banner
banner
banner
полная версияВскормленные гневом

Ирина Олеговна Чистова
Вскормленные гневом

– Да, Владимир Константинович. В коридоре ждет.

Неожиданно Петрушин стал раскачиваться на стуле, закрывать голову руками. Потом вообще стал плакать. Он что-то бормотал себе под нос, просил не бить его. При этом были слышны обрывки фраз: "не надо, бабушка", " я все понял". В какой то момент Пронин даже испугался, что подозреваемый помешался окончательно и теперь так и останется невменяемым человеком, которого невозможно будет допросить. Но пока он молчал. Он хотел посмотреть, что же будет дальше. Затем Петрушин совершенно потерял рассудок. Он стал то плакать, то смеяться, то произносить какие то заклинания. Пронин понял, что он не просто попал в точку, а открыл причину возникновения у Петрушина такого расстройства, как шизофрения. Пронин вызвал дежурного и попросил вызвать Волкова. Петрушина необходимо было привести в чувства, и без помощи психиатра здесь было не справиться. Волков явился буквально через двадцать минут. Он заключил: нервное расстройство на почве сильного стресса. Такое с Петрушиным случалось и раньше, в подобном состоянии он попадал на больничную койку дома для душевно больных. Но увезти в больницу Петрушина следователь не разрешил. Его просто перевели в госпиталь. Волков охотно согласился вести лечение своего давнего пациента.

В беспамятстве Петрушин провел несколько недель. На это время его оставили в покое. У него было достаточно времени, чтобы осознать все, сделать выводы по поводу дальнейших действий. Пронин рассчитывал на чистосердечное признание. В противном случае ему снова придется применить недавнюю схему с бабушкой. Даже если это приведет к новому припадку Петрушина, хоть к пятидесяти припадкам, сыщик намеревался добиться своего, и другого метода он пока не видел Если бы на это потребовалось потратить еще год, Пронин сделал бы это. Он не мог допустить, чтобы маньяка перевезли отлеживаться в психиатрическую больницу. Поэтому при малейшем улучшении состояния Петрушина, снова начнутся допросы.

Спустя еще неделю Петрушин стал приходить в себя. Его состояние стабилизировалось до той степени, что он мог отвечать разумно. Пронин не медля ни минуты снова решил опробовать старую схему. Он знал, что рискует: Петрушин может лишиться разума навсегда. Тем не менее остановить Пронина не мог уже никто: ни Волков, ни начальство. Он зашел к Петрушину в палату и начал снова давить на "больное место". В этот раз Петрушин не впал в беспамятство. Он смотрел вполне осознанным взглядом на следователя. Страха в этот раз не было. Но что-то изменилось в поведении маньяка, будто он действительно осознал все.

– Я готов рассказать вам правду. Я – маньяк с красным беретом. На моей совести тридцать шесть убитых девушек. Двух я держал живыми, чтобы осуществить давнюю мечту: долго мучить, потом казнить одним из методов, которые мне известны. Но они сбежали, одна из них ударила меня по голове камнем. Я готов показать каждое место, где я убивал.

Пронин был шокирован полученной информацией. Ведь по оперативным данным найдено всего пятнадцать трупов со схожими признаками. Словам Петрушина Пронин не совсем пока верил. В таком психическом состоянии Петрушин мог наговорить чего угодно. Предстояла огромная работа. День ото дня Петрушин все больше раскрывался. Он охотно сотрудничал со следствием. Старался как можно подробнее рассказывать о каждом преступлении. Это было удивительно. Все слова Петрушина подтверждались неопровержимыми доказательствами – обнаружением трупов. Петрушин действительно стал показывать все места, где он убивал девушек. Следователи были поражены насколько точно определял убийца местоположение каждой жертвы. Несмотря на то, что было их немало. В ходе расследования Пронин обратил внимание, что Петрушин сам хочет поскорей завершить все следственные действия, с каждым признанием он как будто получал освобождение от душевного гнета. Возможно, он стал понимать, что вся его жизнь – фальш, страшная ошибка. Пронин пытался ему объяснить, что он мог бы прожить абсолютно другую, счастливую и достойную жизнь великого ученого, если бы вовремя обратился к людям, которые могли бы ему помочь, а не бежать и душить всех, кто под руку попадется. Нужно лишь было попробовать лечить свои душевные раны, а не пытаться замаскировать их все новыми и новыми убийствами, которые в итоге привели его к самому краю пропасти.

–Владимир Константинович, что меня ждет? Какое наказание? -однажды спросил Петрушин.

– Суд должен решать этот вопрос, но одно могу сказать тебе честно – любое решение суда лучше, чем та жизнь, которую ты вел. Ты больше никогда не станешь свободным нормальным человеком. От себя не убежишь. Твои страсти тебя погубили, ты поддался воле своего больного воображения. Неужели ты не думал о том, что ты болен в тот момент, когда решил убить в первый раз? Как ты сам себе объяснил этот позыв?

– Вы никогда этого не поймете. Чтобы меня понять, вам нужно иметь хоть часть той боли, которая живет у меня внутри.

– Это все отговорки. Во времена войн погибает очень много людей, кто-то видит, как убивают их близких и родных, кого-то самого пытают и подвергают насилию, но не каждый идет мстить совершенно невинным людям за то, что с ними сделали.

– Но не все имеют такой диагноз, как у меня.

– Так если у тебя диагноз, что ты делаешь среди здоровых людей? Когда у тебя что-то болит, например зуб, ты же не идешь и не мстишь всем подряд, ты просто отправляешься к врачу, рассказываешь о своей проблеме, и лечишь зуб. Если ты знаешь, что психически нездоров – значит ты обязан идти и лечиться, почему ты этого не делал? Я тебе отвечу: потому что так проще, приятнее, твое самолюбие поощряет такой выбор. Только это путь вникуда, итог оказывается один – жалкое существование до конца своих дней в боли, в муках совести.

Петрушин ничего не ответил, возможно, ему были чужды подобные рассуждения. Возможно, он считал по-другому. В любом случае, его жизнь была предрешена, ему больше не нужно было думать о том, что будет дальше, все решат за него, независимо от того, нравится ему это решение или нет. А пока Петрушин сидел в одиночной камере и дожидался суда. Он занимался любимым делом: ему дали возможность читать книги, и Василий не упустил ее. Он целыми днями просиживал за технической литературой. Пронин не мог понять его логики, ведь Петрушин никогда больше не покинет стен этого заведения. Какой резон пытаться играть роль нормального интеллигента, если жизнь больше не даст второго шанса? Но отказать они ему не могли, ведь Петрушин избавил оперативников от тяжкого труда – сбора доказательной базы по каждому эпизоду. Этот процесс мог затянуться надолго. Поэтому Петрушину делали разные поблажки и старались поощрять его.

Как то раз Петрушин попросил Пронина об одном одолжении: привести Ларису, жену Петрушина. Пронин не стал ничего обещать, но постарался выполнить просьбу заключенного. Следователь долго уговаривал Ларису приехать на свидание с мужем, объяснял ей, что, возможно, она увидит его в последний раз. После долгих упрашиваний Лариса сдалась.

– Здравствуй, Ларочка. Как поживаешь? – Петрушин рассматривал женщину как голодный зверь. Глаза блестели недобрым светом. С момента поимки Петрушин похудел еще больше и стал похож на костлявую напольную вешалку.

Лариса же была неприступна. Она безразлично смотрела на Василия и ждала только одного – побыстрее уйти.

– Привет Петрушин. Что ж ты наделал, гад ты ползучий! Столько баб загубил! От меня сейчас чего хочешь? Зачем звал?

– Ларочка, я хочу лишь последний поцелуй. Ты ведь никогда не позволяла мне целовать тебя. Знаешь как мне было сложно? Но я терпел. Ты тоже виновата в том, что я стал маньяком. – он зло улыбался.

– Я не виновата, что ты псих чертов! – Лариса хотела было уйти.

– Нет, Ларочка, подожди. Извини. Конечно, только я виноват. Я не выйду отсюда больше никогда. Позволь мне последний раз поцеловать тебя. Я всегда любил только тебя. Ты же знаешь. – тут Лариса сдалась. Но больше не из-за того, что ей очень этого хотелось, а чтобы поскорей отвязаться от Петрушина и, наконец, покинуть это место.

Их разделяли толстые прутья решетки. Лариса медленно потянулась лицом к Петрушину, подставляя лишь щеку, она не собиралась целовать ненавистного ей человека в губы. Внезапно Петрушин просунул руки между прутьями и схватил Ларису за шею. Он стал с силой сжимать ее горло. -

– Я ненавижу тебя, шлюха. Это ты во всем виновата. – шипел Петрушин все сильнее прижимая Ларису к решетке.

Женщина стала отбиваться, но кричать не могла. У нее на руке был широкий металлический браслет. Лариса стала со всей силы стучать браслетом по решетке, на шум тут же прибежал охранник и оттащил женщину от мучителя.

– Ненавижу тебя, сука! Ненавижу! Всех вас ненавижу! – словно безумный орал Петрушин и бился о железное ограждение. Спустя некоторое время он успокоился, сел в углу на пол и замолчал.

С этого момента Петрушин больше не произнес ни слова. Он больше не помогал следствию, не проявлял инициативу. Следствие, в свою очередь, тоже оставило его в покое.

Глава 24

Судебное заседание проходило в закрытом режиме. Толпа на улице не успокаивалась с самого утра. Люди требовали выдать им маньяка, любой из них готов был линчевать убийцу. Напряжение было колоссальным. Многие были с плакатами. Среди зевак и посторонних неравнодушных были родственники убитых девушек, их друзья, знакомые. Каждый хотел заглянуть в глаза безумному маньяку с красным беретом. Петрушин находился в здании суда под стражей. Но с улицы он слышал голоса людей, плач матерей убитых им девушек. В зале суда тоже были близкие родственники убитых. Но Петрушин не смотрел на них, он не мог поднять глаза. Ему казалось, что сидевшие люди испепелят его взглядом, если он хоть на мгновение посмотрит в их сторону. Несмотря на весь ужас происходящего, Петрушин не чувствовал за собой вины. Он просто ждал решения суда. Василий Петрушин играл по своим правилам, но они не совпадали с правилами остального мира. То, что для него стало обыденностью в обществе считается недопустимым. По его мнению большинство не понимало его образа жизни, потому что им были навязаны чужие идеалы. Возможно, он просто хотел выдать себя за душевно больного, но, несмотря на имеющийся диагноз, Петрушина признали вменяемым и судили по всей строгости закона.

 

В качестве свидетеля был вызван дед Иван. Он смотрел в то место, где сидел его внук глазами полными ужаса и отчаяния. Он до последнего не верил, что его единственный внук был способен на подобные преступления. За время следствия дед Петрушина постарел лет на десять. Его самочувствие становилось все хуже, врачи прогнозировали смертельное заболевание. Тамара Марковна, бабушка подсудимого, на суд явиться не пожелала. Она прилюдно отреклась от внука, ей это ничего не стоило. Следователь Пронин тогда подумал, что отреклась она от него гораздо раньше, когда Петрушин был еще ребенком.

Заседание проходило тяжело. Родственники жертв не могли сдерживать эмоции и часто приходилось прерывать слушание и вызывать врача. Скорая дежурила все время на улице. Петрушин не отказывался от своих показаний. Он написал чистосердечное признание. Он не пытался сорвать процесс. Отвечал только когда это было необходимо. Вел себя Петрушин скромно, молча выслушивал все обвинения в свой адрес. Когда родственники выкрикивали оскорбления, Петрушин не пытался возразить или что-либо ответить оскорблявшему. Он просто ждал конца заседания. Петрушин догадывался, какой вердикт вынесет суд. Как себя вести он еще не придумал. Хотел ли он, чтобы решение суда было именно таким, пока было неясно.

Пришло время вынести приговор. Судья вышел для вынесения приговора. В зале наступила звенящая тишина. Каждый из присутствующих боялся, что приговор будет слишком мягким. Что судья не примет во внимание всю тяжесть преступлений. Что даст убийце еще один шанс в этой жизни. Но все произошло иначе: приговор был вынесен самый подходящий в случае с маньяком с красным беретом. Шел 1995 год. До моратория на отмену смертной казни еще целый год. Поэтому исход был один: смертная казнь.

Услышав приговор, все присутствующие в зале суда стали аплодировать стоя. Только один человек не ожидал, что решение, которое он предполагал так напугает его. В какой то момент Петрушин осознал, что не готов расстаться с жизнью. Он готов был до конца жизни сидеть в одиночной камере в колонии строгого режима. Главное – не умереть. внезапно он осознал, насколько страшно прощаться с жизнью. Как страшно представлять себе собственную смерть. И уж тем более участвовать самому.

– Обвиняемый Петрушин Василий Николаевич, вам понятен приговор? – из собственных мыслей Петрушина вывел громкий голос судьи.

– Я не согласен с приговором, я буду его обжаловать. – кричал Петрушин, срываясь на визг.

Все присутствующие кричали, соскакивали с мест, пытались добраться до Петрушина, чтобы расправиться собственноручно. Они были возмущены тем, что маньяк не раскаялся, что не осознал своей вины. Зал скандировал только одно: не менять решение, оставить приговор в силе. Недоумение доходило до паники. Вооруженная охрана не могла успокоить разъяренную толпу несчастных родителей и других близких убитых девушек. В итоге заседание пришлось прервать. Всех попросили удалиться из зала суда. Петрушина увели в камеру. Маньяк не стал ждать ни минуты времени и тут же стал строчить ходатайство на обжалование приговора, кассационные жалобы. Он надеялся, что у него есть шанс остаться в живых. Он отчаянно цеплялся за жизнь.

Но все попытки Петрушина смягчить приговор остались без внимания. Решение суд не изменил, маньяка готовили к смертному приговору. Петрушин был в ужасе. Он даже попытался инсценировать самоубийство, чтобы отсрочить дату казни. Петрушин попытался вскрыть вены ниткой, которую он вытянул из тюремной робы. Но нитка сразу порвалась. Тогда он связал из нескольких ниток тонкую веревочку, обхватил ею левую руку и стал тянуть веревку то вниз, то вверх так, чтобы на внутренней стороне запястья образовался разрез. Это было мучительно больно, руку жгло, а кожа все никак не хотела лопаться. Но Петрушин был упорным, он добился своего, превозмогая боль. Подбадривала его лишь одна мысль: умирать в сто раз больнее. Наконец, из образовавшейся раны пошла кровь. Напора не было, но постепенно кровь могла вытечь из поврежденной вены. Петрушин лег и стал ждать помощи. Он даже на некоторое время потерял сознание. Очнулся уже на больничной койке. Маньяк добился своего, дата казни была смещена на несколько недель. он считал это добрым знаком.

Таким образом Петрушин поступал еще несколько раз. Были еще попытки навредить здоровью, чтобы не получить пулю в затылок. Однако все когда-нибудь заканчивается. И все попытки Петрушина изменить или избежать приговора были безуспешными. Настал день казни. По традиции, Петрушину устроили последний пир. Спросили, нет ли у него какого-либо последнего желания. На что Петрушин ответил:

– Да, у меня есть последнее желание. Но вы вряд ли его исполните. Я хотел бы, чтобы на расстреле рядом со мной стояла моя бабка и получила, как и я, пулю в затылок. – Петрушин рассмеялся от души. Он долго не мог успокоиться. С ним случилась настоящая истерика.

Вот, наконец, пришло время привести приговор в исполнение. Петрушина вели по коридору, он не вырывался, но в душе бушевала настоящая трагедия. Сказать, что ему было страшно – значит ничего не сказать. Он был в панике. Его сердце едва не выпрыгивало из груди. Несмотря на внешнее спокойствие, Петрушин очень боялся. Одно дело, когда жизнь покидает внезапно, совсем по-другому обстоит дело с запланированной казнью. По иронии судьбы, мечта Петрушина о том, чтобы взглянуть на казнь сбылась, только жертвой выступил сам Василий. Последние приготовления были выполнены, прошло еще несколько минут. Петрушина ввели в комнату исполнения приговора. Энергетика этого места сразу напугала маньяка. Крови видно не было, но если закрыть глаза – то чувствовался неприятный железный запах крови. Петрушин упал в обморок, пришлось его откачивать. Маньяк от страха еле стоял на ногах, он постоянно норовил грохнуться на пол. Истерика наступила чуть позже. Работники никак не могли угомонить Петрушина.

Наконец пришло время, Петрушин больше не мог противиться происходящему и встал так, как было положено. Ему зачитали приговор… Выстрел! Тело безумца упало на пол и больше не казалось таким зловещим. Скорее жалким и беспомощным.

С Коновалова Саши сняли все обвинения. Он наконец смог вернуться домой. Ему немного было жаль маньяка. Но как только он вспоминал, что Петрушин сделал с его женой – жалось сменялась гневом. Саша продолжил лечение у Волкова Игоря Степановича. Пронин не попросил прощения у Саши, считал, что его обвинения были вполне оправданы. Саша не держал на него зла, главное для него сейчас было то, что жизнь налаживается.

Судьба деда Ивана была не радужной. После продолжительной болезни он умер. Он так и не оправился после того, как узнал, что его внук натворил. Несчастного старика начали травить соседи, и все кто знал его родство с Василием Петрушиным. Дед Иван очень сильно переживал. Он не мог вынести подобного унижения. Последнее время он почти не выходил из дома. Саша Коновалов помогал ему. Он стал ему и другом и сиделкой. Хоронил деда Ивана тоже Саша. Никто не явился проститься со стариком в последний раз. Более того, похороны проходили тайно, чтобы не возникло конфликта с окружающими.

Летним вечером 1997 года Тамара Марковна возвращалась с дачи. К тому времени дед Иван, ее законный муж, уже покоился на кладбище. Ей необходимо было продать дачу. Она не планировала заниматься огородом. Путь женщины лежал через железнодорожные пути. Был и другой, более безопасный маршрут. Но эта тропинка была самым коротким путем к дому. Тамара Марковна торопилась: скоро должно стемнеть. Ей не хотелось возвращаться домой затемно. Преодолев рельсы, женщина пошла по узкой тропинке вниз, через небольшой лесок. Деревья были высокие, раскидистые, видимо, не один десяток лет стояли на этом месте. Стволы раскачивались от внезапно поднявшегося ветра. Листья приятно шуршали. Тамара Марковна чуть замешкалась на тропинке, в правый сандаль попал камушек. Кряхтя и еле сгибаясь, пожилая тучная женщина пыталась выудить ненавистную помеху из обуви. Она не заметила, как сзади подошел молодой человек.

Не успев опомниться, Тамара Марковна почувствовала ужасное жжение в правом боку. Нащупала рукой то самое место – кровь. Силы стали покидать женщину. Она огромным мешком рухнула на землю. Молодой человек, не теряя времени, стал обыскивать сумку. Но улов был невелик: тридцать рублей и старые часы без ремешка. Парень смачно выругался и убежал. Женщина еще была в сознании, но кричать и звать на помощь не могла, чернота постепенно заволокла ее взгляд навсегда.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru