Я уже привыкла, что меня всерьёз не воспринимают. Но, заметив детскую заинтересованность, отец взял меня за руку, и вместе с лесником повел в одну из маленьких избёнок без сеней и всяких там прихожих. Прямо на полу под окном на боку лежал лось с застывшим взглядом, без рогов. Казалось, что ему сделали усыпляющий укол, и скоро он очнётся, соскочит и медленно потрусит в сторону леса.
Мы смотрели недолго и молча. Потом папа кинул леснику отрывистое: «Понятно», – и все вышли во двор.
– А почему у лося нет рогов? – поинтересовалась я, когда лесник удалился.
– Потому что это – корова, – пояснил отец, окончательно запутав меня.
– Как корова? Это же лось.
– Самок лосей именуют коровами, а самцов – быками, мясо же их – говядиной.
– Вы её сейчас убили? – вспомнила я шутки мужчин, будто охота прошла неудачно.
– Нет, сегодня промашка вышла. А эта туша здесь ещё с прошлого раза лежит. Видишь, какой холод? Мясо в этой избе как в морозилке. За две недели ничего с ним не случилось, поэтому будет из чего варить шулюм. Лесник дал «добро», не из тушёнки же готовить охотничий ужин.
Кто и как свежевал тушу, я не знаю, потому что сестра предложила пройтись по лесу на охотничьих лыжах. Надо сказать, что всё связанное с лыжами я не любила. Даже в школе всегда заменяла лыжные кроссы катанием на коньках, благо – это нам разрешалось. Впрочем, «катанием» подобное действо сложно было назвать. Скорее оно походило на ползанье по бортику вдоль периметра катка. Но для учителей физкультуры такие подробности не имели значения, главное – ученики не отсиживались в раздевалке, и точка.
– У нас же нет лыжных ботинок, – пыталась я отпихнуться от неприятного предложения.
– А ты глянь-ка на них, – и сестра подвела меня к лыжам, воткнутым в снег.
Перед нами предстали несколько широких и коротких досок, загнутых на концах. Вместо обычного лыжного крепления в середине досок размещался хлястик, наподобие как в детских «коротышках», который можно было укрепить хоть на ботинках, хоть на валенках. Надев лыжи и слегка оттолкнувшись, я впервые в жизни почувствовала, что значит кататься. Здесь ноги не подворачивались как на коньках, и короткие лыжи не цеплялись одна за другую, как это бывало обычно. Казалось, приспособление пытается угадать все мои желания и с точностью исполнить. Немного освоившись во дворе охотничьего хозяйства и испросив у взрослых разрешения сходить в лес, мы с сестрой отправились открывать близлежащие окрестности.
Едва мы оказались за воротами, вновь вернулось ощущение нереальной красоты и чистоты, испытанное при высадке с вездехода. Только время от времени звенящую тишину прерывал скрип раскачивающихся деревьев или треск лопающейся от мороза коры.
Тем временем, сестра, давно адаптировавшись к обстановке, успевала не только скользить впереди, но и находить различные ракурсы для фотографий: засохший куст чертополоха в инее, заячьи следы, а вон там «цепочка» оставленная лисицей. Так, минуточку, а вдалеке кто наследил? Одновременно у сестры и у меня холодным лезвием резануло по сознанию: «Волки!».
В городе мы привыкли к безопасности и, уходя на прогулку, не представляли, что придётся опасаться за свою жизнь. Правда, следы – это ещё не сами волки, да и мало ли когда они здесь пробегали. Но беспечность нашу как рукой сняло. Немного отдышавшись и придя в себя от потрясения, мы решили возвращаться обратно. Несмотря на беспокойство, я всё же краем сознания не переставала удивляться, что деревья отбрасывают не чёрные, а розовые тени, под цвет заходящего солнца. И чем ниже оно садилось, тем явственнее розовые тени становились, сперва голубыми, а потом – темно-синими. Гораздо позже я узнала, что впервые для широкой общественности открытие, что тени вовсе не чёрные, и цвет их зависит от освещения, сделали импрессионисты. И, наверное, не случайно в то время страсть фотографа перевесила в сестре инстинкт самосохранения, и она предложила ненадолго отклониться от лыжни и пофотографироваться у стога, стоящего в двадцати метрах справа от нас. До охотничьего хозяйства оставалось недалеко, и я согласилась.
Если вы бывали на фотовыставках, то, возможно, видели серию фотографий «Покорение стога сена». Там на снимках была я. С трудом вскарабкавшись на стог, изрядно потоптав при этом плечи сестры, я подтянула наверх лыжи, одела их, подняла победоносно руку и… «щёлк!» – первое фото. Затем, села на край стога, лыжи одела на руки и зажмурилась перед прыжком в притворном страхе. Это второе фото. И вот я лечу со стога, кричу с самым натуральным ужасом на лице – фото номер три. Заканчивалась серия большой фотографией, где я лежу на животе, довольная удачным приземлением, надо мной скрещиваются лыжи, а в углу изображения – подошва стога, с которого я только что плюхнулась. И вот, в конце фотосессии, когда уже засобирались домой, мы увидели его… волка. Он стоял на самой лыжне, отрезая нам возвращение к помощи, цивилизации, дальнейшим планам на жизнь. С минуту мы молча смотрели друг на друга: два человека и один хищник. Мне казалось, побеги он в нашу сторону, мы обе без посредников оказались бы на вершине стога вместе со всеми своими лыжами.
– Если что – у меня есть спички. Подожжём стог, – едва слышно сквозь зубы процедила сестра, первая найдя хоть какое-то решение нашей проблемы.