Ирина Мухаметова
Чехов – детектив
– Бедная мамочка!
– Да, он очень непорядочно со мной поступил, очень, но что с него взять? Он молод, хочет жить. А я все страдала… Плакала… Вспоминала эти места… Меня же так многое с ними связывает и с людьми, здесь проживающими… Ведь тут так много было хорошего… Поэтому я совершенно случайно встретилась с Ермолаем Алексеевичем в Париже, и он как-то смог уговорить меня взглянуть на родные места и посмотреть, как тут все изменилось.
Лопахин широко улыбнулся.
– Правда, правда! Я, знаете ли, был по делам на парижской выставке, оборудование для своей фабрики закупал. И как увидел Любовь Андреевну, так никуда от нее и не отходил, думал, обязательно уговорю ее в Россию приехать хоть на несколько месяцев, чтобы она взглянула на свою родину.
– Да-да, Варенька, я тут ненадолго.
– Это мы еще посмотрим, Любовь Андреевна. Об отъезде пока и речи быть не может!
И Ермолай Алексеевич прижал ее руку к губам, а Раневская почему-то засмеялась. Но тут Аркадина неожиданно обратилась ко всем.
– Впрочем, вы не волнуйтесь! Мы не нарушим ваше здешнее пребывание, потому что ночевать тут не собираемся. Мы с Василием Васильевичем гостим в бывшем поместье Любови Андреевны, а теперь Ермолая Алексеевича, оно же здесь совсем рядом находится, а его бывшая хозяйка без конца восторгается, как Ермолай Алексеевич все в нем замечательно устроил и какой новый дом большой отстроил. Словом, мы вас никак стеснять не будем. Я все верно объяснила, Ермолай Алексеевич?
– Без сомнения, любезная Ирина Николаевна! Мой дом без таких гостей, как вы, пуст.
– Спасибо за добрые слова. Вы такой милый! Ах, тут, оказывается, и Борис Алексеевич гостит! Добрый вечер! Давно мы с вами не виделись.
Тригорин сразу погрустнел.
– Давно.
– Вы все с удочкой? Ничуть не изменились. Вы тоже здесь по приглашению Сонечки?
– Нет, это я его пригласил.
Войницкий выступил вперед.
– Вы, Иван Петрович? А я и не знала, что вы с Борисом Тригориным знакомы! Мы думали, что у вас здесь тишина, безлюдье, скука, а тут… Но очень пить хочется. Можно я налью себе чашку чая?
– Конечно, конечно.
И все сразу, как по команде, уселись за стол. А Ирина Николаевна, оттеснив Соню, как-то незаметно заняла место у самовара и взяла на себя роль хозяйки дома. Потом все разошлись. Кто-то остался в доме, кто-то спустился в парк, а кто-то направился к озеру, которое не зря многие здешние люди считают колдовским.
И это были Соня, Варя, Ирина, Нина, Борис Алексеевич и Иван Петрович, которые, как раньше и договаривались, решили все-таки взглянуть на развалины, впрочем, настроение у всех было уже не утреннее.
Но погода неожиданно испортилась. Подул сильный ветер, и, хотя дождя еще не было, Войницкий предложил прогулку отложить. Но Соня и слышать об этом не хотела.
– Нет, дядя, пойдем поскорей к развалинам! Я больше не хочу ждать. Мне так хочется их увидеть. И всем, наверное, тоже!
– Ну, пойдем, Сонечка, пойдем, раз ты так настаиваешь. Только там все травой заросло.
Идти пришлось мимо заброшенного сооружения с рваными грязными обрывками занавеса. Тригорин просто не мог поверить тому, что он увидел.
– Это сцена стоит с тех самых пор, как ее построили для представления по Костиной пьесе?
– Да, это она.
Он взял Заречную за руку.
– Нина, смотри! Тогда занавес был белым, а теперь он серый, страшный! Ткань вся порвалась! Как это неприятно!
Войницкий согласно покивал головой.
– Да, Борис Алексеевич, занавес висит лохмотьями, никто его так и не снял.
– Но почему, Иван Петрович?
– Не до того тогда было! И кому это было нужно?
– Но вечером он, наверное, тут всех пугает?
– Каким вечером? В темное время суток здесь уже давно никто не ходит!
– Да? Не то, что раньше! Тогда у озера вечерами и ночами было весело. Костры жгли! Пели, хороводы водили.
Иван Петрович печально улыбнулся.
– Но то время безвозвратно ушло! И потом эту сцену с занавесом любят осматривать поклонники Константина Гавриловича, которые сюда приезжают. Взяли себе манеру, кусок ткани с собой забирать, поэтому он такой оборванный и стоит.
Заречная вздохнула, и в словах ее почувствовалась горечь.
– Ах, почему все это до сих пор не убрали? Сцену же хотели разобрать сразу после нашего представления. Почему? Я не хочу больше вспоминать про злосчастную мировую душу и Дьявола, который ее преследует!
– Нина! Успокойся.
Ирина обняла ее за плечи.
– Почему ты так разволновалась? Это же просто слова, написанные Костей. И потом все уже в прошлом!
– В прошлом ли? Ты думаешь, Ирочка, что все уже закончилось?
– Конечно.
– Было бы хорошо!
– А вот, наконец, и озеро!
Перед всеми раскинулась водная гладь, по которой бежали нешуточные волны.
– Дядя! Ну, где эти камни? Где? Мне кажется, я здесь каждый уголок знаю.
– Сонечка, озеро большое, все на нем знать невозможно. Притом тут столько спусков к воде!
– Дядя! Не мучай меня! Лучше показывай быстрей, где эти руины?
– Соня! Почему ты так разволновалась? Это всего лишь какие-то старые-престарые развалины! Вон там это! За сценой! Только будь осторожней, пожалуйста, Соня, она совсем обветшала, вот-вот обрушится!
Соня, приподняв юбку, двинулась в указанном направлении, Тригорин и Ирина последовали за ней.
– Соня! Видишь засохшее дерево у самой воды, это около него.
– Какое оно уродливое!
– Оно всегда было таким! А, помните, на нем раньше часто сидел орел.
– Он и сейчас на него прилетает.
– Ну, и где? Где развалины, дядя? Тут такая высокая трава, что мне ничего не видно.
– Вон они! У самой воды.
– Да, тут точно какие-то белые камни. Даже, кажется, это часть стены! И, похоже, это сооружение было совсем небольшим.
– Я думаю, что это все-таки было жилище монаха или, может быть, монашки.
– Монашки?
– Дядя! Неужели ты считаешь, что здесь у озера давным-давно в одиночестве могла жить женщина?
– Почему бы нет? Предположить мы можем все, что угодно!
Варя огляделась.
– Вообще-то похожие камни тут часто на берегу встречаются. Вон там что-то белеет, и там!
– Может, здесь вообще раньше было много строений? Или целый город?
– Зато сейчас остались лишь неприметные развалины и привидения!
– Ирина! Не пугай меня!
– Я не пугаю, Соня! Но почему ты всего боишься?
Варя вдруг начала нервно хохотать.
– А, может быть, тут еще и дух Кости бродит? Возле своего театра?
– Хватит, Варя! Я боюсь!
Нина не выдержала.
– Нет, я больше не могу здесь находиться, я ухожу!
– Не надо! Мы сейчас все уйдем отсюда, потому что стало холодно, и небо темнеет.
Неожиданно Соня, рассматривая камни, вскрикнула.
– Ой, подождите, тут как будто среди камней какая-то ниша.
Варя резко вытянула вперед руку, как бы пытаясь ее остановить.
– Соня, не трогай ничего. Может быть, в ней гнездо змей!
– Ой, а вдруг? Да, давайте лучше поскорее уйдем отсюда!
– Давайте! Смотрите, какой темной в озере стала вода.
– Мне страшно!
– Наверное, сейчас пойдет дождь.
– Да, стало как-то совсем неуютно.
– Пора возвращаться в дом.
Все двинулись в обратную сторону.
– Иван Петрович, а как вы эти камни нашли?
– Случайно, Варя. Захотелось узнать, засохшее дерево уже в воде стоит или еще на берегу. Дошел до него, а тут такое!
– Представляю, дядечка, как ты удивился.
– Да, Сонечка. В этом месте у берега небольшой обрыв, который прикрывает эти непонятные камни. И если просто гулять по тропинке, то их совсем не видно, а с воды вид на них закрывает дерево.
– А ведь сегодня годовщина Костиной гибели! И как странно, что именно сегодня мы все это увидели.
– Как ты думаешь, Нина, он знал об этих развалинах?
– Кто? Костя? Может, и знал.
Ирина усмехнулась.
– Нина, а когда ему было о них тебе рассказывать? Ведь будучи с тобой, он говорил, как я понимаю, только о высокой любви.
– Увы…
– Как и мой Николай Львович! Какая скука! Что Костя, что Коля… Они не были красавцами и никогда особо не нравились женщинам. Впрочем, …
– Ирина! Как ты можешь их сравнивать!
– Поверь уж, могу… Бедный-бедный Тузенбах!
Варя усмехнулась.
– А он, между прочим, дружил с Костей, и у них было много общих тем для разговора, как ни странно это звучит
– Но они были такие разные!
– А ты откуда, Варя, знаешь?
– Я же видела их вместе. Они были и внешне разные, и по призванию, и по деньгам. У Кости же их сначала совсем не было, это уже потом, когда его стали печатать, что-то появилось, но он как-то быстро от них избавлялся. А твой жених Ирина был человеком небедным!
– Николай, между прочим, тоже стихи писал. Плохие, но от души.
– И Костя писал.
– Так, значит, Костя все-таки застрелился от неразделенной любви?
– А вы как думаете, Нина?
– Иван Петрович! Не мучайте ее!
– А я и не мучаю, Борис Алексеевич. Это лишь вопрос.
– Хорошо, я на него отвечу. Да, я причина его гибели. Я! И я уже заплатила за это сполна!
Тригорин быстро подошел к Заречной.
– Нина, прошу вас, успокойтесь!
Но Войницкий не замолкал.
– Борис, я лишь хотел узнать, а нет ли еще какой-нибудь причины его смерти?
– Что? Вам, Иван Петрович, похоже, все-таки известно что-то такое, чего мы не знаем? Вы имеете в виду черного монаха?
– Хотя бы… Может быть, он тоже имеет какое-то отношение к его гибели?
– Вы хотите сказать, что черный монах убил его тем, что внушил Косте мысль застрелиться?
– Нет, не совсем так.
– Впрочем, я вас понимаю…
Тригорин попытался объяснить.
– Я думаю, что Иван Петрович хочет сказать, что Константин считал, что он действительно стал часто видеть монаха и решил, что это путь в никуда, уход в сумасшествие. А тогда зачем было продолжать находиться в этом мире? Поэтому он взял и ушел сам.
– Костя называл наш мир палатой номер шесть.
– Смешно…
– Но откуда, Ирина, ты это знаешь?
– Я? Мне как-то об этом рассказал Николай Львович.
– А вот мы и вернулись в дом. Хочу чаю. Только самовар, наверное, уже остыл.
– Это мы, Ирина Сергеевна, сейчас быстро поправим.
Иван Петрович взял самовар и унес его за дом, туда, где была летняя кухня. А Соня подошла к Варе.
– Наконец, нам можно поговорить. Но я очень хорошо представляю, как тебе сейчас тяжело! Ты Лопахина давно видела?
– Тогда же, когда последний раз и мамочку видела после продажи вишневого сада.
– Но ты знала, что у них до сих пор есть какие-то отношения?
– Нет, что ты, Соня. Конечно, я догадывалась, что он всю жизнь ее любил. Хотя я на его душу и не претендовала. Я лишь хотела быть ему женой, но, увы…
– Бедная ты моя! Но он, наверное, не знал, что ты здесь будешь. Потому что Ермолай Алексеевич человек деликатный, вряд ли бы он в таком случае сюда приехал.
– Знаешь, Соня, я сейчас уже ничему не удивлюсь. Вон твой дядя что-то этакое написал, кто от него подобного ждал? Удивил так удивил! Как ты думаешь, что он имел ввиду, когда говорил, что Костю убили? Какого-то конкретного человека?
– Понятия не имею. Для меня это все было так неожиданно. Наверное, что-то мистическое, что же еще. Но не только это меня удивило… Что ты думаешь о появлении Соленого?
– Принесла его нелегкая! Для Ирины встретиться здесь с убийцей Тузенбаха – это уже слишком! Поэтому пойдем лучше ее поддержим.
– Сейчас пойдем, Варя, но мне думается, что надо и Нину поддержать. Она Аркадину тоже совсем не ожидала тут увидеть.
– Да, для всех нас сегодня сложный день! Но вроде известно же, что Тригорин с Аркадиной расстался.
– Ой, они то расстанутся, то опять сойдутся, какая им вера?
– И потом Аркадина приехала сюда с Соленым!
– Это правда!
– Та еще парочка, баран да ярочка. Но что все-таки между ними, Ириной Николаевной и Васей, как ты думаешь, Соня?
– Мне кажется, Варя, что их все-таки что-то другое связывает, и это, по-моему, совсем не любовь.
– Может быть. Но ты, Соня, заметила, что как только открылась дверь, и на пороге появилась мама, Лопахин и остальные гости, Иван Петрович замолчал?
– То есть ты хочешь сказать, что дядя Ваня считает, что его убил кто-то из вновь прибывших?
– Не знаю. Но почем тогда он не стал продолжать? И тогда это может быть только Соленый! Во всем виноват только он!
– Может быть, да, а, может, и нет. Но Соленый, Варя, в случае дуэли с Тузенбахом не виноват. Это была рука провидения! Я в этом абсолютно уверена.
– Ой, ну, что ты, Соня, такое говоришь! Соленый – убийца, а не какая-то рука! И я вовсе не удивлюсь, если узнаю, что именно он причастен к гибели Кости.
– Нет, Варя, я так не думаю.
– Не знаю, не знаю. А ты рукопись эту видела?
– Нет, конечно, это для меня такая же новость, как и для всех.
– Оказывается, Иван Петрович не только управляющим здесь был, но еще и книгу писал.
– Но ты, Варя, веришь, что он на самом деле считает, что Костю убили?
– Не знаю. Хотя, может быть, он замолчал лишь из-за того, что увидел именно Ирину Николаевну. Какой матери хотелось бы узнать, что ее сына убили. Но возможно он прав, если только это не она сама и организовала.
– Варя! Как ты можешь такое говорить?
– А что? Ее брат вполне мог завещать свое поместье Косте, а не ей. Разве это не повод?
– Вот! А теперь она единственная наследница.
– Может, ты и права, но как это все ужасно! Когда эти гости появились на пороге, все как-то пошло не так. И вообще где твой дядя, Соня?
– Не знаю. Но надо его найти и с ним поговорить.
А дядя Ваня в это время как раз вернул самовар на стол и вышел из дома. Племянница подошла к Войницкому и взяла его за руку.
– Дядя! Ответь мне на один вопрос!
– Какой, Сонечка?
– Зачем ты это за столом сказал? О том, что Костю убили? Пока все вокруг молчат, но они обязательно потребуют от тебя объяснений, пойдут разные разговоры, слухи. Разве мы сможем теперь в этих краях жить?
– Сонечка, что ты говоришь!
– Дядя, я говорю правду.
– Соня!
– Поэтому, дядечка, я тебя еще раз прошу, давай продадим наше имение и отсюда уедем. Ведь Лопахин хотел его купить и сейчас, наверное, хочет, как и это поместье Сорина. Давай, в конце концов, ему его продадим!
– Нет, Соня.
– Ну, почему ты всегда против?
– Я прав, а не против! Соленый вот к тебе сватался, но я оказался прав, ведь он потом Тузенбаха застрелил.
– Дядя! Когда он ко мне сватался, он еще не дрался на дуэли с Тузенбахом. И все могло быть иначе! Но ты был против! И ты не ответил на мой вопрос. То, что ты сказал за столом, это что было?
– Правда, Сонюшка.
– Но с чего ты такое взял?
– Я знаю.
– Дядя! Это уже переходит все границы!
Неожиданно Войницкий схватился рукой за грудь.
– Что с тобой, дядя?
– Подожди, Сонечка, что-то мне нехорошо стало. Сердце прихватило.
– Тогда, дядечка, возвращайся в дом, посиди там и успокойся. И я тоже постараюсь остыть, пойду пройдусь.
И Соня пошла в сторону парка.
– Ах, если бы я только могла, если бы могла…
И у нее по щекам непроизвольно потекли слезы.
– Нет, плакать я не буду! Не буду!
Она остановилась. Дядя всегда был против ее желаний. И в этот раз он оставил ее в имении одну, а сам уехал сюда и, оказывается, все ради того, чтобы написать книгу. А о ней он подумал? О ней! О своей племяннице! Получается, что ему хорошо, когда ей плохо? И, может быть, у него уже что-то с головой?
В дом ей идти не хотелось, поэтому Соня села в парке на скамейку и задумалась. И зачем только дядя это сказал?
Тригорин же тоже не находил себе места и поэтому быстрым шагом ушел подальше от дома. Нет, надо что-то делать! Только он собрался с духом, чтобы поговорить с Ниной, как опять появилась эта Ирина Николаевна, которая уже раз разрушила их любовь. Ну, почему все так несуразно? Убил бы ее! Неожиданно он увидел стоящую под деревом Ирину Прозорову и подошел к ней. Она тяжело дышала.
– Что с вами?
– Ненавижу Соленого, ненавижу! Видеть его не могу! Убила бы просто!
Тригорин усмехнулся.
– А я бы Аркадину, прекрасно вас понимаю, Ирина Сергеевна.
– Правда, Борис Алексеевич?
– Увы! Так нехорошо думать, а уж тем более говорить, но эта женщина всегда появляется только для того, чтобы все мне испортить! Вот зачем она тут? Нина же может подумать, что мы с ней заранее договорились здесь встретиться!
– А Соленый? Какая нелегкая его сюда принесла?
– И они сейчас вместе! Влюбленная парочка!
– А как здесь было хорошо и спокойно, когда мы приехали сюда утром! И, знаете, мне Николай Львович…
– Тузенбах?
– Да-да, он тоже мне говорил, что Костя был очень увлечен сюжетом о черном монахе.
– Правда?
– Да. Только вот, к сожалению, не успел написать о нем. Так жаль! Константин был очень талантливым писателем!
– Это правда! А я вот напишу об этом рассказ или повесть. Живет человек, живет спокойно, любит, радуется жизни и вдруг встречается ему черный монах…
– Или монахиня…
– Что вы говорите? Монахиня? А что… Может, быть и монахиня. Но я также знаю, что хотел бы, Ирина Сергеевна, написать про вас.
– Про меня? Но почему?
– Вы молодец! Вы смогли уехать из своего города, начать новую светлую жизнь!
– Не такая уж она у меня и светлая, Борис Алексеевич! Злая я теперь стала. И все из-за той дуэли! Всю жизнь она мне перевернула. Поэтому, может, подумаю-подумаю и вернусь жить к сестрам, буду работать опять на городском телеграфе или еще где…
– А как они сейчас поживают?
– Маша и Ольга? Все так же. Их жизнь вертится вокруг гимназий, у Ольги вокруг женской, где она работает начальницей, а у Маши – вокруг мужской, где служит ее муж. Ничего их не интересует, в Москву теперь они уже не хотят переехать, как, впрочем, и я. А ведь когда-то мы знали по три языка, а я еще и итальянский. Притом мы с сестрами прекрасно стреляем, отец нас этому научил, и если я была бы на той дуэли вместо Николая Львовича, то я бы обязательно убила Соленого. Но, женщины у нас в дуэлях, к сожалению, не участвуют…
– Какая вы…
– Да, говорю же вам, я теперь не добрая молоденькая девочка! Жизнь меня многому научила.
– Ирина! Тогда я хочу спросить у вас совета.
– Про Нину?
– Да, про нее, как вы догадались?
– Что уж тут догадываться… Конечно, вам надо, как можно скорее, с ней поговорить…
– Вы думаете?
– Я уверена, Борис Алексеевич!
– Да-да… Вы правы! Мне нельзя больше молчать! Спасибо, Ирина, спасибо!
– Не за что. Я тоже пойду я, а вы Нину долго не избегайте.
– Я избегаю? Как вы могли такое подумать? Хотя, может, и она так думает? Нет, нет, нет…
Поэтому Тригорин быстро вернулся в дом и подошел к стоящей у окна Нине.
– Здравствуй, Нина!
– Я уж думала, что этого никогда не случится, что ты не подойдешь. И мы будем с тобой только на людях разговаривать.
– Жалеешь, что сюда приехала?
– Что ты!
– Я не знал, что встречу тебя тут. Честное слово, не знал. Нина! Нам надо поговорить.
– Говори!
– Не здесь, пойдем выйдем из дома.
– Зачем?
– Хорошо! Я скажу тут. Я скучаю по тебе. Я очень скучаю. И то, что я встретил тебя здесь, это судьба.
– Борис! Я не верю тебе.
– Нина! Я не могу жить без тебя!
– Когда-то ты уже это говорил и не мне одной. Между прочим, тут еще присутствует и Ирина Николаевна Аркадина, пойди и ей это скажи!
– Нина! Причем здесь она? Я люблю только тебя, только тебя! Да, я тогда тебя оставил, мне надо было работать, но Нина, я ничего не могу теперь написать, я все время думаю о том, как я был с тобой счастлив.
– Борис! Успокойся!
– Я ненавижу Аркадину, ненавижу! Она все мне испортила. Я никогда ее не любил, но она как-то держала меня около себя, а любил я только тебя, Нина! Только тебя!
– Я тоже ее ненавижу! Даже убить хотела одно время, когда ты к ней вернулся. Вот как я изменилась… Получается, даже человека теперь убить могу… А ведь когда-то я была девушкой, которая верила в лучшее…
– Нина…
– Время оно всех меняет, ничего тут уже не поделать… Прощай, Борис, я не хочу больше с тобой разговаривать.
– Нет, Нина, нет!
Заречная быстрым шагом пошла к озеру, а Тригорин поспешил следом за ней. И оба они не заметили стоящую у крыльца Аркадину. Потом Ирина Николаевна вернулась в дом, но там никого не оказалось. Где вообще все? Куда делись? Аркадина села в кресло и задумалась. Нет, как удачно они сюда приехали, потому что здесь в поместье собралось столько народа. И им просто повезло, что этот идиот Войницкий выступил со своей речью. Теперь есть прекрасный повод навестить моего немощного братца! Но быстрей бы все это закончилось! Надеюсь, Соленый не струсит и все доведет до конца! Ведь хватило же у него выдержки пристрелить на дуэли эту размазню Тузенбаха, чтобы сделать Ирину свободной и богатой женщиной. А почему мне не может так повезти? Почему, я спрашиваю! Ну, отчего я всю жизнь добываю себе деньги упорным трудом? А кому-то, той же Раневской, они сами плывут в руки! Уж казалось, все у нее продано, уехала в Париж, разорилась, впереди бедность, ан, нет, нашел ее там этот Лопахина и опять у нее все хорошо! Улыбается еще!
Но Соленый… Сможет ли он? Он хочет играть на сцене, вот скоро свою главную роль и сыграет. Зря, что ли, я так успешно делаю вид, что страстно в него влюблена? Но мне не впервые такое представлять! Вот тот же Тригорин… Разве его можно любить? Характера нет, все время какие-то нервные припадки, но ведь и он верил, что я его любила. Глупый! Как он не понимал, что нужен был мне лишь для того, чтобы о нас с ним писали в газетах как можно дольше. Ведь как красиво звучало – писатель Тригорин и актриса Аркадина! Разве обо мне в крупных городах без его имени помнили бы? А тут любовь на глазах у всей России!
Ладно, что вспоминать, надоел он мне, а ведь, наверное, сейчас думает, что я буду ревновать его к Нине. Глупец! Как вспомню, что тогда еще, когда у нас был с Борисом роман, был жив Костя, мой сын… А сегодня уже очередная годовщина его ухода… Да, а что там конкретно сказал этот Иван Петрович? Что он знает, кто убил Константина? Но ведь так и не сказал, кто именно! И это очень даже неплохо. Но зачем только мой выживший из ума братец пригласил его сюда жить? Непонятно!
Раневская же в это время сидела на качелях у дома и тоже думала о своей непростой жизни. Да, она, Любовь Андреевна, часто улыбалась, но на душе у нее нехорошо.
Как изменилась Варя! Прости меня, дочка. Ведь, уезжая тогда в Париж, я совсем не оставила тебе денег, хотя они у меня после продажи имения были. Зато у нее теперь своя жизнь. Но зачем я здесь? Любит ли меня Ермолай Алексеевич так, как он говорит? Не ошиблась ли я, вернувшись сюда? Зачем она сейчас тут? Нет, не в имении Сорина, а в России? Зачем приехала? Все счастье свое ищу, так ведь нет его. Везде творится что-то непонятное. Вот и Войницкий с его речью тоже непонятен! Зачем вспоминать старое?
