Ирина Югансон
Тайна Мёртвого Озера
Куклы показывали знакомую всем с детства сказку о том, как мужик в город ходил.
Представление было в самом разгаре – деревянный лупоглазый трактирщик, уперев руки в боки, орал на незадачливого героя, что никто его тут даром кормить не собирается, а если он, простота деревенская, не хочет с голоду помереть, так пусть сначала с хозяином честь по чести расплатится. Пусть выложит чистоганом три далера за постой, два далера за ночлег, да, в придачу, далер за постель – общим счётом выходит десять далеров, и ни скиллингом меньше.
Тут какой-то шкет, давясь от смеха, ткнул Гийома острым локтем в бок: – Ой, не могу! Ну и гусь! Три шкуры с простофили содрать норовит! – и снова локтем в бок.
– Ты чего?
– Как чего? Так ведь что постой, что ночлег, что кровать с периной вместе – одна холера!
– А кроме тебя этого не понять никому, ты один здесь умный?! А ну, убери свои локти!
– Ладно тебе, ты считай лучше – три, да два да один – это с каких пор десять выходит?
– Слушай, отцепись от меня!
Как ни странно, шкет действительно отцепился и исчез где-то в толпе, шпынять других локтями.
А трактирщик за это время совсем обнаглел и шарил своей лапищей за пазухой у мужика:
– Отдавай деньги, болван, не то стражу кликну!
Тот и не противился, и только живот у него ходуном ходил от смеха:
– Хи-хо-хо! Ой, щекотки боюсь! Ой, хи-хи-котно! Не пойму, что ж ты сердишься? Разве я платить отказывался? Я ж со всей радостью, сколько скажешь, столько и заплачу. Дай хоть кошель достать.
– Ну, так выворачивай скорей карманы!
– Больно ты прыткий! Какой же осёл деньги по карманам прячет? Мы, деревенские, знаем вас, городских, и поэтому кошельки прячем поглубже. Отвернись-ка!
– Да никто за тобой не подглядывает, вот я глаза рукой прикрыл.
– Нет, давай-ка я их тебе лучше платком завяжу.
– Ну и дурелом же ты, мужик! Ну кой шут мне на тебя смотреть? Ладно, так и быть, завязывай. Только учти, я и с завязанными глазами отличу далер от скиллинга.
– Дурелом я, или нет, – мужик накрепко завязал трактирщику глаза, – но расчёт всегда веду честь по чести, и долги за мной никогда не пропадут. Ну-ка, кошелёчек, вылезай на божий свет! – Из-под ширмы появляется увесистая дубина.
– Бах! – мужик обрушивает её на голову хозяина. – Вот тебе первый далер за пыльный чулан без окон! – Трактирщик охнул и присел.
– Бум! – Дубина взметнулась снова, и трактирщик упал на четвереньки. – Вот тебе второй далер за клопов кусачих!
– Бац!– Вот тебе третий за солому трухлявую, за простыни драные! Ты куда?
Не дожидаясь очередного "далера" трактирщик нырнул под ширму.
– Я ж тебе ещё семь далеров должен!
– Мы в расчёте! В расчёте! Ты уж за всё уплатил сполна! – донеслось из-под ширмы.
– А коль в расчёте, тащи сюда супу наваристого, да пирожков горячих с требухой! Проголодался я.
– Слушаюсь, господин мужик! Сей момент, молнией обернусь! – трактирщик по пояс высунулся и пропал, а вместо него из-под ширмы вдруг выскочили два богато разодетых франта и уставились на мужика, словно на диковину.
– А правда ли, Ваше Вашество, – говорит один другому, – что вот это самое, перед нами представшее, и есть мужикус деревенскус обыкновенникус?
– Да, Ваше Вавашество, – отвечает ему второй. – Он самый и есть, от сохи и от навоза.
– А верно ли говорят, Ваше Вашество, будто глупее мужика деревенского на всём белом свете никого не сыскать?
– Истинную правду говорят, Ваше Вавашество, как есть – олух, неуч и болван.
– А если так, то отчего бы нам, людям тонким и образованным, не посмеяться над этим олухом, Ваше Вашество? А то на меня от безделья и скуки такая зевота напала, аж все скулы разворотила.
– И в самом деле, Ваше Вавашество, отчего умным людям над дураком не подшутить? У меня как раз и мыслишка на этот счёт появилась. – Он что-то шепнул на ухо приятелю, и оба расхохотались
– Эй ты, мужичонка! Ты, ты, поди-ка поближе! Слышал я, будто ты заказал трактирщику пирожки с требухою?
– Ну, так и заказал, что в том дурного?
– Кто ж тебя винит? С требухою, так с требухою. А скажи мне на милость, сколько этих самых пирожков мог бы ты осилить за один присест.
– Это, смотря, кто платить будет.
– Мы заплатим.
– Тогда сколько поднесёте, столько и осилю.
– Ну, а если все в животе не поместятся?
– Задарма и не поместятся? Быть того не может.
– А вдруг мы от широты душевной целую сотню поднесём?
– Сотню? – Мужик поскрёб пятернёй в затылке. – Что ж, утрамбуем как-нибудь. Тащите сюда свою сотню.
– Погоди. Одно маленькое условие. Если ты оставишь на блюде хоть один несъеденный пирожок, живодёр, то-есть, я хотел сказать, зубодёр, прямо здесь, не сходя с места, вырвет у тебя один зуб. Два пирожка – два зуба, десять пирожков – десять зубов. Чем больше пирожков останется на блюде, тем меньше зубов останется у тебя во рту. Ну, как, согласен?
Мужик снова поскрёб пятернёй в зарослях на макушке:
– Э, где наша не пропадала! По рукам!
– Эй, трактирщик!
Из-под ширмы донеслось: – Чего изволите?
– Тащи сюда сотню пирожков с требухой.
– Да помягче! – уточнил мужик.
– Да помягче, – согласился франт. – И гляди у меня, если хоть одного не досчитаюсь, три шкуры спущу! Самолично всё проверю!
– Не извольте беспокоиться, Ваше Рассиятельное Сиятельство! Сколько будет уплочено, столько будет настрочено. Получайте вашу сотню! – Из-под ширмы выскочило огромное блюдо, на котором горой высились румяные пирожки.
– Гляди! – Ильзе потянула брата за рукав. – А пирожки то точь-в-точь, как у Ивара.
Андерс только шикнул на сестру, чтобы не отвлекала.
Отвлекать, действительно, не стоило, потому что в этот самый момент деревянный мужик широко разинул рот, и в это широко распахнутый рот, словно в прорву, один за другим полетели пирожки. Гоп – и нету! Гоп – и нету! У господ аж глаза от изумления на лоб полезли, а один так чуть сам в рот мужику не отправился, следом за пирожком. Спасибо, второй успел его за ноги ухватить.
И только когда на блюде остался один-единственный распоследний пирожок, мужик вдруг икнул, и рука, потянувшаяся за пирожком, зависла в воздухе. Тогда мужик протянул вторую руку, но снова икнул, и вторая бессильно опустилась, не дотянувшись до добычи. Последний пирог остался лежать на блюде. Мужик поглядел на него с сожалением и захлопнул рот. – Всё! Больше не могу, сейчас лопну!
– Ага, проиграл! Проиграл! – Прощайся мужик со своим зубом!
– Что ж, вздохнул мужик, понурив голову, я своему слову хозяин. Тащите сюда вашего живодёра!
– Айн момент! – один из господ нырнул под ширму и тотчас вынырнул с похожим на чёрта зубодёром. – А вот и наш стоматолог.
– "Щипцы!" – первый франт вручил лекарю преогромные щипцы.
– "Молоток!"второй живо протянул молот, больше похожий на кузнечный.
– "Анастезирующее! – Ну, что застряли, бестолочи? – Рому!" – и сам влил мужику в глотку что-то из зелёной бутыли. Жидкость с бульканьем отправилось вслед за пирожками.
"Стоматолог" щёлкнул клещами и завораживающим басом пропел:
– "Раскройте рот!" – И все, кто стоял перед ним, словно загипнотизированные, раскрыли рты.
– "Шире!" – все раскрыли рты так, что челюсти затрещали.
– "Ещё шире!" – и когда все раззявили рты до невозможного, вдруг произнёс: – "Не дышите!" – и кинулся мужику прямо в пасть. Покопался там, подрыгал ногами и – ап! – выскочил, ликуя, с кривым чёрным зубом, зажатым в клещах.
– "Гонорар!" – выхватил у одного из господинчиков туго набитый кошелёк, и – ап! – провалился, словно в преисподнюю.
– Ну, деревенщина, – отсмеявшись вволю, спросили господа, – неужто, не жаль тебе зуба?
– Нет, Ваши Вашивашестава, ничуточки не жаль. Потому, как я и в город подался, злосчастный тот зуб выдрать, уж больно он, проклятущий, меня замучил, так замучил – свету божьего с ним не видал – ночью накрик кричал, днём на стенку лез, ой, извёл, зверюга! А теперь, благодать – зуба нет и боли нет. Зуба нет, а денежки целы – не из моего кармана лекарю плачено, нашлись такие умники, заплатили за меня, раскошелились, да в придачу ещё и накормили вволю.
Было у меня в городе ещё одно дельце, это уж не забота, правда, а так, блажь – страсть как хотелось мне на учёных господ поглядеть – что это за птицы такие? В каких перьях щеголяют? Разное у нас о них болтают, да пока своими глазами не увидишь, разве поверишь? А вот теперь я и сам нагляделся, и старухе будет о чём рассказать.
Ну что, вволю посмеялись над глупым мужиком? Вот и славно. Вот и смейтесь дальше, коли заняться больше нечем, а у меня дома дел невпроворот, так что доброго вам всем здоровьица, не поминайте лихом!
С этими словами он провалился под ширму, а из-за раздвинутых занавесок вышел сухощавый паренёк лет пятнадцати. В руках паренька, высоко поднятый на деревянной крестовине, усердно кланялся деревянный мужик. Ещё один парнишка, очень похожий на первого, только ростом чуть пониже, еле удерживал в руках зубодёра. Зубодёр грозно вращал глазами и потрясал клещами: – «Ну, кому ещё зуб вырвать?»
Толпа хохотала и хлопала, не жалея ладоней. Маленькая девочка в воздушном платьице обходила народ с блюдом из-под пирожков, и на блюдо со всех сторон со звоном летели медяки.
И тут вдруг какая-то женщина завопила истошно: – Вор! Держи вора! Люди добрые, как же это? Что же это? Кошелёк украли! Средь бела дня! При честном народе! Как же мне теперь хозяйке на глаза показаться? Люди, хозяйка меня на базар за поросёнком послала! За молочным! Чтоб на именины! С хреном! С яблоками! А теперь ни поросёнка, ни денег, ни именин!.. Она ж меня убьёт!
– И поделом! – Нечего рот разевать, гусыня бестолковая!
– Жалко бабу-то!
– А чё её жалеть? – Сама виновата. Пока такие недотёпы по городу ходят, ворьё у нас с голодухи не пропадёт.
Толпа гудела, баба рыдала, вора, конечно, и след простыл,
Ребят удивило, как мало сочувствия выпало на долю незадачливой служанки.
Народ, правда, лишь после того, как перетряхнул собственные карманы и убедился, что кошельки никуда не делись, принял всё случившееся за ещё одно потешное представление.
Девочка в воздушном платьице попыталась напомнить о себе, она подняла блюдо над головой, монетки призывно зазвенели. Но все, кто только что восторженно хлопал в ладоши и восхищался проделками деревянного мужика, вдруг разом вспомнили о каких-то неотложных делах и стали поспешно расходиться. На девочку они почему-то старались не смотреть. Правда, несколько человек всё же бросили по паре медяков. Наши друзья, жалея, что потратили все деньги неизвестно на что, выгребли последнее, что оставалось в карманах. Девочка поблагодарила их грустной улыбкой и скрылась за ширмой.
Её средний брат уже запрягал в тележку мохнатого длинноухого ослика. А старший укладывал "актёров" в дорожные сундуки. Вот ширма покачнулась, легла на бок и сложилась гармошкой на дно тележки. Сверху посадили сестрёнку. Сами же братья, жалея ослика, соскочили на землю. Старший хлопнул ушастого товарища по серой спине, тот вздохнул, совсем как человек, и тележка покатилась. Девочка ещё успела на прощание махнуть ребятам рукой, и кукольный театр с находчивым мужиком, зубодёром и трактирщиком скрылся за поворотом.
– Ладно, – очнулся Гийом. – Теперь куда?
– Посидеть бы. Ноги гудят со вчерашнего.
– А пошли к Трубочисту?
– Не рановато ли? Наверняка, его ещё нет дома.
– Велика беда! – где-нибудь перекантуемся.
«Голубятню» долго искать не пришлось, – чуток поплутав, друзья вышли на площадь Трёх Фонтанов. От этой площади лучами расходились улочки с тесно прижатыми друг к другу домами. На одной из этих улочек, в доме, увенчанном круглой башенкой под черепичным колпаком, а точнее, в самой этой башенке, и жил Трубочист. Только дверь была закрыта, а на вопрос» – «скоро ли господин Йохан вернётся?» хозяйка развела руками.
– Ну что, на лавочке посидим, на фонтаны поглядим?
– Может, погуляем ещё?
– Ты ещё не нагулялась? У меня ноги сейчас отвалятся.
– Ладно тебе, полчасика погуляем и вернёмся.
– Что же ты, Ильзе, такая неугомонная? Хорошо-хорошо, сдаюсь. Выбирайте, куда идём – направо или налево?
– Кинем монетку?
– А монеток-то и не осталось.
– Монеток не осталось, зато компас есть. Пусть он за нас решит. Куда стрелка повернёт, туда нам и дорога.
– Точно! Эй, Ги, доставай диск. Ну, чего ты там копаешься?
Но Гийом лишь растеряно хлопал себя по карманам. Он точно помнил, как утром положил компас именно в нагрудный карман, но, на всякий случай, проверил и боковые, и потайные, и карманы штанов. Потом стал судорожно шарить за пазухой.
– Потерял? – ахнул Андерс. – Да нет, быть того не может. Небось, дома оставил.
Гийом едва не взвыл: – Нет, я положил его сюда. Ещё зачем-то завернул в платок. Всё, ребята, компаса у нас больше нет. Его украли. Я даже знаю кто – тот самый шкет, что шпынял меня локтем. Что я наделал! Зачем потащил диск с собой? Почему не отдал бабушке?
Да, грустно, – это была память о Мёртвом озере, обо всём, что довелось пережить. Друзья стояли, опустив головы, и не знали, что делать дальше.
Вдруг раздался знакомый голос:
– Ба, похоже, у меня гости! – ребята кинулись к Йошке. – Нет-нет, обниматься со мной не советую, – я ещё чёрный как… – он замолчал, усмехнулся, – Как трубочист. – Я только-только вылез из печной трубы.
Эй, друзья, что это вы носы повесили? Что опять у вас стряслось? – Учтите, от меня молчанками не отделаетесь. Ну-ка, выкладывайте, в чём дело?
– Да так, потеряли одну вещицу…
– Очень вразумительно. Что хоть за вещица? Когда её потеряли? Где?
– Шут знает где… – Андерс отвёл глаза, потому что врать было неловко, а говорить о таких вещах почти незнакомому человеку… Нет, с этим он спешить не станет. – Да ничего особенного и не произошло. Подумаешь, посеяли безделушку. Жаль, конечно, забавная была…
– "Посеяли?!" – сорвался Гийом, и хотя Андерс чуть не отдавил ему ногу, пытаясь призвать к осторожности, – "Посеяли?!" Да её у меня этот поганец вытащил прямо из кармана! А я то никак понять не мог, что он всё трётся возле меня, трётся, мелет языком!.. Ну, встреться мне это ворьё на узкой дорожке!
– Развоевался, Витольд Воитель! – Ильзе не столько расстроилась из-за потери, сколько была сердита на приятеля, что он оказался таким растяпой. – А ты его за руку поймал? Нет. Значит, теперь ничего никому не докажешь. Сам видел – здесь не вора винят, – ротозея.
– А мне никаких доказательств и не надо, кроме глаз его нахальных. Я весь этот город дурацкий наизнанку выверну, я этого урода из-под земли достану!
– И что ты ему сделаешь? Накостыляешь? Рожу начистишь?
– Уж кулаков беречь не стану.
– И что? Назад-то он ничего тебе не вернёт. Хотя и я бы ему от щедрот добавила.
– А где же Ваши кошки? – Метте попыталась перевести разговор. Она и вправду удивилась, не увидев вечных спутниц Трубочиста.
– Да вот же они. – Кошки действительно сидели у ног Трубочиста, хотя, ребята могли поклясться чем угодно, только что их здесь не было.
Кошки, не мигая, глядели на наших друзей зелёными прозрачными глазами, потом, видимо решив нечто важное для себя, переглянулись и подошли поближе.
Не теряя царственного вида, чёрная милостиво позволила Ильзе погладить себя по спине, а рыжая сама потёрлась головой о ладонь Метте.
– Интересная история – мои красавицы признали вас за своих! Эта награда стоит иного ордена! Ну что, потопали наверх, в "Голубятню"?
Квартирка Трубочиста и в самом деле чем-то напоминала голубятню – из широкого, забранного мелкими, но сияющее прозрачными стёклышками окна было видно море черепичных крыш и высокое бледно-голубое небо.
Пока Йошка за стеной мылся и переодевался в домашнее, ребята успели разглядеть комнату во всех подробностях – потёртый коврик на полу, несколько плетёных стульев с гнутыми спинками, тяжёлый круглый сосновый стол, покрытый льняной, вышитой голубыми цветами, скатертью, узенький буфет, с вырезанными на дверцах виноградными листьями, полки вдоль стены, сплошь заставленные читанными-перечитанными книгами и крохотными глиняными кувшинчиками, а между кувшинчиками – щербатую тарелочку с россыпью чёрных пуговиц, клубочком чёрных ниток и торчащей из клубка иголкой.
– Я не слишком долго? – свежеотдраенный и пахнущий земляничным мылом Йошка в белоснежной рубахе уже доставал из буфета пять разномастных чашек. – Ну, кому из большой, кому из маленькой? – Потом он поставил на стол плетёную корзиночку с поджаристыми ароматными булочками с маком. – Угощайтесь. Лучше, чем моя хозяйка, такие булочки никто не печёт. А я сейчас. – Он снова вышел в обнимку с большим оловянным кофейником, и через пять минут кофейник уютно запел и забулькал на плите. Не теряя зря ни минуты, Трубочист налил в маленькие мисочки подогретое молоко, в другие покрошил мелкими кусочками колбаску, и, поставив всё это в угол у двери, позвал кошек. – Ну-ка, сударыни, к столу! Кушать подано!
– Угостил бы и вас, друзья, колбаской, да, к сожалению, больше в доме ни крошки.
– Да мы не голодны ничуть.
– Люди в вашем возрасте не могут быть не голодны, особенно после того, как обойдут весь город вдоль и поперёк. О, как же я забыл, у меня же есть коптюшки! Знаете, что такое "коптюшки"?
– Копчёная салака?
– Она самая. Правда, она хороша под пиво, а вам пиво вроде бы ни к чему… Ну, да ничего, и с кофе сойдёт.
Йохан принёс откуда-то лубяную плетёную коробочку, доверху набитую золотистыми коптюшками. Кошки, унюхав рыбёшек, укоризненно поглядели на сидящих за столом, неужели о них, самых больших знатоках и любителях рыбы, забыли? Но мог ли Трубочист забыть о своих любимицах? Естественно, по паре салачек и им перепало.
– Ну, а теперь продолжим наш разговор.
– О чём?
– О том. Так что у вас пропало?
– Да ерунда, безделушка, говорить не о чем. – В словах Андерса ясно слышалось: "Ну что пристал? Нечего нос в чужие дела совать!"
Йошка усмехнулся: – Ну что ж, не о чем, так и не о чем. Что я, в самом деле, больше вашего должен переживать?
И Гийом решился, ведь всё равно язык не позволит ему сказать лишнего: – Что это такое, мы не знаем, потому что у нас эта щтука случайно оказалось… Круглая такая стекляшка. Тяжёленькая. Как чечевица выпуклая. А в ней стрелочка золотая подрагивает. Больше всего это похоже на компас. Только стрелочка эта не под стеклянной крышечкой, а в самом стекле, в самой его толще.
– Та-ак… – Трубочист присвистнул и как-то по особому, пристально глянул на ребят. – И стрелочка эта показывает не на север, не на юг, а точнёхонько туда, куда вам нужно до зарезу?
Я не спрашиваю, откуда у вас эта вещь…
– Мы нашли её в одном опустевшем доме…
– Я не спрашиваю, откуда у вас эта вещь. – Это меня не касается. А вот то, что она исчезла, и может попасть в руки кому угодно, в том числе и в очень опасные руки, меня касается. Всё это намного серьёзнее, чем вы думаете.
Ребята замолчали, подавленные сказанным.
– А, ладно, – Йошка стряхнул с себя угрюмое наваждение, – где наша не пропадала! Прорвёмся! Никогда не стоит заранее настраиваться на плохое.
Всё, больше к этому возвращаться не будем, а будем есть булочки, благо фру Нильссен напекла их целую гору, и запивать их сладким кофе. Ну, нос утёрли, хвост трубой! Унывать – последнее дело. Кто бы знал, сколько раз бывало – такое жизнь накрутит! – всё, хана! – ни единого лучика надежды, одно тебе осталось – сложить лапки, да ждать, когда крышка захлопнется. И вдруг, в самый нежданный миг, может быть только в награду за то, что не позволил себе сдаться, невесть какое колёсико поворачивается…
Всё будет хорошо, ребята. Верьте мне, всё будет хорошо.
– А скажите, пожалуйста, если это, конечно можно, – решилась спросить Метте, – кому может понадобиться наш компас и что из-за этого может произойти?
– На вторую часть вопроса я и сам не знаю ответа. А кому компас может понадобиться?.. Ты разве ещё не догадалась? Да хотя бы тому чёрному человеку, которого вы встретили в грязных закоулках Гавани.
Вот что я хочу сказать вам, ребята, если он ещё раз встретится на вашем пути, сверните с дороги. Игры кончены, прекращайте воображать себя сыщиками. Этот человек, если его ещё можно называть человеком, очень опасен. И если он только заподозрит, что какие-то дети наступают ему на пятки!.. Жалости Эмиссар не знает.
– Эмиссар?! Вот так спокойно по улицам разгуливает Эмиссар?
– Он, видимо, выдаёт себя за кого-то другого? Живёт под чужим именем? Надо про него рассказать кому-нибудь… Страже. Министрам. Королю, наконец.
– Кому рассказать? – Все всё и так знают. Эмиссар и не думает таиться. Он вхож здесь во многие дома. – Одних он ссужает деньгами, другим помогает выкрутиться из неприятностей, для третьих выполняет какие-то негласные поручения, четвёртые сами выполняют то, что он велит. Не имея никакого официального статуса, он свободно бывает при дворе.
Король с радостью захлопнул бы перед ним двери, но даже он не смеет этого сделать.
– Но так ведь не должно быть!
– Много чего не должно быть…
О, глядите, а мои королевны-то уже успели сдружиться с нашей Метте. Ничего себе! Ну, скажу я вам, это просто чудеса! Мои любимицы – дамы весьма независимого нрава и редко кого удостаивают своим вниманием. А уж о том, чтобы к кому чужому приластиться или дать себя за ушком почесать, и речи быть не может.
– Метте у нас такая, к ней даже капурёхи ластятся.
– Ну, девочка, у тебя врождённый дар. Похоже, выйдет из тебя настоящая пряха.
Слово прозвучало. И от него у всех потеплело на сердце.
– Знаете ли вы, что кошки и сами сродни пряхам? Кошкам дано понимать сокрытое. Они способны почувствовать самую ничтожную прореху в защитном поле и каким-то непонятным человеку образом соединить разорванные нити.
Никогда не сгоняйте дремлющую кошку. Откуда вам знать, где бродит она и каким важным делом занята, пока её пушистое тельце покоится в уютном кресле
– А как же зовут Ваших кошек.
– Очень просто зовут – рыжую – Фруська, а чёрную – Джуська.
– Но где же Вы раздобыли таких красавиц?
– На помойке. – Именно там я подобрал их крохотными голодными котятами. Вот такусенькими – не больше моего мизинца. Обе помещались на одной ладони, обе дрожали от холода и страха и пищали так жалобно, что сердце моё растаяло, я сунул их за пазуху и принёс домой. Выходил, выкормил, и глядите, какие умницы выросли!
– Никогда бы не поверил, что вот это – обыкновенные кошки.
– В чём-то ты, Андерс, прав, они и в самом деле необыкновенные. Да только обыкновенных кошек на свете попросту не бывает.
– А зачем они вам?
– То есть как "зачем"? – для тепла, для уюта.
– Нет, зачем Вы их с собой берёте? Зачем они Вам там, на крышах?
– Затем, что они – моя гвардия, моя личная охрана. Мне на крышах без них никак нельзя. Почему-то именно в каминных дымоходах любит гнездиться всякая мелкая нечисть – ты их ещё и заметить то не успел, а они тебе уже какую-то подлянку сотворили. Из-за них и гробануться с крыши можно, и руку подвернуть и в дымоходе застрять. А когда мои кошечки впереди идут, они сразу чуют, где эта пакость затаилась, хвать её когтями – от той только пыль по ветру. – Всё, иди, хозяин, делай спокойно своё дело.
– И неужели Вам их не жаль ни чуточки?
– Это кого? Уж не нечисть ли? Так это ж не зверушки, не гномы, не домовые, – это просто примитивные сгустки злобы – мало ли люди злобы-то из себя выплескивают? – да сажи каминной. Но не будем сейчас портить себе настроение разговорами о всякой ерунде.
А вот кошки – это важно. Это очень важно.
И хочу вам повторить, если вы всё ещё не поняли, кошки – особые существа. Они способны чувствовать то, что людям не дано ощущать. Дело даже не в том, что слух у них тоньше и в темноте видят они превосходно. Кошки умеют видеть иное. И кое-кому это очень не нравится. – Трубочист снова задумался о чём-то своём, видно не мало было забот у этого, казалось бы, лёгкого и беспечного человека.
– А я бы, всё-таки, завёл себе собаку! – у Андерса это была давнишняя мечта. – Собака – штука серьёзная, а кошки – так, баловство.
– Кто ж от хорошей собаки откажется? Вот была бы у нас ищейка, она вашего воришку под землёй бы отыскала и сюда за шкирку приволокла. А так мне самому след искать придётся.
Глава 11. У дяди в «преисподней». Капурёшки.
Перед сном дядя Мартин во всеуслышание объявил, что завтра, вместо того, чтобы шляться задрамши хвост по городским задворкам, вся компания отправится с ним – наконец-то он может показать ребятам свои владения – дворцовую кухню.
И вот рано утром, едва продрав глаза и наскоро перекусив, друзья вышли на безлюдную ещё улицу. Город спал. Все были уверены, что у крыльца их ждёт пузатая карета обитая лаковой коричневой кожей – эту карету каждое утро присылали за дядюшкой, в этой карете каждый вечер его привозили домой. Но никакой кареты и в помине не было.
– А вы что думали? Пешочком, дорогие мои, пешочком! Тут недалеко, а мне, с моей комплекцией, пешие прогулки полезны.
Поёживаясь на утреннем ветерке, ребята молча семенили за Мартином. Изредка им навстречу попадались спешащие по своим делам прохожие. Прохожие с почтением кланялись дяде, и тот, остановившись на секунду, почтительно кланялся в ответ.
Фонарщики, взбираясь на приставные лесенки, гасили фонари.
К огромному зданию дворца подошли не с парадного входа, где навытяжку стояли рослые гвардейцы в пышных плюмажах и с золотым шитьём на мундирах, а с бокового фасада. Конечно, и здесь стояла стража, правда, без плюмажей и золотого шитья.
Дядя провёл ребят через неприметную дверцу, чередой длинных коридоров и полутёмных зал. Последняя дверь, перед которой дядя остановился и приосанился, была намного шире и выше прочих, и друзья даже подумали – не ведёт ли она в тронный зал?
Но вот Мартин широким жестом распахнул её, и ребята оказались… на пороге чистилища. Нет, – скорее – преисподней. Самой настоящей – с огнём под огромными сковородками, шумом, лязгом и суетящимися повсюду бесенятами. Бесенята были выряжены в сверкающие парадной белизной крахмальные фартуки, на голове каждого, видимо, прикрывая рожки, высился белоснежный колпак. Всюду что-то кипело, булькало и скворчало, мелькали в воздухе ножи и поварёшки.
– Ну, вот и моя епархия! – Их добрейший дядюшка, переступив порог кухни, преобразился до неузнаваемости. Взгляд его стал пронзителен и строг. Спина выпрямилась, живот подобрался, шаг стал пружинист и размашист, голос строг и требователен. Более всего он походил сейчас на генерала на поле битвы.
– Вот что, племяннички, вы пока потыркайтесь здесь без меня, сами понимаете, экскурсии водить мне некогда. Покрутитесь, поспрашивайте что к чему, только под ногами у народа не путайтесь – зашибут и не заметят. Да не робейте – вы здесь быстро освоитесь.
И, оставив ребят, он отправился командовать своим "войском".
А вокруг кипел яростный бой – кто-то бежал с подносом и вопил: "Иду-иду! Я уже здесь!", кто-то, надрываясь, тащил связку ощипанных кур, кто-то орал во всю глотку, требуя розмарин и лакрицу. А у огромных столов десятки проворных рук безостановочно что-то резали, кромсали, шинковали. Время от времени кто-то поднимал над кастрюлями похожие на воинские щиты крышки, и на волю вырывались густые клубы дурманящего и кружащего головы пара.
Зрелище ввергло наших друзей в состояние священного ужаса. Они так и простояли бы в столбняке, с разинутыми ртами до вечера, если бы их не вывел из оцепенения громовой дядюшкин рёв:
– Бездельники! Лоботрясы! Чья это работа? – и со всего маху пятернёй по столу! Огромная фаянсовая миска подскочила с перепугу, – колечки лука брызнули во все стороны. – Твоя? – цепкие пальцы, словно клещи, ухватили ухо первого подвернувшегося поварёнка. Тот с жаром замотал головой, рискуя оставить ухо в лапищах мэтра. – Ага, значит, твоя? –другой зазевавшийся парнишка был схвачен за шкирку и завис над полом, беспомощно дрыгая ногами.
– Самая завалящая кухарка из придорожного трактира, которая и слыхом не слыхивала ни о консоме, ни о фондю, не положит в свою стряпню вот это! Бродяга в свой грязный котелок не накромсает лук такими ошмётками! Сколько раз я должен повторять, чтобы в ваших чугунных башках наконец отложилась истина? – Чтобы лучок – не лук, а именно лучок! – хорошенько обжарился, и не потерял ни вида, ни вкуса, ни аромата, резать его надо тоню-у-у-сенькими кружочками! – Вот так! Вот так! – Он схватил нож, и из-под мелькающего с поразительной быстротой лезвия заструилось тончайшее розоватое кружево. – Когда я вас, бестолочей, хоть чему-то выучу?
А ты, горе моё луковое, что тут забыл? Уши развесил, сказки слушаешь? – Звонкий подзатыльник достался третьему поварёнку. – А ну марш сковородки драить|
Набрал себе помощников – распустёх да неумёшников! За какие грехи свалились вы на мою голову?!
Запомните раз и навсегда – если кто не научился резать лук и чистить кастрюли, не выйдет из того в жизни никакого толку! А кто не умеет нож держать в руках, тому на моей кухне делать нечего!
Всё, лекция окончена. Живо за работу!
С удвоенной яростью завертелись на вертелах бараньи туши, засверкали в отблесках пламени лезвия ножей.
– Вот это да! – оторопело прошептал Андерс. – Ничего себе разборочки!
– Что, салаги, сдрейфили? То-то, знай наших! – на ребят, прищурив насмешливый птичий глаз, в упор глядел нахальный чертёнок в поварском колпаке.
– И часто он так бушует?
– Бушует? Это ещё штиль. Лёгкая зыбь. А уж коли начнёт штормить! – их собеседник так и не решился сказать, какие ужасы падут на головы провинившихся, но своей покачал весьма многозначительно.
И всё это время его руки, ни на секунду не прерываясь, шинковали капусту – левая небрежно придерживала огромный вилок и поворачивала его то одним, то другим боком, правая орудовала устрашающего размера ножом. – Раз-раз-раз! – и на месте вилка высится гора тончайшей зелёной соломки. – Р-раз! – широким и точным взмахом ножа вся эта гора отправляется в необъятных размеров таз. А нож уже пляшет над новым кочаном.
– Вы что, новенькие? Да не боись, наш – человек мирный, все живы останутся, кого в капусту не порубят. – И, словно придавая своим словам обратный смысл, поварёнок ещё яростней заработал ножом.
– А сам, что ли, его не боишься? – Андерс кивнул на распекающего кого-то в дальнем углу Мартина.
– Я-то? – Левая рука оценивающе подкинула очередную капустную голову и приладила её поудобнее. – Как не бояться? Я здесь кто? – Поварёнок. По морским понятиям это считай что юнга. А он? – Ка-пи-тан! А может и адмирал! Главный повар на кухне – это Бог и царь, и господарь, и слово его – закон!
– И часто он пинки раздаёт и уши выкручивает?
– Да он букашки зря не обидит! Мы все у него как у наседки под крылом.
– Ага, видели.
– Что вы видели? Что видели? Это, по-вашему, буря? Да если нашего на самом деле рассердить – ого-го! – сковородки по воздуху летают! Огонь в плите от одного только взгляда вспыхивает! Министры навытяжку становятся!
