Ирина Лобусова
Две недели у моря
– А вы думаете, он женится на этой девке? На кой хрен он ей нужен, старый козёл! Наркоман вообще, наверное. Они там все в этой Москве такие – наркоманы и потасканные козлы.
В разгар этого красочного бурного обсуждения я вдруг поймала на себе странный взгляд своего жениха.
– Никогда бы не подумал, что ты увлекаешься живописью, тем более, каким-то Рубиновым.
– Мне просто нравятся его картины, – я смело выдержала его взгляд, – а что, нельзя?
– Они же бездарные!
– Ты их видел?
– Нет. Но так все говорят. Да и что может нарисовать придурок, который связался с такой дешёвой голливудской потаскушкой. Переспала со всем Голливудом, теперь там никому не нужна, так новую жертву нашла. Я бы ни за что не стал встречаться с девушкой, которая так неразборчива в своих связях и шляется, с кем попало, особенно с таким, как этот Рубинов. Какое счастье, что у меня есть такая девушка, как ты!
Я смотрела на его попахивающее самодовольством широкое лицо, не отрывающее от меня влюблённых глаз, и вдруг поняла, что мне хочется его ударить. Да не просто ударить, а вмазать по-настоящему, до крови. Но всё, что я могла сделать, только впиться в собственную ладонь ногтями, чтобы не завизжать изо всех сил, и не сойти с ума от этого визга. Я никогда не думала, что обычный вечер в гостях может стать такой пыткой. Таких изощрённых мучительных пыток у меня не было до того дня.
Я так страдала, что голова налилась свинцовой болью, и, когда на обратном пути, в машине, мой жених предложит заехать к нему, я сказала, что у меня начинаются месячные, и я еле живая по этому поводу. Больше всего на свете мне хотелось теперь, чтобы он оставил меня в покое. На эту ночь и на всю жизнь.
Вернувшись домой, я сразу же уселась за компьютер. Во всех источниках в Интернете писали почти то же самое, что я вычитала в статье. Роман Рубинова с мексиканкой, бла-бла-бла…
Только одна статья отличалась от всех остальных. Это был какой-то культурологический портал, более сдержанный в своей стилистике и манерах. Там речь шла о том, что Рубинов сейчас работает над новой картиной. Эта картина называется «Триптих одиночества». Это название озвучил сам Рубинов в одном из многочисленных интервью. И это является настоящей загадкой. Никто не может понять, почему вдруг в разгаре нового любовного романа – «Триптих одиночества». Поговаривают даже, что этой актрисе предшествовала любовная драма. Или Рубинов влюблен в кого-то ещё, и тщательно скрывает свою любовь. Может быть всё, что угодно, потому, что для широкой общественности Рубинов всегда оставался тайной. Именно поэтому он и стал великим художником.
Все же прочие статьи были похожи одна на другую, как две капли воды. О Рубинове и голливудской красотке Хуане писали много. Но, как я поняла, это были простые перепечатки. Ничего больше. Больше читать смысла не было. Я выключила компьютер.
После этого я зашла в ванную и открыла кран с водой на всю мощь. Мне требовалось создать шум. Я не хотела, чтобы было слышано, как я плакала. Мне почему-то казалось, что я буду плакать. Но, как ни странно, глаза мои оставались абсолютно сухи. Я не плакала из-за Филиппа Рубинова. Вода с громким шипением ударялась о стенки ванны, а я всё ждала, когда точно так же слёзный поток будет катиться по моим щекам, смывая абсолютно всё, что я чувствовала внутри. Но слёз не было. Значит, ничто и не смывалось. Всё сохранялось в таком виде, как было – жгучая боль, разочарование, обида, ненависть, горечь, злость, оскорбление, зависть к счастливой сопернице, то есть всё то, чем всегда полон самый обыкновенный любовный роман.
В душе же моей, и без того отправленной этим «коктейлем», было пусто, как в использованной консервной банке. Пусто и безотрадно было в моей душе.
А через неделю я увидела Филиппа Рубинова на обложке одной из очень популярных газет. Он красовался в голубой рубашке навыпуск, щеголяя своим карибским загаром. Газета была из жёлтой серии, кажется, она так и называлась – «Жёлтая газета»). И, конечно, анонс – подзаголовок статьи: «Филипп Рубинов: мне не нужна обычная любовь».
Я купила газету, когда возвращалась домой из института, зашла в квартиру. Я прочитала всё совершенно спокойно. Вопросы были характерные для жёлтой прессы – разумеется, про женщин и про секс. Филипп Рубинов хвастался огромным количеством женщин, твердил, что даже не помнит имена всех тех, с кем спал. Гордо сообщал всему миру, что не видит себя в обычном браке, так как вообще не создан для семейной жизни. К тому же, ему вообще не нужна семья, и жениться в ближайшее время он не планирует. Намекнул, что отношения с голливудской красоткой Хуаной для него ничего не значат – мол, мимолетный эпизод, сколько у него было таких! Журналист не выдержал, и потребовал прямого ответа: собирается ли Рубинов жениться на голливудской звезде? И получил такой же прямой ответ: нет, не планирует. О браке и речи не было. Всё это так, развлечение. Конечно, Хуана красивая женщина, очень красивая, отношениями с такой женщиной можно только гордиться, но он не видит в ней свою спутницу. А, значит, его женой она никогда не будет.
Потом Рубинова понесло. Я запомнила кое-что из того, что он сказал: «Я влюбляюсь не в женщину, а в своё состояние рядом с ней. Для меня абсолютно не важна физическая красота. В женщине, в которую я влюблюсь, должно быть что-то такое… Неуловимое, особый вкус, или цвет, или запах, какой-то нюанс, который отличает её от всех и заставляет возвращаться к ней мыслями снова и снова. Идеальная для меня женщина – это та, которая будет понимать: я никогда не буду делить женщину с моей работой. Для меня искусство всегда останется на первом месте. И в тот момент, когда я прикасаюсь кистью к холсту, женщина должна понять, что она для меня умерла. Конечно, это фигурально выражаясь. Но женщины, способной вытерпеть то, что в момент создания картины она для меня просто не существует, в мире нет. Вот поэтому я один».
«Сначала, когда я вижу красивую или чем-то интересную женщину, она сильно привлекает меня внешне. Я хочу её соблазнить, разумеется, хочу заняться с ней любовью. Я готов наплести всё, что угодно, чтобы этого добиться. Не совсем честный и правильный подход, согласен. Но ведь так поступает большинство мужчин, только об этом не говорят. А потом, когда всё уже произошло, она вдруг становится для меня абсолютно не интересной. Более того: я вдруг начинаю открывать в ней какие-то черты, недостатки, слабости, неровности, которые начинают меня раздражать. И если вначале я думал только о том, как затащить её в койку, то потом начинаешь думать – ну когда же она наконец уберётся из моей жизни! Что бы сделать такого, чтобы она наконец ушла? Это ужасающее чувство, оно иногда гнетёт меня самого, но это моя реальность. Я ещё не встречал женщины, с которой почувствовал бы иначе. Именно поэтому я убираю очередную женщину из своей жизни, и сажусь к холсту. Да, я грешен. Иногда я убираю их грубо, иногда обижаю, потому что категорически не могу дать им то, что они ждут. Если бы я встретил женщину, которая бы поняла, что в тот момент, когда я взял в руки краски и кисть, она должна навсегда убраться из моей жизни, раствориться, исчезнуть, забыться, просто перестать существовать – наверное, я бы никогда не отпустил такую женщину. Но, насколько я понимаю, и насколько мне подсказывает собственный опыт, таких женщин в мире просто нет».
«Я мечтаю создать новое представление о старом чувстве, – говорил Рубинов, – чувстве, терроризирующем мир со дня его возникновения. Одиночество всегда представлялось горем, но кто знает, какое оно на самом деле? Оно связано с любовью, с человеческой душой. Моя новая картина будет называться «Триптих одиночества». Её наполнят простые живые чувства и мысли. В основе их, конечно же, двое, мужчина и женщина. И ещё что-то третье, что я пока не могу найти. Но мне обязательно подскажет время».
– Ты газету купила? – сказала мама, – есть что-нибудь интересное?
– Можешь забрать, если хочешь, – свернув, я протянула газету ей, – интересное? Абсолютно ничего.
Спустя пару дней я стояла возле зеркала, снимая макияж ватным тампоном. Чёрная тушь запеклась в уголках глаз. Включив громкую связь – родителей, к счастью, не было в квартире, я болтала с одной из своих многочисленных подруг, категорически отказываясь сегодня идти в ночной клуб. Тушь оставляла на щеках грязные подтеки. Я устала от бесконечных пустых разговоров. Я выходила за целый день всего на полчаса, но я так устала, что не хотела куда-то идти. Я слушала пустую трескотню подруги и с тоской думала о том, как несовершенно устроен мир. Мы не можем отключить слух так, как мобильник. Техника бывает умнее людей.
В конце концов, разговор закончился, и я с облегчением нажала кнопку отбоя. Меня ждал самый ценный в мире дар – несколько часов тишины. Поэтому, когда телефон зазвонил снова, настойчиво и громко, я чуть не взвыла от злости и едва не запустила в стенку злосчастный гаджет. Бросив грязный ватный диск прямо на поверхность столика, я схватила трубку, проклиная весь мир. Раскаты этого телефонного грома спешили поведать мне, что дурацкая трубка сейчас разорвётся из-за того, что на неё никто не обращает внимания.
Я не смотрела на глянцевитую поверхность потому, что и так знала, кто звонил. Эта подруга умела доставать так, как никто другой. И, по всей видимости, с удовольствием демонстрировала на мне свои умения. Я нажала кнопку «ответить» и со злостью заорала:
– Неужели ты, дура, блин, не можешь оставить меня в покое?!
– Ты действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? – раздался в трубке голос, от которого у меня подкосились ноги. – И, кстати, я не «дура блин».
Что-то глухо заколотилось в моей груди, потом оборвалось и полетело вниз с такой болью, что я даже задохнулась, хватая ртом воздух. Словно сердечник, схватилась за грудь.
– Я скучал о тебе, глупая девчонка. Скучал по твоей непредсказуемости – только ты так умеешь послать.
Я не знала, можно ли говорить о голосах так, но у него был какой-то иронический голос… Голос, возникающий в самых недрах моей души. Я стояла и хватала ртом воздух, а из глаз моих почему-то хлынули слезы. Я не плакала, когда представляла себе, как он трахается с голливудской красоткой. Я не плакала, когда видела их запечатлённый газетчиками роман. Я не плакала, видя плотоядный взгляд его зелёных глаз, разрывающих моё сердце со страницы журнала. Я не плакала, когда прекрасно знала реальность – мы больше не встретимся, никогда. Я сжимала зубы, терпела боль, как пленный партизан на допросе у немцев, и не говорила ни единого слова. Я не пролила ни единой слезинки, оплакивая себя. И вот теперь, когда он позвонил спустя столько месяцев, когда в моей трубке зазвучал голос реального, из плоти и крови, Филиппа Рубинова, я разревелась, как последняя дура, и всё не могла успокоиться. Я хватала ртом воздух, а слёзы обжигающим кислотным потоком уничтожали последние остатки моей кожи на распухших от такого нестерпимого счастья щеках.
Накануне ночью я лежала в постели с моим женихом, в его квартире, оставшись у него ночевать. Был такой же, как всегда, секс – скучный, как стирка чужих носков. И, когда всё закончилось, он уткнулся, как щенок, в плечо моё тёплым, чуть влажным носом, и просопел:
– Ты счастлива? Тебе было со мной хорошо?
– Мгм…
– Скажи, ты действительно меня любишь?
– Мгм…
– И мы обязательно поженимся?
– Мгм…
– Скажи, ты действительно испытываешь то же, что сейчас я?
– Мгм…
– Ты ведь никогда от меня не уйдёшь?
– Мгм…
Мне и самой было отвратительно чувствовать себя такой нечестной. Но что я на самом деле могла сказать? Мне просто нечего было сказать, и моё мычание «мгм» означало для меня целый мир. Это был серый гранитный мир, в котором не оставалось никакого проблеска счастья. Но я как будто думала, что мир и должен быть таким, и не собиралась ничего менять. Никаких других мужчин. Я не врала. Просто я думала, что так – будет правда.
И вот я стою, захлебываясь от слез, а вокруг меня рушится железобетонный гранит, который не возможно было разрушить ни одной взрывчаткой. И голос другого мужчины, только голос другого мужчины возвращает моим глазам жизнь, которой, как мне казалось, я уже лишилась в зимнем холоде свалившихся на меня потерь и разочарований.
На самом деле в тот момент я ничего ещё не знала о потерях. Я не знала, что счастье может так же причинить боль, как оскорбление, как предательство, как удар. Я не знала всего этого. В моём телефоне звучал голос Филиппа Рубинова.
– Я приехал. Я сейчас нахожусь в твоём городе. Через полчаса жду тебя в гостинице «Континенталь», номер 325.
Дальше был сумасшедший вихрь, тайфун, цунами. Тапочки полетели в стены. Шмотки из шкафа – туда же. Я натянула на себя первую попавшуюся под руку майку и джинсы, и выскочила из квартиры в коридор прямо в домашних тапочках, даже не успев пройтись щёткой по всклокоченным волосам. Остановившись возле лестницы, я заметила тапочки. Мне пришлось вернуться в квартиру, чтобы заменить их на кеды, быстро черкнуть в кухне записку родителям «Уехала в ночной клуб, заночую у подруги, целую, я», и помчаться по городу с такой скоростью, которую просто невозможно развить в нормальных условиях. Просто удивительно, как я не попала под машину и не стала причиной жуткого ДТП.
Я бежала в никуда, бежала вопреки всей своей судьбе, чтобы в дорогом гостиничном номере прижаться к груди чужого и взрослого, старше меня почти на тридцать лет мужчины с трудным характером, и сказать только одно:
– Люблю…. Люблю…. ЛЮБЛЮ!!!!!
Я сидела в кровати, обхватив руками колени, и смотрела, как лопались пузырьки в шампанском. Мне было холодно, и я натянула одеяло до плеч. Я не верила своим глазам. Им было просто невозможно поверить! Мне казалось: всё, что происходит, какой-то бред, сон. Мужчина моей мечты совсем рядом, он стоит напротив кровати, накинул некое подобие шёлкового халата, и разливает шампанское по высоким бокалам, таким прозрачным, что кажется, будто прямо в воздухе искрятся сияющие пузырьки.
– Я и спросить забыл…. Как твои дела?
Находясь в сумасшедшей эйфории, я не услышала этот простой вопрос. Наверное, он бы возмутил меня в обычной обстановке – ну что за отношение, если о моих делах спрашивают после секса! Но я находилась в столь приподнятом состоянии духа, что всё, что бы он ни сказал и ни сделал, было для меня хорошо.
Я до сих пор задыхалась от бурного секса, и я прекрасно знала, что больше он не повторится. Я буквально сходила с ума, растворяясь в нём как в горячей ванне с медовым раствором. Он был лучшим в мире, и моя выстраданная любовь превратилась в бесконечное обожание, не похожее вообще ни на что… Больше, конечно, на гипноз, чем на счастье. Но что поделаешь, если я все ещё витала в облаках и не могла понять: всё, что происходит со мной – правда. И это Филипп Рубинов. Это действительно он. Не бред. Не сказка. Не иллюзия. Не припадок непонятного сумасшествия. А если и припадок, я не хочу, чтобы он проходил. Я становлюсь совершенно больной от одной только мысли о том, что стоит мне зажмуриться – и он исчезнет. С моим сознанием не всё было в абсолютном порядке. И так происходило с зимы, значит, достаточно давно.
Когда я не ответила на вопрос, он бросил странный взгляд на моё лицо, но ничего не сказал. Его лицо было абсолютно плоским, ничего не выражающим, как самая непроницаемая в мире маска. И почему так, я понять не могла.
– Я спросил тебя кое о чём…
– Я не слышала. Что ты спросил?
– Как твои дела?
– Господи, да теперь-то какая разница!
– Не понял. Теперь – это как? Ты экзамены хоть сдала?
– Сдала.
– А знаешь, что будешь делать дальше?
– Нет.
– С тобой как-то странно. Ты что, влюбилась?
– Нет… – Он что, совсем придурок? Ну и вопрос!
– Значит, твоя сессия уже закончилась, и у тебя каникулы?
– В конце июня? Да.
– Прекрасно. А почему ты не интересуешься, зачем я здесь?
– Это так важно?
– А ты как думаешь?
– Неужели твоя мексиканская шлюха выставила тебя за дверь?
Резко, с шумом, он поставил бокалы с шампанским на стол, даже не предложив мне, и я поняла, что перегнула палку. Наверное, я была неправа. Но что же сделать? Эти слова вырвались из меня против моей воли! Я вообще не хотела их говорить!
Неправда, хотела. Мне хотелось расшевелить его заторможенность, вырвать из этого аморфного состояние абсолютной плоскости, в которой, пребывая в своём мире, он относился ко мне невыразительно и ровно, как к плоской доске, наливая шампанское с непробиваемым равнодушным лицом и интересуясь моими делами только после секса. Мне хотелось сказать ему что-то грубое, причинить ту же самую боль, что когда-то он причинил мне. И мысль о том, что я совершенно не властна над его эмоциями и над его болью, доводила меня буквально до исступления.
Я была рада, что он сбросил непроницаемую броню, и отреагировал, как живой человек, так, как и должен был отреагировать. Мои слова стали для него неудобством, и в раздражении он швырнул бокалы с шампанским, едва не разбив. Если бы разбил, было б лучше. Я испытала бы более глубокое удовлетворение, чем в сексе.
– Так, мне всё понятно. – Рубинов повернулся ко мне, забыв обо всем: – Давай оставим, пропустим сцену ревности. Да, Хуана была. И нечего называть её мексиканской шлюхой. Она звезда Голливуда, а ты никто. Таких, как ты, по пятьсот штук на каждом углу, так что не тебе изгаляться, выдумывая всякие гадости о Хуане. Да, у нас был роман. Да, долгий роман и бурный секс. Но почему-то я бросил её и приехал сюда, к тебе. Я почему-то ждал, что ты спросишь, зачем я приехал.
– А зачем ты приехал? – Его отповедь в ответ на мои слова не разочаровала меня, наоборот. Я видела, что сумела его задеть, и это мне даже понравилось. Ведь оскорбить кого-то – значит, выдать свою боль, проявить слабость. И в том, что он меня оскорблял, он становился уязвимым сам. Как правило, равнодушные люди не вспыхивают в ответ. И оскорбления, услышанные в ответ на обидную реплику, не всегда признак ненависти. Бывает и несколько иначе.
– Я приехал потому, что в корне изменил все свои планы.
– Какие именно планы?
– Жениться на Хуане – в том числе.
– И что дальше?
– Два месяца назад я купил виллу в Крыму. Это довольно удобный двухэтажный дом с выходом к морю, в месте, где есть и горы, и лес. Вилла, конечно, громко сказано, просто это очень хороший, удобный дом, и я купил её для нас с тобой. Я хочу закончить возле моря свою картину.
– Что ты только что сказал?
– Я сказал, что купил этот дом потому, что думал о тебе. Постоянно думал о тебе, и ничего не смог с собой сделать. Смотрел на Хуану, обнимал её, занимался с ней любовью – а думал о тебе. Глупо, правда?
– Я не знаю. Я ещё не слышала в жизни ничего подобного.
– Догадываюсь, что не слышала. И не думаю, что тебе приятно это слышать. Но я всё равно буду говорить так, как хочу. И если тебе что-то не понравится, мне плевать, это твои проблемы. Так вот: главным образом я думал о тебе, потом о картине. Я хотел закончить свою картину. Я знаю, чувствую: это будет самая лучшая картина, из всех. На самом деле я ещё не был внутри этого дома. Я видел только фотографии, мне прислали их по Интернету. Я подписал бумаги и расплатился заочно. Теперь мне очень хочется поехать туда, посмотреть.
– Всё это понятно, только при чём тут я?
– Ты едешь со мной.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ровно на две недели. Ни днем больше. Больше я не выдержу. После этого я дам денег и отправлю тебя домой.
Сказать, что я была в шоке, означало ничего не сказать. Речь моя отнялась в буквальном смысле слова. Усмехнувшись как-то нехорошо – так усмехается боксёр на ринге, когда тяжёлый соперник падает в нокаут от его удара, – Рубинов протянул мне бокал с шампанским. Я машинально взяла и залпом выпила потрясающе вкусный напиток. В жизни не пила такого изумительного шампанского!
– Итак, я предлагаю тебе поехать со мной на две недели к морю. Теперь мы можем поговорить об этом серьёзно. Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно. Я предлагаю тебе хороший отдых, больше ничего. Я очень хочу, чтобы ты поехала со мной. Но перед отъездом давай расставим все необходимые точки. Я тебя не люблю. Я в тебя не влюблён. Я ничего тебе не дам – ни любви, ни взаимности, ни нежности. Я не женюсь на тебе, и я не дам тебе будущего. Будущего у наших отношений попросту нет. Они будут длиться ровно две недели, после которых мы разъедемся в разные стороны и больше никогда не станем встречаться. Это моё условие. По истечении срока двух недель без всяких истерик, сопливых признаний, лживых уговоров, слёз и прочего я отвожу тебя в аэропорт и усаживаю в самолёт. Я понимаю, что моё предложение выглядит сомнительным, что в глубине души ты будешь рассчитывать, что за эти две недели я потеряю от тебя голову, и решу на тебе жениться. Ещё ты будешь обдумывать, что мужчина никогда не сделает подобное предложение девушке, если не имеет на неё серьёзных планов. Для обычных мужчин – да. Но я не отношусь к обычным людям. У меня всё не так. И поэтому через две недели я уберу тебя из своей жизни, и ты должна принять это как должное, а не строить всякие сомнительные иллюзии. Продолжения двух недель не будет. Я не собираюсь с тобой расписываться, и я не намерен оставлять тебя в своей жизни. Запомни это правило и чётко повторяй про себя. Исключений из этого правила не существует. Не бойся, что я брошу тебя беременной. Никакой беременности не будет, это я тебе обещаю. А если ты меня не любишь, это только к лучшему, я буду этому рад. Буду знать, что ты не доставишь мне проблем. Не обязательно рассказывать всем и каждому об этих двух неделях. После ты сможешь вернуться к нормальной жизни и выйти замуж. Да, я в курсе, что у тебя есть жених. Твоя сестра, а я с ней виделся, рассказала об этом мне. Так вот: можешь спокойно планировать свадьбу, наши отношения ничего не изменят в твоей жизни. И если не расскажешь жениху, всё в твоей жизни будет хорошо. Я ничего тебе не дам. Я не дам тебе будущего. Но я дам тебе то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не даст большинство мужчин. Я дам тебе правду.
Устав от такой длинной речи, Рубинов сел на кровать и стал пить шампанское, подливая себе из бутылки. А я думала о том, что никогда не слышала такой странной речи, такого странного предложения, и никогда уже не услышу. Дай Бог, чтобы больше не слышала! Дай Бог…
– Возьми Хуану! – Мои слова снова застают его врасплох. – Возьми с собой эту мексиканскую шлюху! Я уверенна, что она никогда не видела Крым. Рада будет посмотреть.
– Ты начинаешь снова? – Рубинов нахмурился.
– А кто тебе сказал, что я закончила? Привыкай!
– К чему привыкать?
– К двум неделям! Я всегда буду такой, и ради двух ничего не значащих недель не буду себя менять!
Я ожидала вспышки нервов, крика, нового потока оскорблений, но я совсем не ожидала того, что он сделал. Через всю кровать Рубинов потянулся ко мне, а потом просто обнял, как маленького ребёнка, обнял успокаивающим жестом за плечи.
– Я разговаривал с тобой как со взрослой, а ты просто ревнивая маленькая девочка! Я на это как-то не рассчитывал. Что ж, учту на будущее.
– Какое будущее? Ты сам сказал, что будущего не будет!
– А две недели?
– Да уж, огромный срок жизни! Может, тебя ещё на мою свадьбу пригласить?
– Пригласи. Только я не приеду. Потому, что когда придет приглашение, я успею тебя забыть.
– Договорились. Одним ртом на свадьбе меньше. Выгоднее платить!
Рубинов рассмеялся. Я не понимала причины его смеха. Я не понимала, почему так лихо, изо всех сил, озорные, задорные и яркие чёртики пляшут так ярко в его глазах.
– Ты уже знаешь, что мне ответить, моя маленькая девочка?
– Я не твоя маленькая девочка.
– Ты знаешь, что мне ответишь?
– Я поеду с тобой в Крым.
– Ты уверенна? Я не тороплю. Ты можешь хорошо обдумать своё решение!
– Я обдумала. Я поеду с тобой в Крым.
– Ты принимаешь все мои условия?
– Принимаю.
– И ты гарантируешь, что не устроишь мне никаких осложнений? Что мне не придётся отправить тебя домой раньше срока?
– Гарантирую. Я уеду, если ты захочешь этого, раньше. Но никаких осложнений не будет. Даю слово.
– А знаешь… – Рубинов снова обнял меня за плечи, – а знаешь, мне такая вещь пришла в голову… Может, со всеми этими условиями я поспешил? А может, я влюблюсь в тебя до безумия?
Я не знала, не могла понять, смеется он, шутит или говорит правду. Только почему-то в тот момент почувствовала сильную боль. Эта боль пронзила меня, как внезапный удар, боль которого немного смягчена от его неожиданности. Но всё равно боль есть, и от неё не хорошо. Поэтому довольно резко я высвободилась из его объятий, и, встав с кровати, принялась одеваться. Рубинов наблюдал за мной с какой-то странной ухмылкой. Я одевалась быстро и решительно. Рубинов меня не остановил.
«Я должна объяснить тебе что-то очень важное. Поэтому пишу тебе простое письмо, ручкой по бумаге. Признайся, ты сто лет не получал таких писем! И ты наверняка испытаешь радость от полузабытого ощущения чувствовать бумагу в своих руках, от того, как хрустит конверт. Но радоваться и ностальгировать ты будешь не долго. Это письмо не принесёт тебе радостные вести. Я убиваю тебя этим письмом. А может, и не убиваю, может, я преувеличиваю твои чувства, как всегда их преувеличивала. По крайней мере, я знаю, что ты никогда не испытывал ко мне глубокую, всепоглощающую любовь. И я, разумеется, тоже.
Ты, наверное, уже понял, о чём пойдет речь, и что никакой свадьбы не будет. Я буду невероятно многословной и напишу достаточно длинную речь. Но я хочу объяснить, что происходит в моей жизни. Я устала от того, что в последнее время всё вокруг стали всё за меня решать. Наши родители решили о нашей свадьбе. Ты тоже решил. Все чего-то решили. Только вот меня никто ни о чём не спросил. Все решили, всё было решено, и все сразу успокоились этими всеобщими решениями. Чтобы ты понял, что и тоже имею право решать, имею право распоряжаться собой и строить свою жизнь, я расскажу тебе эту притчу.
Однажды могущественный король проиграл важную битву и попал в плен к королю-колдуну, который возглавлял вражеское войско. Колдун сказал королю: я могу казнить тебя по законам военного времени как моего врага, но я хочу дать тебе шанс на жизнь. Я даю тебе срок, за который ты должен ответить на один единственный вопрос. Ты должен прийти и точно сказать, чего хотят женщины. Король впал в отчаяние. Он срочно созвал всех своих советников, велел тысячам подданных мужчин ходить по стране, расспрашивая всех женщин, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Но все эти поиски не дали никаких результатов. Женщины говорили разное. Советники тоже. До конца срока оставался ровно один день. И вот к королю пришёл старик-крестьянин, и сказал, что в горах живёт отвратительная старая ведьма, которая точно знает ответ на этот вопрос, и сама не раз хваталась этим. Она может помочь. Не теряя времени попусту, король поспешил к ведьме.
Ведьма была древней старухой, её внешность внушала отвращение и ужас. Ведьма сказала: я знаю, как тебе спастись от смерти. Но за правильный ответ ты должен выполнить то, что я хочу. Король поклялся, что выполнит все условия. Тогда старуха сказала, что хочет выйти замуж за короля.
Король ужаснулся – уж слишком отвратительной и старой была вещунья! Но делать нечего: он согласился на свадьбу.
На следующий день он пришёл к колдуну и ответил то, что велела ему ведьма. Король сказал следующее: все женщины хотят сами распоряжаться своей жизнью. Колдун склонил голову перед правильностью этого ответа, и подарил королю жизнь.
Ведьма сказала, что свадьба должна состояться через месяц. Но весь этот месяц она будет жить в королевском дворце, в покоях, соседних с королевскими. Делать нечего: король был человеком слова. Дал слово – держи, этому учили его с детства. И ведьма поселилась в королевском дворце. Месяц она вела себя отвратительно! Ведьма скандалила, напивалась, устраивала различные злые гадости, издевалась над всеми придворными и вела себя самым худшим образом. Но король, стиснув зубы, стерпел все её выходки. И вот через месяц состоялась их свадьба.
Когда же в первую брачную ночь король вошел в спальню, то увидел, что в кровати лежит самая прекрасная женщина в мире – из всех, кого ему доводилось видеть! Это была чудесная красавица, эталон женственности, изящности и красоты. Король удивился, но ведьма сказала: я стала такой потому, что ты не отказался от меня. Ты терпел все мои выходки, и ни разу не предал, не выгнал. Именно поэтому я решила принять такой облик. Но, к сожалению, я не смогу выглядеть так всегда. Часть суток мне придется проводить в облике отвратительной старухи. Ты сам реши, когда ты хочешь, чтобы я была красавицей, а когда старухой, днём или ночью.
Король задумался. Что лучше: проводить ночи с неземной красавицей, но днём царствовать в королевстве рядом с отвратительной уродливой ведьмой? С этой ведьмой его будет видеть весь окружающий мир, но зато ночи он будет проводить с неземной красотой. Или лучше видеть королеву неземной красоты днём, чтобы все завидовали и твердили о чудесной внешности королевы, а ночи проводить наедине с отвратительной ведьмой? Король думал так долго, что совершенно запутался. И, в конце концов, сказал: знаешь, я не могу решить этот вопрос, поэтому оставляю его на твоё усмотрение. Реши сама, как ты хочешь, как сама считаешь нужным. Я согласен принять любое твоё решение.
И тогда ведьма сказала, что решила остаться неземной красавицей и днём, и ночью, так как король правильно понял и сделал главный вывод из того, что сказала она ему тогда. Он дал женщине решить самой, и она сама сделала свой выбор. Потому, что ВСЕ ЖЕНЩИНЫ ХОТЯТ САМИ РАСПОРЯЖАТЬСЯ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ.
Такова эта притча. Я надеюсь, ты правильно меня понял. По той причине, что ты сам не давал мне решить ничего. Никогда. Поэтому я и стала отвратительной ведьмой. Именно такой ты и будешь всегда меня видеть.
Когда ты получишь моё письмо, я буду уже далеко. Вряд ли ты поймёшь, что именно я тебе написала. Мы решили ехать завтра. Поверь, я уезжаю в расстроенных чувствах. Нельзя сказать, что я чувствую хоть какую-то вину перед тобой. Хотя должна бы. Должна бы попросить прощения и покаяться, обзывая себя грешницей и распутницей. Но лгать не хочу и всего этого делать не буду.
Завтра я уезжаю к морю с другим мужчиной. На две недели. Потом я вернусь. Но я вернусь в свою жизнь, а не в твою. Я должна ехать, потому, что безумно хочу этого и потому, что ему я нужней, чем тебе. Для недели с ним стоят целой жизни с тобой. Прости, это больно. Но это моя правда. Хотя бы раз в жизни каждый человек имеет право поступить так, как ему хочется. Я его люблю. Он не женится на мне никогда. Не падай в обморок от моей безнравственности. Я очень счастлива. Ты никогда не сделаешь меня такой счастливой. Может быть, этими двумя неделями я перечеркиваю всю свою жизнь. Пусть! Я не променяю их ни на что на свете.
