Ирма Гринёва
…И мы станем единым целым. Благодаря и вопреки. Так вот она какая – любовь!
Он прекрасно понимал их язык, но продолжал стоять, как каменное изваяние.
Наконец, духи вняли страстной молитве Нэпэйшни об удаче в торговле, и к нему подошли двое солдат, ведя под уздцы своих лошадей. Тот, что был пониже товарища, принялся копаться в мехах, выбирая подарок своей невесте, а второй уставился на украшение из камней, украшавшее грудь продавца.
Гэлл выбрал шкурку песца, из которой можно было сшить невесте прелестную муфту или просто накинуть её на плечи в качестве воротника, но торговли не получилось. Индеец отрицательно покачал головой, обвёл руками весь свой товар, а потом одной рукой указал на лошадь. Гэлл растерянно посмотрел на своего товарища:
– Фин17, я чёй-то не секу, он чё, мою лошадь хочет?
– Похоже на то! – отозвался второй солдат, пристально разглядывая продавца, – И готов отдать за неё все шкуры.
– На фига мне столько?! Пойдём, другого найдём, посговорчивее!
– Погоди! – остановил товарища Финис и вступил в торговлю жестами, указывая на ярко-зелёный камень из украшения на груди индейца.
Нэпэйшни не колеблясь, одним коротким рывком, вырвал из ожерелья тепостон18 и присоединил его к куче меха. Ему говорили, что бледнолицые любят камни не меньше шкур животных, потому он и надел своё семейное украшение на ярмарку. В ожерелье были гораздо более дорогие, с точки зрения индейца, камни: кальчихюитль19 – талисман, оберегающий жизнь воина, нефрит – камень удачи, защищающий от насильственной смерти, сапфир – символ власти и верности (верность любимой он будет хранить и без камня, а власть… с ней он расстался, когда перечеркнул себя, как наследника, сына вождя, предпочтя любовь), зелёная яшма20 – камень мудрости, оберегающий человека от недоброго влияния, дающий способности управлять людьми на расстоянии. В ожерелье были вплетены ещё более значимые предметы – зубы и когти убитых на охоте животных, передавших свою жизненную силу охотнику, но на них бледнолицые даже не взглянули.
Финис крутил камень в руках, внимательно его осматривая, только что на зуб не пробовал. Гэлл подошёл к товарищу:
– Ты чё, Фин, и правда хочешь лошадь продать? Тогда свою продавай! Мне моя голова дороже! Знаешь, что с тобой капрал сделает, если вернёшься без лошади?
– Ну, ты и тупица, Гэлл! Ты хоть понимаешь, что мы за эту груду меха две лошади можем купить? А с этим камешком станем так просто богачами.
– А это чё, правда, драгоценный камень?
– А то! Изумруд! Такой и английской королеве носить за честь!
– Ух, ты! Так чё? Давай у обезьяны ещё камешков потребуем!
– Не, на нас и так уже косятся. Берём то, что есть, пока макака не передумала.
– А всё-таки, боязно без лошади в полк возвращаться.
– Нет, ты, Гэлл, всё-таки, непроходимый тупица! Кто тебе сказал, что мы ему лошадь продадим? Пусть это он так думает! Мы сейчас с тобой, Гэлл, поведём макаку в трактир удачную сделку обмывать, накачаем его ромом, снимем все камушки, заберём наших лошадей и поминай, как нас звали! Он утром очухается, а нас и след простыл!
– Ну, ты, Фин, голова! За пять минут такой план обмозговать! Быть тебе, дружище, генералом!
Нэпэйшни безропотно отправился с покупателями в трактир. Он не всё понял из того, что они говорили (индейцы, как прирождённые охотники и воины, с младенческих лет тренировали слух так, что различали шорох от падения одного листочка во время осеннего листопада, видимо, поэтому Нэпэйшни с лёгкостью далось изучение английского языка, только вот словарный запас был ограничен темами, на которые они разговаривали с женой), но суть уловил – покупатели собрались его обмануть. У него же был совсем другой план.
14 – в переводе – «выдающийся, заметный»
15 – персонаж рассказа имеет реального исторического прототипа – Уильяма Пенна. Пенн – ключевая фигура в ранней истории английских колоний в Америке, Он почитается в США как один из отцов-основателей государства и его первой столицы – Филадельфии («Город братской любви»). Будучи квакером-пацифистом и проповедником веротерпимости, он основал в качестве «убежища для свободомыслящих европейцев» колонию, которую назвали – Пенсильвания («Лесная страна Пенна»). Был одним из первых защитников демократии и свободы вероисповедания. Особо отмечают его участие в составлении мирного договора с коренными жителями Америки – индейцами племени ленапе, исторически заселявшими территорию Пенсильвании (из Википедии)
16 – «огненной водой» индейцы называли любые крепкие алкогольные напитки, в большинстве случаев – ром
17 – полное имя – Финис – в переводе – «рот змеи»
18 – так индейцы называли изумруд, который по их поверьям делает характер человека сильным, укрепляет его связь с природой
19 – так индейцы называли бирюзу, они верили, что это окаменевшие слезы богини неба, а по другой легенде – кости людей, умерших от неразделённой любви
20 – ценилась дороже золота
10
– Чёрт, Фин, когда же он, наконец, накачается?
– Потерпи, видишь, какие у него уже стали глаза?
– Глаза, как глаза. Обыкновенные.
– Обыкновенные! – усмехнулся Финис, – Зелёные они у него стали, вот что! А у индейцев какого они цвета?
– Карие… Чёрт, Фин, ну, ты – голова!
Приятели наблюдали, как индеец чинно размешивал ром когтем медведя, прежде чем выпить очередной стакан, и новая мысль залетела в голову Гэлла:
– А, может, он, всё-таки, колдун, и у него всегда зеленые глаза, а, Фин?
– Опять ты за своё! Нет никаких колдунов. Всё это суеверия!
– Ага, суеверия! А он уже вон какой стакан рома в себя заливает, а всё, как огурчик! Я и то уже захмелел. Значит, помогает это его колдовство…
Приятели ещё бы долго спорили (Гэлл любил понудеть), но тут индеец рухнул на стол, как подкошенный, и спор прекратился сам собой.
– Ну, наконец-то! – обрадовался Гэлл, – Сматываемся!
– Да тише ты! – зашипел на приятеля Финис. – Я тут вот что подумал: надо сделать по-другому. Он же на нас может и нажаловаться, когда очухается. Свидетелей-то полно. А ты же знаешь веяния последних дней – краснокожих не обижать, в конфликты не вступать, налаживать контакты. Либералы грёбаные!
– И чё ты предлагаешь?
– Мы его сейчас погрузим на лошадь и отправим восвояси, да так, чтобы все видели. А сами ускачем в другую сторону. Мол, всё тип-топ, честная сделка и всё такое.
– А как же остальные его камушки?
– Блин, Гэлл, дослушай до конца! Мы сделаем кружочек и догоним его, так чтобы нас никто не видел. Заберём ожерелье, а самого пристукнем каким-нибудь камнем, вроде как лошадь его скинула, и он неудачно свалился. А потом быстренько вернёмся в полк, как ни в чём не бывало!
– Чёрт, Фин, ты – гений! И шкурки, и камешки при нас, и лошади целы!
– Не, лошадь мы ему оставим.
– И зачем мертвецу лошадь?
– Нет, ты всё-таки, тупица, Гэлл! Чтоб картина правдивой казалась! Упал сам, лошадь рядом. Сечёшь?
– А как же капрал?
– А капралу мы отдадим мешок со шкурами.
– Как, все? А как же подарок моей Мэри?
– Да ты Мэри за наши камешки дворец подаришь, не то, что драный воротник!
– И то правда! Только шкурки всё равно жалко!
– Не жадничай! Поговорку слышал: жадность фраера сгубила? Капрал к нам за этот мешок, знаешь, каким добрым станет! Ты же хочешь дожить до конца войны? То-то! Только смотри, Гэлл, про камешки – никому! Спалишься – беды не оберёмся!
– Да я про них вообще забуду!
– А вот это самое правильное!
Приятели ещё пообсуждали куда они припрячут ожерелье, пока тащили бесчувственное тело индейца и укладывали на лощадь. Потом хлопнули её по крупу и даже громко пожелали счастливого пути, чтобы трактирщик, вышедший вслед за ними на крыльцо и с подозрением наблюдающий за их действиями (приказ о «дружбе» с индейцами касался и его тоже, и ему не нужны были неприятности с властями), мог свидетельствовать, если что, в их пользу.
Через час, когда приятели, сделав приличный круг, догнали индейца, лошадь, никем не управляемая, мирно паслась на опушке леса. Тело индейца всё также было перекинуто через её круп. Приятели отвели лошадь поглубже в лес, скинули индейца на землю и принялись искать подходящий камень, что в темноте ночи, да ещё в лесу, сделать было не так-то просто.
Финис взвесил в руке камень, о который он споткнулся, решил, что он вполне подходит для осуществления задуманного, и наклонился над лежащим на земле телом, приноравливаясь, как бы половчее ударить. Он даже не успел удивиться, когда точный удар ножом прямо сердце, прекратил его земное существование.
А вот Гэлл застыл от удивления, когда вместо друга, которого он окликнул, когда услышал звук чего-то упавшего, из-под лошади вынырнул целый и невредимый индеец. Его тёмный, высокий силуэт на фоне звездного неба испугал тщедушного, низкорослого Гэлла, и он сначала попятился, а потом попытался бежать.
Раздался выстрел, и острая боль пронзила ногу Гэлла. Он схватился за раздробленную пулей коленную чашечку, завыл и начал кататься по земле. Нэпэйшни с презрением наблюдал над позорным поведением бледнолицего, не достойного звания мужчины.
Гэлл выкрикивал проклятия, а когда заметил, что индеец не уходит и по-прежнему держит его на мушке пистолета, сменил тактику и начал взывать к его милосердию, начисто забыв, что индеец его вряд ли понимает. Он предлагал индейцу забрать лошадь, все свои меха, только оставить ему жизнь. Упоминал старенькую мать, маленькую сестру, любимую невесту…
– Да, знаю, – произнёс спокойно Нэпэйшни, – Дори твоя невеста. Теперь она моя жена Анпэйту.
– Какая к черту До… – начал говорить Гэлл, но остановился на полуслове, вдруг осознав, что варвар разговаривает с ним по-английски, – А-а-а-а! – закричал Гэлл, – Дьявол! Оборотень! – и попытался уползти.
Нэпэйшни не знал значения последнего слова, но ему это было совершенно не интересно. Он хладнокровно выстрелил трусу в спину и тем закончил его никчёмное существование. Любимая была отмщена.
Анпэйту ещё раз рассказала Нэпэйшни свою горькую историю, когда они научились понимать язык друг друга. Он сам её об этом попросил. Так что, когда один из солдат упомянул имя Гэлл, участь обоих была решена. Дальше Нэпэйшни оставалось только внимательно вслушиваться в их разговор, наблюдать, подыгрывать на ходу и планировать месть, подстраиваясь под планы противника.
Труднее всего было в трактире. Там ему пришлось выпить много огненной воды. И, хотя, его предупредили о её действии, и он запасся мощным амулетом против опьянения, спрятав аметист внутрь когтя медведя, количество выпитого всё же взяло верх. Нэпэйшни с трудом удерживал сознание. И только свежий ночной воздух облегчил его состояние. Когда солдаты скинули его на землю, он уже был полностью сосредоточен и не пропустил удобный момент для нанесения удара.
То, что вместе с обидчиком любимой – Гэллом, пришлось убить ещё одного бледнолицего, не вызвало в душе Нэпэйшни никакого сожаления и угрызений совести, ведь Анпэйту рассказывала, что тот был не один, а с друзьями. Так что Нэпэйшни был уверен, что его месть попала в точку. Откуда ему было знать, что среди бледнолицых есть много разных людей с одинаковыми именами? И что он убил не того Гэлла…
Нэпэйшни вытащил свой нож из тела Финиса, выстрелил в него из пистолета Гэлла, закрыв след от удара ножом пулевым отверстием, сел на добытую лошадь и поспешил к жене.
Поиск не вернувшихся в расположение полка солдат начался только утром. Вечером их тела и мирно пасущуюся рядом осёдланную лошадь увидели на опушке леса. Второй лошади не было. Около тел солдат валялись их пистолеты. В кармане Финиса нашли большой зелёный камень, похожий на изумруд. К седлу лошади был приторочен мешок, набитый шкурками белки, лисы и песца. Вся эта картина соответствовала рассказам очевидцев и записи в журнале сделок, совершённых на ярмарке, который вёл трактирщик.
На этом поиски были прекращены. От преследования Нэпэйшни спасло то, что он не забрал с собой ни шкурки, ни изумруд, полагая это платой за лошадь, а потому уже ему не принадлежащие. Жалко было только оставленных пистолетов, но какая-то внутренняя сила, интуиция, а, может, и древний камень мудрости, помогли ему побороть искушение. Капрал пришёл к выводу, что приятели поссорились при дележе добычи, и сами поубивали друг друга. Ведь будь там кто третий – случайные грабители, а, тем более, краснокожие, никогда не упускавшие случая поживиться, особенно, когда дело касалось лошадей и оружия, ничего бы не осталось.
11
Последние несколько метров до дома доктора Нэпэйшни нёс Анпэйту на руках. Схватки уже были частыми, и любимая выгибалась от боли и стонала, стиснув зубы.
Они добрались до Филадельфии ещё днём, но решили войти туда ночью – мало ли как могут встретить жители городка краснокожего индейца с бледнолицей женщиной? А вот их сын решил, что ему самое время появиться на свет, и схватки у Анпэйту начались уже вечером. Им ещё повезло, что небо плотно заволокло тучами, рано стемнело, и стал накрапывать дождь. А когда дождь перерос в настоящий ливень, Нэпэйшни решил, что им уже можно выдвигаться – вряд ли кто-то сунет нос на улицу в такую погоду.
Дверь в дом доктора открылась почти сразу после стука – там привыкли к визитам в неурочный час. Дородная женщина с масляной лампой в руке быстро оценила обстановку и без слов проводила вошедших на кухню, где Нэпэйшни уложил Анпэйту прямо на стол.
С лестницы, ведущей на второй этаж, раздался хриплый спросонья мужской голос:
– Что у нас там, Етта21?
– Роды, док!
– Схватки частые?
– Деточка, как часто у тебя схватки? – спросила женщина, ласково заглядывая роженице в лицо, а про себя подумала: «Совсем девочка!»
– Ч-ч-часто! – ответила, запинаясь Анпэйту.
– Понятно! Не волнуйся, всё будет хорошо! Сейчас доктор спустится и поможет тебе.
И добавила, уже обращаясь куда-то вверх, к доктору:
– Док, воды уже отошли, спускайтесь быстрее.
– Я уже здесь, – произнёс бодро кругленький, небольшого роста человек, на ходу протирая руки остро пахнущим спиртом.
И женщина, и доктор засуетились вокруг роженицы, а Нэпэйшни отошёл в сторону, уселся на пол, закрыл глаза и начал молиться. О, духи! Как же он понимал сейчас отца, вымолившего жизнь любимой ценой их нерожденных детей! Пытавшегося заплатить своей! Нэпэйшни тоже был на всё готов, но пока предлагать им это было рано. В голосе белого шамана и бледнолицей женщины звучала уверенность, и он успокоился.
– О, Боже! – воскликнула Етта.
Пока док возился с пуповиной, она обмыла новорожденного мальчика, завернула в чистую пелёнку и повернулась показать сына отцу, и только тут разглядела сидящего на полу мужчину. Он сидел, скрестив ноги, на полу и сосредоточенно смотрел на Етту снизу вверх, хотя ей показалось, что сверху вниз. На его ногах были надеты сшитые из шкуры какого-то животного мокасины. Меховая накидка не закрывала полностью широкую грудь, где виднелось несколько рядов бус – зубы и когти зверей вперемежку с камнями синего и зелёного оттенков. В принципе, так мог одеться и охотник, но вот цвет его кожи, а, главное, – головной убор из разноцветных перьев – к ним с доктором пожаловал
индеец! Такого в их практике ещё не было.
Доктор, не обративший внимания на изумление, прозвучавшее в возгласе своей помощницы, нетерпеливо её позвал:
– Етта, где Вы там? Положите уже, наконец, куда-нибудь дитя, и помогите мне перенести мамочку на кровать. Не будет же она лежать на столе, как праздничный пирог, до утра?
И тут доктор уже застыл в изумлении, когда вместо Етты к столу подошёл индеец, настоящий индеец, аккуратно взял роженицу на руки, нежно прижал к себе и вопросительно уставился на доктора выразительными зелёными глазами.
– Кхм-кхм! – прочистил горло эскулап и хрипло сказал, – Следуйте за мной, – добавив к словам жесты, чтобы было понятно.
Нэпэйшни бережно уложил Анпэйту на кровать и легонько поцеловал её в губы. Анпэйту так устала, так устала, но нашла в себе силы улыбнуться мужу и тут же провалилась в сон. А Нэпэйшни вернулся за сыном. Етта, как в тумане, вложила сладко посапывающий комочек в протянутые руки индейца, и грузно осела на табурет.
– Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? – спросила она доктора, начисто забыв, что в этот дикий край они приехали одновременно и всегда работали вместе, а, следовательно, доктор видел ровно столько же, сколько и она.
Боллард22, уже немного пришедший в себя после чудного видения, успокаивающе положил ей руку на плечо и сказал:
– Привыкайте, Етта! Если всё сложится так, как задумал Ваш дорогой мальчик, мы будем часто видеть местных аборигенов, может быть, даже научимся говорить на их языке. А они начнут понимать нас.
– Скажете тоже! – фыркнула Етта, и поспешила наверх в комнату, куда индеец отнёс роженицу («Кто он ей?», – подумала на ходу), чтобы убедиться, что там всё в порядке.
Мать и дитя мирно спали на кровати, а индеец вытянулся рядом на голом полу в верхней одежде, даже мокасины не снял. Хоть индеец, хоть бандит с большой дороги, не могла Етта оставить гостя в таком положении. Она взяла из чулана подушку и одеяло, и отнесла наверх…
21 – в переводе – «домашняя правительница»
22 – в переводе – «лысый, округлённый, как шар»
12
Каждый день Хауелла Пенна, владельца земли Пенсильвания и её столицы – Филадельфии, начинался с доклада шерифа Варда23 Таскилла. Хвала Господу, последнее время, после заключения мирных договоров с окружающими Пенсильванию племенами индейцев, в докладах не было ничего тревожного, разве что мелкие бытовые конфликты. Единственное, что озадачило Хауелла сегодня, это чужак, который уже третий день находится в доме доктора Болларда Хаггарда. Такой вывод шериф сделал на основании лошади, привязанной к его крыльцу.
Наличие у доктора пациента, прибывшего издалека, не было редким явлением. А вот то, что он не зарегистрировался у шерифа, было явным нарушением правил, как и то, что Вард до сих пор не наведался к доктору сам. Но Хауелл не стал пенять шерифу на недобросовестное выполнение его обязанностей, поскольку и док, и, тем более, Етта находились в городке на особом положении, и виноват в этом был не кто иной, как сам Хауелл.
Етта была нянюшкой и кормилицей Хауелла. Её доброе, полное любви лицо, он увидел первым, когда пришёл в этот мир. И видел чаще, чем лицо матери, занятой преимущественно собой. Когда на свет появились сыновья самого Хауелла, кормилицей Етта уже быть не могла, но оставалась при них няней.
Когда король предложил Хауеллу земли в Новом Свете в счёт погашения долга короны перед его почившим отцом, и вся его семья перебралась за океан, вместе с ними отправилась туда и нянюшка. Сыновья Хауелла уже выросли и в няне не нуждались, своими пока тоже не обзавелись, просто к этому времени Етта стала неотъемлемой частью их семьи.
На пароходе за долгие месяцы трудного пути семья познакомилась со всеми путешественниками своего положения, в том числе и с доктором Боллардом Хаггардом. Впрочем, доктора знали все слои общества, находящиеся на пароходе: от высшего на верхних палубах до отребья в трюме. А Хауелл с Боллардом не только познакомились, но и подружились на почве единства взглядов на жизнь. Оба, Хауелл в силу собственных моральных принципов, а Боллард, по большей части, в силу профессии, были пацифистами, демократами и исповедовали принцип веротерпимости. Да, и ещё у них был один общий интерес: оба предпочитали всем остальным увлечениям игру в шахматы. Игроками по силе были равными, а потому, и играть между собой им было весьма интересно.
Етте на корабле заниматься было особенно нечем, и, поскольку она не привыкла сидеть сложа руки, как-то так само собой получилось, что она начала помогать доктору. И у неё это так ловко получалось, что вскоре Боллард и представить себе не мог, как он обходился раньше без неё. Поэтому, когда они, наконец, спустились на берег, для обоих показалось естественным поселиться вместе. Хауелл не возражал, и в их взаимоотношения – были ли они более близкие, чем чисто по работе, не вникал. Оба, и Боллард, и Етта перешли в разряд его друзей.
Но это не освобождало их от соблюдения правил регистрации чужаков, находящихся в городе более одного дня. А, если это был не чужак, а друг, то тем более было странным, что друзья не познакомили его с ним, тоже другом, между прочим. И Хауелл отправился в дом доктора сам.
Нянюшка встретила Хауелла, как всегда, тепло и радушно, но ему показалось, что была смущена его визитом. А, когда его проводили в столовую, Хауелл понял, что ничего ему не «показалось». Доктор уже заканчивал завтрак традиционным английским чаем с молоком, но за столом сидел не один. Компанию ему составляла рыжеволосая девушка и… индеец (!). Хауелл оторопел на мгновение от такой по всем меркам невозможной картины, но быстро собрался и грозно произнёс:
– Сэр, потрудитесь объяснить, что здесь происходит?!
– Здравствуйте, Хауелл! – как ни в чем не бывало, ответил док, – Хотите чашечку чая? Етта сегодня испекла весьма вкусное печенье.
Хауелл аж покраснел от такого вопиюще возмутительного поведения. Мало того, что эти двое нарушили всё что можно, а, вернее, нельзя, воспользовавшись его дружбой, они ещё и усадили с собой за стол индейца (!), а теперь предлагают ему – сыну адмирала, посвященного в рыцари английской короной, наконец, хозяину Филадельфии и всей Пенсильвании, сесть с индейцем за один стол! Хауелл с бешенством переводил взгляд с невозмутимо сидевшего за столом доктора на напрягшегося индейца, а потом на разом побледневшую нянюшку, которая встала между своим «дорогим мальчиком» и рыжеволосой гостьей в явно защищающей позе. В столовой повисла тяжёлая пауза.
Индеец встал из-за стола и с прямой спиной вышел из комнаты. За ним выбежала девушка. Смущённая Етта топталась на месте, не зная, как поступить ей.
– Етта, голубушка, поднимитесь наверх. Возможно, Дори понадобится ваша помощь, – ласково сказал няне док, а потом, уже обращаясь к гостю, добавил, подчёркивая тоном обращение к Хауеллу, – Мой друг! Присядьте! Нам надо поговорить.
– Вам не кажется, мой друг, что вы несколько задержались с этим предложением? – язвительно ответил Хауелл, продолжая кипеть возмущением, но за стол сел, хотя к чаю не притронулся.
– Вы, безусловно, правы! – наконец-то, смутился Боллард, но, тем не менее, твердо глядя в глаза другу, продолжил: – Я прошу у вас прощение за то, что не сообщил вовремя о своих гостях…
– Гостях?! – перебил Хауелл, – Вы индейца называете гостем? Кушаете с ним за одним столом? Предлагаете сесть за него же мне?
– А в чём, собственно говоря, дело? – скрестил руки на груди док, – Мы завоевателями пришли на их землю, вытеснили из домов их предков. И не вы ли, мой друг, говорили, что индейцы – тоже люди? Что надо жить с ними в мире? Не вы ли приложили столько усилий для прекращения кровопролития на этой земле? Не вы ли сидели за одним столом с индейцами, подписывая мирные договора?
– Я общался с вождями племен! – возразил Хауелл, но тон поубавил.
– Не вижу разницы! – пожал плечами Боллард, – Для истинного демократа, коим я, искренне надеюсь, вы являетесь, не стыдно сидеть за одним столом ни с сыном обедневшего дворянина, – сказал доктор, намекая на себя, – ни с простой крестьянкой, вырастившей вас, ни с дочерью пастора, ни с простым индейцем. И, кстати, если, уж, вам так будет легче, Непейшни – сын вождя племени осейджикау с северо-запада, который, к тому же, возглавляет Союз двенадцати дружественных племён.
Хауелла остудил страстный монолог всегда вежливого и спокойного доктора. Кроме того, последнее время он был одержим идеей объединения английских колоний24, а будучи пацифистом, серьезно относился к проблеме мирного урегулирования конфликтов, что не возможно было осуществить без переговоров с индейскими племенами, заселяющими как север, так и юг Америки. И окончательно доктор добил Хауелла, сообщив, что индеец не только понимает английский язык, но и весьма бегло говорит на нём.
Когда в закипевшую поначалу голову Хауелла окончательно вернулся холодный разум, доктор рассказал всё, что успел узнать о Дори и Нэпэйшни сам за эти три дня.
История глупенькой английской девочки Дори, поломавшей свою жизнь из-за первой влюблённости, а потом её злоключения в Форти-Майл, не тронули Хауелла, как его нянюшку Етту, которая так близко к сердцу приняла рассказ девушки, что буквально сразу начала воспринимать её чуть ли не как родную дочь. И, соответственно, воспылала благодарностью к человеку, спасшему Дори от страшной смерти на костре, и полюбившему её больше жизни. Это было видно сразу. Для Хауелла история Дори ничего интересного и необычного не представляла. Если не половина, то, уж, треть точно, женского населения Нового Света могла поведать точно такую же историю.
Совсем другое дело Нэпэйшни. Сын вождя, создавшего и бессменно возглавляющего самый мощный союз индейских племён, слухи о котором с северо-запада дошли до юго-востока, пошедший против племени, против семьи, против всех устоев и верований своей жизни. И ради чего? Ради любви к рыжеволосой простушке?! Это было удивительно. И невольно вызывало сочувствие и уважение. Уважение за то, что смог оторваться от преследования, а оно, безусловно, было. Смог провести любимую пешком через полконтинента, избежав столкновений, как с колонизаторами, так и с регулярной армией. А главное – договорившись со всеми племенами индейцев, встретившихся на столь долгом пути. Всё это говорило о его мужестве, силе, уме и удачливости. Тех качествах, которые, как полагал Хауелл, помогли ему самому в непростом деле освоения новых территорий. И которые он искал хотя бы ещё в одном человеке, своём помощнике, в деле создания могучей страны от океана до океана. А вот нашёл в отсталом индейце. И, может быть, хорошо, что именно в индейце! Ведь начинать объединение английских колоний всё равно придётся с договоров о мире с коренными жителями – индейцами. И кто, как не их брат, краснокожий, знающий кучу наречий разрозненных племён и, в тоже время, понимающий английский язык, сможет помочь в этом Хауеллу?
… Примерно в это же время, в конце осени, в стойбище племени осейджикау съезжались гости из всех дружественных двенадцати племён Союза на свадьбу дочери вождя Натта с Хоуохкэном.
Многое было необычным в этой свадьбе. И то, что жених был младше невесты. Нет, такое соотношение возрастов было не в редкость, но обычно происходило, когда жених, всё-таки, был постарше, а не только что инициированным в мужчину после первого подстреленного оленя! Да и происхождением жених не блистал. Был простым сиротой из небольшого племени куапо. Дочь вождя славного племени осейджикау могла бы составить более выгодную партию.
Ну, ладно, это ещё можно было понять – он спас ей жизнь, в конце концов! Но вот почему устраивается такая грандиозная свадьба?! Ведь обычно этот ритуал является внутриплеменным, или, уж, для двух племён, если жених и невеста оказываются из разных. А тут пригласили всех, да ещё и объявили о соревнованиях между самыми умелыми воинами, что свадебной традиции совсем не соответствует. И не связано ли это как-то с таинственным исчезновением почти год назад старшего сына ОхитекаКотахира – Нэпэйшни?
Много вопросов крутилось в голове опытных вождей племён, опытных и мудрых, но они их не задавали. Потому они и считались мудрыми, что понимали: всё в своё время станет ясным, надо лишь набраться терпения. Что-что, а терпения вождям было не занимать. Простые же индейцы вопросами не задавались. Дополнительный праздник, на котором можно было других посмотреть и себя показать, был им только в радость.
Воспользоваться свадьбой, чтобы подобрать нового вожака, предложил Куидель. Хонон и Сунаккахко не очень обрадовались этой идее. Они-то рассчитывали, что пройдёт не меньше четырёх лет, пока завершится полный круг обучения мальчишек из всех двенадцати племён, и они, побывав во всех племенах, подберут возможные кандидатуры. А за это время многое может измениться. Силы вернутся к их другу. Кровь опять закипит в его жилах. Заплещется огонь в глазах. Но раз так подсказали шаману духи, что ж…
Среди тех, на кого обратили внимание члены Совета племени осейджикау, был и немногословный охотник из племени куапо – Хотото. Чем-то он им напомнил молодого Охитека. Такая же выдержка, стать, меткость, сила. Огонь в глазах, уверенность на лице и хладнокровие в душе. Но Хотото не был вождём куапо, а потому не мог претендовать даже на место в Военном Совете Союза, не говоря уже о том, чтобы возглавить его. Пока не мог.
23 – в переводе – «охранник, сторож»
24 – реальное историческое лицо – Уильям Пенн, воплотил идею объединения английских колоний в жизнь. Он же заложил демократические принципы в конституцию Пельсильвании, которая послужила основой для конституции Соединенных Штатов. Он же разработал перспективный проект для Соединенных Штатов Европы, в котором предложил создание Европейской Ассамблеи из депутатов, которые могли бы обсуждать и выносить решения по различным спорам, не прибегая к насилию. Это дает право считать его первым мыслителем, предложившим создание Европейского парламента (из Википедии)
13
Хотото ехал на встречу с бледнолицыми с тяжестью на сердце. Его мир, мир его предков рушился на глазах. Бледнолицые захватывали всё новые и новые территории, вытесняя индейцев с их земель, уничтожая их. Даже от их мощного Союза двенадцати племён индейцев осталось едва ли половина: кто погиб в сражениях, кто на охоте, а кого-то скосили неведомые болезни, появившиеся вместе с завоевателями. Если так пойдёт и дальше, то, как и в каком мире будут жить их дети? Доживут ли его сыновья до его, Хотото, тридцатилетнего возраста? Не говоря уже о почтенном возрасте стариков: ОхитекаКотахира, Титонка, Куиделя?
Они долго обсуждали это на Военном Совете Союза. Не все вожди племён были согласны с Хотото, с ним, самым молодым из них вождём племени куапо и главой Военного Совета, но он смог убедить их (не без помощи тринадцатого члена Военного Совета – Куиделя, входившего в него, как единственный шаман на все племена) попробовать заключить мирный договор с вождем англичан, пришедшем с юга. Ради сохранения жизни своих детей отправиться в «резервацию». Слово, которое пока не понятно, что означающее. В обмен на гарантию защиты от нападения и уничтожения.
В делегации из представителей всех двенадцати дружественных племён, Хотото был единственным вождём. Вожди остальных племён остались дома, чтобы, если что-то пойдёт не так на переговорах, не обезглавливать Союз. Свою любимую Пэвети и четырёх сыновей, на время своего отсутствия, Хотото перевёз под покровительство вождя осейджикау Титонка. А остальные его соплеменники вольются в племя соседей, если он не вернётся.
В огромный шатёр вождя бледнолицых Хотото вошёл один. Остальные одиннадцать воинов делегации индейцев расположились у входа, чтобы в случае необходимости вступить в бой с бледнолицыми, сложить свои головы за жизнь вождя Хотото.
