Ирина Сергеевна Утимишева
Истина
Потуги жизни
Лишь потуги жизни качали свет осеннего полотна,
сырые, словно во тьме ночной, обшарпанные края.
В досадном молчании тлели деревьев глухие тона.
Блёклые пятна мгновений будили невинный обман.
В прохладе под листьями прела густая трава,
стирались черты, под бременем лет хмелела прощаний пора.
Мысли тонули в объятиях липкой тиши
и ширилось восприятие русской открытой души…
Тропинка
Тропинкой узкой вдоль тумана,
где ветер шепчется с листвой,
где сняты маски идеала,
где снова я дружу с собой.
Там тянется бесчестность будней,
там радостно их всех встречать,
там инструменты жизни мудрой
играют мне осенний вальс.
И в этой лирике угрюмой
неторопливы вечера,
прогулки поздние целуют
прохладой вечности меня.
Отрада
Спешит отрада сельская весне дорогу дать,
через ухабы местные ей пере-ша-гивать.
А малые ребятушки веснушками цветут,
впускают солнце рьяное в распахнутую грудь.
И хоть настойчив по утрам морозец удалой,
ко дню окрест то здесь, то там проталин первых рой.
И всюду разнеслась молва, встревожились ручьи,
и всё живое ждёт тепла, его шальные дни.
Пир на весь мир
Солнце в пяльцах
ярким светом
раздобрело сгоряча,
полыхает вся планета
пламенем добра.
И кричат: Ура! Все люди,
здравствует весна!
Наполняются любовью,
греются сердца.
Разноцветными огнями
восхищается пейзаж,
а земля живёт ручьями,
речь страстна, как жар.
Ветер обвивает мысли,
жажда движет мир
и в едином танце пляшет
грандиозный пир.
Не от того ли
Не от того ли нежен вечер
вуалью, что окутан весь?
Уже по-летнему беспечен,
его тумана липнет взвесь.
И небо застилают тучи,
с подсветкой медной,
серой мглой.
Неосторожен слог певучий,
не властны мысли над рекой.
Диалог
Там воздух пылью безмятежной
обнимет ласково дома
и бурным радостным течением
по улицам рванёт весна.
И в каждый тёмный уголок
заглянет луч живого солнца,
и расплетётся узелок
тоскливых чувств у незнакомца.
И детской шалостью любовь
сердца заставит биться чаще,
и сокровенною мечтой
наполнит наше с вами счастье.
Захочется дружить с судьбой
и станет ясным всё пространство,
поговори ещё со мной,
я не люблю с тобой прощаться.
Городские миноры
Теплый свет витрин рассеивает дождь,
реки тротуаров размывает,
будто бы печальный серый дом
монументом жизнь возглавляет.
Липнут тени к одеянию дня,
образы мгновение качает
и магическая сила бытия
улицы уютом обрамляет.
Словно перед зеркалом мечты,
робко по листочку обнажаясь,
представляя будущие сны,
молчаливо дерево играет.
В этом одиночестве сыром
упоительная жажда изысканий,
множатся фрагменты серебром,
каждый блик надежду оставляет.
Лето
Вожжи летнего дня
отпусти и беги
по приятной зелёной траве,
догоняй облака,
догоняй и люби
всем тем сердцем,
что бьётся в тебе.
С головою ныряй
в пышный радостный лес,
на волнах пусть тебя он качает,
пусть за плечи тебя
вознесут соловьи
ранним утром
предстать перед раем.
Ты ладони расправь,
чувствуй солнца лучи
и смакуй золотое мгновенье,
ты дыши полной грудью,
пусть через край
на тебя снизойдёт вдохновенье!
Внучек
Август, осени внучек,
рдеют его щёчки,
весь холёненький милок,
щеголяет гордо.
Время сытого житья
и вальяжных мыслей,
нависают облака
сизым коромыслом.
И безмолвствует судьба
в ожидании стужи,
лишь тенистая тропа
беспокоит душу.
День окуривает ночь,
спеет та быстрее,
проливает слёзы дождь
на благие цели.
Меланхолия звучит
ароматом терпким,
на прощание искрит
молния надежды.
Кончится лето
Кончится лето пьяной свободы,
крыльями снов обнимет свежий туман,
словно мираж в листьях дорога,
опустошит время пейзаж.
Лишь памятью чувств заключат в ладонях,
в тепле, утопающих нас,
как жадно любили снова и снова,
веря в безумие вечности фраз.
Родина
Колосится пшеница и рожь
на просторах сурового края
и разносится ветром любовь
от земли и до самого знамя.
И тревожится ночью листва,
разговоры не умолкают,
одинока на небе луна,
хоть и звёзды её обрамляют.
Непростая в Сибири судьба,
то возносится, то возгорает,
то сменяется на холода,
вся палитра души процветает.
И с младенчества дикая жизнь
воспитала надёжного друга,
что не даст на морозе застыть
незнакомому путнику с юга.
Матушка
Выйдет в поле матушка,
да рукой взмахнёт,
солнце как оладушка
по краям взойдёт.
Разнотравье местное
заволнуется
и платком небесным
залюбуется.
Под подолом платья
босиком шаги
тянут горемычную
прямо за грудки.
Та очами впалыми
(в слёзной соли все)
рыщет, будто пьяная
сына в бытие.
Взвоет, то оскалится,
то падёт оземь,
то душа покается
подле мнимых стен.
То проклятия сыплются
из пунцовых уст,
то ей что привидится,
захлестнёт испуг.
Долей материнской
сердце ей сожмёт
и ладонь морщинистая
камень разожмёт.
Прощание
В глазах его таилось нечто,
что жизни было не под стать,
рвалась душа в родную вечность
и жгла ладонью сына мать.
Томился миг в этих печалях
и так наивно было ждать,
что память нежности оставит,
и не растает снег опять.
И юных черт касались тени,
любви жестокой тлела суть,
и образы вплетали веру
в судьбы непоправимый путь.
Потери лечит современность
и глупый шарм покойных слов
им не продлил их счастья смелость,
не позаботился о том.
Уют
Упущен смех курчавых локон,
скользнули на висках,
блеснули яркие глаголы
в голубеньких глазах.
И губы расплылись в улыбке,
малиновый закат,
кулон в ложбинке,
словно льдинка,
тает от тепла.
Ты не мираж,
я чую сердцем
ласковый портрет.
Чарует пухлого младенца
маменькин венец.
