Ирина Лобусова
Имя врага

– Радуются, шо исчез, – ответил Рыч. – Только это и слышал. Ничего больше.

– Говорят, компания странная у тебя. С жиденком дружбу водишь, – Валет смотрел не мигая.

– Он не жиденок, – Рыч дернулся, сглотнул горький ком в горле. – Он мой друг. Понятно?

– Это хорошо, шо ты за него так, – засмеялся Валет. – Хорошо. Друзей надо уважать. А про нового начальника уголовки ты слышал?

– Нет, а шо? Должен был? – судорожно выдохнул Рыч. Никакая еда ему в горло уже не лезла.

– Говорят, он Филина поклялся найти. Шо зверь приехал из Киева. Страшный. Башка вся лохматая, шо у того пуделя. И на руке шрам, говорят. – Валет уставился на Рыча.

– Какой шрам? – машинально повторил Рыч.

– А хрен его знает! Только погнал он блатной мир. И про Филина в народе слухи ходят, шо этот зверь и пустил его в расход.

– Да ты шо… – искренне опешил Рыч.

– Как оно там, не знаю. Только мне сейчас доверенный человек нужен. Пойдешь? – Валет смотрел строго.

– Правда? – Рыч аж задохнулся от волнения. – Да ты шо! Да я завсегда! Да я как…

– Вот и отлично, – хлопнул себя по колену Валет. – Отличненько! И про зверя ты мне тоже докладывай. Одного из корешков твоих отец с ним служил, на войне. Так шо…

– Обещаю. Как шо узнаю, то сразу, – Рыч приподнялся от стола.

– Ну, и лады тогда. При мне пока будешь. А дальше – уж как пойдет. Ты ешь, ешь!

И, уставившись в темноватый угол, в котором ничего не было, Валет выпил залпом стакан водки.

⁂

– К тебе тут пришли! – Мать посторонилась в дверях, пропуская высокого странного человека, которого Стекло видел впервые. Он сидел за столом возле подвального окна и делал вид, что корпит над уроками. Однако мысли его были далеко и совсем не сосредоточивались на математических примерах.

– Ну, здравствуй, – мужчина с копной густых каштановых волос вошел в комнату, заслоняя собой свет. – Я с отцом твоим в одном полку служил. Хорошо твоего батю помню.

Стекло, не отвечая, закусил губу, чтобы не заплакать, и отвернулся к окну. Погибший отец был его больной темой. Он прошел всю гражданскую, потом пошел работать в ЧК. Но однажды, во время ночной облавы, его настигла бандитская пуля. И несмотря на то что отца убили шесть лет назад, Стекло до сих пор тяжело переживал его смерть. Он боготворил отца, и его гибель стала для него незаживающей, кровавой раной.

– Садитесь, – Стекло наконец повернулся к гостю, придвинул ему стул, мечтая при этом, чтобы он поскорее ушел. Любое упоминание об отце до сих пор вызывало у него слезы, а плакать при чужом человеке было невыносимо.

– Мама сказала, что ты в милицию хочешь пойти служить, когда школу закончишь, – сказал мужчина… – Как папа. Верно?

Стекло кивнул, крепко сжав губы.

– А я в милиции тоже служу. Вот, недавно приехал в ваш город и возглавил уголовный розыск.

– Здорово, – в глазах мальчика появился интерес.

– И пришел я к тебе не просто так, а как к будущему милиционеру. Дело в том, что сейчас я расследую одно дело. И так думаю, что ты мне можешь помочь.

– Какое дело? – Стекло насторожился, почувствовал недобрый холодок в глубине живота.

– Парень из вашего района исчез. Кличка Филин. Ты о таком слыхал?

– Слыхал, – Стекло сжал кулаки, – он был бандитом. Тварь редкостная. У малолеток деньги отбирал, а тех, кто не отдавал, бил.

– Да, я это тоже слышал, – кивнул мужчина. – А ты с ним лично был знаком?

– Да, был, – Стекло почувствовал подвох, – но так, не близко. Видел всего пару раз. Мы в разных лагерях были.

– Ты от него детей защищал, так?

– Ну… было пару раз. Но не так, чтобы защищал. Просто он не хотел со мной связываться.

– Боялся тебя?

– Никого он не боялся! – воскликнул Стекло. – Никого! С ним все время его лбы ходили! Просто он предпочитал драку не начинать.

– У тебя есть хорошие друзья? – вдруг изменил тему разговора мужчина.

– А что? – Мальчику показалось, что даже воздух вокруг него стал раскаленным.

– Он, наверное, обижал и твоих друзей?

– Да… Я такого не припомню.

– Я слышал, ты дружишь с очень талантливым мальчиком. Он вроде играет на скрипке?

– Да, это Сема, – отрицать было бессмысленно, Стекло видел это по лицу оперативника.

– А Филин разве его не обижал?

– Нет, – Стекло с честью выдержал чужой взгляд, – ничего такого не было.

– А я слышал от других, что однажды Филин очень сильно твоего друга Сему унизил.

– Это неправда, – Стекло старался изо всех сил, чтобы голос его звучал спокойно и ровно, не дрожал, – ничего подобного не было, я ничего такого не знаю.

– Знаешь, какое качество является очень важным в оперативной работе? – улыбнулся мужчина. – Идти четко к своей цели, не отвлекаясь на ненужное, в том числе на бессмысленных друзей. Для милиционера главное – его цель, потом родина и партия, а больше ничего не существует. Нет таких друзей, которые могли бы помешать расследованию дела.

– Я запомню, – ответил Стекло.

– Понимаешь, к чему я все это говорю?

– Нет. К чему?

– Есть сотрудники органов, это один лагерь. А все остальные находятся в другом, враждебном. Ты понимаешь? Всегда во враждебном!

– И мама тоже?

– Ты умный мальчик. Я слышал, ты хорошо учишься?

– Я стараюсь.

– А еще я слышал, что второй твой друг замешан в делах уличных банд, в воровстве… Это так?

– Нет, – Стекло отвел глаза в сторону.

– А этот Сема… Кто его родители?

– Мама – учительница музыки. А папа у него умер.

– Как печально. Понимаю, почему вы сдружились. Конечно, и я заступился бы за своего лучшего друга, если б кто-то его обижал.

– Сему никто не обидел. У него нет времени по улицам ходить. Он в музыкальной школе при консерватории учится. У него концерты все время.

– А почему не в школе Столярского? Его не приняли?

– Еще как приняли! Только Сема не захотел, из-за мамы. Оставить ее одну не захотел. Они же вдвоем живут.

– Я понимаю. Что ж, если услышишь что про Филина, ты мне сообщи. У мамы есть мой номер телефона.

– Хорошо.

– Удачи тебе, будущий милиционер!

Мужчина вышел, неловко сильно стукнув дверью. Но Стекло услышал другой звук, который доносился через окно. Было понятно, что Сема начал заниматься. Это был тонкий, печальный и пронзительный звук скрипки.

Глава 4

2 мая 1966 года, Одесса, парк Шевченко

Из кустов доносились раскаты смеха. Парк опустел после десяти часов вечера, как только закончился концерт. Но часов до одиннадцати оставались все еще влюбленные парочки, бродящие по полутемным аллеям и пользовавшиеся отличной погодой и тем, что завтра выходной.

Настроение у всех было праздничное, и даже обычно сердитый сторож, собиравший мусор на главной аллее, не ворчал на вечных нарушителей спокойствия и порядка, сохраняя на губах нечто вроде улыбки. Впрочем, до тех пор, пока…

В кустах за эстрадой слышался громкий смех и разговоры. Группа молодежи, вся яркая, необычная, допивала портвейн. Место было выбрано отличное: спрятавшись в некотором отдалении от эстрадной площадки, молодые люди могли разговаривать и смеяться более свободно, чем если бы сидели у всех на виду, на одной из многочисленных скамеек, которые были добавлены в парк в еще большем количестве, чем их было раньше.

Центром этого места была эстрадная площадка «Ракушка», известная всем без исключения жителям города, – знаменитая эстрадная площадка в центре парка Шевченко, сделанная в форме раковины, а потому получившая в народе такое название.

Она была построена в 1936 году. Здесь проходили концерты, выступления коллективов художественной самодеятельности, музыкальных ансамблей. А по выходным часто устраивались танцы. Словом, это место любили все без исключения, но особым успехом оно пользовалось у молодежи.

На лавках перед эстрадой можно было посидеть, послушать концерт, а отойдя от них – потанцевать, места для этого было достаточно. Ну а стоило зайти чуть поглубже, обогнуть знаменитую «Ракушку» с тыльной стороны, как открывались просто-таки отличные, густые и достаточно темные кусты, ставшие местом не одной молодежной тайны, а главное свободы…

В этих кустах очень часто продолжалось веселье, начатое в официальной части парка, происходили ссоры, даже драки, но главное – спокойствие всегда восстанавливалось очень быстро. Этому способствовали и сердитые сторожа парка, ну и близость дежурного участка милиции на улице Энгельса, бывшей Маразлиевской. До участка было рукой подать, поэтому если и происходило какое-нибудь веселье в кустах, в любом случае сделать его пытались негромким и, по возможности, без криминальных последствий.

Концерты в «Ракушке» всегда заканчивались непоздно, часов в восемь, максимум – девять вечера. Но в этот вечер выступление задержалось до десяти часов. И артисты, и зрители воспользовались тем, что на многих предприятиях продлили выходные после двух официальных праздников – 1 и 2 мая. А многие горожане к тому же взяли отгулы, чтобы провести майские праздники как можно дольше – и либо уехать из города, либо просто побыть с семьей. В общем, был тот редкий случай, когда администрация позволила провести концерт до такого позднего часа.

Впрочем, даже когда музыканты из народного ансамбля зачехлили свои инструменты и покинули эстраду, веселье в парке не закончилось, там оставалось достаточно много людей – и влюбленных парочек, и просто веселых компаний, которые продолжали шумно праздновать.

И вот было уже за полночь, а из кустов все еще доносился шум. Веселье там было в самом разгаре, поэтому молодежь почти не отреагировала на встревоженную физиономию сторожа, вдруг появившуюся из-за кустов.

Несмотря на то что он выглянул внезапно, никто из компании не испугался, тем более, что бесстрашие подогревалось портвейном, пустые бутылки из-под которого валялись прямо на земле.

Веселившихся было пять человек – две девицы и трое парней, по виду все студенты. Одеты они были очень ярко, красочно, по всему – в заграничные вещи, явно купленные у фарцовщиков. Было понятно, что они выпили достаточно, впрочем, были не пьяные, скорее, веселые.

Выглянув из кустов, сторож увидел, что две девицы, обнявшись, пытаются танцевать, какой-то парень бубнит непонятную мелодию, другой откровенно смеется над девицами, а третий безуспешно пытается раскурить длинную сигарету, по-пижонски оттопыривая пальцы. Словом, ничего интересного и нового – веселая и пьяная кутерьма, в которой никто особо не заморачивался тем, что делать и как говорить.

Сторож посмотрел еще раз на веселую компанию и глухо рявкнул:

– А ну катитесь отсюда, придурки! – Таких компаний он повидал немало и знал, как себя с ними вести.

В этот раз на него обратили внимание. Девицы враз прекратили плясать и расхохотались. Пижон от неожиданности сломал сигарету, а двое остальных парней сразу попытались взять ситуацию в свои руки.

– Вот что, дедуля, – шатаясь, уперся руками в бока певун, – общественный порядок в парке мы не нарушаем, а за распитие спиртных напитков готовы уплатить положенный административный штраф… И, разумеется, поделиться незаконными напитками с администрацией, в вашем официальном лице, так сказать…

Второй парень, продолжая смеяться, протянул сторожу купюру. Но… впервые в своей жизни сторож ее не взял. И вообще вел он себя довольно странно: начал совершать какие-то непонятные манипуляции, заламывая руки. А потом почти умоляюще хрипло произнес:

– Бегите, дурни! Скорей бегите! Ну!

Однако молодые люди, непонимающе переглянувшись и пожав плечами, продолжали хохотать. Предупреждение сторожа было оставлено без ответа – по той простой причине, что его никто и не понял, и не услышал.

– Да спасайтесь же, тю… Бовдуры… бежите отсюда… Швыдше… – еще раз повторил старик.

Впрочем, уже было поздно. Вслед за сторожем кусты просто разлетелись по сторонам, и появились двое милиционеров с винтовками и двое мужчин в штатском – высокий и низкий.

Тот, что был на целую голову выше своего низкорослого спутника, скомандовал:

– Всем стоять, не двигаться!

Молодые люди тут же застыли на местах. Никто и слова не произнес, взвизгнула только одна из девиц, но винтовка, нацеленная на нее, быстро закрыла ей рот.

– Попались, голубчики, прямо на горячем! – усмехнулся низкорослый, и все без исключения вдруг почувствовали, что он намного опаснее второго, высокого. По спинам молодых людей пробежался ледяной, трусливый холодок.

– Что, хорошо поразвлекались? – продолжал ерничать низкорослый. – Праздник отмечаете?

– Простите… – начал было умник. Но поумничать ему не удалось. Низкорослый повернулся к нему и произнес даже как-то ласково:

– Заткнись, урод. Целее будешь, – а потом скомандовал: – Возьмем всех. Разберемся на месте.

В тот же самый миг милиционеры принялись надевать на всех наручники. Девицы завизжали, подняли шум. Умник попытался вырваться:

– За что?!

– Как за что? – На лице низкорослого отразилось искреннее недоумение. – Хочу просто знать, за что вы его прибили! Ну вот убили человека по пьяни, а сами веселитесь, бухаете! Вот в отделении и разберемся. И вы мне всё расскажете. Абсолютно всё.

Компанию потащили к выходу из кустов. Низкорослый обернулся к сторожу:

– Чуть про тебя, старый хрыч, не забыл. Еще раз попытаешься кого предупредить, посажу на всю катушку! Ишь, милосердный! Эти твари убили человека, а ты их выгораживать пытался?

– Я… не… нет… а… вы что… – затрясся старик.

– Смотри мне! – и жестом велел ему следовать за собой: – Пойдем, еще раз расскажешь все, как было.

С другой стороны кустов, почти под самой «Ракушкой», лежал на спине мужчина. Он лежал очень прямо, руки его были ровно вытянуты вдоль тела, а ноги были совершенно прямыми.

Молодых людей проводили как раз мимо него. При виде трупа – а человек явно был мертв, об этом свидетельствовала восковая бледность лица, заметная даже в свете ночного фонаря, и закрытые глаза – у всех них разом выветрились остатки хмеля.

Только теперь они поняли предупреждение сторожа, но было уже слишком поздно. Когда все поравнялись с трупом, низкорослый велел милиционерам, ведущим задержанных, остановиться.

– Кто он? А ну быстро сказали! Ну, кто первый? Учтите, все это вам зачтется на суде! Кто первый? – выкрикнул он.

– Мы его не знаем… – дрожащим голосом, полным слез, протянула одна из девиц. – Мы его в первый раз в жизни видим… Он не с нами был.

И все заговорили одновременно, одно и то же: не знаем, не видели, к компании не подходил, ни с кем не общался…

– Ладно, – поморщился низкорослый, – всех увезти. Там разберемся.

Когда компанию увели, высокий обратился к низкорослому:

– Зря ты, Сергей, этот цирк устроил! Не имеют они с ним ничего общего.

– Во-первых, Сергей Ильич, – надулся низкорослый, – а во-вторых, тебе, салаге, откуда знать? Хочу вот тебя немного поучить!

– Меня оперативной работе учить не надо. Я тебе не салага, а самый опытный опер во всем отделе, и ты прекрасно это знаешь. Так что язык придержи, – веско, с плохо скрытой злостью произнес высокий. – А твоя дебильная активность только мешает оперативно-розыскным мероприятиям! Смотри, как бы я сам тебя не поучил и не написал на тебя рапорт! Ты мне уже давно поперек горла стоишь.

– Да ты чего, Емеля? Я же помочь хотел! Тебе же жизнь облегчить, – сразу изменил тон низкорослый. – Кто, как не они? Напились, случайно пришили мужика и продолжили гулять! Вот что алкоголь делает! Все просто как белый день. Пили вместе, чего-то не поделили, подрались и…

– Не могли они его прибить. Эксперта ты сам слышал. И этот в их компании не был. Не был и не мог быть! Им лет по двадцать, ну двадцать три от силы, максимум! А ему сколько? По виду – лет сорок-сорок пять, судмедэксперт точно скажет. Что этот взрослый дядька будет делать в такой компании двадцатилетних сопляков? Пить с ними? Не смеши мои тапочки!

– А девки? – разочарованно протянул Сергей Ильич. – Может, из-за девок?

– С девками он один бы где-то уединился. В ресторан поехал бы, а не стал пить в кустах. В сорок уже можно себе такое позволить, а не по кустам таскаться. Ты одежду его видел? Судя по ней, у него куча денег! А ты говоришь…

– Ладно. Пойдем хоть еще раз сторожа допросим, – совсем стушевался Сергей Ильич.

Перепуганный сторож снова повторил свою историю. Концерт закончился в десять. До одиннадцати он убирал мусор возле «Ракушки» и на главной аллее. Потом ненадолго пошел в свою сторожку, которая находилась неподалеку, чтобы выпить чай.

– Чай? – ехидно переспросил Сергей Ильич.

– Травяной чай! – строго ответил сторож. – Я алкоголь давно не пью, у меня больная печень. Доктор категорически запретил.

И действительно, от старика-сторожа не пахло спиртным, у него были ясные глаза, да и руки дрожали не от перепоя, а от страха. И координация движений была достаточно четкой.

Из своей сторожки сторож вышел около половины двенадцатого и услышал из-за кустов за «Ракушкой» шум – громкие голоса, смех. Он знал, что там гуляет молодежь. Решил шугануть их или взять деньги. Часто так делал. И решил подкрасться с другой стороны.

– А как «Ракушку» обогнул, вижу – он лежит, – продолжал свой рассказ сторож. – Прямо под фонарем. Там земля почти без травы, ровная, притоптанная. Там обычно артисты переодеваются. Вот я его и увидел.

Дальше он ринулся к себе в сторожку звать милицию – у него там был телефон. Милиция приехала почти сразу. Ну а уже после звонка сторож решил компанию предупредить, потому что знал, что это не они. Но не успел.

– Как ты понял, что не они? – спросил опер, которого Сергей Ильич назвал Емелей.

– Старый он для них, – вздохнул сторож, – и компашки такие я знаю. Они пьют, гуляют и расходятся. Никогда такого не было, чтобы человека убить.

Прибыла оперативно-следственная группа, следователь прокуратуры и судмедэксперт. Он внимательно осмотрел труп, даже заглянул в рот.

– От 40 до 45. Где-то в этом возрасте. А причина смерти…

– Какая? – нетерпеливо перебил высокий.

– Признаков насильственной смерти обнаружить не могу. Нет на теле никаких ран. Думал, яд. Но запаха яда не чувствую. Вскрытие покажет.

Тот, кого назвали Емелей, приступил к самостоятельному осмотру тела. Это был очень странный труп! Мужчина, судя по всему, был очень красив – из той серии, что безумно нравятся женщинам. Высокий – не меньше 185 сантиметров, вьющиеся черные, красиво подстриженные волосы, чуть тронутые легкой сединой. Он был гладко выбрит. От него пахло дорогим явно контрабандным французским одеколоном.

И – просто невероятное! На руках мужчины был маникюр. Видеть мужчину с маникюром Емеле еще не доводилось. Такое зрелище было редкостью. Судя по всему, покойник ухаживал за собой изо всех сил.

Но даже больше маникюра Емелю поразила одежда. Она была невероятно дорогой – заграничные джинсы, которые у фарцовщиков стоили целое состояние, белоснежная рубашка с длинным рукавом и мягкий синий пуловер из натуральной шерсти. Туфли из натуральной кожи. Все это стоило очень дорого. Но удивляло даже не это.

Все вещи были абсолютно новыми, как будто только из магазина – если бы там такое продавали. Туфли были не стоптаны, подошвы выглядели так, словно надевал он их раза два от силы. Было странно видеть новизну этих вещей – складывалось такое впечатление, что покойный решил сразу же одеться во все новое!

При мертвом не было найдено никаких документов – ни бумажника, ни ключей, ни носового платка, абсолютно ничего. Было похоже на то, что из карманов все вынули. И на теле не было никаких признаков насильственной смерти. Эксперт так прямо и сказал:

– Признаков насилия на теле я не вижу. Ничего, что могло бы указать на насильственную смерть.

– Сердечный приступ? – попытался уточнить Емеля.

– Покажет вскрытие. Пока ничего не могу утверждать. У него, кстати, очень плохие зубы. Все гнилые. Может, это будет важно. Ого! А вот это уже действительно интересно! – вдруг воскликнул эксперт. – Посмотрите-ка сюда! Очень странно.

Он перевернул сначала левую руку трупа, затем – правую. На каждой руке, на подушечках пальцев, бы-ли страшные кровавые раны… без признаков крови.

– У него срезали подушечки пальцев, чтобы нельзя было взять отпечатки, – сказал эксперт, – и это уже после смерти. Судя по точности и гладкости срезов, это не перочинный нож. Скорей, настоящее оружие. Финский нож.

– Финка, – вздохнул Емеля, – значит, это убийство.

– Да, – кивнул эксперт, – раз срезали пальцы, то да. А вот как его убили, покажет вскрытие.

Емеля опустился на землю рядом с трупом и принялся закатывать рукава рубашки, а затем – штанины джинсов. И тут же был вознагражден за свои усилия. На щиколотке правой ноги он увидел татуировку. Она была довольно старой и потертой на вид.

Щиколотку обвивала цепь – кандалы. А на левом предплечье тоже находилась татуировка – небольшой паук в центре паутины.

К Емеле, все еще сидевшему на земле, подошел Сергей Ильич.

– Ну как успехи, Шерлок Холмс?

– Думаю, я смогу установить его личность довольно быстро, – прокряхтел Емеля, поднимаясь.

– Каким образом? – прищурился Сергей Ильич. – С чего ты собираешься начать?

– Как всегда делаю в таких случаях. Проверить его по базе без вести пропавших, вдруг числится человек с такими приметами. Взял бы отпечатки пальцев, но их срезали. Срезали специально, чтобы мы не пробили их по нашей базе. И, наконец, татуировки. Вот его татуировки рассказали мне все. Я знаю, кто этот человек.

– Кто же? – прищурился Сергей Ильич.

– Пока не скажу. Должен проверить. Но догадка моя верна почти на сто процентов.

– А у нас гости… – уже не слыша напарника, протянул Сергей Ильич.

К ним неторопливо, вальяжной походкой приближался молодой мужчина в штатском костюме. Подойдя вплотную, уставился на труп.

– Кто вы такой? А ну отойдите немедленно! Не положено здесь ходить! – воскликнул Сергей Ильич.

– Не отойду, – нагло возразил мужчина.

– Это еще что такое? – покраснел Сергей Ильич. – Я тебя щас арестую, ты, гусь!

– Не получится, Сергей Ильич, хоть ты у нас и самый важный следователь прокуратуры, – съехидничал Емеля, – ни за что не выйдет его арестовать.

– Почему это? – побагровел Сергей Ильич.

– Потому, что сотрудникам МВД строжайше запрещено задерживать и арестовывать сотрудников КГБ, – усмехнулся Емеля.

– Все верно, старший оперуполномоченный Емельянов, – мужчина сунул Сергею Ильичу под нос красную книжечку, которой сотрудники МВД боялись точно так же, как и все остальные граждане. – Но я вам тут мешать не буду. Вы проводите оперативные мероприятия, а я тут пока погуляю.

– Вот нелегкая принесла, – простонал Сергей Ильич, когда кагэбэшник отошел в сторону. – Как ты понял, что он черт?

– Ждал, что придет кто-то из них, потому что догадался, кого убили. Теперь я точно знаю, кто наш труп.