Иван Александрович Мордвинкин
Пункт Б
3. Злые взрослые
Что-то изменилось. Светка почувствовала беспокойство в суетливости Олеговых движений. Он замолчал и, вытягивая шею, пытался заглянуть дальше машин, идущих впереди, внимательно всматривался в их освещённые красными габаритами затылки и недовольно цыкал сквозь зубы.
Попутки сбавили ход, а встречные теперь вовсе не попадались, будто это была односторонняя дорога.
Олег тоже сбросил скорость, и его грузовик, фыркая и вздрагивая, вжался в вязкую и длинную пробку.
– Что там, начальник? – хрипло выкрикнул он через приоткрытое окно гаишнику, кутавшему лицо в поднятый воротник бушлата. Гаишник глянул на звук его голоса, но Олега в снежной кутерьме разглядеть не успел, а только махнул жезлом – проезжайте, мол.
В пробке реальность замедлилась.
Вместе с пространством трассы Ростов-Москва растянулось и время. Светке чудилось, что неспешные сонные машинки, с высокой фуры казавшиеся ещё меньше, чем они есть на самом деле, стоят на месте. А вытянутый мир замедляется и теперь уже нехотя подстилается под их колеса. А вскоре и вовсе замрет и встанет на паузу.
Декорации за окном больше не мелькали вытянутыми полосками темноты, а проползали неспешно, давая себя рассмотреть. И оказалось, что рассматривать нечего: бесконечная однообразная лесополоса, одиноко стоящее дерево, следы попавшей в аварию машины, и знаки, знаки. Вся дорога исчертана знаками. На скорости Светка никогда не успевала их прочитать. Не понятно, как водители могут идти по своей трассе, цепляясь за знаки и не сбиваясь с пути. Но ведь могут!
Теперь же она рассматривала их почти с жадностью.
Через час они добрались до Шахтинского поворота. Здесь другой «гаец» жестами направлял весь поток на Шахты.
– Что-то случилось, остановка на трассе. Придётся объезжать, – нарушил Олег навязчивую тишину и, не противясь течению, свернул вправо и переключился повыше. Машина ускорила бег, и в этом её разгоне Светка почувствовала какое-то облегчение: неопределенность пробки томила и мучила её, будто кто-то огромный и всемогущий пресек движение её жизни. А теперь, когда машины, видные этому оператору с высоты, как юркие, устремленные каждый к своему месту эритроциты, помчались по артерии ускоренно, Светкина душа даже утеплилась благодарностью.
Непонятно, кому и за что.
Вскоре она узнала, что у их движения есть не только небесный оператор, но и вполне земной: у Олега зазвонил телефон с трескотней колокольчика вместо мелодии.
Он ткнул пальцем в сенсор.
– Николаич, ты куда это, путешественник? – пробубнил чужой голос, ворвавшись в их кабину через динамики. – На Шахты?
– «Гаишники» всех поворачивают, за Шахтинским разъездом, видать, что-то серьёзное.
– А, да! Вижу пробку, – отозвался голос. – На Каменске опять будешь баловаться?
– Не баловаться, а отстаивать пр-рава! – снова прорычал он на звуке «р».
– Ну… Понятно, – с недовольством согласился неизвестный. – Время нагнал, я вижу. Только смотри, ни дай Бог, что случится, до смерти не расплатишься.
– Да ладно тебе, Лёх, ты чего?
Но на том конце уже положили трубку.
Олег усмехнулся, покачал головой.
Шахты оказались обыкновенным серым городом, напрочь лишенным как шахт, так и городского уюта. Но и скупые шахтинские картинки, мелькающие за окном – дома, магазины, вывески, теперь ощущались как дар для её изголодавшегося воображения. Все-таки, ехать по России вдоль бесконечных тёмных лесополос – то ещё испытание для ума, привыкшего к разнообразию впечатлений.
– Это Шахты, – высказал Олег очевидное, как самый бестолковый гид. – Это не по пути, но нам придётся проехать через них. Вот и думай, похожа дорога на жизнь или нет.
Когда Шахты остались позади, Олег снова вырвался на федеральную трассу. За окнами Светка не видела больше ничего, кроме струящейся вдоль дороги, седоватой от метели темноты, и, мучаясь молчанием, она вернулась к их недосказанному разговору.
– А вот я думаю про вашу эту жизнь-дорогу… Как же я? Что мне делать? Ну, поставлю я цель. Что толку?
Олег не ответил. Может быть он даже не понял, о чём она говорит, или сам впал в гипнотическое состояние, навеянное однообразием пейзажей и монотонностью звуков мотора.
– Смени водителя, – наконец ответил он, когда Светка уже прилегла головой к холодному оконному стеклу и отдалась собственным размышлениям. – Дорога не виновата, что ты едешь в никуда и ропщешь, что плохо получается.
– Мне сменить саму себя?
– Да! – он глянул на Светку, но не разглядел. А потому щелкнул один из своих бесконечных выключателей, и салон осветился тусклым желтоватым светом. Но шоссе всё мчалось под колеса машины, и Олег, впервые вполне разглядев Светку, тут же вернулся к внимательному созерцанию дороги. – Ты спряталась за какими-нибудь страхами или обидами. Тебе придётся выйти из них, сесть за руль и поехать. В общем… Если хочешь изменить мир вокруг себя, измени мир внутри себя.
– Проще сказать, чем сделать… – огрызнулась Светка, чувствуя, как в её душе возбуждается смутное раздражение. Не понимала она этой пустословной болтовни и сравнений. И особенно не любила вынать свою душу на свет пред взором людей. А теперь, когда рассеялась темнота кабины, Светка будто пыталась вжаться в саму себя.
Но Олег совершенно не замечал «священной неприкосновенности» её души, и рассуждал до того словоохотливо, как будто она слушала его, раскрыв рот и выпучив глаза.
– Штука не в этом, – пустился он в объяснения. – Пока ты надеешься, что кто-то вместо тебя будет рулить, ты будешь злиться на него или унывать. Он ведь будет виноват по-твоему. А тебе нужно просто сесть за руль. Взять свою жизнь в ум, понимаешь? Знать, чего ты хочешь вообще и просить того, кто прокладывает маршрут, чтобы он помог тебе добраться туда. В общем, пора взрослеть.
– Само собой ничего не происходит… – повторила Светка свою сегодняшнюю горькую правду, осознанную на заправке. – Это – да…
– Происходит, и ещё как! Дор-рога! – не согласился Олег. – Она на месте не стоит, что бы ты не делала. А значит – происходит и само собой, без тебя. Ты всё время в движении. Другое дело – куда ты хочешь двигаться. Из пункта А в пункт Б. Как в школьной задачке. Мы все школьники, дети-переростки.
– У меня нет маршрута.
– У всех есть… – Олег замолчал, вильнул рулём влево, убедился, что встречка пуста, и обогнал медленную советскую машинку. Наверное, запоздалый старичок ехал в свой теплый сельский домик. – "А" – это "Азъ", то есть – "Я" по церковно-славянски. Значит путь начинается от самого тебя. Это я так придумал себе.
Он улыбнулся и глянул на Светку, и она впервые встретилась с его холодными, почти железными серыми глазами, за которыми почуялось странное живое тепло, где-то там, в глубине его души.
– А пункт Б тогда что? Богучар?
Олег не ответил: в быстрое, но мерное движение потока вклинилась большая чёрная легковушка, жаждущая обогнать их длинную фуру. Встречный автомобиль, летящий к ней в лоб, испуганно замигал фарами, и черная машина отстала, пристроившись в хвост фуры.
– Не дур-ри! – рыкнул Олег водителю черного внедорожника, будто тот мог его услышать. Потом, уже обращаясь в общий воздух их кабины, добавил: – Вот так оно выходит – кто-то не принимает объездных дорог, думает, что сбился с пути и впадает в уныние. А кто-то, как этот, не может утерпеть, торопится, жадничает… И летит по встречной.
Светка не понимала в дорожном движении ничего. Но она видела опасность, глядя на дорогу сквозь тревогу в Олеговом голосе. Она даже незаметно оглядела свое кресло, чтобы найти ремень безопасности. Но не нашла. А сам Олег не предложил – не любят русские люди ремней безопасности. То ли дороге своей верят, то ли оператору.
И Светка с доступным её голосу равнодушием заключила:
– Дураков хватает…
– Дураков? – переспросил Олег удивленно. – Все, кого ты тут видишь – дураки. Включая этого парня на "Джипе", меня, тебя. Говорю же, мы все слепые и глупые, как дети. Не суди нас строго: Бог смотрит не на мудрость, а на смирение.
Потом, помолчав и убедившись, что движение вошло в свой привычный, быстрый и смертельно-сонный уклад, он вернул Светку обратно в её кошмарную семью:
– Так что там с твоим отчимом?
Она съежилась, «прилегла» плечом и головой на дрожащее стекло двери, и стала ждать вспышку фар встречной машины, чтобы в её свете лучше разглядеть свое отражение в зеркале заднего вида.
– Ничего с ним… – ответила она уклончиво. Но потом уточнила: – Животное он. Глупое, пьяное и хамское.
– Ну что он? – не отставал Олег. – Пристаёт к тебе?
– Кто? Колька? – с пренебрежительным удивлением усмехнулась Светка и даже «махнула» рукой, не поднимая её с колена. – Да нет! Не то. Просто материт меня каждый день, то рукой замахнётся. Бешенный! Упрекает едой… И постоянно недоволен мной и моими сёстрами. Из дома выгнал. Чужие мы для него. А мать…
Она осеклась, замолчала и, чтобы успокоиться, нащупала в кенгурином кармане свитера сложенный вдвое конверт с отцовским адресом.
– Что? Не заступается?
– А кто дороже? Дочь или мужик? – уклонилась она от ответа, отбившись от Олега вопросом.
Он усмехнулся, но не ответил. Может не знал ответа, потому что сам он не мать, потому что у него нет дочери или он не живет бабой-одиночкой с тремя детьми. А может потому, что сзади замигали фарами, Олег, отвлёкаясь от дороги, глянул в зеркало, и что-то недовольно забормотал себе под нос.
В конце концов стало ясно, что тот самый торопливый внедорожник всё не успокаивался и подавал Олегу сигналы к остановке.
– Чего тебе ещё? – разобрала Светка Олегово бормотание.
Черная машина обогнала грузовик, пока не было встречных машин, и осадила его движение, притормаживая у Олега перед «носом», почти касаясь его «губы» своим «затылком».
– Что ж ты творишь? – воскликнул Олег, стараясь, как можно медленнее и мягче остановить свой разбежавшийся тяжелый грузовик.
Тот фыркнул, задрожал, юзая из стороны в сторону, и замедлился.
Внедорожник, видимо, утолившийся нанесённой вредностью, разогнался, обошёл пару идущих впереди машин и исчез в направлении Москвы, весьма к месту мелькнувшей синим указателем расстояния.
– Ушёл! – выдохнул Олег. – Опасная дорога сейчас, у меня тридцать тонн горючки за спиной. А он летит и цепляет. Вот она – жизнь. Разве нет? Вот доиграется же, а не понимает.
Светка не знала. Торопливый «Джип», толкающий другие «эритроциты» своими дерзкими «плечами», казался ей хорошим знакомым. Например, её отчимом или кое-какими одноклассниками, которые обгоняли других нагло, проламываясь сквозь строй даже не по надобности, а просто потому, что могли проломиться.
Но в стройную систему это не укладывалось: как не крути рулем, а эти наглецы всегда во всём преуспевают больше прочих, им больше везёт, они большего добиваются и всё лучшее – им. Так что, все эти сравнения с дорогой…
Дальше уже ехали совсем молча. Олег, видно, думал о своём – его дорога заунывностью не мучила, потому и называл он её жизнью. А Светку воображение вернуло домой, где уже поужинали, где младшие сестрёнки смотрели мультики на мамином надтреснутом планщете и хохотали, а Колька, сидя у потрескивающей печки, точил пилы, правил инструменты на завтра и отпускал маме глупые деревенские комплименты.
Мама смеялась, называла его дурашкой и чистила картошку, сидя на скрипучей табуретке, под которой лежал кот. В домике было тепло, от печки тянуло дымком, а за окном синяя ночь завывала бессильной метелью. Но дрова потрескивали, и через то семья грелась простеньким уютом. Много ли надо?
Светка снова прилегла головою на стекло двери, отпустила взор бесцельно гулять по тёмной, ночной степи с редкими огоньками хуторов, а мыслью отдалась вообразительным картинкам ложной памяти.
Колька, конечно, тот ещё… Но ведь и правда нужно было брать домик в руки, кормить немалое семейство, а через то ему приходилось работать дни напролёт и деньги отдавать маме без всякого счёта. Шутка ли – трое дочерей, да к тому и чужих, не твоих.
Младшие приняли Кольку не сразу, но когда раскусили за его жилистой скорлупой мягкое нутро, то вгрызлись в него, как в сладкий орех.
Полюбили, в общем, как родного.
Со Светкой вышло хуже.
Она не против Кольки восставала, к нему она не имела ни дел, ни слов.
Она для отца мать свою берегла, его ждала – Андрея Андреевича Лиховского. Верной хотела быть. Ведь он отец, он её папа настоящий. И ведь наверняка хороший человек, ведь наверняка.
Папочка родной, надежный и никогда никого не предающий!
Вспомнив единственную его фотографию, на которой он в боксерских перчатках и поясе Чемпиона области радовался победе, она против воли представила рядом Кольку – рыхлого, пузатого селюка с отвисшей нижней губой и почитай клоунским круглым носом.
Потом ей представилась мама, уже не молодая и не светлая, а очень даже строгая и уставшая. Она оторвалась от швейной машинки и глядела на Светку поверх очков, молча качая головой: непутёвая ты, мол, Светка!
А потом мамины глаза помокрели, и она хрипло пробормотала своё самое страшное ругательство: "Ну ты совсем, что ли?"
– Ты спишь? – вдруг рядом с папой она увидела Олега без отчества и поняла, что задремала и проваливается в сновидение.
– Нет, – очнулась она.
– Держись! – хрипло выкрикнул Олег, Светка вмиг проснулась – будто и не спала, и широко раскрытыми, ещё несмысленными глазами вперилась в окружающее. А оно вибрировало и дрожало, грузовик, скрипя колодками, как Олег зубами, безвольно скользил вниз по наклонной дороге.
– Что случилось? – воскликнула Светка и вжалась в сиденье.
– Опять подрезал тот «Джип»! – Олег вцепился в руль и боролся через него с норовистой машиной, скользящей по дороге почти поперек, как с испуганной дикой кобылой, несущей телегу по ухабам.
Светка уперлась ногами в пол, как будто это могло помочь тормозным колодкам, круглыми глазами глядя на дорогу, с дикой скоростью вихляющую из стороны в сторону и грозящую вздыбиться пред ними стеной.
– Боже! – крикнул Олег, и от этого страшного возгласа, Светкин ум растерял мелочи – мир превратился в дорогу со скорым тупиком.
В эти мгновения никакая жизнь целиком не пронеслась пред её внутренним взором. Только желтый свет фар, белый ледовый асфальт и обочины, напрыгивающие на их машину то слева, то справа.
– Боже! – повторила Светка шепотом, и её нервы резанул дикий, скрипящий визг.
Всё кончилось.
4. Предупреждение
Низина, в которую падала дорога с высоты раздольного холма, приблизилась. Олег, как опытный казак, обуздавший испуганную лошадь, удержал машину, и та задрожала дробью, зарычала и встала, фыркая, будто со страху.
– Эх, кр-рутануло! – прорычал он, щёлкнул тусклую лампочку под потолком, откинулся на подголовник сидения и рассмеялся. – Ещё поживем, слава Богу!
Отсюда он, не отрывая затылка от сиденья и скося голову, посмотрел на Светку. И до того пристально, что, наверное, разглядел даже пятно от утюга на бочине её свитера, как не слонила Светка руку к талии. Приметил торчащие из шапки шерстяные нитки, в том месте где Светка заштопала рвань. Даже проведал о шрамах на её запястье и хлебных крошках в кармане, которые она берегла на потом, и о которых помышляла теперь.
По крайней мере, такой прозрачной она чувствовала себя под его изучающим взглядом.
Наверное, он проник и в её глаза, увидел в них страх, увидел плач маленькой обиженной девочки, которая пошла одна в темноту и заблудилась.
А может и нет. Потому что Олег привычно цыкнул сквозь зубы и улыбнулся устало. Светка заметила у него меж передних зубов довольно широкую щёлку, через которую он, видно, и цыкал.
Олег ткнул в тумблер, загорелся свет поярче:
– Ну что, малая? – он потянулся, встал во весь рост, обернулся назад, на второй ярус спальника, покопошился там и вернулся обратно в своё кресло с полторашкой газировки. – Будешь?
Потом разлил воду по стаканчикам, и та зашипела, как праздничное шампанское, которое Светка видела однажды. Ещё давно, когда с ними жил папа.
Светка приняла стакан, выпила залпом, и Олег молча, видя её жажду, налил ещё.
– За победу! – произнес он тост и чокнулся с её стакашкой, пока та стояла на столике. – Мы пр-роедем по своей дор-роге. Но будем помнить о предупреждении, да?
Светка выпила ещё, в конце уже дохлебывая прозапас.
Олег подождал, принял стакан, сунул в держатель. Потом снова поднялся и где-то вверху над Светкиной головой пристроил бутылку на её постоянное место.
– Каком предупреждении? – не поняла Светка.
– Мы с тобой чуть в аварию не попали, – Олег вернулся на свое сиденье и перекрестился. – Молитву теряем в сердце.
– Что? – удивилась Светка.
– Молитву, – повторил Олег. – Я не имею ввиду какие-нибудь слова. Я имею ввиду состояние души. Знаешь, когда сердце… Ну как тебе объяснить? В общем, надо успокоиться и посмотреть на небо с благодарностью.
Светка промолчала. Она никогда не смотрела на небо – ни с просьбой, ни с благодарностью, ни с любопытством. А несчастья она вообще никогда не связывала с душевными переменами. Было бы все так просто, верующие жили бы лучше всех.
Но это не так.
– А почему здесь огорожено? – Светка ткнулась в лобовое стекло, чтобы поговорить о чем-нибудь понятном.
– Это лиховской мост, – ответил Олег. – Вечно у меня здесь приключения. Название что ли такое?
Светка удивленно и пристально вгляделась в ограждения моста, начинающегося далеко за краем речного берега, где-то в темноте. Надо же – Лиховской, как она! Родной Лиховской!
Она внимательно ощупала взглядом «свои» владения: острые, качающиеся на ветру силуэты тополей, черные пятна акаций и верб в широкой балке и огромный сумрачный холм впереди по пути следования.
Олег погасил свет в кабине, взялся за руль, и машина ретиво затараторила и пару раз «гыркнула», отвечая его ноге на педали газа.
– Ладно, поехали, – произнёс он свое гагаринское, отпустил машину, и та вздрогнула и запела, разбегаясь и ускоряя движение мира за окном. Олег помолчал и добавил в полголоса: – С Богом.
Потом нагнулся к магнитоле, и из колонок в их кабину влилось тихое хоровое пение. Видимо, церковное.
– А вы в Бога верите? – спросила Светка, не сразу решившись на такое личное.
– Да! Ещё как! – усмехнулся Олег. – Так получилось. Был случай один.
– Расскажите? – подбодрила его Светка, приметив за его внешним железом что-то простецкое и теплое.
– Лет семь назад гонял я на Архангельск. И случилось мне идти по узкой дороге, две полосы, отбойники. В общем… – он задумался, подбирая слова и выстраивая в голове сюжет предстоящего рассказа. – По встречке пролетел чистильщик, сгребает снег с дороги. После него облако снежное такое, хуже тумана. Короче, вырываюсь из этого облака – а мне в лоб две фуры: одна по своей полосе, а другая на обгон её берет. Не знаю, сколько там метров оставалось, только мне некуда было принять и с трассы не слететь. И я прямо и четко понял сразу, что осталось мне секунды две прожить. Как сейчас помню, такое чувство… Грустно, что ли. Обидно, дома сын ждал – из армии вернулся, не видел его ещё таким взрослым, а тут… Смерть. Две секунды жизни!
Он вздохнул, переключился, и машина зарокотала на подъем – дорога пошла вверх. Лиховской мост растворился в серой, метельной темноте где-то позади.
– В общем… Вот ведь! Сейчас рассказываю, а у самого аж… – голос его переменился, осип. Светка глянула на него искоса, чтоб не пялиться впрямь и не смущать. Его мокрые ресницы поблескивали, отражая свет встречных машин, но лицо при том не плакало, а казалось даже веселым и каким-то просветлённым. И она уставилась в лобовое, будто там было на что посмотреть. – Без слов я к Богу обратился, знаешь, просто как ты Москву сейчас чуешь всей душой, тянешься к ней. Так я Бога почувствовал. Будто, знаешь, приготовился к Нему прыгнуть.
Он усмехнулся и замолчал, и Светка уставилась в жёлтую пустоту перед собой, мягко гаснущую по бокам дороги до синего, сиреневого и черного.
– Не знаю… – продолжил Олег, передохнув – видно эти воспоминания трогали в его душе что-то весомое для него. – Поместились втроем наши фуры, прошли тютелька в тютельку. Я потом сколько не прикидывал – не хватило бы мне места, и много не хватило бы. Метра полтора. Будто трасса расширилась. Хоть верь, хоть не верь.
Он замолчал, отдавшись дороге, которая выкатила на возвышенность и выровнялась. Олег ускорил машину, и танец снежинок перед лобовым стеклом превратился в безумную пляску.
– Вы помолились как бы без слов? – уточнила Светка, невольно втянутая в мысли о молитве, Боге и помощи, которую Он способен подать. Если Он вообще её подает.
– Да это всё быстро было так… – ответил Олег, не отрываясь от дороги. – Секунды, не успеваешь всё осмыслить, и «Раз»! В общем… Да, без слов. И, знаешь, это были самые длинные и самые ценные несколько секунд в моей жизни – без мыслей, без слов, а только с Богом один на один. С тех пор и не отрываюсь от Него.
Ночная снежная кутерьма разгулялась бойчей вечернего и теперь словно липла в глаза, мешая зрению видеть мир вокруг, а главное – видеть путь впереди.
Тем временем, черный внедорожник снова завладел их вниманием, когда Олег обогнал очередную неторопливую машинёнку. А потом тот «Джип» и вовсе целый куплет церковной песни ехал впереди Олега.
Наконец, не вытерпев, хулиган пошёл на обгон, не рассчитал время и, чтобы не «поцеловаться» со встречной последним смертельным поцелуем, сбросил скорость, вернулся назад в промежуток перед Олеговой «мордой».
– Куда ж ты! – крикнул Олег и прижал тормоза. Грузовик зашевелился змеёй, задрожал, но отступил, впустив «Джип» в пространство перед собой.
Несколько встречных пронеслись с жужжанием, и черный внедорожник снова замигал «стопами», осаживая Олега.
– Этот сам не остановится, ему помощь нужна ср-рочная! – через зубы прорычал Олег, и Светка, глядя сквозь его интонацию на положение дорожных дел, вжалась в сиденье, снова пытаясь нащупать ремень безопасности.
«Джип» своим задом настолько вжался в нос Олеговой фуры, что Светка уже не видела и его красных «стопов» и оранжевых габаритных огней, как если бы они влезли под их колеса.
Олег притормаживал по скользкой дороге, пока машина не сбросила скорость. Потом принял правее, заюлил рулём, напряженно зарычал, корча гримасы, схватил обочину, замедлился, затих, встал.
