Ирина Стахеева
На охоте
Так за песнями, за шутками с пирожками, чаем и чем покрепче мы добрались до охотничьего хозяйства. Сестра как взрослая самостоятельно спустилась по ступенькам вездехода. Меня же передали из рук в руки и поставили на утоптанный снег исключительной белизны. В городе под тысячью ногами снеговые массы не только прессовались, но и, смешиваясь с песком, пылью и выхлопными газами, приобретали сперва грязновато-серый, а потом землянисто-коричневый оттенок. Но здесь снег удивлял своей пронзительной чистотой.
Таких моментов в жизни бывает не так много, когда острота восприятия становится необычайно высокой, а окружающая обстановка чувствуется какой-то своей внутренней сущностью. Часто эти мгновения запоминаются надолго, если не навсегда. И даже на смертном одре, в поражённом склерозом мозгу, забывшем события своей многотрудной жизни, они остаются. Не всегда это что-то знаменательное вроде «первый раз в первый класс», первые шаги или слова. Что вы помните из своего детства? Какие-то незначительные, с точки зрения взрослого человека, события в песочнице, когда кормили или лечили куклу, когда вас поставили в угол и долго оттуда не звали.
Моё первое воспоминание из детства относится к двухлетнему возрасту: мы с подружкой бежали в угловой на нашей улице дом, где были качели. Это казалось невероятным богатством, когда во дворе частного дома в личной, можно сказать, собственности находится такое сокровище. Следующее воспоминание: как меня на коляске спускают с крылечка многоэтажного дома, в котором наша семья жила следующие десять лет. Когда я выросла, поинтересовалась у мамы – как такое могло случиться, что пока мы снимали дом в частном секторе, то я ходила, даже бегала, а пол года спустя почему-то ездила на коляске? Оказывается, меня по причине поноса прямо из яслей отправили в инфекционку, там же заразили дизентерией, и я разучилась ходить. Кстати, больничные передряги начисто выветрилась из моей памяти и даже в пятилетнем возрасте об этом уже ничего не помнила. А вот события зимнего утра, когда мы подъехали к охотничьему хозяйству, до сих пор стоят перед моими глазами.
Морозный воздух, казалось, звенел своей хрустальностью. Заиндевелые березы едва колыхали пушистыми ветками. Низкое зимнее солнце освещало окружающий лес и охотничье хозяйство, представлявшее собой нечто вроде крохотной деревеньки в три – четыре двора, огороженную со всех сторон высоким забором, куда можно было проникнуть только через еще более высокие ворота с калиткой, через которые наш вездеход не стал проезжать, а, высадив всех любителей свежей лосятины, замер в ожидании скорой охоты.
Шумной толпой, навьюченной ружьями, рюкзаками и сумками мы ввалились в большую холодную избу, изнутри похожую скорее на барак, чем на деревенский дом. В огромной комнате помещалось около двадцати кроватей с матрасами и одеялами, но без подушек и постельного белья. Рядом с кроватями стоял протяжённый стол со скамейками. Чуть поодаль располагалась русская печь, с ещё одним, обыкновенного размера столом. Несмотря на внушительный вид печи, рождалось сомнение – удастся ли ей прогреть всё это помещение? Впрочем, никакие подобные вопросы не волновали мою детскую душу, кроме, разве что не до конца изжитых страхов относительно предстоящей ружейной стрельбы.
Кто-то из взрослых таскал воду и дрова, кто-то разжигал печь, заваривал чай. Я же, выложив пищу из наших рюкзаков на стол, больше болталась под ногами, а потому была выслана поискать развлечений на улицу. До сих пор удивляюсь, почему только наши родители взяли своих детей на охоту? В любом случае, в тот день, мне пришлось занимать саму себя. Правда, я видела сына лесника, как раз моего возраста, но с мальчишками я сроду не водилась, и поэтому, сделав вид, что его не замечаю, с важным видом, заложив руки за спину, стала обходить нашу избу.
Бревенчатый не обшитый досками и неокрашенный дом, снаружи не казался таким огромным. Со всех его сторон снег был кем-то расчищен, может к нашему приезду, а может по аккуратности хозяев. В общем, дом как дом, хотя и большой. Но когда его обходила второй раз, обнаружила одно замечательное свойство. Между задней стеной избы и внешним забором было несколько метров пустого пространства, и при этом ни одно окно на эту сторону не выходило. Проскользнув в дом, я убедилась, что по-прежнему всем нет до меня дела, а потому взять со стола один из нескольких ножей не оказалось проблемой.
Вернувшись к задней стене, я зачем-то решила потренироваться бросать ножик, чтобы он втыкался в деревянную стену. Немного мне приходилось смотреть вестернов, но кой-какой визуальный опыт, почерпнутый с телеэкрана, всё-таки был. А потому, не снимая варежки, я взяла нож за рукоятку и лихо бросила его, как забрасывали гранатами фашистов.
Нож очень нехудожественно плюхнулся в снег, не долетев до стены. Порадовавшись, что никто не видел моего позорища, я продолжила киношные трюки. Но нож или не долетал, или отскакивал, ударяясь в стенку рукояткой. Вот уж и варежки сняты, и я пробую кидать его снизу вверх, держась при этом за лезвие. Поначалу это не давало результата, но вдруг… ах! И нож торчал лезвием в бревне, продолжая вибрировать рукояткой, а кровь капнула на белый снег. Высасывая её из случайной раны, я победоносно огляделась. Два чувства смешались во мне: с одной стороны, хотелось, чтобы хоть кто-то стал свидетелем славной победы (конечно, лучше, если это будет сын лесника), а с другой – опасалась родительской взбучки, что взяла нож без спроса и, тем более что поранилась. В таком состоянии и нашла меня сестра.
