Ирина Югансон
Тайна Мёртвого Озера
– И с рулетиками.
– И с печенюшками.
– Кофе! Ах, я старый осёл! Люди с утра ничего, кроме кофе во рту не держали, а я кормлю их баснями! К столу, дорогие мои! К столу!
Ужин затянулся, одни вкусности сменялись другими, а детские воспоминания перемежались рассказами о последних деревенских новостях и забавными историями о жизни в Виртенбурге.
Но вот, наконец, все едва дыша, с набитыми, словно барабаны, животами, встали из-за стола, и Мартин повёл гостей показывать свою кухню.
– Увы, друзья, на собственной кухне царствую не я. Когда я добираюсь до родного порога, то уже ни на какие сковородки смотреть не могу, ведь пока во дворце очаги и плиты не погасят, я свой пост покинуть не вправе. А встаю ни свет ни заря. Но есть, есть здесь одна вещица, к которой не прикасаются ничьи руки, кроме моих. – Вот оно – моё сокровище!
На специально отведённом столике, застеленном накрахмаленной до хруста белоснежной скатертью, стояла обыкновенная медная кастрюлька, каких полно в любом доме.
Единственное, что отличало её от прочих – нестерпимый блеск отполированных боков.
– Вот она – самая дорогая в моём доме вещь! Не правда ли, сияет, словно слиток чистого золота? Каждый вечер, а иногда и ночью, когда бы я ни вернулся, как бы ни устал, я прихожу сюда и чищу, тру, надраиваю мою красавицу до зеркального, до парадного блеска. "Почему?" – спросите вы? – "Потому, – отвечу я, – что эту кастрюльку дала мне когда-то милая моя матушка. Потому, что в этой кастрюльке много лет назад сварил я свой самый-самый первый суп. Потому, что эта кастрюлька напоминает мне о трудных и счастливых днях моей юности." – Мартин вытер огромным платком набежавшие слёзы, громко хлюпнул носом.
– И вот какой совет хочу я дать вам, ребята – придёт пора, каждый из вас выберет свой путь, найдёт дело себе по душе. Так вот, не забывайте каждый день чистить и драить свою заветную кастрюльку, или что у вас там вместо неё будет. Эта кастрюлька непременно принесёт вам счастье.
Глава 9. Виртенбург и Гавань. Встречи.
Семи ещё не пробило, когда ребята вскочили с постелей – так им не терпелось поскорей увидеть город. Они старались поменьше шуметь, боясь разбудить кого-нибудь, но оказалось, весь дом давно на ногах, а дядюшки Мартина вообще и след простыл – он ещё час назад наскоро перекусил и умчался к своим котлам и поварёшкам. А на столе их дожидалась аккуратно сложенная бумага. Это был план города, может быть, не очень подробный, зато собственной дядюшкиной рукой нарисованный.
Цветными полосками на нём были обозначены главные улицы, жёлтым кружком – дворцовая площадь, узеньким чёрным прямоугольничком – дворец, а маленьким квадратиком с указывающей на него стрелочкой – дом самого Мартина. Всё было расписано, всё указано – и море, и порт, и базар, и рыбный рынок. Мелкими печатными буквами были выведены названия. Крестиками помечены памятники, а конный памятник Витольду Храброму перед Домским собором аж двумя крестиками. Звёздочками – городской зверинец, большие королевские оранжереи, публичная библиотека и обзорная площадка, с которой как на ладони виден весь город. Видно, не один вечер дядюшка трудился над этим листком, стараясь вместить сюда всё, что может быть ребятам интересно.
Ещё одной приятной неожиданностью было то, что взрослые на ночном своём совете решили дать ребятне полную волю – пусть шляются куда ноги заведут, только чтоб к ужину, непременно, были дома! Обо всех приключениях доложить. С сомнительными людьми не заговаривать. В драки не встревать. И, если что, объявлять себя племянниками Главного Королевского повара.
Каждому дали, на всякий случай, карманные деньги и велели тратить их, не смущаясь, иначе дядя Мартин может очень обидеться.
И вот наши приятели окунулись в водоворот большого незнакомого города. Всё было здесь странным и непривычным. – Пестрота, толчея, шум, запахи, роскошные кареты, яркие витрины магазинов… Ребята чуть не на каждом шагу задирали головы и разевали рты. Город понравился. Очень. А вот виртенбуржцы… Виртенбуржцы, на поверку, оказались не слишком вежливыми и не слишком гостеприимными людьми, – когда ребята, запутавшись в бесчисленных тупиках и поворотах, окликали прохожих, большинство даже не замедляло шаг, кто-то делал вид, что не слышит вопроса, кто-то бурчал, что "понаехало тут всякой деревенщины, объясняй им, что и дураку понятно", кто-то махал рукой в непонятном направлении. В конце-концов, друзья решили, что проще плюнуть и разбираться во всём самим. Компас у них есть, карта есть, так что, если они пойдут куда указывает золотая стрелочка, то непременно выйдут к морю.
Это было явно не самое лучшее решение.
Они сворачивали в какие-то переулки-закоулки, закоулки-переулки, как какой называется, куда ведёт, не сразу поймёшь. Ноги устали, в глазах уже рябило от впечатлений, и есть хотелось страшно.
Зайти в какой-нибудь подвальчик, перекусить? А вдруг что не так сделают, и их опять обзовут деревенщиной? Не очень-то это приятно. И тут, на их удачу, на узенькой малолюдной улочке им встретился мальчишка, щупленький, шустренький, с выгоревшими белесыми лохмами и синими плутовскими глазами. Через шею у него был перекинут широкий ремень, а на ремне подвешен огромный лоток, укрытый белой салфеткой.
Мальчишка весело подмигнул им: "В нашем переулке пирожки да булки, жуть как горячи – только из печи, с повидлом, с маком и с просто-таком! Налетай веселей, медных денег не жалей!"
Пирожки так аппетитно пахли, а дарёные монеты чесались в руках и просились на волю. Конечно же, ребята скупили чуть не пол-лотка. Сели тут же на корточки и, не обращая ни на кого внимания, устроили пир. Ивар – так звали маленького продавца? – уселся рядом – пока ещё дождёшься других покупателей! – тоже взял пирожок. То да сё, разговорились. – А что, пойду-ка и я с вами, глядишь, ближе к порту и продам весь товар.
– Запоминайте дорогу! – И он повёл своих новых знакомцев какими-то подворотнями, захламлёнными узкими дворами. Они перелезали через завалы камней, ныряли в калитки и дыры в заборах. Внезапно запахло рыбой и смолой. – Ну вот, мы и пришли, это и есть порт, то есть рыбный рынок.
Никакого моря они не увидели, зато увидели большую площадь, сплошь заставленную корзинами и тазами, в которых шевелилась и плескала хвостами всякая морская живность – сардины, камбалы, угри, кефаль и даже осьминоги. А между корзинами ходили покупатели – приценивались, торговались, заглядывали рыбе в жабры, подносили её к носу.
Ребята не раз бывали на деревенских ярмарках, но такого они и представить себе не могли.
– Да разве это толпа? Народ-то почти весь разошёлся, – рассмеялся Ивар. – Ну, вам, ребята, вон по тому спуску – пара шагов и вы у моря, а мне не мешало бы пирожки продать. – И он завопил на весь базар:
– У кого с голодухи слиплись кишки? Налетай на горячие пирожки! Бери какой хошь за дырявый грош! Всего за полушку медовую плюшку!..
Место, называемое Гаванью оказалось как бы городом в городе. И именно рыбный базар был границей, разделяющей порт и обыкновенный мир. Здесь кипела своя жизнь, и к пришельцам из-за холма относились с некоторой долей насмешливого пренебрежения.
Моряки со всех земель чувствовали себя в Гавани как дома. Зато горожане с соседней улицы ощущали себя чужаками. Воздух был насыщен запахом моря, соли, рыбы, гниющих водорослей, смолы, крепкого табака и дальних странствий. Морские волки бродили по узеньким улочкам, словно самые обыкновенные смертные. Грузчики небрежно швыряли мешки с драгоценными восточными пряностями. Здесь клялись дохлыми китами, акулами и морскими чертями. Даже мальчишки на этой особенной земле были не похожи на прочих, они ходили вразвалочку и пересыпали речь непонятными, явно заморскими словечками: "камбуз", "найтовы", "шкот", "ванты". Они знали наизусть названия всех кораблей, стоящих на рейде, их оснастку, количество пушек и груз в трюме, имена всех капитанов, штурманов, бомбардиров и лоцманов, а уж самомнение у юных пиратов было такое, словно каждый, по меньшей мере, восемь раз сходил в кругосветку.
К счастью, Ивар был здесь за своего, заодно и нашу компанию посчитали своими и поспешили показать всё, что с точки зрения портовых представляло хоть какой интерес.
Вместе с новыми друзьями Гийом, Метте, Ильзе и Андерс карабкались по едва приметной тропинке куда-то на вершину крутого холма, чтобы кидать гальку в подвешенный между каменными опорами огромный колокол и слушать его низкий, словно из иного времени идущий, голос. Потом спускались в старые погреба и бродили с самодельными факелами по подземным переходам. Трогали крутые бока полусгнивших рассохшихся бочек, и спорили до хрипоты, что там прежде хранили – вино или порох? Слушали истории о бродящем в этих коридорах Белом Гансе. О том, как тысячу лет назад совсем сопливым парнишкой он украл у хозяина погребов медную монету, и тот, поймав вора за руку, приказал, в назидание другим, замуровать беднягу в каменной нише. С тех самых пор и поныне привидение Ганса пугает людей, по делу или случайно забредших в эти подземелья, вырастает внезапно из стены, гасит факела и громко, протяжно стонет, так что кровь леденеет в жилах. Зато, счастье тому, кто придётся призраку по душе. Правда, сначала нужно будет доказать на деле свою храбрость – не верещать, не визжать, не хлопаться в обморок, когда на тебя выплывет белое колеблющееся облако и ты почувствуешь идущий от него потусторонний холод. А, если ты и вправду не трус, то, первым делом, Ганс отвесит тебе подзатыльник, нехилый такой подзатыльничек, так что искры из глаз посыпятся, а потом сунет в руку ту самую медную монету и исчезнет. Монета старинная, тяжёлая, и, конечно же – все в Гавани это знают – не простая, кто ей владеет, тот в огне не сгорит, в воде не утонет, и из самого опасного плавания невредим к родным берегам вернётся.
– А если монету украдут? Или, скажем, потеряется она – это ж запросто – в дыру провалится, в щель закатится? Как тогда?
– Эта монета своего хозяина знает, она к нему и со дна морского вернется.
– Хорошо, не потерять её, не украсть, но монета ведь одна! Сколько раз её твой Ганс дарить может? Или у него целый мешок таких медяков в запасе?
– Монета, конечно, одна, единственная, да человек вечно не живёт . И когда хозяин умирает, ну, допустим, через сто лет, монета опять к Гансу возвращается, и он может снова ею распоряжаться. Эх, не надо нам никакой монеты, повезло бы привидение хоть издали увидеть!
Но, проплутав по погребам, ребята так ни разу и не встретили Белого Ганса.
Наконец, друзья выбрались на свет божий и долго-долго, свесив ноги с высокого обрыва, ловили на длинные лески какую-то мелкую, юркую и колючую серебристую рыбёшку, потом ловко чистили её похожими на кортики ножами, пекли на остывающих углях и ели прямо с хрустящими на зубах косточками и плавниками, пачкая руки и лица в саже.
– А скажите нам такую штуку, – решил прощупать ребят Гийом, – вы народ бывалый, всё здесь облазили, всё, до последнего камушка, знаете, – не встречалась ли кому рыбка светящаяся, махонькая такая, узенькая, с длинным плавничком на спине?
– Светящаяся? Не! – ответил за всех Олуф, самый рассудительный и медлительный в компании. – Не, здесь таких и быть не может. Вот в тёплых краях, у самого экватора, матросы рассказывают, ночами море аж до самого горизонта от этих рыбок светится. Или пройдёт корабль, а за ним в кильватере полосы яркие расходятся, будто вода горит. А то ещё из волн перед бурей рыбины выпрыгивают и летят по небу над самыми мачтами, словно птицы. А кто за жемчугом нырял, тот встречал в глубинах, среди коралловых кустов, чудищ уродливых, всех в шипах, в бугристых наростах, а на концах тех шипов красные огоньки светятся. Страсть жуткая – сама зверюга не больше печного горшка, а пасть зубастую разинет, зубы крючьями в три ряда – гам! – и человека нету!
– Ну да! куда ж там человеку поместиться?
– Так у этого гада пузо сплюснутое, словно мешок пустой, сложи-ка мешок – много он места займёт? а растянется – чёрт в сапогах влезет! Ловцы жемчуга всегда с ножом в руке ныряют, потому, если у тебя ножа с собой нет, брюхо этой твари распороть нечем, считай, всё, пропал! Зато и на охоту уродина выходит раз в три года, а остальное время пищу переваривает да спит, пока снова не проголодается.
– Ты им про кальмаров лучше расскажи, – вмешался Эрик. – Про кальмаров гигантских!
Слыхали о таких? А про осьминогов? Осьминогов да каракатиц ели хоть разок? Нет? Ну, ещё успеете. А кальмар вроде того же осьминога, только размером с хорошее китобойное судно! И щупальца как брёвна, все в присосках, и каждая присоска с мой кулак.
Обычно – он зверюга мирная. Только сердить его никому не советую. Ох, если его рассердить, у-у-у!.. – Он сначала весь посинеет, потом побелеет, а потом корабль щупальцами своими как схватит со всех сторон, как сожмёт, и каюк тому кораблю, одни щепки от него останутся! А не раздавит, так клювом долбанёт ниже ватерлинии – у этой заразы клюв, как у попугая, только величиной клювик с большой якорь, – и ку-ку, поплыла посудина килем кверху! А жрут эти громадины, не поверишь, китов! Вот ей-ей, не вру, раздери меня черти, не вру! А киты – кальмаров. Встретят друг друга на глубине, и пошла потеха дня на два, кто кого, – аж море кипит! Эх, прокантуюсь ещё годик с вами здесь на суше, и пойду юнгой на "Синюю Звезду" страсть как охота мне этого кальмара живьём увидеть!
– Да, в дальних краях чего только не встретится, а у нас чудес нет, здесь рыба всё простая – треска да салака.
Внизу размеренно и гулко дышало море, обрушивало на камни тяжёлые пологие волны, уходило свинцово-серой неоглядностью куда-то за горизонт. Холодное. Суровое. Северное море. Над головами на распахнутых крыльях, пронзительно мяуча, проносились белоснежные чайки. Век бы отсюда не уходить, но прогудела рында на невидимом за скалами корабле, и напомнила о времени. Пора было прощаться.
Новые приятели, наперебой, бросились объяснять, какой дорогой проще и быстрей добраться до Города. – Гавань для них не имела с Городом ничего общего: – Дойдёте вон того камня, повернёте направо, потом чешите напрямик между изгородями, пока не упрётесь носом в кирпичную кладку, – стена так себе, чуть выше подбородка, – сиганёте через неё, увидите дровяные сараи, между сараями и дальней стеной – зазор чуть шире локтя – вы-то уж точно протиснетесь, не застрянете, – дальше кладка осыпалась – в эту дыру ещё наши деды пацанами лазили, – там, правда, лопухов – дремучий лес, но народ сквозь них дорожку протоптал, не заблудитесь, а как вынырнете из дыры – вот она, Главная площадь, в двух шагах.
Вроде бы, наши друзья всё хорошо запомнили, да свернули не туда и оказались на кривой неуютной и довольно грязной улочке, застроенной покосившимися, словно вросшими в землю домами. Улочка эта пересекалась совершенно такой же – узкой, длинной, сумрачной.
Как отсюда выбраться, в какую сторону идти? И спросить некого – как назло, кругом ни души.
Внезапно и непонятно откуда на дороге возник некто в чёрном плаще с откинутым капюшоном. Ему явно, нечего было делать на нищей улочке среди убогих развалюх. – Тощий. Высокий. С надменно поднятой головой, с осанкой человека, привыкшего повелевать. Бледное до зелени лицо, тонкие презрительно поджатые губы, прямой нос, высокий лоб с залысинами, русые, чуть тронутые сединой коротко стриженые волосы.
Внешность аристократическая. Благородная внешность. И всё же, несмотря на утончённый аристократизм, было в нём что-то неуловимо отталкивающее. Незнакомец зыркнул по сторонам острыми как у крысы глазами, на минуту задержал взгляд на нашей четвёрке, – от этого взгляда у ребят взмокли спины и пропала всякая охота спрашивать дорогу. Видимо решив, что эта встреча не стоит его внимания, человек в чёрном решительным шагом прошествовал мимо.
И только когда он скрылся за поворотом, ребята обрели дар речи:
– Слушайте, а ведь это тот самый тип! – голос Андерса срывался от волнения – Голову на отсечение – тот самый, что колдовал на мельнице.
– С чего ты взял? Вот, только заявились в столицу, и бац – «тот самый»! – Ильзе в душе была полностью согласна с братом, но разве могла она оставить за ним последнее слово? – Мы того самого колдуна хоть раз видели? – Нет! Мало ли народу в чёрных плащах по городу ходит? Так можно каждого встречного заподозрить невесть в чём. Да, наверняка, это обыкновенный аптекарь или учитель.
– Аптекарь?! Да? А ты видела, какие у этого аптекаря глаза?
– Неприятные глаза. Крысиные. Но ведь это не довод. – Может, у него зубы болят? Может просто не самый хороший человек?
– Всё равно, – Гийом поддержал друга, – стоит проследить, куда этот в чёрном направляется. Мало ли…
– А вы не забыли, что нас давно ждут дома?
Но Андерс только махнул на сестру рукой.
И ребята, таясь и прячась за заборы, поспешили по следам "аптекаря". Чёрная спина маячила уже далеко впереди. Незнакомец шёл быстро, не оглядываясь, наши самозванные сыщики едва за ним поспевали. Вот он свернул в очередной проулок, затем ещё в один … И пропал.
Исчез, как сквозь землю провалился.
А наши друзья оказались одни в лабиринте ветхих покосившихся заборов. Куда идти? У кого спросить дорогу? Всё словно вымерло. И стрелка компаса, как назло, заметалась, закружилась, словно не было отсюда пути!
Но когда друзья уже отчаялись выбраться из этого заговорённого места, из-за поворота, весело насвистывая, вышел человек. Странно, но он тоже был в чёрном. Только какой из него колдун? Колдунов с таким веснушчатым лицом, с такой ехидной улыбкой попросту не бывает. Через плечо у него были перекинуты свитые кольцом толстые верёвки, в руках он держал длинные щётки, железные метёлки и лёгкую узенькую лестницу. Опережая его на шаг, гордо подняв хвосты, шествовали две зеленоглазые кошки – одна пушистая и рыжая, словно белка, другая гладкая и чёрная как смоль. Но, если не обращать внимания на кошек и странную амуницию, – парень как парень.
Парень понимающе оглядел ребят: – Что, господа хорошие, заблудились? В нашем городишке это запросто. Ну, докладывайте, куда вас провожать? Нет, объяснять я ничего не буду, всё равно вы что-нибудь да перепутаете. В здешних местах сами улочки порой не знают, куда выведут.
Что вы на меня так смотрите? Неужто трубочиста никогда не видели? Ну, не отставайте. Вы умудрились забраться в такую забытую Богом глушь, что придётся почти бежать, если не хотите получить нагоняй от родителей. Так какая улица вам нужна?"
В ответ ребята протянули ему дядюшкин "план". – Вот сюда. – Ого!– Трубочист снова присвистнул. – Выходит, вы у нас знатные господа? По одёжке не скажешь.
Постойте-ка, постойте! Так вам не во дворец? Не к министру на приём?
– Не, нам вот куда. Знаете где это?
– Как же мне и не знать – мы с Мартином вашим давние друзья-приятели. Кем вы ему доводитесь? Племянниками? Похоже, не соскучится он с такими племянниками.
Ильзе всё это время глаз не сводила с кошек. – Какие красавицы! Маленькие вы мои! Кис-кис-кис! Можно, я их поглажу? – она присела на корточки и протянула руку, но "красавицы" только фыркнули недовольно и от ласк увернулись.
Мои кошки – дамы строгие, – усмехнулся Трубочист. – На "кис-кис" их не приманишь, и ластятся они не ко всякому. Их расположение надо сначала заслужить. "И тогда звери сказали Дукс!" – Знаете эту сказочку? (См. Братья Гримм «Домик в лесу»)
Трубочист шёл лёгкой быстрой походкой, ребята еле поспевали за ним. Кошки же вышагивали степенно и важно, не спеша, не теряя собственного достоинства, подняв хвосты, словно флаги, но, странное дело, как бы Трубочист с ребятами не убыстрял шаг, кошки всё равно оказывались впереди.
По дороге Йохан, или, как ему больше нравилось, Йошка, успевал рассказывать какие-то занятные истории об улочках, по которым они проходили, о домах, стоящих на этих улочках, о людях, живущих в этих домах. Казалось, он знает о Виртенбурге и его жителях всё. – Как же мне не знать мой город? Я исходил его вдоль и поперёк, и по мостовой, и по крышам. Нет такого дома, где мне хоть раз не пришлось бы прочищать каминные или печные трубы. К тому же, я человек весёлого нрава, легко схожусь с людьми, у меня куча всяких разных знакомых и во дворце, и в трущобах – с тем пивца разопьёшь, с этим трубочку раскуришь, поболтаешь о том о сём.
Ребята засыпали Йошку самыми разными вопросами, и на все он отвечал, не скупясь на шуточки-прибауточки. И лишь на один не захотел ответить – о том переулке, где им повстречался "аптекарь".
– Переулок как переулок, таких здесь пруд пруди.
Когда же друзья стали выспрашивать, знает ли он что-то про незнакомца в чёрном, Йошка лишь усмехнулся:
– Так я сам – незнакомец в чёрном.
– Нет, тот на самом деле весь чёрный, словно чёрная тень, и глаза у него крысиные.
– Да мало ли разных людей по городу разгуливает – одни белые, другие чёрные, третьи пёстрые как попугаи. – Трубочист поглядел на ребят серьёзно, – И не со всеми из них стоит заводить знакомство. От некоторых, напротив, надо держаться подальше. Похоже, друзья, чёрный человек вас интересует не из простого любопытства? Я прав? Ну, молчите, я в чужие дела не лезу. Одно хочу вам сказать – не суйтесь этому "аптекарю" на глаза. Судя по всему, он человек опасный. Весьма опасный.
Вот что, господа хорошие, а приходите-ка вы ко мне и моим кошечкам завтра к вечерку в гости. Продолжим знакомство, поболтаем о том о сём. А я к вашему приходу постараюсь разузнать, что могу, об этом с крысиными глазами. "Голубятню" мою найдете просто – вам дорогу каждый встречный покажет. Договорились?
Ну, мы пришли, вон он – дом вашего дядюшки. Передайте ему от меня привет. А нам пора домой. Он церемонно поклонился, кошки – нет, ребятам это не померещилось, – взмахнули на прощание хвостами, и удивительная троица растворилась в сумерках.
Калитка оказалась незаперта. В кронах яблонь шебуршились какие-то птицы, устраиваясь на ночлег. Сладко пахла маттиола и ещё какие-то ночные цветы, потому что пришло их время. Над входной дверью затеплился стеклянный фонарь. Вокруг него призрачной сетью толклись невесомые комарики. Из-под золотистых штор на траву падали лёгкие прямоугольники света, и тени рядом с этими прямоугольниками наполнились густой синевой. – Наступил вечер. Как поздно ни темнеет летом в северных краях, но солнце давно уже завалилось за гребни черепичных крыш.
Андерс взялся за дверное кольцо и тихонько, нерешительно постучал в дверь. – Ни звука в ответ.
Он забарабанил сильнее. – Тишина.
– Ох, будет нам нахлобучка, чует моё сердце!..
Но сердце чуяло напрасно. В прихожую, мурлыча себе под нос какую-то песенку, вышел дядюшка Мартин.
– А, вот и мои бродяги! Грязные и усталые, как и полагается истинным открывателям новых земель. Ну, рассказывайте, где вас, чертенят, носило? Ноги, небось, гудят с непривычки? И в глазах рябит? Но зато, надеюсь, аппетит нагуляли? Впрочем, если скажете "нет", я не поверю. Вы не обидитесь, если я всех вас до кучи буду называть племянниками? Вот и славно. Всё, племяннички, – мыться, переодеваться и к столу!
За ужином никто и не заикнулся о том, что они опоздали – у взрослых шли свои разговоры, похоже, в эту ночь они спать и не собирались. Спросили только, как погуляли, что повидали? И ребята наперебой стали рассказывать о своих впечатлениях. Единственно – они
словом не обмолвились о колдуне. Зато о Трубочисте и его кошках – взахлёб.
– Это вам, друзья, здорово повезло, в первый же день с Йошкой встретиться.
– А что он за человек, Иошка этот?
– По мне, так мировой, а что другие думают, шут знает – человек не далер, чтоб все ему радовались.
Одно скажу – городишко этот Иошка знает не хуже, чем я дворцовую кухню – каждый переулочек, каждый закоулочек, каждую крышу и каждую трубу на этой крыше. Если он умудрится выкроить денёк и показать вам Виртенбург, лучшего проводника и искать не надо.
Это, конечно, если вы ему приглянетесь.
– А, между прочим, он нас в гости звал.
– О! Так лучше и выдумать нельзя! Вот, не откладывая, завтра же вечерком к нему и заявитесь, ну а послезавтра милости прошу ко мне на работу. Покажу вам свои владения.
– Дворец?
– Дворец, да только с изнанки.
– А правда, что у короля есть комната с тысячью стеклянных коробов, где живут рыбы заморские и всякие твари диковинные со всех рек, озёр и морей?
– Тысяча, да ещё сто двенадцать. Это если считать только стеклянные аквариумы. И две дубовые бочки. В аквариумах плавают всякие там мурены, акулы и прочая мелочь пузатая, ну а в бочках!.. – в той, что справа сидит водяной из Дохлого болота, а в той, что слева – русалка из чужедальнего моря. Рыб своих король кормит самым отборным мотылём, и, конечно же, только из собственных своих рук, никому не доверяет. Акул время от времени, чтоб на мотыле не отощали, угощает проштрафившимися министрами. Водяному сам подносит пиво в оловянной кружке – серебро водяные недолюбливают. А русалку потчует горячим шоколадом с миндальными пирожными. Уж что другое, а это я точно знаю, каждый день эти пирожные для неё пеку. – И, увидев, как в удивлении раскрылись у ребят рты, Мартин громко расхохотался своей шутке.
– Вот бы посмотреть!
– Русалку с водяным?
– Да ну! Рыбок!
– И как же вы себе это представляете? Прихожу я к королю, хлопаю его дружески по плечу: – "Слушай, Фритти, тут ко мне племяннички пожаловали, очень рыбок твоих увидеть хотят. Я их к тебе подошлю, а ты им все банки-склянки свои покажи, не поленись!" – Вы уж, дорогие, поймите, при самых наилучших отношениях, король – это король, а повар – это повар Вот аквариум купить вам могу. С какими-нибудь меченосцами или скаляриями. Обернёте его сеном, чтоб не разбился, и повезёте к себе в Залесье. И обижаться на меня незачем.
– Мы и не обижаемся, просто мы мечтали… Выходит, зря…
– Мечтали они!.. Я такой мечте не помощник! А вот… Поделитесь-ка своей мечтой с Йошкой, может, он что и придумает.
Глава 10. Кукольники. Трубочист и его кошки.
На второй день ребята решили с утра прогуляться по всевозможным лавчонкам и магазинчикам где продают рыб, зверей, диковины заморские. На что только не нагляделись они, ныряя во всевозможные подвальчики! Чего только не было на полках и витринах! – Огромные рогатые кораллы. Закрученные спиралью раковины. Крохотные модели кораблей, неведомым образом втиснутые в бутыли из-под рома. Статуэтки толстогубых и пучеглазых дикарей из чёрного дерева. Лаковые и резные шкатулки, ларчики и сундучки, зеркала в серебряной оправе, бумажные веера и веера из страусовых перьев. Кубки из страусиных яиц в серебре и пёстрой эмали. Часы, с выходящими из махонькой дверцы фигурками. Восковые цветы, чучела райских птиц, толстопузые божки облепленные смеющимися карапузами, рогатые жуки величиной со здоровенный кулак, хрупкие тропические бабочки никак не меньше доброй суповой миски, фарфоровые куклы, табакерки, медали, монеты, картины, старинные книги и много-много-много чего ещё…
В одних лавчонках царил таинственный полумрак, а духота, насыщенная ароматами восточных курений, доводила до головной боли. Дверной проём здесь был завешен стекляшками на цветных ниточках вперемешку с бронзовыми бубенчиками, которые звенели от малейшего прикосновения.
В других, похожих на тёмные норы, застоялся затхлый запах позабытого хлама, по углам было свалено кучами не разобранное старьё – тебе нужно, вот сам и ройся, перетряхивай, авось, когда вволю надышишься пылью и переворошишь все многовековые слои, отыщешь старый башмак Зелёного скорохода, или оловянную пуговицу с камзола Витольда Первородного, или, уж на худой конец, рассохшуюся липовую бадью, в которой перемешивала пойло для поросят собственная твоя прабабка.
Магазинчики, где торговали живностью, были посветлей и попросторнее. Там рыжие белки без устали бежали в колесе, жёлтые канарейки пронзительно свиристели в тесных сетчатых клетках, пёстрые попугайчики любовались собой в круглые зеркальца и что-то одобрительно чирикали собственному отражению, в тихом уголке меланхолическая черепаха на слоновьих ногах невозмутимо обкусывала капустный лист, в пузатых аквариумах среди тёмно-зелёных перистых водорослей кружили разноцветные рыбки.
Ребята переходили от одного стеклянного шара к другому – оттуда, не мигая, глядели на них самые немыслимые водные создания. Они беззвучно разевали рты, словно пытаясь поверить людям некую тайну, потом вдруг одумывались, резко взмахивали пёстрыми хвостами и ныряли в глубь ракушечных гротов.
Были здесь рыбки усатые, рыбки носатые, рыбки пятнистые и полосатые, тонкие, словно змеи, крылатые, словно птицы, плоские, наподобие блина и надутые, будто крашенные бычьи пузыри. Представить себе было невозможно, что столько разных рыб существует на свете. И только рыбки-золотое перо не было среди них.
В конце-концов, ребята устали от тесноты и духоты, им захотелось на солнышко, на свежий воздух! А на свежем воздухе сразу вспомнилось, что в карманах бренчит кой-какая мелочишка, а в животах урчит и копошится голодный червячок, которого пора бы и заморить. А тут, как раз наудачу, подвернулась небольшая, уютная харчевня, с жёлтыми, пахнущими воском и мёдом скамьями, с клетчатыми крахмальными скатёрками и бумажными салфеточками, торчащими из глиняного петушка, словно пышный хвост.
– Что будем заказывать, молодые люди? – улыбнулась им круглолицая хозяйка в кружевном фартуке и с кружевной белоснежной короной на голове. Молодые люди заказали "что-нибудь вкусное и побольше." И им тотчас же принесли маринованную селёдочку с крошеным зелёным лучком и ломтиками ржаного хлеба. А следом – густой ароматный рыбный суп с тминными сухариками. А немного погодя – холодную треску в сырном соусе. И напоследок – сладкий черничный компот в огромных глиняных кружках.
– Уф! Всё, дышать уже некуда! – Андерс похлопал себя по поджарому животу Андерс.
– Сейчас я лопну! – прошептал Гийом.
– Жуть как обожаю тминные сухарики! – вздохнула Ильзе. – Но сейчас даже глядеть на них не могу!
– А я – черничный компот! – эхом отозвалась Метте. – Обожаю. Но не лезет.
Едва ребята вышли на улицу, их оглушило бомканье барабана, пиликанье скрипки, странные – то пищащие фальцетом, то хрипящие утробным басом голоса. Что-то интересное происходило на площади за углом.
Друзья ускорили шаг. Но когда они выбрались наконец из переулка, то лишь упёрлись носами в чужие спины, за которыми нечего было и надеяться хоть что-то разглядеть. Пришлось где ужом проскользнуть, где поработать локтями, чтобы пробраться поближе.
Посреди забитой праздной толпой площади, на раскрашенной в яркие цвета тележке высилась пёстрая тряпичная ширма. А над ширмой размахивали руками грубо размалёванные куклы. Кто-то, спрятанный за слегка колышащейся занавеской, вопил и шепелявил на разные голоса.
