Ирина Верехтина
Вышивальщица
Глава 28. Сопровождающий
Дверь он открыл «своими» ключами и с порога громко крикнул: «Арина, не пугайся, это Николай, твой сосед. Мне отец Дмитрий ключи дал, и деньги просил передать, вам, значит, с бабушкой».
Никто ему не ответил. Колька изругал себя за материно словечко «значит» и не разуваясь (пол густо покрывала пыль, похоже, хозяйки не было дома очень давно) протопал в комнату, оставляя за собой цепочку следов.
Арина лежала на диване с закрытыми глазами. Колька подумал, что она умерла. И заорал: «Ари-ии! На-а-а!!»
На диване слабо пошевелились, натянули на голову плед и лениво ответили:
– Чего орёшь? И так голова болит. Замолкни, тебя нет, я знаю.
Следующие десять минут Колька убеждал Арину, что он не фантом и не глюк, и в доказательство сунул ей в нос купленную по дороге чесночную колбасу. Арина поморщилась и открыла глаза.
– Фу-уу, убери, меня сейчас вырвет. Ты… Вы как сюда вошли? Я на три замка запирала. Или забыла запереть.
– Ты давай, определяйся, на «ты» или на «вы». Дверь ты заперла, еле открыл. Тебе привет от отца Дмитрия.
– А он кто? Священник, что ли? Про которого бабушка рассказывала?
– Слава тебе Господи, договорились, – выдохнул Колька.
– А вы кто? Тоже священник?
– Тебе священник нужен? Отпевать, что ли? Так вроде рано ещё. Сосед я, Аллы Михайловны сын. Ты лежи, лежи. Я тебе денег привёз. Пойду чайник поставлю, тебе от чая полегче будет.
– Мне уже легче. Прошло уже. Только голова кружится, и на улицу страшно выходить. И дома одной страшно. У меня галлюцинации. Раньше не было, теперь есть.
– Так ты одна здесь? А бабушка с дедушкой где?
– Дедушка умер. А бабушка в больнице, в пансионате «Золотая вода». Я к ней прихожу, а она меня видеть не хочет. Я за месяц заплатила, денег больше нет, и навещать её не могу, потому что приступы… снова начались, – по-детски всхлипывала Арина.
– У бабушки приступы? Сердечные? – испугался Колька. Если с ней сейчас такое творится, то что с ней будет, когда бабушка помрёт? Не катит девчонке: кот пропал, дед умер, бабка на подходе, и с работы уволят как пить дать…
– Не сердечные. Панические атаки. И галлюцинации. И не у бабушки, а у меня. Что стоишь? Забыл, где дверь?
– Не забыл. Ты давай, по порядку рассказывай.
– А зачем рассказывать? Я Никите рассказала, он сразу уехал… Я думала, он в магазин пошёл, поесть чего-нибудь купить, а он чаю попил и уехал. Испугался. Бабушка после похорон заболела, и я свалилась. И таблетки кончились, – равнодушно сообщила Арина.
Голос был странным, без интонаций, словно она говорила эти страшные вещи не о себе, а просто читала текст.
– Так может, я куплю – таблетки? Ты скажи, какие нужны.
– Не купишь. Они по рецепту, а рецепт тётя Рита выпишет только за деньги, а деньги я все за бабушкин пансионат отдала.
– Деньги я привёз.
В телефонной книжке Колька нашёл телефон Риты Пономарёвой с пометой «кл. «Гармония». Запер дверь на все три замка и отправился в клинику. Гармонию этой самой Рите он устроит такую, что не скоро забудет.
◊ ◊ ◊
Рита Борисовна вертела в руках стеклянные пузырьки от лекарств (Колька собрал их с прикроватной тумбочки, обеденного стола и из шкафчика в ванной) – и на её лице отражался ужас.
– Где вы это взяли? Это же экспериментальный препарат, откуда он у вас? Сколько времени принимаете?
– Да ёлки зелёные… Я ж вам о чём толкую-то?
– О чём?
– Таблетки пью не я. Зяблова Арина Игоревна. А сейчас не пьёт, потому что кончились, и с ней творится чёрт-те что. Вот её паспорт, а карточку в регистратуре мне не дали. Вы позвоните, чтобы карточку принесли.
– А вы ей кто?
– Сопровождающий. Вы мне лекарства дайте, которые в пузырьках были.
– Что значит дайте? Вы не в магазин пришли.
Колька вдруг понял, что никакой «гармонии» он этой Рите не устроит, всё у них здесь шито-крыто. Она со своей подруги деньги брать не стеснялась, а с него и подавно возьмёт. А без таблеток Аринка загнётся.
– Ну, продайте, – миролюбиво сказал Колька. – Я заплачу, вы скажите, сколько надо. Что вы так смотрите? Боитесь, что расскажу, чем вы тут занимаетесь, рецептами торгуете? Не заложу я вас, я же вроде как соучастник получаюсь, какой мне резон в ментовку стучать? Телефончик ваш, думаете, я где взял? Дома у них, в телефонной книжке.
– У кого – у них?
– У Вечесловых.
– Так вы от Веры? Как она?
– Прекрасно. Мужа похоронила, теперь в больнице срок мотает, а девчонка одна загибается, а мы тут с вами разговоры разговариваем. – Колька с досады хотел плюнуть на пол, но удержался. – Да вы попросите, чтоб карточку принесли, у вас же есть её карточка, там всё написано.
В кабинет вошла медсестра с карточкой под мышкой. Колька выдохнул: ну слава тебе Господи.
– Вы наверное думаете, вот же выжига сидит, рецептами торгует… – вдруг сказала врач. – Сильнодействующие препараты у нас на строгом учёте, их продают только по рецептам и только больным. А Вера внучку на учёт не хотела ставить. Это ведь навсегда, на всю жизнь, а девочка в медицинском училась. Это конец карьере врача. Я сколько раз предлагала на учёт её поставить и лечить официально, тогда и рецепты бесплатно, и лекарства… Вера и слышать не хотела. Вот и лечили… нелегально. А деньги… Вы что, серьёзно думаете, что я их себе брала?
Колька подумал, что он идиот. Вероятно, мысль отразилась на его лице, потому что Рита как-то жалостно на него посмотрела.
– Три года назад она лежала в нашем стационаре, лечащий врач Дроговоз Фаина Францевна. Так что деньги ваши убирайте, рецепт я вам выпишу, но в следующий раз пусть приходит сама.
– Да как она к вам придёт? Она на улицу выйти боится! У неё эти… страховые атаки. Страшно ей. И галлюцинации. Я ей полчаса доказывал, что я не глюк, а она мне – тебя нет, говорит. И в меня тапком кинула. Попала.
– Стоп, стоп… Не должно у неё быть – ни панических атак, ни глюков. Здесь ясно написано: БАР второго типа. В Гринино она где наблюдается? Фамилия врача. Адрес медучреждения.
– Да откуда я знаю? Это вы у неё спрашивайте. Можно, от вас позвоню?
◊ ◊ ◊
В коридоре тренькнул телефон. Арина не помнила, когда последний раз по нему разговаривала, да и кто будет ей звонить? Бабушка! Арину вихрем сдуло с дивана, пошатнуло и попыталось уложить обратно, но она не далась. Цепляясь за стенку и ощущая противную слабость, дошла до телефона и плюхнулась на табурет.
– Ба! Ты в порядке? Я приеду, как только смогу. Не волнуйся, со мной всё хорошо.
– Это врач из «Гармонии». Рита Борисовна, бабушкина подруга. Арина, что с Верой? Я могу чем-то помочь? Ты почему мне не позвонила, не сказала ничего?! У тебя лекарства закончились, так? Какая аптека тебе их продала? Такого быть не может, они не продаются, они проверку не прошли, и не пройдут. Там масса побочных эффектов… Давно ты их принимаешь? Господи… Как ты жива до сих пор?! Рецепт сохранила, надеюсь?
– Рецепт? Какой рецепт? Он мне таблетки без рецептов давал, и денег не брал, сказал, что мне положено.
– Он – это кто? – Рита уже теряла терпение, чего с ней никогда не случалось. Как правило, терпение теряли её пациенты.
– Врач, Рукавишин Иван, отчество не помню.
– Когда ты у него была последний раз?
– Не помню. Давно. Он меня по телефону консультировал, спрашивал как я себя чувствую. Я теперь в Гринино живу. Я дедушку хоронить привезла, а уехать не могу, бабушка в больнице. У меня ремиссия закончилась, и началось… Так ужасно ещё никогда не было, дико страшно и дико больно, и галлюцинации. У меня их раньше не было, и панических атак не было.
– А когда появились? Когда врач тебе заменил лекарство?
– Да. Он говорил, что это пройдёт. Не прошло. Мне казалось, что в квартире чужие люди, ходят, разговаривают. Но я знала, что это неправда. А ещё мне дедушка звонил. Мёртвый. А Николай у вас? Это мой сосед. Он скоро приедет? Я тут боюсь одна, а с ним мне не страшно. Я отчество врача вспомнила, Рукавишин Иван Андреевич, врач-психоневролог, медцентр «Хелп» в посёлке Чёрный Дор, Станционная улица, шесть.
◊ ◊ ◊
– Вы действительно сосед?
– Ну а кто? У меня и ключи от её квартиры есть. И деньги, дядька ей просил передать. У неё дядя священник.
– Священник, а племянница в таком состоянии.
– Так она ж не была – в таком состоянии, нормальная была. Уехала, он не знал ничего…
– Николай…
– Маркович.
– Николай Маркович, больше никаких таблеток у этого доктора не берите и не обращайтесь.
– А куда обращаться?
– Пока к нам. Потом видно будет. Я в Москву позвоню, в департамент. Он же погубить её мог!
– Не надо в департамент. Я его – самолично поеду и убью.
– Не порите чепухи. А то на учёт поставлю. Вы молодец, что пришли. Спасибо вам! – улыбнулась врач. – А баночки из-под таблеток останутся у меня. Я… я пожалуй, сразу в прокуратуру позвоню.
Посетитель сгрёб со стола рецепт и торопливо попрощался.
◊ ◊ ◊
День прошёл эффективно, как выразился Колька. В аптеке у него отобрали рецепт, выдав взамен несколько упаковок с таблетками. Колька порадовался, что захватил с собой деньги: лекарства оказались дорогими. В ближнем гастрономе он купил пакет яблочного сока, курицу и два цыплёнка: сварит бульон, а цыплят зажарит в духовке.
Арина отказывалась есть, но с Колькой справиться не могла и послушно глотала ложку за ложкой. Бульон оказался удивительно вкусным.
– Ну вот. А ты есть не хотела. Я в него перец положил и лавровый лист. Я только курицу варить умею, больше ничего не умею, – улыбнулся довольный Колька.
У девчонки закрывались глаза. С последней ложкой бульона он скормил ей пару таблеток, как было указано в дозировке. Принёс стакан с соком, но она уже спала. Колька укрыл её одеялом, подоткнул с боков, как делала мать в Колькином детстве, и подумал, что спать с ней ему совсем не хочется, а хочется – кормить, укрывать одеялом, сидеть возле неё и сторожить её сон.
Отцовский рефлекс, пошутил сам с собой Колька. Во второй комнате обнаружилось раскладное кресло. Прекрасно. Чего ещё желать?
Три следующих дня Арина просыпалась, съедала приготовленную Колькой еду и снова проваливалась в целительный сон без галлюциногенных видений и страхов. А когда не спала, рассказывала ему о бабушке с дедушкой, которые ей не родные, и о приюте при монастыре святого Пантелеймона.
– А родители твои где? Бросили тебя?
– Они не бросили, они в приют отдали. А мама с Жориком живёт, я не знаю где, а в нашей бывшей квартире другие люди.
– Адрес помнишь?
Адрес Арина помнила. В квартире на Тимофеевской жила большая семья Большухиных. Жорика они вспоминали с благодарностью: в риэлторской конторе такая квартира стоила чуть ли не вдвое дороже, но Жорику срочно нужны были деньги, и квартира из трёх комнат в центре города досталась Большухиным почти даром, а жилец перебрался в их однушку на Ольшицкой улице.
В доме на Ольшицкой афериста не оказалось, но там его тоже помнили, и тоже с благодарностью. Колька прошёл в тюрьме хороший ликбез. Про квартирных аферистов, убивающих доверившихся им одиноких женщин, он знал всё, и даже больше чем всё: в камере с беспредельщиками расправлялись жёстко. Обаятельные, харизматичные, неизменно приветливые со всеми, они обладали лишь одним недостатком: их долго помнили: соседи с благодарностью за мелкие услуги, жертвы – с непроходящей обидой: «Знаете, я эти пять лет всю жизнь вспоминать буду, пять лет счастья! И ведь любил он меня, и я его любила. Всё ему прощала. А он к соседу меня приревновал, вроде я ему изменяю. И всё: развод, размен, конец всему. Господи, за что мне это?!»
Расспрашивая тех и других, Колька быстро вышел на след любвеобильного и прекраснодушного альфонса.
◊ ◊ ◊
Брачный аферист Вадим Ратманов, он же Жорик, он же Шурик, он же Рамис, беспредельщиком не был. Убийство Зои стало в его жизни первым и последним. Ратманов не видел другого выхода: дамочка пять лет жила на его деньги и упорно отказывалась прописать Жорика в своей квартире. Пришлось от неё избавиться. Девчонка к тому времени была пристроена в приют, так что особой вины Жорик за собой не чувствовал.
Чтобы получить право на квадратные метры при размене, нужно прожить в законном браке с хозяйкой квартиры пять лет. У Ратманова было несколько паспортов с регистрацией по месту жительства в самых разных городах и посёлках, так что подозрений у женщин не возникало. Схема была предельно простой: пять лет безмятежной жизни, в основном на деньги счастливой в удачном замужестве жертвы, потом развод, размен, продажа «честно заработанной» жилплощади – и новая жизнь с новой, упивающейся своим счастьем жертвой…
Жорик жил припеваючи. За двадцать лет он сколотил неплохой капитал и расстался с тремя жёнами, не считая убитой Зои. На очереди была четвёртая. Как и все предыдущие, она имела не обременённую родственниками и детьми биографию и была влюблена в Жорика «просто насмерть как».
— Колыванова Ирина Ивановна? – уверенно осведомился Колька (надпись на почтовом ящике «Колыванова И.И.» практически не оставляла вариантов).
– Ирина Иммануиловна.
Вот же чёрт! Вариант всё-таки был. Колька хлопнул себя по лбу.
– Ирина Иммануиловна, конечно, как я мог забыть… Я, собственно, не к вам. К вашему мужу. Долг вернуть приехал. Задолжал я ему.
– Так он в гараже, с машиной возится, переезжаем мы, – обрадованно сообщила женщина. – А деньги можете мне оставить, я передам.
– Вы извините, э-ээ… Ирочка, я уж ему в руки, самолично отдам. Заодно и повидаемся.
– А что у вас с лицом? – женщина со страхом уставилась на повязку, закрывавшую половину лица гостя. — Ударились? Так может, примочку свинцовую? У меня есть, вы проходите…
– Пчёлы покусали – нашёлся с ответом Колька. — Пасечник я. Ты, Ирочка, столик нам накрой, мы с мужем твоим давно не виделись, посидим рядком да поговорим ладком, ты мне морду покусанную полечишь… Так где, говоришь, гаражик ваш?
За домами тянулись вереницей разнокалиберные гаражи. Колывановский оказался последним. Жорик возился в смотровой яме, что было очень кстати. Колька дождался, когда он вылезет и приставил к виску электродрель.
– Слышь, мужик, ты откуда взялся? Тебе чего надо? Дрель убери. С этим не шутят.
– А я с тобой не шучу. Зою Зяблову помнишь? Двадцать лет назад, Тимофеевская улица, трёхкомнатная квартира, которую ты продал. Или вы вместе с Зоей продали? А сама она где? У неё ещё дочка была, гимнастикой занималась, папой Жорой тебя звала. Вспоминай давай. Расскажешь всё честно, отпущу, – пообещал Колька.
И выслушал подробный рассказ — о Зое, с которой произошёл «несчастный случай, просто несчастный случай, умерла прямо в машине, неизвестно отчего, я испугался, привлекут ведь, скажут, машина твоя, ты и убил, а я не убивал, видит Бог, не убивал». О девчонке, которая – «жива, видит Бог, жива, мать её в приют при монастыре отвезла, я вообще ни при чём. А больше ничего не знаю. А Зойку в лесу закопал. Похоронил, то есть. Показать не смогу, не помню».
Жорик трясся крупной дрожью, и Колька понял, что весь рассказ – враньё. Кнопку дрели он нажал непроизвольно. Отпустил, когда глаза Жорика вылезли из орбит, а тело мягко съехало в смотровую яму. Колька забросал его обломками досок, бросил туда же дрель, кинул сверху рулон линолеума, поставил машину на место и вышел, заперев гараж висящими на гвоздике ключами.
Резиновые перчатки он снял, выбросит подальше отсюда, вместе с ключами.
Глава 29. Барбариска
– Верочка Илларионовна, обедать приглашают. Идите, покушайте, обед сегодня вкусный, салатик из кальмаров, супчик протёртый, из брокколи, для желудка полезно очень. А на второе бараньи котлетки с молодой картошечкой. Картошечка просто чудо! А хотите, я вам в лоджии столик накрою… Вера Илларионовна? Вы меня слышите?
– Слышу.
– А после в парк пойдём, гулять. Вам ходить надо, чтобы мышцы не атрофировались.
– В парк не пойду, мне веранды хватит. Внучке моей позвоните. Трубку не берёт, разговаривать со мной не хочет. Может, с вашего телефона ответит?
Медсестра просветлела лицом: пациентка наконец заговорила, связно и осмысленно, отказалась от прогулки, выразила желание позвонить домой. Пришла в себя. Скоро уедет, освободит номер.
– Ну, слава богу, слава богу… Я врача позову.
– Зачем врача? Внучке моей позвоните, а я пока вещи соберу. Наотдыхалась, хватит. Такси мне вызовите.
– У вас до конца месяца оплачено, а сегодня двадцатое число. Может, доживёте? Оплачено ведь.
Что-то в голосе медсестры настораживало. Боится, что Вера потребует вернуть деньги за непрожитые дни? Или она здесь на постоянном проживании? «Эх, Аринка, Аринка. Не ожидала я от тебя…»
– И много оплачено? – осведомилась Вера.
Узнав, в какую сумму обходится месяц пребывания в пансионате элитного класса – отдельная комната повышенного комфорта, красивая мебель, профессиональный уход, персональное питание, парковая прогулочная зона (навесы, фонтаны, беседки, цветники), круглосуточная охрана – Вера ужаснулась. Муж умер шестого июня, а сейчас конец августа. Она здесь третий месяц. На какие деньги?!
– Внучка ваша оплатила. Стандартные номера в другом корпусе, а в нашем люксы, с шестиразовым питанием и ресторанной кухней. Деньги за непрожитые дни вам вернут, у нас на эти номера очередь.
Значит, Арина всё-таки продала дачу. Устроила бабушке красивую жизнь. Могла бы номер подешевле взять. Столько денег растрынькала!
– Люсенька, валерьяночки накапай мне, в шкафчике возьми…
◊ ◊ ◊
Хлопнула дверь. В прихожей громыхнуло, стеклянно звякнули напольные весы, на которые опустили что-то тяжёлое. – Колька старался. И дверью нарочно хлопнул, и шумел нарочно. Арина подняла с подушки голову, сонно на него взглянула… и через минуту уже спала. Да что ж такое! Что за таблетки такие?
Колька развернул длинную бумажку с инструкцией и охнул. Оказалось, он три дня кормил Арину снотворным, прочитал способ применения, а показания к применению читать не стал, потому что поверил Рите Борисовне и потому что ему было некогда: поливал цветы, которые почти засохли их надо было срочно реанимировать; вымыл полы и вытер пыль во всех комнатах; два часа варил престарелую курицу, которая никак не хотела вариться; жарил этих чёртовых цыплят и чуть не сжёг духовку – забыл выключить и убежал в магазин, из еды в доме был один томатный сок, а девчонку надо кормить, сама она есть не будет…
Рассовал по полкам макароны и гречку, начистил картошки, настрогал салат из помидоров и огурцов, заправил сметаной и убрал в холодильник. Позвонил матери. И уверившись, что с ней всё в порядке, завалился спать: бодрствовать больше не мог, три ночи провёл у Арининой постели, вскакивая от каждого её крика, пока наконец девчонку не оставили кошмары.
И теперь не мог себе простить, что не прочитал инструкцию до конца. А чего её читать? Таблетки врач выписал, врач всё знает. Коробочки, похожие по цвету, оказались разными: в одних были антидепрессанты, не вызывающие сонливости, в других транквилизаторы, стабилизаторы настроения, витамины… Арина знает, как и когда их применять.
А Колька не знал…
Руки дрожали так сильно, как не дрожали, когда он убивал Бурбона, насильника и садиста, который был в их камере царём и богом. То есть это Бурбон так считал, а другие не считали, но боялись. Кольку Бурбон не трогал: здоровенный, мускулистый, крепкий физически, тот мог за себя постоять.
Бурбон положил свой мерзкий блудливый глаз на Вальку Галиева, молодого хлипкого паренька, которого Бурбон звал Галей и нагло домогался на глазах у всей камеры. Задушил его Колька под утро, когда камера крепко спала. Никто ничего не слышал, а если слышал, то благоразумно молчал. Разбираться, кто убил и за что, тюремное начальство не стало, а свои Кольку не выдали: Бурбон порядком всем надоел. Дружки его после «казни» вели себя смирно: боялись той же участи. В камере воцарился мир, а тут как раз Кольке пришла посылка от матери. Он поделился с сокамерниками: посылки присылают не всем, а на супчике из килек и жиденькой каше протянешь ноги. Поминки вышли «щикарными», Бурбон бы оценил.
Галиев освободился через год, и посылки на имя Николая Браварского стали приходить чаще. Вальку вспоминали всей камерой, наворачивая за обе щеки сухую колбасу и хрустя сдобным сытным печеньем. На коробке значилось «Отправитель: Вагиз Галиев». Что за Вагиз такой, он же Валька, Валентин… Вагиз, значит? Ни фига себе дела́-ааа…
После Бурбона Колька три ночи не мог спать. А потом успокоился. И когда расправился с Жориком, чувствовал себя «народным мстителем»: ведь скольким женщинам он сохранил душевный покой, а главное, квартиру! А последнюю, Ирочку, кажется, спас от смерти. Колька вспомнил, как она радовалась скорому переезду, и содрогнулся.
Если ей вздумается искать мужа, Ирочка найдёт запертый гараж и следы от протекторов на дороге (Колька специально проехал на «мицубиси» метров двадцать и вернул машину в гараж задним ходом). Подумает, что милый уехал, поплачет и другого найдёт. Кольку она не запомнила, запомнила только повязку с красными розочками и красную кепку. Кнопку звонка в Ирочкину квартиру Колька нажимал локтем, отпечатков нигде не оставил.
Арину он сдёрнул с дивана, отвёл её, полусонную, в ванную и, отвернув до отказа кран, сунул под ледяную струю Аринины босые ступни. «Лекарство» подействовало: Арина удивлённо хлопала глазами, жевала приготовленный Колькой салат, и вяло интересовалась, что он здесь делает и что вообще происходит. На последний вопрос ответить было легче, чем на первый.
Колькино ротозейство возымело положительный эффект: впервые за две недели Арина выспалась, без кошмаров и галлюцинаций. Вытряхнула покрывала с кресел, выстирала в машинке шторы (Колька помогал их развешивать), накормила Кольку куриным пловом, который приготовила так вкусно, что он облизывал пальцы. И извинилась:
– Вы извините, что я вам о себе рассказывала… Я не должна была грузить вас своими проблемами.
– Мы вроде на «ты» перешли.
– Да? Извини…те. А что за таблетки ты мне давал? Мне от них лучше стало.
– Таблетки правды, – пошутил Колька. – Не пугайся, шучу. Мне их Рита Борисовна выписала. То есть, тебе. Я съел пару штук, проверил. Нормалёк.
– Тётя Рита? Бабы Верина подруга? А с бабушкой что? – всполошилась Арина. – Мне ехать надо. Выйди, я оденусь, не в пижаме же ехать…
Кольке нравилось, что она в пижаме, с разлохмаченными косами и без косметики. Будто они вместе сто лет, и стесняться уже нечего. Оказывается, есть чего.
Она не помнила, как он носил её по комнате на руках, вытаскивая из очередного кошмара, баюкал как ребёнка, нашёптывал что-то ласковое, Колька не помнил – что. Арина успокаивалась. И рассказывала – про детство в монастырском приюте, и как она завидовала Насте, за которой приезжала мачеха и кормила пирожками с мясом, а за Ариной никто не приезжал. Про школу, которая была для неё адом. Про хлебокомбинат с двенадцатичасовыми сменами, которые нужно было простоять на ногах.
Про пчёл, которые убили деда, а бабушка сказала, что виновата во всём Арина, и в дедовых инфарктах тоже виновата. Про отделение народных промыслов православного Свято-Тихоновского университета, где она мечтала учиться, собирала деньги, экономила на всём. С учёбой ничего не получится: все деньги ушли на похороны и на бабушкин пансионат.
Замолкала на полуслове и проваливалась в сон. Колька прижимал её к себе, вдыхал запах её волос и млел от желания.
Стоп. Нельзя. Она не Ирка, с ней такой номер не пройдёт. Арина сейчас не в себе, потому и просит, чтобы он не уходил. Можно воспользоваться её слабостью, её доверчивостью. Ведь ей больше некому довериться. А потом она его возненавидит. И тогда не останется даже надежды, тогда уже ничего не будет. Колька опускал её на диван, подсовывал под голову подушку, укрывал клетчатым пледом. И до утра сидел в кресле, забываясь недолгим сном и просыпаясь от Арининого крика. «Не знаю, кто засунул тебя в этот твой кошмар, но я тебя оттуда вытащу».
– Не верещи. Никуда не поедешь. Голова кружится?
– Кружится иногда, – созналась Арина.
– Вот перестанет, тогда и поедешь. Всё в порядке с твоей бабушкой, Рита, к ней ездила, сказала, ей лучше, – напропалую врал Колька.
Нельзя её такую из дома выпускать. Слабая совсем. Упадёт где-нибудь по дороге.
– А когда перестанет? – приставала Арина.
– Когда будешь есть как следует.
◊ ◊ ◊
Заходящее солнце освещало комнату розовыми лучами.Из окна пахло мокрыми листьями. Вера плотнее укуталась в плед. Дождь, что ли, прошёл? А она и не заметила… Сидела и вспоминала, как в «Золотую воду» приехала Рита Пономарёва. Расцеловала Веру в обе щеки: «Что ж ты мне не позвонила, я бы раньше приехала», привезла фрукты, Верино любимое овсяное печенье, какие-то лекарства, «построила» весь персонал, распоряжалась как у себя в клинике и велела поставить Вере капельницу.
Персонал против «построения» не возражал. Ритины указания исполнялись молниеносно, медсестра Люся прикатила капельницу, задёрнула занавески, чтобы солнце не светило Вере в лицо, улыбнулась в ответ на Ритино «вы нам больше не нужны» и неслышно закрыла за собой дверь. Ужин в Верину комнату принесли на двоих: салат из телятины, паровая рыба с отварным картофелем, печёные яблоки, травяной чай. Стол накрыли в лоджии («Вечер удивительно тёплый, покушайте на свежем воздухе, вы весь день сегодня не выходили»).
– А ты неплохо устроилась. Персонал вышколенный, хавчик на уровне, лоджия метров десять.
– Двенадцать. Это не лоджия, это веранда. Здесь все номера с верандами. И хватит вокруг меня прыгать, лучше Аринке позвони. Не приходит, на звонки не отвечает, может, обиделась на что… Может, с тобой поговорит?
– А есть на что обижаться? Вера, не молчи. Вера!
– Что Вера? Наговорила я ей на похоронах… Теперь сама жалею.
– Всё хорошо с твоей Ариной. Было плохо, но сейчас уже хорошо. У неё такой защитник объявился, вломился в мой кабинет, я аж испугалась…
◊ ◊ ◊
В свой последний день в пансионате Вера сидела, что называется, на чемоданах и ждала Риту: та обещала её забрать и привезти Арину. Под окном просигналило такси, через минуту постучали в дверь: «Верочка Илларионовна, это за вами. Доброго вам пути». Вера приготовилась увидеть Арину, весь день подбирала слова, которые ей скажет… Но вместо внучки в комнату вошёл здоровенный мужик с странным взглядом серых широко посаженных глаз. Как есть медведь! Чемодан он поднял как пушинку, другой рукой сгрёб со стола сумки и улыбнулся: «Вещей больше нет? Тогда поехали? Я не представился. Николай».
– Я с вами никуда не поеду! Аринка моя где? Рита где?
– У Риты приём, её из клиники не опустили. А Арина слабая ещё, я её дома оставил, – лаконично сообщил медведь.
– У кого дома? У вас?! – перепугалась Вера.
– Да нет же! Я из Гринино. А живу в вашей квартире. И Арина. Её кормить надо, а я только курей умею варить. В горло уже не лезут куры эти… Так я не понял, вы едете или остаётесь? Она там ждёт. – И сунул Вере в руки телефон.
– Баба Вера! – заорала Арина в трубку. И осеклась: – Ты не бойся, я уеду. Сегодня уже поздно, я переночую, а завтра уеду.
– Я тебе уеду. Лихоманка болотная. Я тебе уеду! Я по ней соскучилась незнамо как, а она – уеду…
Когда тебя предали, а потом сказали, что соскучились, и даже назвали как в детстве болотной лихоманкой – это «всё равно что руки сломали: простить можно, а обнять уже не получится». Это сказал Лев Толстой. Наверное, он чувствовал то же самое, что чувствует сейчас Арина: между ней и бабушкой встала невидимая стена.
Уговорить внучку остаться не получится. Вера это поняла – по тому, как Арина её обняла, мгновенным объятием, и сразу отпустила руки, отстранилась: «Суп надо сварить. Я сейчас…» У плиты она стояла, придерживаясь за стену. Колька отлепил от стены её руку, отвёл в комнату, усадил на стул:
– Сиди. Я сам.
Обед они готовили вдвоём с Верой Илларионовной: Вера готовила, а Колька рассказывал.
– Я на курсы шофёрские решил… дальнобойщиком. На жизнь заработаю, семью прокормлю. А внучку вашу не обижу, никогда. Вот – чтоб я провалился, если вру. Люблю я её.
– А она?
– Не знаю.
– А спрашивал?
– Боюсь. Подожду, пока сама мне скажет.
– Она не скажет. Она и нам с Ваней никогда не говорила, что любит. А мы её любовь сломали.
◊ ◊ ◊
Арина уехала утром.
– Баба Вера, я поеду. Мне на работу надо, и вообще…
– А Николай? Подождала бы, вместе бы поехали.
– Зачем ждать? Зачем – вместе? Он меня старше на двенадцать лет, и между нами ничего нет.
– У нас с твоим дедушкой в годах такая же разница была, одиннадцать лет, а жили душа в душу.
– Ба, ты же знаешь, что я больна. И он знает, я ему рассказала – и про биполярку, и что детей у меня не будет.
– Детей не будет? Это кто ж тебе сказал?
– Никто не сказал. Не хочу, чтобы они родились такими, как я.
У Веры от этих её слов опустились руки. Да где ж этот Николай? Поехали бы вместе, ей бы спокойнее было. Где его черти носят?
Черти принесли Браварского в клинику к Рите – попрощаться.
– Уезжаю я. Вы извините, если что не так сказал…
– Да всё вы правильно говорили. Спасибо вам, Николай Маркович, что девочку в беде не бросили. И за Веру спасибо. Если бы не вы…
– Да чего там… – засмущался Колька, которого никто не звал Николаем Марковичем. – Мне ехать надо. Там мать одна, она у меня слепая почти.
– Почти это как? – заинтересовалась Рита. – Я вам напишу телефон врача. Он её посмотрит. Скажете ему… – Рита замялась, – скажете, Барбариска лично просила. Он поймёт. Если всё так, как вы говорите, глаз можно спасти.
– «Барбарис» с детства люблю, – улыбнулся Колька. Рита Борисовна. Барбарисовна. Барбариска. Всё просто.
«Барбарис» ему присылала мать, в каждой посылке, они хрустели им всей камерой, охранник не выдержал и попросил парочку. Дали. В следующее дежурство он принёс им целый кулёк…
Люди есть везде, даже в тюремной охране. И нелюди есть. Врач из Чёрного Дора – нелюдь. На девчонке лекарства испытывал.
Колька скрипнул зубами от ненависти.
Рита взяла с него слово, что он не будет вмешиваться в это дело. Колька поклялся. И в свою очередь взял с Риты слово навещать Аринину бабушку, которая осталась одна.
– Боюсь, как бы чего собой не сделала. Очень переживает, что Аринка уехала.
Рита закивала головой.
– Что вы мне киваете? Вы поклянитесь, клятвой Гиппократа. Никому не отказывать в помощи и проявлять высокое уважение к человеческой жизни. Что вы так смотрите? Мне Арина рассказывала.
Рита поклялась. В Гринино Колька уехал с чувством праздника в душе: его ждали две женщины, которых он любил.
◊ ◊ ◊
– До свидания, Веруся. Завтра не приду, а послезавтра ты меня жди.
– Да не надо, Рита. Что ты ко мне каждый день мотаешься, будто у тебя дел никаких нет. Ничего со мной не случится. А случится – позвоню.
– Ты позвонишь… – проворчала Рита. – Знаю я тебя. Над внучкой квохтала, как наседка над цыплёнком, а как сама в беде, так молчок, нет тебя…
