Ирина Мухаметова
Чехов – детектив
– Да?
– Конечно, вы уж мне поверьте. Вот у той же Нины ничего не получилось! Но зато отец ей имение все-таки вернул, внял голосу разума, уехал жить в столицу, хотя, впрочем, может быть, еще и вернется. А мне? Никогда никто и ничего мне не дал просто так. Все сама, сама…
– Ирина Николаевна! Я хотела вас спросить, хотя вам возможно тяжело об этом вспоминать…
– О чем вы, Ирочка?
– Вы же видели, как вчера все было в комнате, где Иван Петрович застрелился.
– Видела.
– Но ведь Костя тоже в ней застрелился.
– Да. И вчера, когда я вошла туда со всеми, мне на мгновение показалась, что я перенеслась в тот последний день жизни моего сына. Ведь оба были в белых рубашках, и раны их были на груди. И красная кровь, растекавшаяся на белом… Я никогда этого не забуду… Но это так жутко!
– Ирина Николаевна, скажите, что вы теперь думаете о вчерашних словах Ивана Петровича? Это может быть правдой?
– Не знаю, но если это так, то это ужасно! И ничего уже, как я понимаю, не изменить…
– А сегодня эта комната от той, в которой Константина нашли, чем-нибудь отличалась?
– Странно, что вы об этом спрашиваете… Ну, тогда она была более просторной, это же библиотека, там были только книжные полки от пола до потолка. Лестница еще была. Вроде все. А сейчас там и Костин стол стоит, и кресло его, и эта жуткая чайка… Видеть это чучело не могу! Вы знаете, что Борис всегда отказывался от того, что он это пугало заказал, но Шамраев утверждал, что так оно и было…
– Но Иван Петрович лежал так же, как и Костя?
– Ну, нет, их положения были разными, но не прямо противоположными. Головы их все-таки были расположены в одну сторону. Но зачем вы об этом спрашиваете?
– Хочу представить, как выглядела комната в момент ухода Кости. А что вы еще помните о том дне?
– Был вечер, дождь хлестал по окнам, и собака выла… Знаете, я вот сейчас думаю, что его действительно могли убить… Но кто? Как вы думаете? Тригорин был рядом со мной, это я помню, а больше из тех, кто был тогда в имении, здесь никого нет. Кому вообще могло быть это выгодно?
– Но, говорят, что Нина тоже была в тот день здесь.
– Ах, да! Нина… Но зачем ей это было делать? Нет, в это невозможно поверить. Хотя… Мне кажется…
– Что вам кажется? Вы все-таки считаете, что…
– Я? Нет… Но мне почему-то показалось, что у него в это время уже была связь с другой женщиной.
– У Кости? С Машей Медведенко?
– С Медведенко? Нет, что вы, она слишком простая, не с ней, а с какой-то более яркой дамой, но, похоже, там что-то тоже не сложилось…
– Вот об этом я, Ирина Николаевна, даже не думала…
– А вы подумайте… Хотя это лишь мои мысли, Ирочка, не больше. Никаких доказательств у меня нет. А чай остыл… Жаль… Ах, как тяжело…
– Ирина Николаевна, еще один вопрос. Вы знали, что Соленый сватался к Соне?
– Да? Забавно. Но я не думаю, что он будет ей достойным мужем.
– Я тоже. И мне очень жаль Соню. Надеюсь, что я этого все-таки не допущу.
– Знаете, у нас здесь с Соленым общие дела… Вот они закончатся, а потом…Его дело, и будь что будет!
Аркадина поднялась из-за стола и вышла из дома. Ирина посмотрела на пустую тарелку из-под пирожков. Когда же они успели их все съесть? Но Ирине Николаевне определенно что-то известно! Но что? Вот бы узнать!
Тем временем, скоро должен был состояться обед, а блюда для него еще был не готовы. И Варя, вспомнив, что когда-то была экономкой, пошла на дальнюю кухню, чтобы обсудить с приходящей кухаркой, что будет на столе. Потом она вышла на площадку перед домом. Никого вокруг не было, только на качелях сидел Соленый и медленно раскачивался.
– Вася! Ты спишь?
– Я? Сплю? Скажешь тоже, Варя! Я думаю. Дела у меня тут.
– Какие еще дела?
– Важные.
– Ты Ирину Прозорову видел?
– Видел.
– А ты знаешь, что она тебя ненавидит?
– Ерунда! Просто делает вид.
– Не думаю.
– Кто ей столько денег принес? Я! Не хотела она замуж за своего Тузенбаха идти? Не хотела! И я ее от него освободил.
– Ты любил ее?
– Ее? Да, когда-то давным-давно, а потом разлюбил! Понимаешь? Я ради нее на ту дуэль согласился, а она… Но это дело прошлое.
– Наверное.
– Варя, а помнишь, как здесь у озера когда-то было хорошо? Я же сюда приезжал, гостил в поместье у Гаева, брата Раневской.
– Помню.
– И мы ездили сюда на озеро. Было весело и шумно, много любви, романов…
– Здесь и сейчас бывает неплохо, Васенька, просто в настоящее время солнца нет. А выглянет, озеро засеребрится и опять красота будет. И любовь…
– Любовь, Варенька?
– Любовь…
– Варя! Варя! Почему меня девушки не любят? Вот Соня, например. Я для нее на все готов, а она…
– Когда-то, Вася, ты и для меня был на все готов.
– Варя…
– Не надо, Вася. Дело прошлое, и все у тебя будет хорошо.
– Когда?
– Скоро, Вася, скоро. Обедать вот сейчас будем. Уже стол накрывают.
– Смешная ты, Варя! Пойду я.
И Соленый пошел в сторону озера, а из дома вышла Ирина и посмотрела ему вслед. Варя проследила за ее взглядом и почему-то вздохнула.
– Как Соня?
– Соня? Плачет. Не понимает свалившегося на нее счастья, но одно ясно, что теперь она из этих мест точно уедет.
– Вот и правильно! И я за нее рада.
– Я тоже, Варенька. Соне будет лучше, жениха хорошего себе найдет. Поместье продать, наконец, сможет, против чего ее дядя так противился. Ведь теперь она его единственная хозяйка.
– Да, этот дядя Ваня уж совсем все дела там в имении Соне передал, а сам сюда удрал управляющим, книжку он тут, видите ли, писал!
– Говорят, Варенька, что он все здесь все после Шамраева в порядок привел, тот ведь не особо старался. И поместье это теперь тоже больших денег стоит.
– Вот Аркадина обрадуется!
– Ей-то что? Поместье не ее, а ее брата Сорина.
– Зачем же она тогда сюда приехала, как ты думаешь, Ирина?
– Годовщина ухода сына, сказала.
– Тяжело ей все это вспоминать.
– А надо было ей Тригорина сюда во второй раз привозить, в тот день, когда Костя ушел? А? Ничего ведь не было бы, если бы она одна приехала. И Костя тогда жив был бы!
– Ирина, ты, правда, так думаешь?
– Я в этом уверена, Варенька! Кстати, ты знаешь, что Соленый опять к Соне сватался? Представляешь? Сразу же после ухода дяди Вани!
– Сватался? Да?
– Но уж лучше одной быть, чем с таким мужем.
– Ты слишком к нему сурова, Ирина.
– Я его ненавижу, Варя. Вот кому я желаю смерти, так только ему.
– Перестань! Ведь это он сделал тебя богатой независимой женщиной.
– Да, это так! Но веришь, я совсем тогда не знала, что Тузенбах завещал мне все свои деньги.
– Но именно Соленый посоветовал ему перед дуэлью написать завещание. Это-то ты знаешь? Он многим об этом потом рассказывал.
– Знаю, даже мне, но уже потом.
– И что?
– А ничего, Варя, как ты не понимаешь! У меня впереди с Тузенбахом была светлая, чистая жизнь в труде! А что вышло? Ничего! Понимаешь, я ведь тогда после его ухода так и не поехала учительницей на завод, как мечтала, а отправилась в Москву, как с ума сошла просто.
– Да? Я и не знала! И что?
– А ничего! Пустота! Никому я там не нужна. Знакомых нет. Никто нас Прозоровых в Москве не помнит и не знает. И так мне грустно стало! Поэтому я опять вернулась сюда. Смысла в жизни не оказалось. Понимаешь, и это все из-за Соленого. Сколько раз я хотела его потом убить. И если бы мне представился такой случай, я бы его не упустила. Соленый уничтожил мою светлую жизнь, убив моего жениха. Понимаешь, Вера? И никакие свалившиеся на меня деньги это заменить не могут. Надеюсь, ты меня понимаешь…
– А у меня вот, Ирина, никогда не было жениха, и никто ко мне ни разу не сватался! Увы! Но все говорят, что Соленый тебя все-таки освободил от Тузенбаха!
– Что они понимают! У всех своя правда.
– Это ты точно сказала. У меня были, конечно, отношения с мужчинами, что скрывать, хотя они почему-то всегда любили других женщин. А это так тяжело!
– Пойдем к озеру, Варя!
– Пойдем.
– А что у тебя с Лопахиным?
– Ничего! Он меня совсем не замечает. Увлечен, как всегда, этой порочной женщиной.
– Любовь Андреевна же твоя приемная мать, Варя, а ты так о ней говоришь!
– Не родная же! Привез вот ее к себе в поместье из Парижа. Будет она теперь, наверное, его наложницей, денег-то у нее почти не осталось, это мне точно известно.
– У Раневской?
– Да.
– Но почему ты ее называешь порочной?
– Это ее брат Гаев так называл, а не я.
– Странно! Она такая милая женщина…
– Это все видимость… Это тебе кажется, Ирочка…
– Почему все так сложно, Варя?
– Не знаю.
– Вот у кого все просто, так это у Нины и Тригорина. Похоже, все у них сладилось, потому что оба выглядят такими счастливыми.
– Да, я тоже это заметила…
– А Аркадиной сейчас, похоже, не до писателя. Сказала мне, что здесь по каким-то делам.
– По делам?
– Ну, да, поместье-то все-таки ее брата, и она его наследница, как не крути, а тот серьезно болен.
– Так он сколько лет уже болен и что?
– Еще она считает, что у Кости в последнее время кто-то был.
– Да? А не сказала кто? Не Нина?
– Как я поняла, какая-то роковая женщина, которая вдохновляла его творить!
– Роковая?
– Роковая…
– Так и сказала? И где он с ней встречался?
– Не знаю. Возможно, в городе.
– Вот это поворот! И зачем, Ирина, мы только сегодня сюда приехали!
– На годовщину Кости.
– Нет, надо было выбрать другой день. Есть в этом что-то тяжелое.
– Ты думаешь, что Ивана Петровича забрал дух Кости?
– Я уже и не знаю, что думать.
– Но два самоубийства в одной комнате… Ты не находишь, Варя, что это чересчур?
– Нахожу. Но теперь ничего уже не изменить!
– Это правда.
– Знаешь, Ирина, я очень хочу чаю.
– А я все-таки пойду погуляю. Какая тоска!
– Но, кажется, скоро пойдет дождь.
– Ничего. Я недалеко.
Словом, все разбрелись в разные стороны и перед домом никого не осталось. Неожиданно где-то раздался выстрел, и скоро из дома, прислушиваясь, вышла Раневская. За ней по ступенькам спустилась Нина.
– Слышали?
– Да. Наверное, это гром! Гроза надвигается. Небо вон какое серое.
На крыльце показалась Соня, Раневская и к ней обратилась.
– Вы слышали выстрел?
– Выстрел? Где? В доме?
– Нет, далеко.
– Я ничего не слышала. Хотя вон какое небо грозовое.
– Нет, это точно был выстрел.
С веранды по крыльцу спустился Лопахин.
– Что? Что случилось? Почему у вас такие лица?
– Любовь Андреевна услышала выстрел.
– Я тоже вроде что-то подобное слыхал, но не понял, что именно. Какой-то хлопок!
– Сейчас дождь пойдет.
– А вот и Ирина Николаевна.
К дому подошла Аркадина, и Лопахин сразу к ней обратился.
– Вы ничего не слышали?
– Я? Нет… А что?
– Как будто кто-то стрелял.
– Выстрел? Где? В библиотеке?
– Нет! Впрочем, надо пойти и посмотреть.
– Скорее туда!
Все поспешили внутрь дома. Дверь в библиотеку опять была почему-то заперта. Лопахин навалился плечом, она легко поддалась, и тут в коридоре неожиданно появился Тригорин. Все посмотрели сначала на него, а потом внутрь комнаты. В библиотеке никого не было! Фу! Все сразу перевели дух.
– А где Ирина? Где Соленый?
Рядом раздался женский голос.
– Тут я, кто меня ищет? Да что с вами?
– Выстрел был.
Ирина вопросительно посмотрела на всех.
– Какой еще выстрел?
– А ты где была?
– Да вот тут в кресле сидела, вы мимо меня пронеслись, как стадо на водопой.
– А Василий где?
– Соленый? Откуда мне знать? Явно не здесь.
– Надо его немедленно найти!
Все вышли из дома.
– Василий Васильевич! Ау!
Это кричала Соня. Лопахин спросил, откуда был слышен звук.
– Кажется, оттуда. С озера. Мне так показалось
Тригорин выдвинулся вперед.
– Я незамедлительно иду туда.
– И мы с вами!
Это сказала Раневская.
– Да, мы с Ириной Николаевной тут не останемся! Страшно!
– Тогда пойдем все вместе.
Группа направилась в сторону озера, Лопахин шел первым и, проходя мимо заброшенной сцены с обрывками занавеса, случайно бросил на нее взгляд и резко остановился. На досках лежал Соленый. Рядом с ним находился дуэльный пистолет, и по его рубашке на груди растекалось красное пятно.
– Что это? Глупая шутка?
Это сказал Тригорин, который тоже подошел к сцене. Лопахин осторожно дотронулся до Соленого. Нет, все было правдой!
– Похоже, Василий Васильевич тоже застрелился.
– Что?
– То, что я сказал.
До них как раз дошли все женщины, которые сразу же заахали.
– Что это? Почему? Это сделал черный монах?
Лопахин криво усмехнулся.
– Монах? Не думаю. На сколько я понимаю, Соленый сделал это сам.
Соня заплакала, и Варя, обняв ее, отвела от сцены. Нина приблизилась к ним и о чем-то тихо заговорила с обеими. Только Ирина подошла близко к Соленому или к тому, что от него осталось, и почему-то улыбнулась. Потом резко повернулась и пошла в дом. Аркадина же заплакала, как-то сразу обмякла и постарела лицом, а Раневская сказала ей что-то утешительное.
И тут Тригорин громко произнес.
– Срочно возвращайтесь все в дом, и надо позвать людей.
Лопахин кивнул и пошел рядом Раневской, и сразу стал ей что-то говорить, а она согласно кивать головой. Другие дамы тоже медленно пошли за ними.
Тригорин же неизвестно почему подошел поближе к озеру и огляделся. И тут до него дошло, что построенная для пьесы сцена всегда просто закрывала проход к руинам, и, может быть, для того и строилась именно в этом месте. Тогда возможно, Константин Треплев знал про развалины? И что? Но тут его отвлекло в воде что-то пестрое. Борис Алексеевич постарался подцепить этот предмет палкой, и скоро у него в руке был дамский шарфик, который Тригорин сразу узнал. В нем вчера здесь на озере была Нина. Неужели она тогда его и уронила? Но почему ничего никому не сказала? А что, если… Нет, такого просто не может быть! Нина и Соленый… Что у них может быть общего? Скоро тонкий шарф стал на ветру сухим, и Тригорин, положив его в карман, пошел к дому.
Когда же он пришел, все были уже внутри, и только Лопахин ждал его на крыльце.
– Борис Алексеевич! Нам надо срочно поговорить!
– Да, Ермолай Алексеевич, я вас слушаю.
– Из десяти людей, которые были здесь, двое мужчин уже мертвы.
– И к чему вы ведете?
– А к тому, что из оставшихся восьми – шесть женщин! И мужчин осталось только двое – вы и я!
– Но уж вы мне поверьте, что я не собираюсь заканчивать свою жизнь самоубийством! Даже не думаю об этом.
– Нет? А вот я, представьте себе, думаю…
– О чем, Ермолай Алесеевич?
– О жизни своей… О судьбе… Но тут такая своеобразная атмосфера у озера… Да и уход Константина Гавриловича… И этот непонятный черный монах!
– Успокойтесь! Какие здесь все нервные! Но давайте все-таки, Ермолай Алексеевич, пойдем к дамам, им наверняка сейчас нужна наша поддержка. Не надо их теперь оставлять одних.
– Да, вы правы, Борис Алексеевич, пойду распоряжусь, чтобы послали человека в город. Но мы потом еще с вами поговорим.
– Да-да! Поговорим…
И к вечеру в поместье Сорина было много народу. Конечно, возникли вопросы о втором неожиданном добровольном уходе, и доктор даже выразил сомнение, что такого просто не может быть, но потом он все-таки принял решение, что Соленый застрелился сам.
И тело Василия Васильевича повезли в ту же церковь, где сейчас находилось и тело Ивана Петровича Войницкого, а Соня взяла на себя организацию двух похорон. Конечно, для многих это выглядело странным. Любимый дядя и неудачливый жених практически одновременно ушли в мир иной. Разве такое может быть? Но почему нет? Лопахин и Тригорин проводили скорбную процессию до ворот поместья.
– Борис Алексеевич! Что вы все-таки об этом думаете?
– Ермолай Алексеевич, вы умный человек. Следователь же ясно сказал, что в обоих случаях люди сами покончили с собой.
– Но с чего вдруг? И почему именно здесь?
– Не знаю, но нам всем надо сначала обязательно успокоиться.
– Вы уж извините, Борис Алексеевич, но я так скажу, что буду за вами тем не менее присматривать, а вы за мной. Заключим такой договор.
И Лопахин как-то странно засмеялся.
– Да извольте, Ермолай Алексеевич! Если вам так вам будет легче. А пока давайте пойдем к дамам! Кстати, вы знали, что Соленый сватался с Соне?
– К Софье Александровне? Василий был ее женихом?
– Так мне сказала Нина, ее подруги были в курсе, и, оказывается, Соня хотела выйти за него замуж, но дядя был против.
– Забавно! Хотя что это я такое говорю? Знаете, уже вечер, и я сейчас поеду с Любовью Андреевной и Ириной Николаевной к себе в имение, а вам уж придется присматривать за Ниной, Ириной и Варей. Вы не против?
– Нет-нет! Я вас понимаю, Ермолай Алексеевич. Как все это ужасно!
– Но завтра утром я сюда обязательно вернусь, потому что надо будет здесь еще раз все осмотреть!
– Да-да, но завтра будет завтра.
– И в этом вы несомненно правы. Кстати, дуэльный пистолет Соленого, как и револьвер Войницкого, я забрал себе. Не оставлять же их в доме!
– Конечно, но…
– Нет-нет, стреляться, Борис Алексеевич, я не собираюсь. По крайней мере, пока у меня гостит Любовь Андреевна…
– Понимаю…
И Борис Алексеевич, переговорив с девушками, пошел с ними в сторону дома Нины, а Раневскую и Аркадину Ермолай Алексеевич посадил в пролетку и увез в свое поместье.
Тригорин же через несколько часов вернулся в дом Сорина, потому что решил в нем заночевать. Но что за колдовское озеро здесь? И что же оно делает с людьми?
И Лопахин, сидя в пролетке следующим утром по дороге в поместье Сорина, тоже не мог в очередной раз не думать о том, что там в эти дни произошло.
Нет, я все-таки практичный человек, поэтому у меня должна сложиться какая-то логичная картина происходящего. Конечно, два самоубийства подряд в одном месте – это странно, но ведь это все, наверное, можно как-то объяснить! И как? Увы, только одним способом, что это не самоубийства, а жестокие и хорошо продуманные убийства! Ну, и что мне тогда с этим делать?
Притом, считается, что раз тут недалеко мое поместье, то я просто обязан обеспечить спокойное проживание в нем его жильцов и дачников, которые уже начали раскупать участки, а для меня это очень важно и, что скрывать, крайне выгодно.
Хотя это сейчас все в ужасе, а завтра, послезавтра они придут в себя и зададутся тем же вопросом, что и я, то есть как могли произойти эти два непонятных ухода. Ведь те же Ирина, Тригорин, Аркадина –далеко неглупые люди. Значит, над искать какую-то связь между самоубийствами Войницкого и Соленого, потому что ее просто не может не быть!
Пока же получается, что дядя Ваня что-то хотел открыть в своей речи, и Соленый каким-то образом узнал, что именно. Но что это могло быть? Имя убийцы или способ, как был убит Костя, а, следовательно, и Иван Петрович? Если имя, то тут все однозначно, это имя человека, убившего, получается, теперь уже трех человек. А если способ, то какой? Хотя если он станет известен, то все смогут сложить два и два и сразу поймут, кто это сделал. И во всем этом роковая опасность для убийцы! Ну, и кто этим человеком может быть?
Нина? Не знаю. Зачем ей это? Хотя если она все-таки убила Костю, то у нее просто не было другого выхода. И тогда получается, что Ивана Петровича она тоже на тот свет отправила, а потом и Соленого. Нет, такого просто не может быть.
Аркадина? Нет! Своего сына она однозначно не убивала, но зато могла каким-то образом о чем-то догадаться. Например, что виноват во всем Соленый. Он убивает Ивана Петровича, как раньше убил Константина, а Ирина Николаевна за это убивает Василия Васильевича. Ну, такое, конечно, может быть, но что-то в это не верится.
Ирина? Она ненавидела Соленого, но зачем ей того же Костю убивать и Войницкого?
Так, кто еще остался? Тригорин? Ну, он мог действовать только в том случае, если считал, что Костю убила Нина, и он ее защищает, чем вполне подходит на эту роль! Любовь – такая штука… Но Соленый-то причем?
Варя? Вряд ли? Зачем ей это нужно?
Кто остается? Любовь Андреевна? Ну, уж нет! В чем она только и разбирается, так это в любовных утехах, за что ее и ценю. Но как она красива! Я даже не знал раньше, какая это женщина! Притом должно же в моей жизни быть что-то прекрасное. Деньги-то у меня есть, но Любка – это что-то!
Соня? А что? Дядя ей явно мешал, поэтому она вполне могла его прикончить, только непонятно как. Соленый же, как говорят, к ней сватался. И она могла убить его только в том случае, если он как-то узнал, что это именно Соня убила своего дядю. Нет, ничего не понимаю. Но как тогда Соня проделала это в закрытой комнате? Притом, точно таким же способом, который все связали с самоубийством Кости… В этом самая главная загадка для всех и есть!
И зачем тогда Соленый пришел вчера утром в поместье Сорина с дуэльным пистолетом? Кстати, есть еще ружье, из которого Константин застрелился. А оно так и находится в библиотеке? Надо обязательно проверить!
Поэтому, приехав в имение, Лопахин сразу прошел в библиотеку. Ружье стояло в углу за шкафом, патронов в нем не было, притом было оно все в пыли. Хоть это хорошо! Никто его, значит, не трогал.
Да еще тут все вспоминают черного монаха … Про него-то я и забыл! И тут Ермолай Алексеевич увидел в коридоре Тригорина. Он-то что здесь тут делает?
– Борис?
– Я это, я! Я, знаете ли, ночевал в доме. Куда мне еще идти?
– А… И разве вам тут не жутко?
– Нет. Но что вы обо все этом думаете?
– Не знаю! Хотя в этом действительно надо разобраться!
– Да-да!
– Но обещайте мне, что если вы хоть что-то узнаете, что если кто-то скажет вам что-то важное, вы мне об этом скажете!
– Конечно, обещаю… Один ум хорошо, а два лучше.
На этом Тригорин и Лопахин разошлись, а Ермолай Алексеевич решил переговорить еще с одним человеком.
Но впереди были похороны Войницкого, на которые они и отправились. Впрочем, потом Лопахин убедил всех поехать в поместье Сорина, чтобы Соня не чувствовала себя одинокой в своем имении. А после поминального обеда, устроенного опять-таки Ермолаем Алексеевичем, тот взял ее за руку и отвел в сторону.
– Софья Александровна!
– Что?
– Соня! Доверьтесь мне!
– Довериться? В чем?
– Вы знаете в чем, Сонечка! Я вижу, как вам тяжело.
– Да, это так!
–Скажите, ваш дядя никогда не говорил, что хочет, ну, закончить свою жизнь… Словом, так, как он ее закончил?
– Нет. Мы никогда об этом не говорили. Да и повода вроде не было!
– А револьвер у него откуда?
– Так он у него еще с тех самых пор, как он моего отца хотел… напугать. Вы, наверное, помните, была такая история. Но потом он успокоился, и мы все думать об этом забыли. А затем он неожиданно уехал сюда управляющим и получается, что взял его с собой.
