторым Римом -
Константинополем. Разумеется, Третьему Риму – Москве это не по вкусу.
Тем не менее, София жива. Вот он, красавец собор – плывет над Двиной,
радуя глаза и души белорусов.
Следует отметить, что не только польские короли и русские цари
предпринимали попытки превратить Полоцк в захолустье из города -
символа единства и надежды белорусов. Когда-то огромный Николаевский
собор, под которым, предположительно, находятся замурованные в XIX веке
выходы из древних подземных ходов, украшал центр Полоцка. Теперь на его
месте находится магазин «Детский мир». Советские экскурсоводы
вздыхали, что война не пощадила собор. Интересно, с кем воевал
Советский Союз в 1962 году? Со своей совестью? Взрывы тогда звучали по
всей стране.
В результате полуторадесятилетней гонки по освоению космоса,
СССР вырвался вперед. Советское руководство отнюдь не благодарило
бога за удачный полет Юрия Гагарина, а наоборот, решило уничтожить
«пережитки прошлого» – храмы. Всевышнему потребовалось всего полгода,
чтобы сделать ответный ход и поставить Советский Союз на грань
ядерного уничтожения. Ракетно-ядерные потенциалы СССР и США во
время Карибского кризиса 1962 года соотносились как 1 к 16.
«Труд» Петра Первого по «развитию» России тоже не прошел для нее
бесследно. По разным оценкам, за годы его правления население России
сократилось на 15-50 %. Это при значительном увеличении площади
государства! Напомню, что во время Великой Отечественной войны СССР
потерял «всего» 10 % населения.
38
Одной из ярких иллюстраций полководческого «гения» Петра
является битва со шведами под Нарвой. В этом сражении десять тысяч
шведов наголову разгромили сорок тысяч петровских солдат. Из-за
большого количества бегущих людей, рухнули два моста, унося с собой
около 10 тысяч русских. Количество плененных было настолько велико, что
Карл XII, опасаясь за безопасность своих солдат, отпраздновавших
обильной выпивкой победу, приказал саперам восстановить один из мостов,
чтобы дать части русских возможность бежать из шведского плена.
А где же в это время был Петр? Накануне битвы, поняв, что его
ожидает поражение, он уехал в свои владения собирать новую армию. У
него даже не появилось мысли уклониться от заведомо проигранного
сражения, или хотя бы сменить невыгодную позицию. А зачем? В России
людей предостаточно. Солдаты старой армии были для него уже
покойниками. Оставленный ими командовать иностранный офицер-наемник
даже не мог говорить по-русски. Утром солдат разбудили, построили в
шеренги и погнали на бойню.
Свой низкий профессиональный уровень российская армия
компенсировала тактикой «выжженной земли», проводимой на белорусских
и украинских землях.
Меньшиков, отступая перед шведами, по приказу Петра Первого
уничтожал на своем пути все запасы продовольствия. То, что, кроме
десятка тысяч шведов, на голодную смерть были обречены сотни тысяч
белорусов и украинцев, Петра не волновало. В результате, украинские
казаки принимали не только шведские желто-голубые цвета, но и всерьез
думали о крещении в лютеранство».
Украинских авторов часто обвиняют во всех смертных грехах, как только
они попробуют непредвзятым взглядом посмотреть на сотворенных идолов
лжероссийской, извините, лжеистории. Нечего прибавить к отношению Петра І
к украинцам, без комментариев оставляем взгляд сквозь столетия белоруса
Игоря Литвина. А каков же Петр І среди ближайших ему людей? Неизвестно,
сумел ли бы даже Фрейд разобраться в психологии и садистских комплексах
«наследственного» царя-батюшки, а на самом деле незаконнорожденного, на
самом деле сына немца, придворного аптекаря (настоящее происхождение
почему-то стыдливо замалчивается).
Поэтому снова обратимся к цитате об отношении Петра І к Марии
Гамильтон, своей любовнице (вынесем за скобки какую-либо моральность
этого), отношение к двадцатипятилетней красавице, с которой император
делил кровать, которую лелеял и ласкал, которой говорил нежные слова.
Вот как описывает это Василий Володимиров, «Русская леди
Гамильтон»: «14 марта 1719 года в Санкт-Петербурге, при стечении
народа, русская леди Гамильтон взошла на эшафот, где уже стояла плаха и
ждал палач с топором, – Марии Даниловне, которой тогда было около
четверти века, должны были по приговору отрубить голову! На казни
39
бывшей фрейлины присутствовал сам Петр I. Он участливо простился с
осужденной, поцеловал ее и просил молиться за всех грешных, остающихся
на земле. Поднимаясь по ступенькам эшафота, Мария неожиданно
пошатнулась, теряя от страха сознание, и царь заботливо поддержал ее,
помогая сделать последний шаг к плахе. Палач грубо схватил красавицу за
волосы, заставил ее опуститься на колени, положить голову на плаху и
взмахнул топором. Раздался глухой удар, толпа сдавленно ахнула, и
отрубленная голова русской леди Гамильтон скатилась в грязь. Широкими
шагами царь подошел к ней, наклонился, ухватил за перепачканные кровью
волосы, поднял и крепко поцеловал в мертвые губы! Потом он показал
голову всем собравшимся, застывшим от ужаса, и прочел толковую лекцию
по анатомии, в которой был большим любителем и знатоком. По
свидетельствам очевидцев, после этого Его Величество небрежно бросил
голову в грязь, размашисто перекрестился и ушел, глухо бросив через
плечо: – В кунсткамеру! Еще два века спустя в кунсткамере Академии наук,
как образец для медицинских исследований, хранилась отрубленная голова
фрейлины Марии Гамильтон. Где покоилось ее тело, неизвестно…»
Яблоко от яблони далеко не падает – как ведут себя поводыри нации, так
им подражают и копируют, иногда даже обезьянничают поводыри рангом
поменьше, «господа и полугоспода», та прослойка общества, которую со
временем окрестят несколько патетически-велеречиво «элитой нации». Рыба
гниет с головы, но рыбой управляет та самая голова. В какой атмосфере живет
и дышит элита, какие нравственные основы, какой моральный дух исповедует,
в такой атмосфере жить и дышать всему народу. Эту духовную ауру без тени
лукавства, независимо от чьей-либо мысли фотографически честно передал
русский писатель Дмитрий Мережковский в романе «Христос и Антихрист». Так
технологически создавалась атмосфера элиты, таковы истоки разрушения
всего народа…
«Садились, как попало, без соблюдения чинов, простые
корабельщики рядом с первыми сановниками. На одном конце стола
восседал шутовской князь-папа, окруженный кардиналами. Он возгласил
торжественно:
– Мир и благословение всей честной кумпании! Во имя Отца Бахуса,
и Сына Ивашки Хмельницкого, и Духа Виновного причащайтесь!
Пьянство Бахусово да будет с вами!
– Аминь! – ответил царь, исполнявший при папе должность
протодьякона. Все по очереди подходили к его святейшеству, кланялись
ему в ноги, целовали руку, принимали и выпивали большую ложку
перцовки: это чистый спирт, настоянный на красном индийском перце.
Кажется, чтобы вынудить у злодеев признание, достаточно пригрозить
им этой ужасной перцовкой. А здесь ее должны пить все, даже дамы.
