Иван Александрович Мордвинкин
Пункт Б
9. Отбойники
– Подожди, подожди! – услышала она голос из темноты, со свету совсем непроглядной. – Ты куда идёшь?
Светка всмотрелась и различила светоотражающую жилетку дежурного.
– Погреться же можно? – возмутилась она. Ей казалось, что государственное учреждение, в лице инспектора, не имеет права выгонять её в чрезвычайной дорожной ситуации. Но тот хмуро зыркнул, поддетый её дерзким тоном, и припугнул:
– Я сейчас у тебя документы проверю, и, если тебе меньше шестнадцати, ты улетишь у меня в спецприемник!
Светка опешила, соображая и уже прикидывая план побега.
Но из глубины затхлого коридора раздался хриплый вопль:
– Идут! Идут!
Дежурный раскрыл дверь, вывел Светку на улицу, грубо уцепившись за локоть, и уставился на север, на Москву.
Мужики, бывшие здесь, на снежной белой площадке, тоже с надеждой и трепетом вперились вдаль, а некоторые повыходили и на дорогу, заваленную снегом чуть ли не выше колена.
– Какие? Это откуда? – крикнул дежурный своему товарищу, который теперь терся среди толпы водителей.
– Не знаю! – откликнулся тот. – Наверное, каменские.
Светка тоже вгляделась в горизонт.
Погода стояла ровная, крепкая, и, казалось, это не безветрие, а просто воздух до того заледенел, что его уже и не сдвинуть. А потому пар изо рта шёл стройными облачными столбиками вверх, куда-то в самые небеса, хоть вкладывай в него записки с молитвами.
Наконец, Светка поняла, куда всё смотрят – на эстакаду, мощно рыча, вошли один за одним три крупных грейдерных трактора, в прах разрывающих толстый покров снега. И снег, взрываясь на кромке лопаты, разлетался с легкостью пуха, открывая чистую, белую от наледи, блестящую дорогу.
– Ура, товарищи! – пошутил кто-то из толпы, и ожидающие вызволения водители и пассажиры хором крикнули победное троекратное «Ура!».
Как ни сопротивлялась Светка этому неуместному для её сердца ликованию, а тоже улыбнулась и, как все, задрав руки кверху, прокричала «Ура!», краем глаза не упуская из виду инспектора. Потом незаметно для него отступила назад, смешалась с толпой и завернула за угол здания.
Но инспектор чудом оказался за её спиной и снова взял за локоть.
– Поехали!
Светка вздрогнула, обернулась: это был Олег, а не инспектор. Он обнял Светку за шею, как спецназовцы обнимают арестованных преступников, и мягко потащил к машине, распугивая неугомонных воробьев, хохоча и стараясь пристуком ботинка сбить её с ног. Она скользила резиновыми подошвами по льду, сопротивлялась, чтобы не упасть, и, хихикая, позволяла Олегу её арестовать. Это был такой удачный и дружеский способ примириться.
Когда Светка влезла в машину, она даже почувствовала уютное домашнее облегчение.
Олег снова встал на молитву, чтобы благословиться на дорогу, и на сей раз Светка тоже пристроилась к его богослужению, не то желая помолиться, не то извиниться.
Молитва оказалась коротенькой. Быстро закончив, они расселись по своим креслам и оба уставились в лобовое стекло с каким-то нетерпением, с каким после перерыва смотрят в экран телевизора, снимая с паузы интересное кино.
– Ну что, поехали, Светлана Андреевна! – он с довольной улыбкой длинно «гыркнул» педалью газа, неспешно вывел послушный грузовик на чистое шоссе, и дорога за окнами снова ожила и побежала назад, позволяя им устремляться вперёд.
– Дядь Олег, – улыбнулась Светка. – Вы не обижайтесь, а?
– Да что ты, брат Светлана? – усмехнулся Олег. – У меня хоть и нет дочери, а вот жена есть. Так что я знаю толк в ваших девчачьих штучках.
Они оба рассмеялись, хотя ничего смешного и не произошло. И Светкино сердце так растеплилось от того глупого смеха, что ей захотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась, чтобы она сидела в своем кресле, а чужой человек Олег без отчества по-отечески рассказывал ей свои метафоры о жизни, натянутые на дорожную повседневность.
– Ну вот мы и выбрались из затора, – усмехнулась Светка, втягивая Олега в любимое дорожное богословие. – Это что было? Что-то типа болезни?
Олег подумал, потом несколько раз кивнул и глянул на Светку с удивлением:
– Кстати, да! Очень похоже на образ болезни! У тебя «дорожный талант»! – он уважительно причмокнул и глянул ещё раз: – Получается. Заболел – и жизнь остановилась. Что остаётся? Можно похныкать и всё бросить, остановиться. Да?
– Нет! – ответила Светка с готовностью одаренного ученика. – Будет, как с теми, которые чуть не замерзли на трассе.
– А что нужно делать, если заболел? – улыбаясь, продолжал экзаменовать Олег.
– Терпеть! Мужественно и молча, – ответила Светка. Ей начинала нравиться эта игра, раз уж у неё «дорожный талант».
– А ещё что?
Светка задумалась. Что можно делать, чтобы справиться с болезнью или вынужденной остановкой жизни? Терпеть, не ныть – это она знала хорошо ещё от папы. А что ещё?
– Не знаю. А что ещё есть?
– О-о! Есть ещё два кирпичика в этой крепости, – туманно ответил Олег. – Молитва! Вот что! Это – раз. И покаяние. Это – два! То есть, болезни-то от грехов, понимаешь? А грехи исчезают, когда ты в сердце от них отказываешься. Не хочу, мол, такую гадость делать, прости, Господи. И твердо ограничиваешь себя. И нет греха. А Серафим Саровский говорит – отними грех, и болезнь отойдёт, ибо она дается за грехи!
– Это что же получается? – усмехнулась Светка. – Инспекторы ГИБДД не каются?
– Это почему?
– Ну, так они там всё время стоят на этом месте, где мы «по болезни» застряли. Хронические какие-то! – подметила Светка, и они вместе расхохотались так, что Олег даже сбавил скорость.
– Ну ты даешь, брат Светлана! Ну ты даешь, «дорожный талант»!
Когда добрались до Каменска, движение на дороге уже уплотнилось, ожило, в артерию влились все «эритроциты», какие маялись этой тяжкой ночью по своим заторам в «кровяных депо».
Дневная дорога Светке нравилась больше. Мир за окном казался чистой тетрадкой, которую пиши, как захочешь, живи заново, и ничего тебе за это не будет.
Куда только деть прошлые страницы, криво исписанные нервным почерком?
– Дядь Олег, – в пустой тишине, в которой только барабанил неугомонный мотор машины, Светка снова погрузилась в своё. – А вы… Вы как поговорили?
– С кем? – усмехнулся Олег. Понимал, конечно, про кого она толкует.
– Ну… По телефону, – не сдалась Светка. Сейчас называть свою мать мамой она не могла. Не то, что бы не хотела, а просто какая-то стена в душе не пускала на волю теплое слово «мама».
– С мамой что ли? – помог ей Олег. Потом пошарил сверху, достал чёрные очки и надел – гладкая дорога отсвечивала солнце не хуже зеркала. – Нормально поговорили. Домой тебе надо.
– Ну, это понятно, это старая песня, – отмахнулась Светка и отвернулась к окну двери – теперь за окном мелькали широкие белые пустоты, округло овеянные снежными ветрами: пышные деревья, мягкие холмы и холмики и дома с такими же белыми, округлыми крышами. Как будто облака свалились на землю и, клубясь на всём, чего коснулись, так и замерли – застыли от мороза.
– Это не песня, это твоя дорога, – отрезал Олег. В этих узких черных очках он был похож на стареющего бандита из фильмов про девяностые. – Не ломай стены лбом, просто войди через дверь.
– И как же я увижу, что это дверь? – огрызнулась Светка, стараясь говорить с Олегом на его языке. – Дорога… Дорога – это обстоятельства, а вы – люди, а не обстоятельства.
– А люди, что по-твоему? Люди – это те же обстоятельства, и через них Бог говорит тебе так же ясно, как через Промысл, через всё, что происходит.
– Ага! – хмыкнула Светка зло. – И когда меня посылает собственная мать руками сожителя, который меня выгнал из дома, это тоже Бог? Бог не выгоняет детей из дома.
Олег шумно и протяжно вздохнул и умолк. И от того Светке стало как-то тошно и горько, потому что в душе она надеялась, что против этой больной беды у него есть что сказать. И она даже думала, что, немного поборовшись для виду, согласится с ним.
Но он замолчал.
– Думаете, злые слова – это дорога? Злые слова – это… Это ГИБДД, – поддела его Светка, чтобы он заговорил, наконец.
– Нет! – задумчиво нахмурившись отсек Олег. – Это не то. Знаешь, злые слова…
Он погрузился в размышления, не зная ответа наверняка. А уж Светка и подавно не ведала, где её дорога и куда направлять душу. К какому пункту Б.
Наконец, подумавши молча, Олег осенился дорожным термином:
– Это отбойники! – он указал пальцем на железные ограждения обочин, всю дорогу несущиеся рядом со Светкой, за окном её двери. – Когда тебя заносит, ты ударяешься об эти отбойники. Это больно, но зато ты не слетишь с дороги. Так дорога говорит тебе громче и доходчивее. И, поверь, потише она тебе уже говорила. Но ты не слышишь.
Светка отрицательно покачала головой – она не желала давать маминым придиркам право вписываться в их с Олегом теорию.
– Ну да… Значит можно придираться, можно позволять чужому человеку выгонять родную дочь из дома?
– Можно, нельзя… Дело не в этом, – ответил Олег по-дружески примирительно. – А это тоже обстоятельства. Наорали на тебя – отбрось все обидности, а критику прими к сведению. Вот давай представим, если честно, можешь так? Честно?
Светка кивнула:
– Ну.
– Вот представь, если бы ты делала всё, о чем они придираются – ну, там, не прогуливала школу, помогала младшим делать уроки, прибиралась бы в доме и всякое такое, я же не знаю всего… Так вот, представь себе, что было бы? Они бы тебя не ругали!
– Может, и не ругали бы, – Светка пожала плечами. – Катались бы на мне, зато, как на ослике.
– Но, ведь сейчас речь не о том, что ты изработалась? Сейчас речь об острых углах. Если бы ты делала основное, то они бы не думали, что с тобой что-то не так, успокоились бы. И потом, внутри этого спокойствия, уже разглядели бы тебя поближе. Знаешь, с такого расстояния, с которого уже и обнять хочется человека. Так оно устроено!
– Может быть, – задумалась Светка, но представила Колькино жирное лицо и «шагнула» назад. – А может и нет. Но эти отбойники… Они мне уже всю душу отбили.
– Ну, так ты думай головой, – усмехнулся Олег. – Всё зависит от водителя, возьми чуть левее-правее, не бейся об них. Говорят – делай то или это, бери и делай. Совесть подскажет. Все ж таки, мать надо любить и слушать, она вас родила…
– Ой, только не надо вот этого! – возмутилась Светка напоминанием о незаслуженном её рождении на белый свет. – Я не просила меня рожать!
– Ну, ты что?
– Да ни что! – с обидой отрубила Светка громче, чем то было нужно. – Вам хорошо говорить, сопли по стеклу размазывать: дорога – не дорога. Со стороны всегда всё кажется простым. Потому что не своё, потому что не болит!
Она замолчала, одышливо хватая воздух, который вышел с криком целиком.
– Да ладно тебе, ты чего, брат Светлана? – усмехнулся Олег, не обращая внимания на её девчачий гнев. – Не сердись. Дорога – есть дорога, на неё надо трезво глядеть. А чужое – не болит, это верно. Ну так, тем более, чужому легче со стороны увидеть тебя целиком.
Передние машины замедлились, как то было перед Шахтами, и Олег подчинился общему упадку скорости. Грузовик пошёл медленнее, потом ещё.
– Опять пробка? – завертел он головой, делая вид, что Светка не поссорилась с ним.
Дорога плавной дугой изогнулась влево, и они увидели «голову» затора, совсем не длинного.
Наконец добрались и до его середины – здесь, помятый, слипшийся, как скомканная полоска малярного скотча, отбойник не удержал машину от роковой «остановки» на пути от пункта А к пункту Б.
– Ты смотри ка! – удивился Олег, следуя в череде крадущихся автомобилей, вполне похожей на похоронный кортеж. – Черный «Джип»! Номера… Номера смотри, тебе виднее! – прохрипел он возбужденно, сам вытягивая шею и меньше глядя на дорогу, чем на останки погибшего «эритроцита».
Когда место катастрофы исчезло за задним краем Светкиного окна, Олег нетерпеливо заёрзал на сиденье, и стал дожидаться конца пробки.
Метров через пятьдесят машины разбежались, разогнались, юркая под массивный мост дорожной развязки и исчезая вдали, и Олег выбрал место, остановился.
– Ты посиди, дружище, а я схожу, – Он подал ей бутылку воды, накинул куртку и открыл дверь, бормоча то ли Светке, то ли себе: – Проверю.
Дверь захлопнулась.
Светка долго следила через зеркало за удаляющейся Олеговой спиной, видела, как он подошёл к дежурившему у места погибели «гаишника», что-то с ними обсуждал и даже хватался за голову так, чтобы поправить для виду шапку.
Светке передалось его волнение, и она оставила зеркало, уперившись в унылый пейзаж против лобового стекла – дорогу, машины, мост развязки на мощных бетонных столбах. Но бетонные столбы и вовсе выбили равновесие из её сердца.
«Неужели!» – осенила Светку догадка, она крутнулась назад, схватила свою куртку и выпрыгнула из машины в снег.
– Ты прикинь. Прикинь… – повторил Олег скороговоркой, когда она подошла к Олегу. Он всё слушал рассказ какого-то проезжего зеваки, а Светка, как безвольное, извне управляемое существо прошла мимо них, вглядываясь в искарёженную машину. Наверное, такую никто не возьмется восстановить – она скорей была похожа на смятую коробку из-под черного чая, чем на легковушку.
Снег вокруг машины был истоптан, и тем чернее казалась кровь, всё ещё теплящаяся паром, уносящимся ровными облачками куда-то ввысь. На самое небо.
Светка подошла ещё ближе, чувствуя снег дырявыми носками – забыла переобуться, и вгляделась в номер.
10. Пункт Б
Настолько искореженных машин Светка ещё не видела ни разу.
Снег вокруг уже был истоптан инспекторами и медиками.
Она пробралась среди зевак ближе, но не вплотную, а только чтобы различить смятый номер. Вгляделась в железо, но заветной белой таблички глазами не отыскала. Зато поодаль, шагах в десяти от неё она приметила квадратную бумажку и, сама себе не подчиняясь, скользнула вниз с дорожной насыпи, не обращая внимания на снег.
Сзади послышались вскрики, но она упрямо брела вперёд, наконец, добралась, нагнулась и подняла карточку. Это была фотография, и с неё и впрямь глядел печальный маленький герой. Тот самый, к которому спешил пробудившийся отец.
И Светка, как парализованная, замерла, глядя в это милое улыбающееся лицо со страшным по своей печали взглядом. Светкин подбородок задрожал.
Олег твердо схватил её за локоть:
– Возвращаемся, Света! – приказал он жестко, и они пошли обратно. – Ты прикинь… Его тоже Олегом звали. Олегом! Прикинь! Тоже звали Олегом. Прикинь!
Когда они вернулись к машине, Олег в кабину не влез, а остался снаружи, прячась за своей цистерной от глаз проезжих. Здесь он долго молился на «старинном» церковном языке когда-то заученной молитвой. И Светка задрожала всем телом и особенно спиной, не то от колкого морозца и мокрых ног, не то от чувства удушающего ужаса, овладевшего ею при слышании молитвы, которой Олег хоронил Олега.
– Упокой, Господи! – наконец закончил он, несколько раз поклонился в ту сторону, где теперь валялась смятая коробка с номером 177, надел шапку и дал знак Светке – поехали, мол.
В кабине он глянул на её ноги и свои мокрые тапочки на них и пожурил:
– Что ж ты? – голос его был уставшим, грустным и каким-то по-отечески близким. – Ты так заболеешь. Берегись, зайка. Жизнь, она…
Он не продолжил. Но Светка и сама знала, что он хотел сказать. Все ведь знают, если честно.
Светка сбросила тапочки, подобрала ноги под себя, через носки растерла пальцы. И от этого тепла почувствовала себя живой, здоровой и вполне сносно живущей девчонкой. Если сравнить с несчастным здоровяком Олегом, который спал всю жизнь. А проснувшись, готов был хоть умереть, лишь бы не засыпать обратно. И умер.
Светка вздохнула, и покачала головой, отвечая сама себе, своим прежним мыслям, всё ещё по привычке болтающимся в её голове.
Её взбалмошность, мамина изможденная усталость и мягкость характера, Колькино неумелое отцовство – всё теперь казалось незначительным, даже глупым. И Светка с горечью снова покачала головой – как же опасна и коротка может быть эта дорога! И сколько боли! Господи! Сколько боли человек может родить в себе там, где ему уготовано быть счастливым и наполненным.
А где-то далеко в Москве, у какого-нибудь медицинского сложного аппарата лежит мальчик, маленький герой, который борется за жизнь, только ради папы. Только ради того, чтобы не умереть, прежде чем с ним увидится. Ведь папа летит к нему, ведь он самый хороший, никогда не предающий родной человек!
Но папы нет. Он проснулся в вечность.
Олег тоже вздохнул, а потом они долго сидели молча, и Светка не удержалась, развернулась в кресле лицом к Олегу, чтобы стать ближе, и положила свою холодную ручонку на его черствую руку, нерешительно зависшую на рычаге передач.
Он глянул на неё – печальный и выжатый усталостью старик с глазами испуганного мальчишки, подбородок его задрожал и он причмокнул, будто извиняясь за смерть Олега.
Светка опять затряслась, встала, навалилась на него своим невесомым объятием, цепко обвила руками его плечо и разревелась в его свитер.
– Ничего, – похлопывал он её по плечу. – Так бывает. Это ничего. Что уж тут?
Наконец, она кое-как успокоилась, уселась обратно, вздохнула с приголоском и уставилась на резиновый коврик под ногами, разглядывая его простой узор, потом свои тапочки без передников, свои дырявые носки и торчащие из них большие пальцы.
Олег тронулся, машина рыкнула и покатила дальше, оставляя позади погибшего Олега.
– Он заснул, – покачала головой Светка. – Его дорога закончилась.
– Да, закончилась, – согласился Олег без отчества со вздохом. – Что делать? Все дороги заканчиваются.
– Но, как же тогда? – Светка распрямилась, оживленная мыслями, и поглядела на него. – Он не доехал до пункта Б?
– Доехал! Святые отцы говорят, что Бог забирает душу на её взлёте, когда она лучше, чем была. И уже не будет такой. На самом верху её полета!
– Значит мы ещё… – начала Светка, но решила не продолжать – теперь ей не нравились мысли о смерти, потому что она не показалась Светке красивой и возвышенной. Теперь смерть в её уме значилась пятном крови на снегу, следами чьих-то ботинок там же и инспекторами, составляющими протокол. Слишком сухо, обиходно. Мрачно.
Когда за окном мелькнул синий указатель «Ростов, Миллерово, Москва», Олег замедлил свою фуру, ушел вправо и въехал под навес заправки.
– Не люблю, когда не под завязку, – улыбнулся он и вышел во вне, заправлять машину.
Светка осталась одна, и бессмысленно уставилась за окно, глядя, но не видя, как по расчищенной площадке возле магазинчика бродит девушка, пиная скользкие кусочки льда и растирая руки друг о дружку, чтобы согреться. Может быть, в её кармане теснится сложенный надвое конверт, а в душе теплится надежда, что её путь не здесь, что ей обязательно надо куда-то. И там будет хорошо, и у неё всё получится. И что причина её бед в неправильном месте или неправильных людях вокруг.
Она спрашивает что-то у дальнобойщиков, те отмахиваются, и девушка возвращается к своему посту у магазина – единственному источнику тепла.
Олег вскоре вернулся, хлопнул дверцей, и Светка вырвалась из забытья задумчивости.
– Не унывай, брат Светлана! – пошутил он бодро, тронул, и они неспешно вышли на шоссе, потом, забирая вправо, на эстакаду. На подъеме машина басисто заурчала, но со своей работой справилась. Все-таки, всё у Олега работало хорошо. Может, потому, что он знал толк в своём богословии, а может просто потому, что хорошее и правильное – это обыкновенная повседневность обыкновенных людей. Вот она и вся дорога.
Светка же свой «механизм» настроить не умела, не видела простых маленьких правд и злилась, как слепой, бьющийся головой об ограждение и не ведающий, что дорога совсем рядом. Но не здесь.
За окном замельтешили дома, тополя, пешеходы, бредущие по обочинам шоссе, потому что их тротуары засыпало ночным снегом.
Снова со звуком будильника зазвонил Олегов телефон. Олег поднял:
– Николаич, ты на Миллерово? Там нет пробки.
– Знаю, Алексей, – ответил Олег чужому голосу из динамика. – Мне надо.
– Что значит, надо? – возмутился голос. – Это тебе такси, что ли?
– Знаю, Лёх, это не такси. Но здесь недалеко, рассчитай километраж, всё удержишь до копеечки.
– Ну смотри там! – проворчал недовольный голос и отключился.
– Это Миллерово, – объяснил Олег Светке, и она скучно уставилась за окно.
Город Миллерово был ещё меньше и неуютнее Шахт, уже не город, а чрезмерно распластавшийся по степи посёлок.
В черте города фура шла медленно, за окном проносились «события», так нужные Светкиным истомившимся глазам. Но она смотрела сквозь, потому что её мысли застряли между Ростовом и Москвой, растянулись между ними, и Светка помышляла то об отце, то о маме.
Ждёт ли папа её там, где-то далеко? Жив ли он? Будет ли он рад?
И, даже если будет, и жив, то… её ли это дорога? И не летит ли она прямиком в тупик, чтобы там раскрошить свой глупый череп о железную стену отбойника?
Но и мама… Разве вернуться назад – это путь?
– Ты чего задумалась, Светик? – заскучал Олег.
– Да так, дядь Олег, – пожала она плечами. – Где же моя дорога?
– Да, тут непросто, – вздохнул он. – По крайней мере с виду. Ориентируйся на пункт Б.
– На Богучар, что ли? – пошутила она грустно, вяло улыбнувшись. – Мне нужен пункт М.
– Нет такого! Есть только А, то есть аз, я, – и он ткнул себя в грудь. Потом показал куда-то вперёд, в лобовое стекло. – И пункт Б, то есть… Догадаешься?
Светка задумалась, снова рассмотрела тапочки, потом ручки на двери, и осенилась догадкой:
– А! Я думаю, поняла. Не Богучар, но слово почти такое же, только покороче.
– Да! – с азартом воскликнул Олег. – Говорю же – «дорожный талант» у тебя, понимаешь ты всё хорошо!
Он замедлился на площади, вывернул руль, машина прошлась по кругу, фыркнула, запыхтела и остановилась.
Олег набросил куртку, шапку, открыл дверь:
– Посиди тут, я сбегаю по делу, – и в два шага спустился по лесенке, закрыл за собой.
Светка снова осталась в тишине кабины. А потому легко отдалась мыслям о пункте Б, примеряя оба маршрута на Олегову теорию. Выходило непонятно: если пункт Б – это Бог, то как она могла его увидеть в Ростове или Москве, если это просто такие места, такие точки на карте?
Если поехать дальше, то встретится ли ей там Бог? Конечно, нет. Но и в Ростове она тоже не видела Бога, хотя родилась там и выросла.
