Ирина Верехтина
Вышивальщица
Арина судорожно вздохнула, успокаиваясь. Италия, в которой два раза была бабушкина подруга (один раз летом и один раз зимой), на поверку оказалась не такой как на картинках: море, солнце, счастливые туристы, счастливые голуби… Колизей…
Колизей (Colosseo) Арина видела, и пьяцца Венеция – площадь Венеции, и пьяцца Навона, и пьяцца ди Спанья. Фонтан Треви. Галерею Боргезе. Замок Сант Анджело, где был пленён Папа Римский. И триумфальные арки видела. Рита Пономарёва – та самая, которая работает в клинике и дала бабушке рецепт (Арина не знала, что – не дала, а продала), по которому были куплены лекарства, и помогали, Арина сама это чувствовала – Рита подарила бабушке календарь с видами Рима.
Виды рассматривали всей семьёй, и бабушка рассказывала про знаменитую арку дельи Ачетари. И про арку Тита из белого пентельского мрамора, самую древнюю в Риме, в аттике которой захоронен прах римского императора Тита, жившего в первом веке нашей эры.
Но сильнее всего поразила аринино воображение трёхпролётная триумфальная Арка Септимия Севера высотой почти двадцать один метр и шириной двадцать три, декорированная парными колоннами, капители которых включают элементы различных архитектурных ордеров (об ордерах Арина знала, им рассказывали на уроках истории в православной гимназии).
Картинки в календаре были маленькими, как и сам календарь. Но бабушка достала с полки энциклопедию, и Арина узнала, что такое травертин и раскрепованный антаблемент. Рельефы на стенах арки воспевали победу Септимия Севера и двух его сыновей Караккалы и Геты над воинствующими племенами. После смерти отца Караккала не захотел делиться троном с Гетой, воспользовавшись классическим в Риме способом захвата власти – братоубийством. Имя Геты было стерто с триумфальной арки Септимия Севера. Караккала вошел в исторические хроники как один из самых жестоких императоров Древнего Рима.
Бабушка не говорит ей правды, поняла Арина. Конечно же, она хочет в Италию! И обязательно поехала бы, они втроём поехали бы! Если бы Арина победила на Всероссийской олимпиаде. Если бы да кабы росли во рту грибы, сказала бы бабушка. По Сеньке шапка, по пловцу корыто, всяк сверчок знай свой шесток.
В тот вечер Арина впервые попросила Бога о том, чтобы он поступил справедливо и вспомнил, что он Бог.
А на следующий день, в школьной столовой, столкнулась нос к носу с Костей Тумасовым. И возблагодарила судьбу
Иуда Искариот получил за предательство 30 сребреников, которых в итоге всё равно лишился, отдал их первосвященникам. Валентина Филипповна свои тридцать тысяч рублей получила, предав Арину, и тоже не смогла их сохранить.
Бывший учитель физкультуры, став директором школы, в душе остался физруком, не помнящим таблицу умножения и не обременённым приличным воспитанием. И искренне обиделся на математичку – за то, что не пришла и не поделилась полученным за Котьку «гонораром». Валька Саморядова всего лишь учительница, а он, Тумасов, родитель, и в сына вложил неизмеримо больше, чем она. (Об Арине, которая занималась с его сыном, дважды в неделю оставаясь после седьмого урока, Тумасов и не вспомнил).
Валентина Филипповна обиделась на Пал Палыча – за то что взял предложенные ему пятнадцать тысяч, и на себя – за то что отдала.
Своё право на Валентинину премию Тумасов-старший предъявил открытым текстом, без экивоков и подходов, а деньги взял без слова благодарности.
Но сильнее всех обиделся Костя, у которого отец отобрал все деньги. В Уставе региональной олимпиады, выдержки из которого им зачитывали на торжественном вручении наград, говорилось, что денежную премию дети могут потратить по своему усмотрению. О чём обиженный Костя сообщил родителям. И получил от отца увесистый подзатыльник:
– Усмотрение будешь иметь, когда восемнадцать исполнится. Слезешь с моей шеи, тогда и живи – на своё усмотрение. А пока живёшь на наши деньги и ешь наш с матерью хлеб, сиди на ж*пе ровно и не возникай. Больно говорливым стал. – Тумасов-старший отвесил сыну ещё одну затрещину. – Деньги твои на тебя же и пойдут, на одёжки, на обувки. Да денег-то – кот нас*ал, что на них купишь?
◊ ◊ ◊
Беда не приходит одна. На следующий день Костя, которому отец, поостыв, выделил пять тысяч как компенсацию морального ущерба, отправился в школьный буфет – разменять новенькую хрустящую купюру. И нос к носу столкнулся с Зябловой. Принесли её черти!
Костя хмуро поздоровался и хотел было пройти мимо, но Арина ухватила его за рукав.
– Коть, ты чего такой невесёлый? Жёстко почивать на лаврах? А премию на что потратил?
– Ни на что не потратил. Отец отобрал, – бухнул Костя не подумав. – А на торжественном вручении нам губернатор говорил, что можем тратить деньги на своё усмотрение…
– Везёт тебе, губернатора вживую видел! А чего ты хотел-то? Всё как всегда, сначала торжественно вручают, потом торжественно отбирают. Ещё и по башке дадут… – посочувствовала Арина призёру ВсОШ.
– Ну, правильно, всё так и было. Отец ещё и подзатыльник дал, чтоб не рыпался.
– А ты рыпался?
– А то! Я им Положение о премировании зачитывал, – улыбнулся Костя. И не выдержав, рассмеялся.
Арина разговаривала дружелюбно, расспрашивала про губернатора, сочувствовала. Зря Костя боялся, что она скажет при всех что-нибудь… такое. И будет права: по чесноку на Олимпиаду надо было отправить её, а отправили Костю. Арина с ним занималась, решала задачи, объясняла, подсказывала. А он её даже не поблагодарил. Другая бы обиделась, а эта простила. Не от мира сего.
И премией мог бы с ней поделиться, отстегнуть за помощь… тысяч семь. А он решил купить комплект для сноуборда: доску Nidecker Play, конструкция сэндвич, ботинки Burtron Ruler, комбинезон Fossa Galaxy cо шлемом и комплект запчастей для креплений.
Комбинезон стоил ровно тридцать тысяч, на остальное добавят родители.
Добавили.
– Премия-то большая хоть? – безмятежно спросила Арина.
Она знала – о размере премии, и о том Валентина Филипповна получила такую же. А Костя не знал, что она знала, и повёлся…
– Тридцать тысяч деревянных. Я сноуборд хотел купить, и ботинки к нему хотел. А ещё шлем.
– А ты сноубордист? – восхитилась Арина. – Кататься умеешь?
– Что теперь говорить, денег всё равно нет… – у Кости защекотало в горле от жалости к себе. Сноуборд был его мечтой. Хотелось, чтобы Арина его пожалела, чтобы сказала, что отец поступил с ним несправедливо. И ещё что-нибудь такое сказала, утешительное.
– Не умеешь, – констатировала Арина, и Костя согласно кивнул.
– Иуда ты, а не сноубордист, и премия твоя иудина, тридцать сребреников, – ласковым голосом сказала Арина.– Пал Палыч хват ещё тот, у Валентиши пятнадцать тысяч откроил, а у тебя все тридцать. Молодец. А тебе небось кренделей навешал, за то что мозгов не хватило задачки олимпийские решить. Двести тысяч получил бы. Двести он точно бы не отобрал, половину тебе оставил бы.
Костя машинально кивнул. Он даже не сразу понял, что она сказала. Что она, заучка в хэбэшных колготках, могла такое сказать! Рядом кто-то засмеялся, и скоро вся столовая радостно гудела, пересказывая их с Ариной диалог.
– Ну, я пойду. Не рыдай, сноубордист, – попрощалась Арина и вышла.
Нормотимики комплексного действия, купленные бабушкой Верой по Маргаритиному рецепту, стабилизировали расстройства настроения, защищали от равнодушной скуки депрессии и от восторгов эйфории. Наступила устойчивая ремиссия, и Арина стала самой собой.
Глава 14. Война Алой и Белой розы
Публичный позор в столовой никак не повлиял на Костин рейтинг. Одиннадцатый «Б» справедливо гордился Тумасовым: он призёр Всероссийской школьной олимпиады, а Зяблова типа не потянула. Два одиннадцатых класса, «ашники» и «бэшники», питали друг к другу ничем не объяснимую неприязнь и существовали в режиме боевой готовности.
Война началась со смотра строевой песни, который традиционно проводили в феврале, в преддверии Дня Защитника Отечества. В смотре участвовали пятые-одиннадцатые классы. Предварительная подготовка возлагалась на классных руководителей.
На родительском собрании (явка одного из родителей строго обязательна) Валентина Филипповна объявила, что в смотре будет участвовать весь класс без исключений, что у всех должна быть единая форма одежды и что проводимое мероприятие представляет собой площадку для генерации творческих идей, способствует живому общению, работе в команде и развитию у детей продуктивного мышления. И что-то там ещё о продвижении полезных инициатив в сфере реализации молодежной политики. Отставной полковник Вечеслов, искренне считавший, что его уже ничем не удивишь, такой спич услышал впервые.
На «площадке для генерации творческих идей», иными словами в школьном спортзале, готовились к смотру пятые – восьмые классы, в количестве двенадцати «строевых коллективов», как высказался Пал Палыч. Больше зал не вмещал, и старшеклассники – три девятых, два десятых и два одиннадцатых класса – маршировали на улице. Пал Палыч называл это тренировками, Валентина Филипповна репетициями.
Арина маршировала с удовольствием: смотр строя репетировали вместо уроков ОБЖ. В меховых ботинках ногам было тепло, бабушкин пуховый платок-паутинка согревал шею и грудь, морозный воздух пах арбузом, и его хотелось нарезать ломтями и есть. На Арину косились: тут хоть плачь, а она улыбается.
Совершая очередной «марш-бросок на амбразуру», одиннадцатый «А» пел в двадцатый раз «Кап-кап-кап» Александра Зацепина. Подошвы хвалёных зимних кроссовок примерзали к беговой дорожке, потом перестали примерзать, потому что наступила оттепель. Круг школьного стадиона – двести метров – размесили в кашу из снега, песка, глины и мелкого гравия. В это месиво и упал знаменосец «ашников» Олег Неделин, заглядевшись на ворон, как сказала Валентиша. Вместе с ним упало знамя.
Девчонки вытащили из-под Неделина буро-коричневое полотнище, которое раньше было золотым и жёлтым (цвет флага города Осташкова), и пообещали отстирать, для чего были немедленно отпущены домой, а Неделин столь же немедленно освобождён от должности знаменосца, хотя – разве он виноват? Скользко было, потому и упал. «Ударил в грязь лицом» – скаламбурил Миша Верскаин, и все долго смеялись.
Досмеялись. Знаменосцем в одиннадцатый «А» приказом директора школы был назначен Гена Завалишин из одиннадцатого «Б». С такой фамилией только в знаменосцы.
– Ген, ты смотри не завались, – напутствовали «бэшника».
– Сами смотрите. Ваш Неделин уже завалился, с почётом и со знаменем, – огрызался Завалишин.
В день смотра песни и строя девятых, десятых и одиннадцатых классов Валентина Филипповна сияла от гордости: одиннадцатый «А» на смотр явился в полном составе, в чёрно-белой форме, красиво сидящих синих пилотках и синих шейных платках. Завалишин со знаменем в руках смотрелся монументально, как вслух сказал кто-то из комиссии. Гена задумался: монументально это как? То ли как фонарный столб, то ли как памятник, третий вариант – красиво и торжественно. Последнее Генке нравилось больше.
Команду начать движение: «И-ии… левой! Левой!» он пропустил мимо ушей. Услышав позади дружный топот двадцати шести пар ног, опомнился и пошагал вперёд, держа высоко поднятое знамя и громко топая ногами в пол – класс левой, знаменосец правой, класс правой, знаменосец левой…
Перестроить шаг класс одиннадцатый «А» не смог. Так и шли – Завалишин в ногу, а класс не в ногу, как пошутила завуч Марина Аслановна Габчиева, недавно вышедшая на работу после декретного отпуска. Шутка не предназначалась для ушей одиннадцатого «А»: стол, за которым расположилась комиссия, миновала последняя шеренга «ашников». Неделин, шедший в ближнем к комиссии ряду, всё же услышал. Покинул строй и, опёршись ладонями на стол, прошипел Габчиевой прямо в лицо: «Сидела б ты лучше в декрете, кукла». После чего догнал свой класс и пошёл вместе со всеми – как ни в чём не бывало.
По «комиссионному» столу прокатился общий вздох.
Куклой завуча прозвали за изысканную красоту лица. Прозвище Марине не нравилось, и все об этом знали. Эпатажная выходка Неделина была объяснимой с точки зрения одноклассников и безобразной с точки зрения комиссии. На бледную и несчастную Саморядову смотрели сочувственно.
Катастрофу усугубила песня, которую спели слаженно и дружно. Завалишин в середине каждой фразы выкрикивал задиристым тенором сакраментальное «ку-ку». В песенном контексте оно звучало двусмысленно:
"Зелёною весной… ку-ку! Под старою сосной… ку-ку! С любимою Ванюша прощается. Кольчугою звенит… ку-ку! и нежно говорит: "Ку-ку! Не плачь, не плачь, Маруся-красавица".
Валентишина бледность сменилась багровым румянцем. Потому что на репетициях никакого «ку-ку» не было. К тому же, половина класса находчиво заменила Марусю на Марину, что слышалось вполне отчётливо.
«Ку-ку» Завалишин позаимствовал из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». И не понимал, почему члены комиссии – директор, завуч, учителя и школьная уборщица Анна Ипполитовна, в прошлом тоже педагог – заходятся от смеха.
Мероприятие получилось зрелищным в лучшем смысле этого слова: знаменосец шагал не в ногу, а класс с упоением орал:
«Марина молчит и слёзы льёт. От грусти болит душа её.
Кап-кап-кап из ясных глаз Марины капают слёзы на копьё.
Кап-кап-кап из ясных глаз Марины капают – горькие,
Капают – кап! кап! – Капают прямо на копьё!»
Арина пела вместе со всеми, громко топала ногами и вспоминала «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева: «Да и то, которое бы подало нам отраду, явясь взорам нашим, усугубило бы отчаяние наше, удаляясь от нас и избегая равныя с нами участи».
Последним маршировал одиннадцатый «Б». Это было триумфальное шествие, а песня Олега Газманова звучала как гимн:
«По ладоням твоих площадей проходили колонны бойцов,
Погибая во имя детей, шли в бессмертье во славу отцов.
Красной площади жить без конца! Сталь московских парадов крепка.
Если будет столица стоять, не иссякнет России река».
Валентина Филипповна слушала и вытирала слёзы – то ли от Газманова, то ли от Завалишина, который завалил-таки смотр строя…
С того памятного дня между «ашниками» и «бэшниками» началась война Алой и Белой розы, как сказала Арина, и её не поняли:
– Кто о чём, а Зяблова о цветочках.
Арина рассмеялась от души. Давно она так не смеялась. (Прим.: Война Алой и Белой розы, или война роз, – серия вооружённых династических конфликтов аристократических родов Ланкастеров и Йорков в средневековой Англии).
◊ ◊ ◊
Войну между Ланкастерами и Йорками называли романтикой на крови. Война между «ашниками» и «бэшниками» была отнюдь не романтической. Ершисто-колючие насмешки «бэшников» привели к тому, что одиннадцатый «А» вломился в амбицию, как неосторожно высказался Гена Завалишин. После уроков «ашники» коллективно втолковали знаменосцу, что смеяться над товарищами нехорошо. «Тамбовский волк тебе товарищ» – отойдя от противника на безопасное расстояние, выкрикнул Гена. И поступил опрометчиво: знаменосца догнали и наваляли ему как следует.
«Война Алой и Белой розы» закончилась общей потасовкой на школьном стадионе, в ходе которой обе стороны получили весьма ощутимые телесные повреждения. На занятия мальчишечья… ох, простите, юношеская половина одиннадцатиклассников явилась в плачевном виде, и «война роз» была закончена приказом директора.
Примирению сторон способствовала экскурсионная групповая поездка в Санкт-Петербург, запланированная для одиннадцатых классов на весенние каникулы. Пал Палыч выбил из каких-то там фондов средства на «культурно-оздоровительную» программу, Саморядова организовала недорогую гостиницу, а завуч Габчиева обеспечила билеты – отдельный плацкартный вагон на пятьдесят четыре места (двадцать пять «ашников», двадцать три «бэшника» и шестеро сопровождающих).
◊ ◊ ◊
Арина от поездки отказалась.
– Арин, ну ты чего… Классно же будет! Или тебе твои опекуны денег не дают?
– Не дают.
Сказала так, чтобы отстали. Ехать в Санкт-Петербург с классом для неё хуже чёрта. Откуда же она могла знать, что девчонки пойдут к Валентише?
– Валентина Филипповна! Валентина Филипповна-аа! – заговорили все разом. – Зябловой опекуны денег на поездку не дают! А давайте скинемся, всем классом. Получится с каждого понемножку, и Арина поедет. Ведь нельзя же так! Все едут, она одна не едет.
– Тише, тише… Вы меня оглушили. Что опять случилось? Нет, вы не ябедничаете, вы молодцы, что пришли. Просто молодцы! А с родителями… с опекунами Зябловой я поговорю. И в органы опеки сообщу. Бедная девочка…
Домой к Вечесловым она пришла тем же вечером. Опять наступила на гвоздь, как выразился полковник, когда за гостьей захлопнулась дверь.
О поездке в Питер Аринины опекуны слышали впервые.
– Она у нас такая. Если чего не хочет говорить – клещами не вытянешь, – с гордостью в голосе сказал Вечеслов. – Мы и не знали про экскурсию эту. Куда хоть ехать собрались? В Петербург, северную столицу? А что там делать в марте? На улицах грязь и слякоть, фонтаны не работают, ветер с Невы сырой, холод собачий… Гостиницу-то небось на окраине забронировали, до центра два часа?
С гостиницей ничего не вышло: цены на человека за одну ночь начинались с шестисот рублей, и она договорилась с одной из муниципальных школ об аренде двух классных комнат. О том, что ночевать им придётся в классах, участники поездки не знали. Вместо кроватей притащим маты из спортзала, с одеялами что-нибудь придумаем, в крайнем случае можно в куртках спать, зато получается дёшево, радовалась Валентина.
Услышав, что группа будет ночевать в помещении школы, полковник крякнул (Валентина не поняла, одобрительно или осуждающе). И продолжил:
– Ну, понятно… «Solo Sokos Hotel Palas» детям не по карману. Вам даже «Rooms» на Сенной не потянуть. Что вы на меня так смотрите? Мы вот тоже не потянули, в «Гелеоне» жили, на Маяковской, трёхместный «Стандарт» с мини-кухней, в сутки за троих десять тысяч. Микроволновка, холодильник, электрический чайник, утюг, фен. Что вы на меня так смотрите?
– Вы… втроём ездили? Арина не говорила…
– Не говорила, её дело. Она всей улице рассказывать не обязана, – отрезал Вечеслов. – Мы там летом были, за две недели всё успели посмотреть, и Петергоф, и Зимний, и Петропавловскую крепость, и Храм Спаса на крови. И в Эрмитаже были, и в Кунсткамере, и в Павловск съездили, в Большой дворец. Аринке жёлтая гостиная понравилась, она себе шторы такие же сделала… Да вы зайдите, посмотрите. Вам ведь хочется посмотреть. – Иван Антонович хитровато улыбнулся.
Валентина вошла. Сквозь прошитые золотыми нитями лимонно-жёлтые шторы лился золотой тёплый свет, на книжных полках блестели корешки книг, к другой стене привинчена болтами шведская стенка, мирно соседствующая с иконой Святой Матроны Московской. На этажерке в углу – корзинка с незаконченной вышивкой.
Вера Илларионовна проследила за её взглядом.
– Она у нас рукодельница, шторы сама расшивала.
– Но ведь это такой труд… титанический, – выдавила Валентина, не найдя подходящего слова.
– Да ничего такого титанического, металлизированные шебби-ленты, сорок рублей метр. Она их булавками к шторам приколола и на машинке прострочила сверху донизу, за три вечера управилась. Цвет «шампань» смотрится золотым, на солнце особенно, – объяснила Вера Илларионовна.
Штор на окне было три. Необычно и очень красиво Валентина насчитала на каждой шторе десять золотых полос, умножила на высоту потолка и полученную цифру умножила на цену. Выходило, что прошивка стоит три тысячи рублей. Ничего себе кино. Ничего себе затюканная девочка.
– А где она сама?
– Аринка где? В ансамбле своём, занимается. После Эльмириной выучки её по кастингу приняли, во второй состав, она от счастья до потолка прыгала.
– А есть второй состав? – удивилась Валентина.
– И второй, и третий. Третий состав любительский, не профессиональный, туда без кастинга, любого возьмут. Вот хоть вас, – огорошила её Вера Илларионовна. – Ну, пойдёмте чай пить, с домашним печеньем. Аринкино любимое.
Валентине Филипповне хотелось провалиться сквозь землю. Поверила глупым девчонкам… Но эта-то какова, вышивальщица! В Санкт-Петербург ехать не хочет. Впрочем, она ведь там была…
– Да мне пора уже. Вы извините, что я к вам вот так, без звонка… Я ж думала, вы ей денег на поездку не даёте. А оказалось, она вам не сказала, вы и не знали даже, – повторяла Валентина.
– А и знали бы, всё равно не пустили. Она и так простуженная ходит, а в Питере в марте холодно и дождь со снегом. Нечего ей там делать! – объявил Валентине полковник.
– Вы Ариночке не говорите, что у нас были. Она бог знает что подумает, – добавила Вера Илларионовна.
Возвращаясь от Вечесловых домой, Валентина Филипповна вспоминала прибранную комнатку с золотыми шторами и ноутбук Lenovo Yoga на столе. Ноут стоил около ста тысяч, она видела такой в каталоге. А у «бедной девочки» он стоял на письменном столе.
«Ноутбук мой личный, девяносто семь тысяч за него отдал, – подтвердил Вечеслов. – Аринке попроще купили, ученический. Так она его мне отдала, а мой себе поставила».
Валентина представила, как вызванные ею представители органов опеки входят в Аринину комнату с «Lenovo Yoga» на письменном столе и золотыми шторами. И порадовалась, что не успела позвонить.
◊ ◊ ◊
В Петербург приехали в шесть утра. Северная столица встретила гостей дождём, и Валентина Филипповна похвалила себя за предусмотрительность: школа, в которой согласились разместить их группу, была недалеко от Московского вокзала. Сторожиха вручила Пал Палычу ключи от спортзала (которые потом забрала) и от двух «арендованных» классов, предупредила, чтобы не портили имущество, и утопала к себе в каморку на первом этаже.
Раздались недовольные возгласы:
– Мы думали, в гостинице жить будем. А на чём же спать? Ни кроватей, ни одеял. А вещи куда класть? В парты, что ли?
– В одной гостинице вас бы всех не разместили. Распихали бы по разным концам города, и как вас потом собирать? И цены там такие, что за эти деньги мы бы прожили один день, и ничего бы не увидели. А мы с вами пробудем в Питере целую неделю… пять дней. И всё успеем посмотреть! – бодро заявила Валентина Филипповна. Пал Палыч со Светланой Сергеевной согласно закивали. У троих сопровождающих из родительского комитета вытянулись лица, словно им предстояло ночевать на улице.
Классы поделили по половому признаку, как ляпнул бывший физрук, и историчка театрально закашлялась. Мальчишки сдвигали к стенам парты и ставили одна на другую, девчонки мыли полы. Мужская половина сопровождающих, обливаясь потом, таскала из спортзала гимнастические маты – по лестнице вниз, потом по длинному стеклянному переходу между зданиями, потом на второй этаж к «арендованным помещениям». Умаялись. В помощь «тяжелоатлетам» Валентина Филипповна отрядила шестерых «ашников», и дело пошло быстрее. Вдевятером притащили четырнадцать матов: восемь лежали под спортивными снарядами и канатами, ещё шесть нашли в подсобке.
– Нас пятьдесят четыре. Если по три человека на мат, то нужно восемнадцать, а их всего четырнадцать, – чуть не плача сказала историчка, которой вовсе не улыбалось спать на матах с вместе девчонками.
– Распустила нюни кисельная барышня. Девчонки и те молчат, не ноют, – проворчал директор так, чтобы все слышали. Светлана Сергеевна Киселёва «кисельную барышню» не простила, бросив на директора полный ненависти взгляд, которого тот попросту не заметил. А девочки от неожиданной похвалы приободрились и вскинули подбородки.
– Как подумаю, что их обратно придётся тащить, по коридорам да по лестницам, так прямо жить не хочется, – невозмутимо сообщил Пал Палыч.
– Можно на партах спать, сдвинуть их вместе и…
– А одеяла? А постельное бельё где брать?
– Сейчас пойдём и спросим…
Отправленная к сторожихе делегация вернулась ни с чем.
– Она сказала, ключи нам отдала, как велено, а больше ничего не знает. И матов, сказала, больше нет, что нашли те и берите. И ключи от спортзала просила вернуть.
– Вредная бабуленция. Могли бы в спортзале спать…
– Ага, кто на брусьях, кто на бревне, а кто на канате!
– Интересно, у неё винтовка есть? Как в «Операции «Ы».
– С одеялами что-нибудь придумаем, в крайнем случае можно в куртках спать. Зато с жильём получилось дёшево, – сказала Валентина.
– Дёшево и сердито, – проворчал чей-то отец из родительского комитета, взъерошенный и взмыленный после перетаскивания матов.
Все здорово устали и проголодались. Мылись в школьном туалете, где были только раковины, а душа не было. Залили водой весь пол, и пришлось снова брать в руки вёдра и тряпки.
Завтракали в привокзальной столовой, обедали бубликами и мороженым, потому что весь день выполняли «насыщенную культурную программу». За ужином, который всем казался сказочно вкусным, не обошлось без происшествий: Миша Верскаин уронил котлету и полез за ней под стол, Коля Воробьёв под общий смех вылизал свою тарелку, а Сашка Зоз, который провёл весь этот день в промокших насквозь кроссовках и согрелся только в Эрмитаже (из которого не хотел уходить, и Светлана Сергеевна решила, что «мальчик открыл для себя мир искусства» и смотрела на него с обожанием) – Сашка мрачно осведомился, когда же им нальют блокадные сто грамм.
Валентина Филипповна поняла, что сейчас её хватит удар. А историчка спокойно объяснила, что в ленинградскую блокаду по норме выдавали хлеб, а не водку, и что Сашке по иждивенческой карточке полагалось бы в день двести граммов хлеба, и он бы благополучно загнулся (Киселёва так и сказала – благополучно) и не посягнул бы сейчас на святое и не позорил класс.
Сашку с того вечера прозвали иждивенцем, а рейтинг «Эсэски» поднялся до критической отметки, как выразился Неделин.
Спать легли не раздеваясь, накрывшись куртками и пальто и подложив под голову рюкзаки. И шёпотом проклинали историчку, которая весь день не закрывала рта.
На следующий день дождь сменила мокрая противная метель, все устали и замёрзли. На место дислокации вернулись рано. Спать не хотелось. Ключи от учительской, где стоял телевизор, сторожиха не дала: «Ишь чего удумали. А я потом телевизор новый покупай…» Сушить промокшую обувь было негде. Из классных окон дуло. Троица из родительского комитета грозилась пожаловаться на Пал Палыча в Отдел образования Осташковского городского округа за «скотское отношение к детям».
Сторожиха принесла из медицинского кабинета стопку простыней и девять одеял. Простыни отнесли обратно (маты вымыли с мылом, а раздеваться всё равно никто не будет), одеяла отдали девчонкам. Валентина Филипповна купила на свои деньги пятьдесят четыре надувных мини-подушки по семьдесят два рубля, чек отдала директору. Трое из родительского комитета вернули деньги за шесть подушек – за себя и за своих детей. Остальное Пал Палыч обещал компенсировать.
Через два дня подморозило. Достопримечательностями Петербурга любовались, мечтая о тёплой столовой Московского вокзала, спать укладывались, мечтая о том, как приедут домой. Из поездки привезли сувениры, статуэтки, буклеты, открытки и альбомы с видами Петербурга, а историчка Светлана Сергеевна, которая за эти пять дней достала всех, включая экскурсовода Эрмитажа, раскошелилась на подарочное издание альбома «Сокровища Эрмитажа».
Валентина альбом не купила: все деньги ушли на эти чёртовы подушки.
