Ирина Буря
Ангел-мститель

– Да, пора уже закругляться, – ответил ей муж, – маме еще нужно у вас уроки проверить.

Дети надулись.

– У меня все в школе проверили, – буркнул сын.

– А у меня даже ни одной буквочки не исправили, – похвасталась дочка.

– Вот и мама хочет на ваши успехи посмотреть, – непререкаемым тоном продолжил муж. – И если вы действительно хорошо с уроками справились, – он сделал многообещающую паузу, – тогда мы завтра пойдем в сад погулять.

Та, которую позже назвали Мариной, от неожиданности даже остановилась. Нет-нет, они совсем нередко отправлялись на прогулку всей семьей, но чтобы два дня подряд?

– Все вместе? – просияла дочка.

Муж кивнул.

– Папа, а можно мы вместо птиц к медведям вернемся? – спросил вдруг сын.

– Что это тебя к ним потянуло? – усмехнулся муж.

– Мне кажется, медведи сильнее всех, – задумчиво ответил сын. Похоже, разговоры о страхе и уважении засели у него в голове крепче, чем ей бы хотелось.

– А вот и нет! – тут же принялась спорить дочка. – Тигры еще сильнее.

– На самом деле, – вмешался муж, – медведь опаснее тигра – он и бегает быстро, и по деревьям лазает, и воды не боится.

– Тигры все равно сильнее! – заупрямилась дочка. – Мама, правда, что тигры сильнее?

– В самом деле, – повернулся к той, которую позже назвали Мариной, муж, – что-то наша мама совсем притихла. Что же она нам скажет – кто самый страшный зверь в природе?

– Не знаю, – нерешительно ответила она, озадаченная внезапным интересом к ее точке зрения. – Мне их всех как-то жалко. Невесело им, наверно, в этих клетках.

Дети притихли, растерянно переглядываясь.

Прищурившись, муж внимательно посмотрел на нее.

– Но ведь здесь на них никто не может напасть, их кормят, заботятся о них, на зиму в теплые помещения переводят. Об этом ведь тоже нельзя забывать, правда? – объяснил он детям, но ей показалось, что слова его обращены к ней. – И потом – если бы не было зоопарков, где бы мы могли понаблюдать за дикими животными, вот так – совсем близко?

– А «В мире животных» на что? – спросила она.

– Нет, мама, – уверенно возразил ей сын, – по телевизору это совсем не то.

Она согласно кивнула, больше не споря. Тихий внутренний голос резко напомнил ей, что неразумно привлекать внимание детей к ограничению свободы в преддверии проверки уроков.

Важное воспитательное мероприятие прошло вечером успешно и не заняло много времени. Учителя на продленке дело свое знали и относились к нему со всей присущей воспитателям подрастающего поколения серьезностью. И на следующий день, сразу после завтрака они отправились в сад.

Попасть туда можно было далеко не всегда, что придавало прогулкам вдоль бесконечных рядов яблонь особую привлекательность. Центральные ворота вообще открывались исключительно для грузовых машин и присланных на уборку урожая отрядов работников всевозможных предприятий. На сбор фруктов люди всегда соглашались охотно – целый день на свежем воздухе, и домой можно килограмм яблок с собой вынести, самых отборных, конечно. Местные жители не могли мириться с тем вопиющим фактом, что лучшая часть растущего рядом с их домами богатства достается пришлым чужакам, и, не успевали сторожа заделать одну дырку в заборе, как в нем появлялось три новых. Остаток же собранных даров природы машины вывозили почему-то не прямо в магазин, а в хранилища, где те днями, если не неделями, ожидали учета и контроля, после чего попадали в торговую сеть уже изрядно усохшими.

Но сейчас урожай был уже снят, и сторожа смотрели на незаконное проникновение на охраняемую территорию сквозь пальцы. Для детей эти осенние прогулки по саду были чем-то вроде охоты за сокровищами. Они носились по саду в поисках завалявшегося где-то в траве спелого, краснобокого яблочка и вечером долго спорили, кто оказался победителем в соревновании: тот, кто нашел первое яблоко, или тот, кто нашел их больше.

Муж поддерживал в них дух состязания, говоря, что острый глаз и расторопность приносят в жизни только пользу. Тихий внутренний голос уговаривал ту, которую позже назвали Мариной, что дети совершают хороший поступок, подбирая с земли свежие фрукты, которые иначе пропадут без пользы, и заслуживают награды за него.

Едва они углубились в сад, дети разбежались в разные стороны, а та, которую позже назвали Мариной, с мужем некоторое время шли неторопливо по влажной земле, молча наслаждаясь свежим воздухом и тишиной.

– Ты знаешь, я давно хотел тебе сказать… – вдруг заговорил муж.

Она вопросительно глянула на него.

– Я ведь не сентиментальный человек, – продолжил он, заложив руки за спину и глядя прямо перед собой, – но мне кажется, что у нас с тобой хорошо жизнь сложилась.

– О чем это ты? – удивилась она. Душевные разговоры у них как-то не случались. Не то, чтобы кто-то против был – просто не случались.

– Да обо всем, – ответил он. – Сама посмотри – в люди выбились, дети хорошие, послушные подрастают, в доме достаток, уют, порядок… Каждый день дела-дела, оглянуться некогда, а вот провели два дня все вместе – и сразу понятно, зачем вся эта круговерть.

Она молча взяла его под руку и прижалась к ней.

– Я ведь все это ради вас делаю, – продолжил он, положив ладонь ей на руку. – Я ради вас на все готов. И работать сверхурочно, и по первому вызову в выходные срываться…

– Да я знаю, знаю, – успокаивающе пробормотала она.

– Вот за это я тебе и благодарен, – кивнул он. – За то, что умеешь главное в жизни видеть. И ценить. За то, что после любой работы я всегда могу домой вернуться и душой отдохнуть.

Она молчала, не зная, что сказать.

– Красивых слов говорить я так и не научился, – вновь заговорил он после короткой паузы. – Но не в них ведь дело, правда? Ты ведь и без них всегда знаешь, в чем для меня смысл жизни заключается. И в твоей жизни все хорошо, правда? Тебе тоже не на что жаловаться, да?

– Конечно, – тихо ответила она, уткнувшись лбом ему в плечо.

На душе у нее сделалось необыкновенно хорошо. Господи, да на что же ей жаловаться-то? Жизнь у нее спокойная, размеренная – без сумасшедших взлетов, конечно, но зато нет в ней и криков с руганью, скандалов безобразных. Дети замечательные – живые, послушные, отзывчивые; муж хоть строгий и сдержанный, но зато души в ней не чает – сейчас она особо остро это чувствовала. А через неделю ее ждет встреча со старыми друзьями, на которой сможет она и студенческие, беззаботные годы вспомнить, и посмотреть, как остальные в жизни устроились, и своим тихим счастьем похвастаться.

Даже не неделя осталась – всего-то пять рабочих дней. А на работе время всегда летит так, что и заметить не успеешь.

В понедельник ее вызвал к себе руководитель лаборатории.

Глава 5.

Здоровый образ жизни

Известие о скором прибавлении в семействе произвело на моего ангела сильное впечатление.

Именно такое, которого я опасалась.

Потому-то я и не стала ничего ему рассказывать, когда у меня появились первые подозрения. Решила подождать, пока врач их подтвердит. Если уж переживать землетрясение с цунами, то хоть не безосновательно. Молчать целый месяц мне было очень непросто – меня так и распирало желание поделиться хоть с кем-то великой новостью – но я справилась. К счастью, мой ангел так ничего и не заметил, поскольку его понимание расширения нашей семьи, как выяснилось, касалось, прежде всего, машины, в грандиозном деле приобретения которой он увяз по самые уши.

Каждый вечер я выслушивала его стенания о том, что у него глаза разбегаются, невнятные бормотания о лошадиных силах, объеме двигателя и типах кузова и, наконец, бесконечные гимны выбранной модели – и посмеивалась про себя. В его монологах я даже односложными междометиями участия не принимала – все равно я в машинах ничего не понимаю, вот заговорил бы он о цвете – тогда другое дело! Да и потом – в последнее время мне было намного интереснее Галю послушать.

Так и общались мы с ним последний месяц: он – о своем, я – тоже, и все довольны. Мы, даже направляясь куда-нибудь вдвоем, словно по отдельности существовали. У меня самой сомнений в отношении моего состояния уже практически не было, и я вдруг заметила, что хожу, поворачиваюсь, сажусь – вообще, двигаюсь – как-то иначе. Раньше я словно водителем в своем собственном теле была – таком привычном и безответно послушном, что мне даже в голову не приходило задуматься о том, чтобы поберечь его на крутых виражах и ухабах…

Тьфу ты, как он меня заразил – и я уже на автомобильную лексику перешла! Ну и ладно, хорошее сравнение. Сейчас же рядом со мной как будто пассажир появился – хрупкий такой, нежный, как принцесса на горошине – и я вдруг поймала себя на том, что внимательно всякие ямки обхожу, и на подъемах и спусках перемещаюсь крайне осторожно, чтобы не поскользнуться. И постоянно прислушиваюсь к своим ощущениям. Смешно, конечно, было уже в то время ожидать каких-то ощутимых перемен, но я ждала. И, разумеется, ничего не чувствовала.

Кроме бесконечного расположения ко всему окружающему миру.

Даже наша бабуля, похоже, уловила ту волну благодушия, которая волнами катилась от меня во все стороны. Она все реже попадалась мне на глаза, а если и случалось встретиться, бросала на меня довольный взгляд и сдержанно кивала – видно, начали мы соответствовать ее пониманию тихой и спокойной жизни. А однажды она и вовсе с благородной стороны мне открылась – оказалось, что кто-то из соседей донес на наши неурядицы, к ней явился работник социальной службы с предложением защитить ее права в суде, в ответ на что она решительно отказалась давать ход всякой клевете.

В тот вечер я опять возвращалась домой одна – мой ангел дождался, наконец, великого момента покупки машины. Ближе к концу рабочего дня он позвонил мне, чтобы предупредить, что застрял с ее оформлением – и, похоже, надолго – и я решила подождать с ужином до его возвращения. Неторопливо выходя из лифта, я вдруг увидела нашу бабушку, закрывающую за собой дверь на лестницу. Одной рукой – второй она, всхлипывая, утирала слезы.

– Варвара Степановна, что случилось? – бросилась я к ней.

Она молча затрясла головой, обходя меня и направляясь к своей квартире.

– Неужели мы снова Вас чем-то обидели? – расстроено спросила я ей вслед.

Она резко повернулась и бросила на меня затравленный взгляд.

– Нет-нет, деточка, – быстро проговорила она, шмыгая носом, – на вас я никаких обид не держу. Да я ведь и раньше только хотела подсказать вам, как у нас тут жизнь устроена. Чтобы вы побыстрее освоились.

– А кто же Вас тогда огорчил? – снова спросила я, улыбнувшись против воли – настолько отличались ее слова от обычных едких замечаний.

– В жизни я не думала, – запричитала она, сглатывая свежий прилив слез, – что старые знакомцы такую свинью мне подсунут! По судам меня против вас таскать – дожилась на старости лет до позора!

– Против нас? – растерялась я. – Да за что?

– Вот и я этой, из собеса, сказала, что не за что! – нервно закивала она головой. – Я ей так и сказала, что напраслину кто-то возвел, да еще и анонимно, а я к вам никаких претензий не имею – душа в душу живем! Сейчас вот и к Озимовым наверх ходила, и к Сидельцевым внизу – никто не признался. Еще и посмеялись надо мной – надо, мол, пользоваться, раз уж государство за меня горой встало…

Она уже совсем не на шутку расстроилась, и мне пришлось завести ее к себе домой, чтобы чаем напоить и хоть как-то успокоить. За чаем мы разговорились. Она уже давно жила одна – муж умер, сын уехал, как только подвернулась возможность поработать заграницей, и так и осел там: женился, дети появились, если и навещал ее один раз в несколько лет, и то хорошо.

Я вдруг вспомнила, как точно также проводила в одиночестве почти все свои вечера – еще до того, как узнала о своем ангеле. Тоскливо мне нечасто было, но все же – насколько лучше стала моя жизнь, когда он материализовался. Я уверила ее, что все это дело выеденного яйца не стоит, и что горевать ей совершенно незачем – не в глухом лесу все же живет, а среди людей, вот и мы ей всегда поможем, если нужно будет, и на чай к нам в любой день зайти можно, если поговорить с кем-нибудь захочется…

– Ох, спасибо тебе, деточка, – окончательно расчувствовалась она, – и прости меня, старую, если что не так… Я-то с первого взгляда увидела, что вы – люди порядочные: и ты такая приветливая, и муж у тебя заботливый…

Я поняла, что, раз уж она на «ты» перешла, то уже прочно перевела нас с ангелом в категорию добрых соседей. Вот говорила же я ему, что со временем все образуется!

Одним словом, когда он вернулся, я как раз провожала нашу старушку к ее двери, снова и снова повторяя ей, что мы всегда рядом и готовы помочь.

Он, конечно, удивился. Но я не стала сразу рассказывать ему, что мне удалось, наконец, установить добрососедские отношения в нашем новом доме. Во-первых, я видела, как ему не терпится похвастаться результатами своего дня. Во-вторых, мне не хотелось, чтобы все величие достигнутой мной победы осталось незамеченным на фоне его восторгов по поводу машины. В-третьих, я пообещала бабушке, что помогать ей будем мы – а к этой мысли моего ангела явно нужно было подготовить.

Именно поэтому я отложила этот разговор до следующего дня, а пока отправилась с ним знакомиться с его приобретением. Машина мне понравилась – она оказалась небольшой, даже с виду юркой, и очень уютной внутри. Она напомнила мне задиристого щенка, припавшего носом к земле и умильно поглядывающего на тебя снизу вверх. На переднем сидении мне сразу же захотелось сесть бочком и ноги под себя подтянуть…

Еще больше мне понравилась поездка на работу на следующее утро. Мало того, что я смогла собраться спокойно и даже с ленцой – мой ангел вышел раньше, чтобы машину прогреть – так и потом двадцать минут, развалившись в теплом салоне, ни в какое сравнение с нашей обычной тряской в метро и маршрутках не шли. Я бы не прочь и подольше ехать… Сначала, честно говоря, я побаивалась, но этот невыносимый ангел и за рулем оказался, как в своей тарелке. Так же, как и на коньках. И в реке. И в морском бое с Олежкой в бассейне. И вообще во всем, что он делал!

Рассердиться мне не удалось – уж больно уютно было.

К нашей старушке он вернулся сам – по дороге домой. С таким видом, словно не вчера, а сто лет назад впервые за руль сел – небрежно держась за него одной рукой, второй в это время поправляя зеркало заднего обзора и повернувшись при этом ко мне. А я только расслабилась, намереваясь после рабочего дня хоть двадцать минут насладиться мягким креслом. Пришлось одернуть его, чтобы от дороги не отвлекался – отец всегда говорил, что управление автомобилем требует неукоснительного внимания, поэтому мне за рулем делать нечего.

Всю историю я рассказала ему вечером, после ужина в качестве дополнительной защитной меры. И сработало! Он не только согласился со мной, что одинокому человеку трудно живется (еще бы – самому три года не с кем и словом перекинуться было, пока я его в нормальную жизнь не вытащила!), но и охотно закивал, когда я робко предложила ему помочь бабушке (ведь с машиной-то за покупками ездить – вообще нечего делать!). А под конец, когда я упомянула, что единственный близкий ей человек Бог знает, где находится, даже нахмурился – вспомнил, наверное, как нам тяжело было вдалеке друг от друга, когда его начальство на разбирательства вызывало.

По-моему, он даже вспомнил, из-за чего его вызывали – я вообще в последнее время заметила, что к работе он стал относиться намного серьезнее. Вот и на следующий день он все утро меня подгонял, чтобы быстрее собиралась, и возле офиса высадил меня и сразу же уехал – без всяких там глупостей на прощание, хотя мы и чуть раньше приехали. Меня это, не скрою, более чем устроило. После обеда я должна была идти к врачу, о чем, разумеется, не имела ни малейшего желания сообщать ему – чтобы паника раньше времени не началась. К концу рабочего дня вернусь – он ничего и не узнает. До вечера. Главное – уходить уверенно, чтобы Тоша подумал, что он в курсе…

После посещения врача я поняла, что ни на какую работу не вернусь. Все равно сейчас от меня толку никакого не будет – я ни о чем думать не могу, кроме как… У меня опять перехватило дыхание. Я бы с Галей сейчас поговорила, или со Светкой, но не на работе же! И потом – я просто обязана ему первому сообщить! А затем, когда мне удастся его реанимировать, можно и всем остальным… Вот и родители на выходные пригласили…

Махнув рукой на все последствия, я поехала домой. Подумаешь – одним шквальным порывом больше! У меня для него в ответ смерч имеется. Звонить ему я не стала – он все-таки на работе, еще додумается все бросить и за мной примчаться. А так – подъедет, как обычно, после работы, узнает, что я ушла (мало ли – вдруг у меня голова разболелась!), и поедет себе спокойно домой. Главное – чтобы спокойно, в свете предстоящего потрясения.

Когда он вечером ворвался в дом, я сразу поняла, как с моей стороны глупо было даже думать о каком бы то ни было покое – рядом с этим… ненормальным… психом. Я сидела на кухне, нежась в ощущении пришедшего ко мне удивительного чуда, когда на меня надвинулось нечто такое, рядом с чем мой тщательно подготовленный смерч показался мне летним сквознячком. Ну, почему, спрашивается, почему он неделями мне на работу не звонил – и именно сегодня я ему вдруг срочно понадобилась? И Тоша, конечно, тут же все ему и выболтал. А я еще и телефон забыла после врача включить – а кто бы, скажите на милость, на моем месте об этом не забыл?

Пришлось сразу признаваться, что я ходила к врачу – я поняла, что любые подготовительные мероприятия приведут только к тому, что он меня сейчас опять начнет из-за стола выдергивать и трясти, как грушу. Что, согласитесь, было бы совсем некстати.

И опять самое простое решение оказалось самым результативным. Удалось мне таки вызвать этот смерч – только он на меня-то и налетел. Трясти он меня на этот раз не стал, но в плечи вцепился так, словно – если бы я действительно упала – в этом моя вина была. Ну, разумеется, я должна была в его отсутствие где-нибудь свалиться! И все кости себе переломать! И домой меня на «Скорой» доставили. И к стулу привязали, чтобы я своего единственного спасителя в безопасной неподвижности дожидалась.

Ах, ему моих слов недостаточно, что я себя отлично чувствую! Ну, понятно, откуда же мне, бестолковой, знать. Нас же мнение специалиста интересует. Вот и хорошо, что я ему раньше ничего не сказала – пусть теперь только попробует заикнуться, что такого быть не может!

Без дальнейших проволочек (я хотела его подготовить!), я сообщила ему, что у нас будет ребенок.

Вот есть все же справедливость на белом свете! И насколько все-таки права была Марина, когда говорила, что абсолютно уверена в моей силе и твердости! Отскочив от меня, словно от непоколебимой стены, ураган обрушился – наконец-то – на него, стукнув его, как положено, сорванной где-то крышей прямо по голове. Со всей силой разгулявшейся стихии. Он плюхнулся на стол и, не отпустив моих плеч, уставился на меня с подходящим контуженному выражением – но опять сверху вниз.

Вот не будет этого! Я встала. Так лучше – так он смотрит на меня снизу вверх и за плечи мои держится… только для того, чтобы окончательно не свалиться. А я буду снисходительно и терпеливо дожидаться, пока он в себя придет…

– Еще раз, – помотал он головой, слишком быстро придя в себя.

– У нас будет ребенок, – повторила я.

– Ты уверена? – спросил он с каким-то странным выражением.

– Тебя, по-моему, мнение врача интересовало, а не мое, – сухо заметила я.

– И тебе врач об этом сказал? – продолжал допытываться он. – Ты точно помнишь, что тебе врач сказал?

Мне очень захотелось, чтобы ураган сорвал где-то там не одну, а две крыши, с интервалом где-то в пять минут, и чтобы сейчас эта вторая крыша, согласно закону земного тяготения…

– Дай-ка подумать… – Я старательно нахмурилась. – С работы я сегодня точно раньше ушла… По-моему, для того, чтобы в поликлинику сходить… Да-да, определенно, там какие-то люди в белых халатах ходили! И с одним из них я говорила… Мне кажется, что довольно долго… Мне, правда, трудно было сосредоточиться, меня больше отключенный телефон волновал… И, вроде, он что-то такое упомянул… Возможно, я не придала большого значения его словам, поскольку сама уже давно об этом догадывалась…

– Что значит – давно? – заорал, как и следовало ожидать, он.

Я небрежно пожала плечами, сбросив с них заодно его руки.

– И мне… ни полслова… – выдавил он из себя.

Слава Богу! Сцена вернулась именно к тому сценарию, который я себе и представляла.

– Чтобы ты мне на месяц раньше эту истерику закатил? – перешла я в заранее продуманное нападение.

– На месяц? – снова задохнулся он, и вдруг схватил меня за талию и начал медленно поворачивать меня то вправо, то влево, старательно разглядывая меня в профиль.

– Ну, и что ты там увидел? – насмешливо спросила я.

– Ничего! – на лице у него появилось такое обиженное разочарование, что я расхохоталась.

– Хотела бы я знать, что ты хочешь увидеть в семь недель? – спросила я, утирая слезы.

– А когда? – выдохнул он с жарким любопытством.

– Ну, наверно, еще с десяток подождать придется, – неуверенно предположила я.

– Да? – Он вздохнул. – Ну, ладно…, – и затем притянул меня к себе, прижавшись щекой к моему животу и напряженно прислушиваясь к чему-то.

– И для этого еще рано, – усмехнулась я, обхватив руками его голову и еще крепче прижимая ее к себе.

В этот момент в животе у меня заурчало.

Его словно током подбросило – и на лице вновь замаячила тяжелая грозовая туча. Господи, а сейчас что такое?

– Ты когда в последний раз ела? – прорычал он.

– Утром, по-моему, – честно ответила и в очередной раз пожалела об этом.

– Как утром? – заорал он. – Как утром?! Ты должна принимать пищу каждые несколько часов, понемногу – мне Тоша рассказывал…

– Тебе Тоша рассказывал? – фыркнула, не выдержав, я. – А может, я лучше Галю послушаю? Или Светку? Или, еще лучше, врача? Может, я сама у них выясню, какую мне жизнь теперь вести?

– Света уже ничего не помнит, – безапелляционно заявил он. – А Гале самой постоянно напоминать приходится о режиме – мне Тоша расска… Неважно. А вот насчет врача – это ты правильно сказала. В следующий раз вместе пойдем.

– Что? – Я попыталась отстраниться. – Ты, что, опять каждый мой шаг собрался контролировать?

– Татьяна… – Он повернул голову и глянул на меня – снизу вверх, но с таким неистовым выражением, что ему даже нависать надо мной не потребовалось, чтобы я замерла.

– Ты же знаешь, – тихо и напряженно проговорил он, – что важнее тебя у меня ничего на земле нет. И не на земле тоже, – добавил он, смешно дернув носом. – Без тебя у меня здесь жизни нет. И не было – так, только одна работа. В тебе – смысл… всего этого, – он неопределенно повел вокруг себя рукой. – А теперь у меня два смысла жизни есть, – вдруг завопил он торжествующе, вскочив и притянув меня к себе, – две цели, две причины, два источника сил! И все они – в тебе, – тихо пробормотал он куда-то мне в волосы.

Уткнувшись носом ему в грудь, я не знала, что сказать. Такого я еще ни разу не слышала! Он говорил мне много красивых слов, сумасшедших слов, слов, от которых у меня конечности отнимались – особенно, когда в первый раз из своих заоблачных высот вернулся, и после свадьбы, и когда мы в первый раз после нее помирились, и после Нового Года, но такого… Что прикажете отвечать на простое и неприхотливое заявление, что в тебе скрыт смысл всей его жизни? Только и остается, что лицом к груди прижаться, чтобы не оторвал, чтобы не увидел, как оно горит – от смущения и удовольствия, и главное – чтобы не переставал говорить…

– Вот поэтому, – вновь послышался у меня над головой его голос, и по изменившемуся тону я поняла, что он сейчас продолжит говорить не совсем то, что мне и дальше хотелось бы слышать, – я очень прошу тебя – не злись, если я о чем-то буду тебе напоминать. Не злись, если я постоянно буду у тебя спрашивать, как ты себя чувствуешь. Не злись, если тебе покажется, что я слишком сильно тебя опекаю. Договорились?

Я неопределенно мотнула головой. Если бы речь шла о том, чтобы с ним не ругаться – тогда еще куда ни шло, но не злиться – это, знаете ли, просто нечестно. Сам-то даже и не заикнулся о том, что не будет больше на меня орать. И пусть даже и не думает потом меня к стенке припереть – когда голова у тебя плотно прижата к чьей-то грудной клетке, очень трудно утвердительный кивок от отрицательного рывка отличить.

К сожалению, то ли он мысли мои услышал (то-то ухом к голове изо всех сил прижался!), то ли уже успел изучить меня… немножко, но в голосе у него вдруг появилось безотказно действующее на меня мурлыканье.

– И самое главное, – вкрадчиво проворковал он мне на ухо, – я тебя прошу, я тебя просто умоляю… на коленях, – он придвинул ногой стул и стал-таки, подлец, на него на колени, не опустившись ни на миллиметр, – ничего больше от меня не скрывать. Я и так с ума схожу, когда не знаю, что с тобой происходит. И никуда больше сама не ходи, и телефон не отключай… – Похоже, он решил выжать из ситуации все, что только можно. – Обещаешь?

– Угу, – пробормотала я, зная, что наступит день, когда я прокляну себя за этот короткий звук. Но иначе список его требований мог оказаться куда длиннее…

Ужин он приготовил сам, велев мне не подниматься со стула. Во время подготовки к трапезе он несколько раз поинтересовался, не хочется ли мне чего-нибудь особенного. После нее он – «Без разговоров!» – отправил меня в ванную умываться, сказав, что посуду сам пока вымоет. После чего он чуть было не потащил меня спать – в девять часов! – заявив, что поскольку я сегодня полдня на ногах провела, мне срочно требуется восстановить силы. Я возмутилась, что еще не так давно куда больше времени на ногах – по дороге на работу и с нее – проводила, и в конечном итоге мы отправились смотреть телевизор. Если это можно так назвать. Он беспрестанно щелкал пультом, перескакивая с одного фильма на другой и заявляя при этом, что сцены жестокости и насилия мне сейчас противопоказаны. И перед сном еще каждые десять минут спрашивал, достаточно ли мне удобно…

У меня появилось ощущение, что на моем горизонте появились смутные облачка осложнений.

К концу недели они превратились в темные, мрачные тучи.

Разумеется, первыми в списке посвященных – после моего ангела – стояли родители. Но я как чувствовала – решила отложить оглашение великой новости до выходных. Все равно нас пригласили отмечать покупку машины – вот сразу и отпразднуем… дважды.

Вот так и вышло, что на следующий день я не удержалась – похвасталась Гале. Уж с кем с кем, а с ней мне было очень полезно сейчас поговорить, да и она уже с интересом начала на меня поглядывать, когда я у нее все подробности ее новой жизни дотошно выспрашивала. Галя разулыбалась, глаза у нее повлажнели, и она тут же пообещала мне поделиться всем-всем своим опытом. Прямо сегодня. Во время обеденного перерыва.

Как выяснилось, хвасталась в тот день не я одна. За обедом Галя первым делом показала мне, чего следует избегать в меню. Тоша с подчеркнутым удивлением вскинул бровь.

– А мы с Татьяной теперь в одной лодке, – рассмеялась Галя. – Так что молись, чтобы Анатолий хоть изредка на обед успевал: отныне у нас – свои разговоры, у вас – свои.

Тоша сделал большие, круглые глаза и принялся поздравлять меня с таким воодушевлением, что я сразу поняла, что он не впервые об этом слышит. Это же надо – вместо того, чтобы на работу ехать, этот несносный сторонник искренности и открытости решил начать день с того, чтобы поболтать о нашей личной жизни с первым, кто ему по дороге встретился. А еще говорят, что женщины сплетничать любят!

За неимением собеседника Тоша внимательно прислушивался к нашему с Галей разговору. Очень внимательно. Зачем – я поняла, когда вечером мой ангел пристал ко мне с расспросами о рекомендациях врача. Отвечать ему мне пока еще почти нечего было – он вытащил из кармана какой-то листик и уставился на него, хмурясь и жуя губами.

– Это еще что такое? – подозрительно спросила я.

– Это – советы Галиного врача, – ответил он, пробегая в двадцатый, наверное, раз глазами то, что было там написано. – Мне Тоша все подробно записал, и я не понимаю…

– Ах, он тебе подробно записал! – фыркнула я. – Да он просто законспектировал то, о чем Галя сегодня говорила. И поверь мне – я там тоже была, и поняла ее слова ничуть не хуже Тоши.

– Нет-нет, – замотал головой он, – что-то здесь не так. Врачи ведь тоже разные бывают – внимательные и не очень… Ладно, я попробую проконсультироваться…

– Без меня, – отрезала я, даже не подозревая, как скоро у него появится поддержка. – У меня врач – хороший и, судя по возрасту, опытный. Когда я вчера в очереди сидела, к ней двое приходили – из тех, кого она вела – с цветами и благодарностью.

Встретив его скептический взгляд, я поняла, что мне не удалось окончательно убедить его. Ну, понятно – он же и в гинекологии с акушерством лучше меня разбирается! Ну и пусть ищет, с кем бы еще посоветоваться – и пусть его там заодно и осматривают.

На следующий день мы убирали… в смысле, он убирал, а мне было велено работу у него поэтапно принимать, чтобы он что-нибудь не пропустил. Я бы с удовольствием хоть какую-то недоделку нашла, но он, видимо, сосредоточил все усилия на том, чтобы лишить меня и морального удовольствия. Затем мы поехали в магазин – истомившись тягостным бездельем, я зашла перед выходом к бабушке, чтобы спросить, не нужно ли и ей там что-нибудь. Оказалось, что очень даже нужно. Я попросила моего ангела вызвать пока лифт и быстро записала все, о чем она просила, предложив ей всякий раз, отправляясь в магазин, и ей покупки делать.

– А муж-то твой, деточка, возражать не будет? – заморгав, робко спросила она.

– Ну что Вы, Варвара Степановна, – нежно улыбнувшись, громко ответила я, – он всегда всем с огромным удовольствием помогает. У него натура такая – отзывчивая.

Он не разговаривал со мной до самого позднего вечера. Уткнулся в компьютер и сделал вид, что оглох – как в те дни, когда с головой нырял в автомобильные сайты. Ну и слава Богу – я хоть почитала спокойно.

В воскресенье мы, как и обещали, поехали к родителям – машину демонстрировать. Мой ангел, похоже, проникся серьезностью предстоящей задачи (не хватало нам еще задеть кого-то и предстать перед глазами отца с царапинами на каком-нибудь крыле!) – за рулем он вел себя на удивление внимательно. Мне даже ни разу не пришлось напоминать ему, чтобы за дорогой следил – мы ни одну, даже самую крохотную ямку не поймали. Я расслабилась – вот удалось наконец-то подольше в тепле и уюте покататься! – и начала прикидывать, как бы сообщить им вторую, не менее важную новость.