Иоланта Ариковна Сержантова
С колен мутовок
Воспоминаний больше нет…
Воспоминаний больше нет…
И нет следов, полоской свет
Не пробивается под дверью.
Я не хочу, я не поверю,
Что так бывает, было, будет.
И в том меня иной осудит,
Другой – жалея, но поймёт.
Рождения укор, намёк
Нам дан, да распознать непросто,
Лучи волшебны, ярки, звёздны,
Но нет уже давно самой…
Покуда можешь петь – ты пой,
Не жди другого дня и часу.
Они проходят быстро. Разом.
Дуб
Сражённый снегом, пал столетний дуб.
И лет ему в глазах иных немного.
Не нюхал жизни он, и та дорога
Вблизи которой рос, и ближний сруб,
Да от него протоптана тропинка, -
Вот это всё, что видел он вокруг.
И дятла, – то ли враг, а, может, друг,
И белку, с грациозной рыжей спинкой.
Ну а теперь, он молча, снизу вверх
За ворона круженьем наблюдает,
Тот никогда без дела не летает,
Где облако срезает лунный серп.
Дуб больше не увидит ничего,
Услышит в забытьи огня томленье,
Он, как и мы, у времени поленья,
Ленивого течения его.
Прошлое
Мерило вдохновенного труда -
Мелькнувшие ушедшего картины…
Фиалкой крашены минувшего седины,
А из ответов – мокрым снегом – "да".
И больше ничего. Имеет право,
То, пошлое, в котором мы бесправны.
Новогодье
В чужом дому Рождественская ель.
В родном дыму, под слоем жирной сажи
Труба печная. "Скоро ли апрель?" -
Один подумает, иной сквозь зубы скажет.
А заоконье тихо и темно,
Светло от снега, непривычно тихо.
А Новогодье топчется давно,
Скрипит шагами. Чутко дремлет лихо
Его будить до времени не след,
Ему бы спать навечно беспробудно,
Закутавшись в шотландский тёплый плед,
И под волынку, что играет нудно.
С сербской перчинкой
Хвала ли прошлому иль "Любо!" Новогодью
Снег бел везде, лишь на рассвете прян.
Искрится, и весенним многоводьем
Он будет непокоен, как и пьян
Победами. Воздвигнувший вершины
Он к ним спешит. Но от себя побег
Возможен, да сорвать венок крушины…
Не сможет звер, не может человек.
Но в Рождество бывает сваки случај.
И Сунце, расправляя плечи, лучик
Пошлёт тебе на сердце, как любовь.
И ты воспрянешь духом, може, вновь.
Звезда
День занемог. И в пламени заката
Он таял,как другие,но когда-то
Закончится пустых волнений срок.
Звезда его скатится на восток,
А горизонт напротив сплавит солнце,
И каплями стечёт за край зонта,
Да жизнь, что, так казалось, всё "не та",
Оставит у порога узелок.
А в нём всё то, что сделал. Что ж не смог, -
Оно поболе. И бежит по полю,
Утаптывая землю, плюща волю,
Что стынет подле H'edera, плюща.
И некому рыдать, и навещать…
Ну, – кроме той… звезды, чей бледный свет.
Опять смолчит, чтоб не ответить "нет".
Волки любят волю
Кружил главу вчера ли первый снег?
Сегодня же в сугробах по колено
Мороз гуляет. Лось ушёл налево.
Вослед ему, переходя на бег,
Бреду по лесу, словно бы в бреду,
И оступаясь, радости не пряча,
Нос к носу с волком. То ли не удача?!
Да только он, предчувствуя беду,
Уходит, обернувшись. Я ж вдогонку
Ему кричу: "Прости! Мне жаль людей.
Не все мы плохи." Но один злодей
Испортил шкуру в месте том, где тонко.
Красиво зверь уходит. Не неволю.
И у него на шее виден шрам.
А в этом есть какой-то шик и шарм
Определённый. Волки любят волю.
Зима
Мороз ударил по столу земли,
Зима скрипит шагами в закоулках,
И в арках непременно скользких, гулких,
Что дворники метут. В метель мели! -
Её не замечая. Снег же мелом.
Дороги перепачкав пылью белой,
В ней сам увяз едва ли не по плечи.
А там, в домах, конечно, топят печи,
Из чайников струёй – горячий пар…
Зима не наказание, но дар,
То время, что до времени застыло.
И, лишь пройдёт, то сразу станет мило.
В мелу метели
Округа вся в мелу метели,
Позёмка скатерть гладит, стелет
На стол дороги ледяной,
А ветер тянет. Озорной
Снежок щекочет щёку. Мимо
Летит сова. И ворон милой
Своей несёт чего-то в клюве.
Её он точно очень любит,
И в этом признаётся часто -
Кричит с небес, что очень счастлив.
А как уж то со стороны…
Да хриплый глас нежней струны
Звучит для той, кому он люб.
И пусть неловок или груб. -
То оболочка, облик, блик.
Но лик души, – он в ней велик.
Округа вся в муке из снега.
И ветер студит студень лужи,
Она всё крепче, мельче, уже.
Как жизнь с начала до побега
Туда, где вОроны летают,
И снег ложится, но не тает
На лоб, и сухо – мимо щёк.
– Эх, жизнь…
– Живи…пока…ещё…
Я в зеркале…
Я в зеркале увидел солнце.
Мороз заглядывал в оконце,
Крахмалил скатерти дорог
Так долго, что и сам продрог,
Покрыл глазурью наста тени
Дерев, ветвей и их сплетений.
Прижавши губы к складкам гладким
Коры, оставил след не сладкий.
Но праздничный, волшебный блеск.
Так то ж не бал, а тёмный лес,
В котором принято блудить,
Чтоб позже, пОутру будить
В себе стеснения озноб.
Ты ж не таков, не пошлый сноб,
Который, раб чужого мненья,
Не ищет лишние волненья,
Они по множеству причин
Почин тревоги и морщин,
Что видны в зеркале. А звёзды…
К ним относиться как серьёзно?
На небесах живут они,
Ночами почитая дни,
Слывут подоле, чем бывают.
Чей лай, что ветром раздуваем,
Нас принуждает встать к окну?
Я промолчу, не намекну.
