Ирина Федоровна Манкевич
В тени восходящего солнца
ВЫХОД?
Павел Рязанцев
Раньше Света просыпалась с восходом Солнца, его лучи проникали под веки если не напрямую, то отражаясь от зеркала. Когда же от бескрайнего розового неба остался лишь крошечный просвет между новостройками, Солнце заменил Майкл Джексон. Его «Billie Jean» куда лучше подходила для воскресного пробуждения, чем песня из репертуара Cannibal Corpse, которую Кирилл шутки ради поставил дочери на будильник.
«Очень смешно, папа. Просто сил нет, очень смешно…»
– Важно тренировать сердце, соня, – авторитетно вещал Кирилл, пока подросток затягивала шнурки на кроссовках. – Когда сталкиваешься с неприятностями лицом к лицу, именно выносливость определяет, как долго ты сможешь бороться.
– Я не Соня, я Света, – пробурчала Света.
– Прости, перепутал тебя с мамой, – подыграл родитель, отворачиваясь в сторону. Что-то попало в глаз. В последний раз Света надевала спортивный костюм года три назад, и пыли на штанах с полосками скопилось немало. Кирилл же бегает с тех самых пор, как уже упомянутая Соня покинула этот бренный мир.
Через пять минут отец и дочь вышли из подъезда и под наблюдением пенсионерки Людмилы Петровны направились в сторону леса. Свете захотелось расспросить бабу Люду (так пенсионерку называли за глаза; самой старушке не нравилось, когда акцентировали внимание на её возрасте) о футбольном поле, к которому Свиридовы и направлялись. Не то что бы ей действительно было интересно, забросили ли поле после развала Советского Союза или оно было сооружено какими-то энтузиастами лет десять назад, но перед смертью, как говорится, не надышишься.
Баба Люда, судя по угрюмому выражению лица, не была настроена на разговоры. «В другой раз».
На границе леса Кирилл бросил взгляд на наручные часы: 6:37.
– Надо быть очень счастливым человеком, чтобы вставать в такую рань по выходным и не рехнуться, – съязвила Света, обходя отца.
Футбольное поле находилось совсем недалеко, и оно, как оказалось, отнюдь не единственная приманка для адептов ЗОЖ. Пространство с турниками и брусьями; квадрат 6 на 6, покрытый песком и перетянутый волейбольной сеткой; крошечная огороженная площадка под хоккей и несколько мусорных баков. Всё в относительно хорошем состоянии, куда лучшем, чем само футбольное поле, на котором не было газона.
– По вечерам здесь бывает не протолкнуться, – заметил Кирилл, приступая к разминке. – Даже в футбол играют. На траве.
Стоит признать, по утрам Кирилл никогда не бегал в одиночестве, а уж по вечерам здесь действительно людно. И подозрительные приезжие, и хмурые местные, и взрослые, и дети – и даже пенсионеры с лыжными палками – приходили сюда после пяти-шести часов пополудни с целью хоть как-то сохранить или улучшить здоровье. А может, развлечься. Пока на одной стороне обширного поля играли начинающие футболисты-школьники под наблюдением тренера, а на другом – смешанные команды из приезжих и местных, на облезлых трибунах собирались немногочисленные болельщики. Турникмены приносили с собой колонки, чтобы музыкой заглушить вопли игроков, а каждый одинокий бегун с опаской поглядывал на футболистов: как бы мяч не вылетел за пределы поля и не угодил ему в голову. По-своему романтичная атмосфера, но то вечером, не утром.
Бежать предстояло по узкой изрезанной деревьями и вездесущими корнями тропинке вокруг поля. Боевой дух Светы, если он вообще был, скукожился до размеров куриного желудка. Концентрация еловых шишек на квадратный метр не поддавалась оценке. А ещё…
– Что за…?
…собаки. С ними у Светы с детства не складывались отношения. Даже в свои шестнадцать она нервничала, если в поле зрения попадала хотя бы одна запуганная чихуа-хуа, не говоря уже об овчарках и прочих волкодавах. А тропинка вокруг незаконченного
(«Или заброшенного, надо будет обязательно уточнить у бабы – ой, то есть, у женщины предпохоронного возраста – Люды»)
футбольного поля как магнит притягивала собаководов. Вечером их было немного, но утро принадлежало им безраздельно. Об этом отец, само собой, не упомянул.
– Пап, какого чёрта?!
Кирилл с неудовольствием отвлёкся от растяжки.
– Нельзя вечно бегать от своих страхов. Тебе ещё жить в этом мире!
– Да, в мире, полном собак, – нервно рассмеялась Света.
– Да, именно! – мужчина повысил голос. – В мире, полном собак!
– И какую же часть мне, в случае чего, подставить под укус? – верещала подросток, кружась и тыча пальцем то в левый бок, то в правый.
– Да перестань уже! – почти крикнул Кирилл. – Мелкая шушера боится тебя больше, чем ты её. Ты вон какая большая…
– И жирная! – оскалилась Света.
– …а всякие зубастые и клыкастые – выдрессированы, – продолжал отец, – и всегда в ошейниках. Просто не смотри на них. Смотри под ноги. Всё! Погнали!
И они побежали. Обычно вначале берётся низкий темп, и бегуны постепенно ускоряются. Кирилл, может быть, и взял низкий темп, но низким он казался ему одному; Света ростом вышла в мать, да и бежать вровень с тренированным и размявшимся отцом не в состоянии, поэтому очень скоро начала отставать. Кирилл, в свою очередь, не оборачивался и не обращал внимания на шумное дыхание дочери: он бежал.
«Ты снова пришёл сюда, – внутренний голос напоминал голос одного из видеоблогеров, чьи видео Кирилл посматривал по вечерам (в последний раз это был Мармок), – пришёл делать вид, что тебе не безразлично здоровье. Да-а, ты настоящий ЗОЖник. И Светик притащил. Ути, какой хороший мальчик! Какой забо-о-отливый папаша! Пусть побегает. Станет такой же, как ты: плохонькой мамой и никудышной женой…»
Кирилл ускорился.
«Ты ведь знаешь, что она умерла не потому, что не могла бороться, – теперь внутренний голос звучал как Бэдкомедиан. – Просто она вдруг поняла, что бороться ей не за что! Правда, здорово?»
Горло в огне, в висках – стук поездов, но мужчина и не думал останавливаться. Наоборот, он взял максимальную скорость. Никакого контроля над дыханием – тело лучше знает, что и как делать. Всё, что видели расширившиеся зрачки – это зелёно-бурое месиво из деревьев, земли и травы. Где-то за спиной кричала дочь, но Кирилл уже не слышал её. Кроме собственного свистящего дыхания и шлёпанья кроссовок он в принципе ничего не слышал. И ни о чём не думал: голова словно отключилась. Лишь по чистой случайности Кирилл до сих пор не споткнулся и не проехался лицом по земле или не влетел в «собачью мину».
В глазах темнело, и сквозь гул к сознанию мужчины пробился Николай Дроздов:
«Особенно мне нравится в этих созданиях, что они всё время делают друг друга несчастными и при этом считают себя благодетелями. Например, этот самец, привлечённый самостоятельностью самки, стремится приручить её и наблюдать за её медленным угасанием. Восхитительные создания!»
– Я ни в чём не виноват… – прохрипел Кирилл, задыхаясь.
«ТОГДА ОТ ЧЕГО ТЫ БЕЖИШЬ?!»…
***
Спина отца всё отдалялась и отдалялась. Оставив всякую надежду догнать его, Света остановилась, хоть и знала, что резкие остановки вредны для сердца.
– Или я переведу дух, или дух переведёт меня!
Когда бластбиты в ушах стали затухать, девушка услышала треск веток за спиной. Медленно обернувшись, Света увидела девочку десяти лет в джинсовом костюме. Кепка на макушке, в ушах – наушники, в одной руке – плеер, в другой – поводок. А на поводке…
(«Какой прелестный сукин сын!»)
…мопс. Его морщинистая тушка напоминала сгусток теста или обмотанную макаронами тефтелю, а выпученные глаза по бокам головы делали собаку похожей на большую бежевую лягушку. Пока хозяйка задумчиво выбирала трек в плейлисте, пес, словно зачарованный, следил за огромной сонной мухой, кружившей над ближайшим кустом. Света попятилась, не сводя глаз с мопса.
Зверь чихнул. На лице хозяйки прорезалась ухмылка, а у Светы чуть не встало сердце.
– Тише ты, – взволнованно прошептала девушка, шарахаясь от тефтели на ножках, – не хватало ещё кондрашку словить не накрашенной…
Под ногами предательски хрустнула шишка. Мопс обернулся на звук и высунул язык. В глазах собаки горел едва заметный огонёк, и Света не додумалась – или не смогла – отвести взгляд.
Издав приветственный лай, пёс неуклюже рванул к подростку.
– Па-а-апа-а!!! – Света бросилась бежать, не видя, впрочем, Кирилла.
– Что такое, Мани? – беспечно бросила юная исследовательница плейлистов в ответ на лай любимца, но тут же вздрогнула: поводок вылетел из ладони и поплёлся за весело сопящим мопсом. – Мани, назад! Я кому сказала! Назад!
Света не оглядывалась, хотя разум и призывал остановиться: «За тобой гонится безвредное слюнявое облачко, и тебе не хватает духу остановиться и тупо постоять?!». Но пока в голове зрели умные мысли, по ушам бил лай мопса.
Лай хаски… овчарки…
Лай четырёх доберманов?!
Девочка с плеером замерла в ужасе: на беззаботного Мани встрепенулись все собаки, какие только были в зоне видимости. Наиболее внимательные хозяева крепко ухватились за поводки и удержали своих то ли игривых, то ли агрессивных питомцев. Но не все. И не все собаководы признавали поводки и уж тем более намордники. Ребёнок, придя в себя, тут же бросился на защиту своего пса.
– Ма-а-ани-и-и-и!!!
А Света всё бежала…
***
Придя в себя, Кирилл обнаружил, что обнимает турник. Голова гудела, кровь хлестала из разбитого носа. Тихонько взвыв, мужчина прижался лбом к холодному металлу. Чуть-чуть полегчало. Проведя в таком положении около двадцати секунд, Кирилл стал различать шелест травы, пение птиц, а также какофонию из криков и лая. Мужчина оторвался от турника и огляделся. Казалось, весь лес стоит на ушах: собаки словно взбесились, опытные собаководы покрикивают на питомцев, а иные, принципиально не использующие поводки, преследуют своих «братьев меньших».
«Кажется, я заболеваю» – Кирилл издал протяжный стон и схватился за лоб. Пока голова подражала гудку океанического лайнера, взгляд скользил по окрестностям в поисках серой спортивки, знакомого лица или хотя бы завязанных в «конский хвост» светлых волос. Веки норовили предательски сомкнуться, а лица нещадно перетекали в жёлто-розовый кисель. Всё равно, Кирилл почему-то был уверен, что здесь ему не отыскать дочь даже с исправно видящими глазами. Да и подходить к каждому в надежде разглядеть свою дражайшую собакофобку – всё-таки перебор, ведь каждый шаг давался с боем и скрежетом. Присесть бы, успокоиться, подумать.
До трибун идти и идти, лавочек нет. Мужчина доковылял до ближайшего дерева, прислонился спиной к стволу и осел на землю. Кириллу открылся вид на единственную действительно заброшенную часть лесного спортивного комплекса – на крошечную хоккейную площадку. Непонятно, как вообще предполагалось играть в такой тесной коробке. Зато ограда высокая, хоть прячься за ней.
«Я, блин, в домике!»
Со стороны турников донёсся знакомый рифф. Цой, «Кино», «Мама, мы все тяжело больны». Старинный магнитофон с музыкой далёкой юности, времени перемен и веры в свои силы.
«Через день будет поздно, через час будет поздно, через миг будет уже не встать…» – пел мёртвый идол, и ему подпевали, веря. Кирилл тоже верил и подпевал когда-то. А сейчас его забитые ноги отказывались шагать в светлое будущее.
(«…Ты должен быть сильным, иначе – зачем тебе быть?..»)
Из-за ограждения показалось грязное и словно похудевшее лицо Светы. В её взгляде смешались усталость, тоска и нечто вроде озарения. Припадая на левую ногу, дочь подошла к отцу и рухнула рядом с ним. От серой толстовки несло потом, но отец, казалось, погрузился в себя и ничего не почувствовал.
– Знаешь, чему я научилась сегодня? – спросила дочь отрешённо и, не дожидаясь ответа, продолжила:
– Теперь я точно знаю, что от проблем можно убежать.
– Все так и делают, солнышко, – дрожащим голосом ответил отец, – все так и делают, – и отвернулся. Что-то в глаз попало.
Света еле слышно подпевала вечно живому.
Она правда очень похожа на мать. И на отца тоже.
ПОХОРОНЫ МОЕГО СЕРДЦА
Павел Рязанцев
«Цирк приехал!»
Надпись на табличке полностью соответствовала действительности, ибо разноцветные буквы сияли над входом в самый настоящий цирк-шапито. Шатёр, словно небезызвестные Три Толстяка, каким-то немыслимым образом ставшие единым целым, поглощал посетителей одного за другим, горсть за горстью, поток за потоком…
Из-за кулис высовывалась рыжая кудрявая голова. Подведённые тушью глаза методично сканировали трибуны, переходя от ряда к ряду и выискивая кого-то, но не находя. Не часто увидишь рыжего клоуна в печали, но то во время представления, а оно ещё не началось. В жизни Андрей ничем не отличался от других людей. Радость и отчаяние предсказуемо чередовались между собой, и удивительно, как быстро и незаметно одно могло перейти в другое.
Вот как сейчас.
«Ну, где же она? Где же она?! Ох, а вдруг она не придёт?!»
До начала представления ещё полчаса. Нет причин для волнения.
«Она всегда приходит заранее, чтобы мы могли увидеться до шоу. Сейчас её нет! Вдруг что-то случилось!»
– Эй, эй! – Сабина, маленькая тоненькая эквилибристка, отвела Андрея вглубь закулисья, подальше от любопытных глаз детей и взрослых. – Не грусти! Она обязательно появится.
Клоун промолчал. Что бы он ни ответил, у Сабины всегда найдётся аргумент, почему он ошибается.
– Вот увидишь, она обязательно придёт на шоу, – Сабина улыбнулась, зная, сколь заразительной бывает её улыбка. Андрей поддался чисто механически, но на душе по-прежнему скребли кошки.
Артисты ушли, освободив место для униформистов. Тем предстояло сделать ещё много работы до начала представления.
Мучительно долгие полчаса.
И вот, зрители заняли места в соответствии с билетами. Шпрехшталмейстер, вышедший на манеж, дабы объявить о начале, увидел, что трибуны забиты под завязку. К хорошему быстро привыкаешь, и лишь горький опыт выступлений в полупустом шатре не позволяет артисту воспринимать успех как должное. Значит, всё снова должно быть на высоте.
Музыка гремела, дети визжали, взрослые аплодировали. Ведущий объявлял номера. Первым в круг вышел дрессировщик Борис с любимицей всей труппы – шимпанзе Люсей. Маленькие мальчики и девочки были в восторге. Следующей вышла Сабина. Теперь в восторг пришли большие мальчики, хотя и скрывали это от своих больших девочек, следящих больше за реакцией спутников, чем за самим представлением. Сабина умела улыбаться, с этим никто бы не поспорил.
– Возможно, это стоит выделить в отдельный номер, – усмехнулся Николай, белый клоун и напарник Андрея. Андрей не отреагировал на шутку, его занимали совсем другие, печальные мысли. Остальные замечали, что с ним что-то не так, но не решались заговорить об этом. Только не сейчас. В конце концов, клоун – это артист, и он будет улыбаться на сцене, даже будучи в трауре.
– Знаете ли вы, как у нас проходит лето? – донеслось из круга. Так шпрехшталмейстер подводил к номеру «Клоуны на отдыхе». До выхода Андрея с Николаем оставалось секунд пятнадцать, не больше.
– Идёмте, Бозо, – Николай провёл ладонью поверх лица сверху вниз и превратился в печального страдальца а-ля Пьеро. После непродолжительной паузы Андрей сделал то же самое, только наоборот. Теперь на разукрашенном лице клоуна сияла простодушная улыбка.
Всё, можно выходить.
– Поприветствуем же этот замечательный дуэт! Рюша и Коша! Друзья, встречайте!
Ведущий освободил место для «принцев цирка», что уже выдвинулись к зрителям. Коша в исполнении Николая шёл с понурой головой и карикатурно сгорбленной спиной – аж плечи выше головы, а Андрей «Рюша» шагал так, словно намеревался своим видом покорить Вселенную… ну, или словно собирался произнести пламенную речь в защиту австралийских тушканчиков от жестоких поползновений со стороны марсианских телепузиков. Воспользовавшись привилегией импровизировать, Андрей с комично-удивлённым выражением лица оглядел зрителей в надежде всё-таки увидеть среди них свою «принцессу».
Но тщетно.
По щеке весело улыбающегося клоуна стекла одинокая слеза.
***
Подключённая к системе жизнеобеспечения Ольга глядела в стену, изредка моргая. Видела ли она Андрея, примчавшегося в больницу в гриме и костюме, лишь узнав о случившемся? Слышала ли она его? Узнавала ли? Врачи не были уверены. Андрей тоже.
Но что ему оставалось?
– Оленька… Оленька, ты слышишь?
Молчание.
– Оленька, ты такой замечательный момент пропустила, – Андрей встал у стены перед возлюбленной и изо всех сил старался не сорваться на всхлипы. – Семья «солнечного» мальчика с собой взяла. Он громкой музыки очень боялся, плакал. К нему наш попугайчик на плечико сел. Они друг на друга посмотрели, попугайчик улетел, мальчик засмеялся, захлопал в ладоши – и больше не боялся, не плакал! Ты представляешь?
Молчание. Андрей всматривался в Ольгино лицо, искал признаки хоть какой-то реакции, но это было нелегко. Глаза щипало, приходилось часто моргать. Так и не заметив ничего: ни движения губ, ни кивка головой, ни какого-то особого вращения глазных яблок – клоун сглотнул, вытащил из кармана несколько резиновых мячиков и стал жонглировать. Андрей улыбался Ольге, словно ребёнку в первом ряду.
В палату, не зная о визите, вошёл врач. Его глазам предстало то, чего он никак не ожидал увидеть в больнице: безумно улыбающийся клоун со слезящимися глазами жонглировал перед коматозницей. Первым порывом медика было развернуться и с криком выбежать из палаты.
Но нельзя.
– Молодой человек! Молодой человек! – придя в себя после шока, врач вцепился клоуну в рукав и потянул в сторону двери. – Пожалуйста, покиньте палату! Прошу вас!
– О нет, шоу ещё не закончено! – завопил Андрей, в ужасе наблюдая, как его резиновые мячики посыпались на пол.
– Она в тяжёлом состоянии, ей нужен покой! Прошу вас, уходите!
– Нет, нет! Ещё слишком рано!
– Пожалуйста!
– Пожалуйста…
***
Полуденное солнце заливало светом как щедрую на растительность землю, так и могучий зелёный дуб с воробьём, одиноко суетившимся под его кроной. Перелетая с ветки на ветку, серо-коричневая птица с интересом ничего не понимающего ребёнка наблюдала за церемонией, забавно чирикая. Мир по ту сторону забора шумел в соответствии со своим нехитрым устройством: автомобили рычали моторами и стирали шины о дорожное покрытие, истошно визжа, собаки лаяли, мухи жужжали. Люди снаружи смеялись и радовались лету.
А люди внутри…
Вспотевшие от трудов и жары могильщики опускали гроб в свежевырытую могилу. Священник пел Трисвятое. Перед последним приютом со свечами и цветами в руках стояли Андрей, Николай и Сабина. Со стороны Ольги никто не пришёл. Она уже похоронила своих родителей.
– Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней, – священник взял горсть земли и посыпал ею гроб, изображая на крышке крест.
Андрей подошёл к могиле. Когда он нагнулся за землёй, из кармана брюк выскочил мячик для жонглирования и приземлился между гробом и земляной стенкой. Андрей не обратил на это внимания. Возможно, он даже не заметил случившегося, ибо глядел, не видя ничего, кроме крышки гроба, скрывавшей лицо и глаза, в которых он был бы счастлив утонуть. Снова.
Следом подошли Сабина и Николай. Девушка старалась не смотреть на гроб и спешно сыграла свою короткую, но тяжёлую роль. Николай заметил мячик, оброненный другом, и бросил свою горсть так, чтобы скрыть жёлто-красную резину от посторонних глаз. Сразу после этого могильщики взялись за лопаты, и через несколько скорбных минут гроб полностью скрылся под землёй. На образовавшийся холмик водрузили деревянный крест, туда же сложили цветы: белые и жёлтые розы.
Священник и могильщики молча оставили троих.
Николай поглядывал на часы, ему ещё нужно было успеть на день рождения дочери. Однако уйти сейчас же было бы невежливо по отношению к остальным.
– Я знаю, тебе сейчас очень тяжело, – Сабина подошла к застывшему перед крестом Андрею и мягко развернула его к себе. Его глаза влажно блестели. – Но впереди ещё целая жизнь. Боль пройдёт, вот увидишь.
Андрей ничего не ответил. Не потому, что был согласен или что у Сабины нашёлся бы аргумент в подтверждение своих слов. Просто всё вокруг больше ничего для него не значило. Сабина говорила что-то ещё, плавно жестикулируя, но её слова слились в один беспрестанный гул, стелившийся подобно тишине в вакууме. Лицо девушки тоже расплылось, превратившись в бесформенную кляксу.
А полуденное солнце всё так же посылало свои бесцветные лучи безразличному миру
***
