Иоланта Ариковна Сержантова
Лесные сказки
– Правда – правда. Это так противно человеческой природе… , – поддакивали маме соседки.
Под гнетом нависшей над Бюксом тени, и от черного смертельного страха, неизменно сопутствовавшего ей, мама упала в обморок. А очнулась она от того, что…
День первый подходит к концу. За 8 часов до того, как я появилась на свет…
Мама очнулась от того, что ее розовый, почти квадратный нос с размаху вляпался в какой-то кисель.
– Пси! – скромно чихнула мама …и вдруг вспомнила, что с нею произошло.
– Где я?
= Где-где… – ворчание напоминало неспешное бульканье чего-то вязкого, – В Ка…
– Знаю-знаю, – прошептала Мама, – папа очень любил эту шутку про Караганду… Капли ее глаз стали быстро увеличиваться в размерах, потом вдруг лопнули и потекли вниз. Пощечины, с двух сторон одновременно, привели ее в чувство…
– …?
– Виноват, – пробулькало справа…
– И я прошу прощения, – раздалось слева, – не удержался… автоматически!
– Угу… Мы – лягушки, и глотаем все, что движется, а капли слёз на твоих глазах выглядели так аппетитно и выскочили так неожиданно … – Мы больше не бу–у–удем! – хором забулькали два товарища по несчастью…
– Ладно-ладно… чего уж… – засуетилась мама и повторила свой вопрос, – Где мы… сейчас?!
– У какого-то Дворца, в какой-то тряпке, а если быть совсем точным, то в кармане… Эта толстуха выгребла нас всех из коробки,завернула в платок, и выскочила из аудитории.. Преподаватель бежал за нею, и громко кричал, требовал вернуть лабораторных животных на место. Студентка не оставалась в долгу, и орала в ответ. Говорила, что сумеет распорядиться нами лучше, чем кто бы то ни было. Надеюсь, она нас не съест…
– Мне плохо… – мамино тело обмякло, а потом она почувствовала как ее тянет куда-то вниз, абсолютно без ее участия… и опять провалилась. Но на сей раз не в бездонную щель обморока, а в дыру, которой не могло не быть в кармане его взбалмошной и непутевой владелицы…
– Куда?! – мама почти была уверена, что знает, из чьих уст вылетел сей вопрос. Не веря самой себе, совершенно не рассчитывая на такое везение, мама крепко зажмурила глаза, и услышала вновь – Да куда же ты ползёшь!? – слушала, узнавала и боялась ошибиться, так как голос, явно принадлежал Светке, толстой студентке-третьекурснице, которая часто приходила к ним в виварий, чтобы покормить собак. Светка была какой-то странной. Она жалела собак и улыбалась им, а проходя мимо клеток, где жили крыски, у нее становилось такое странное выражение лица, что мамина мама обычно прятала голову дочери себе под мышку, чтобы та не пугалась,и не пищала потом во сне.
– Ну, куда ты полезла, дурища?! Замерзнешь! Февраль на дворе! А… да тут дырка…
Светка придержала мамино слабое тельце через ткань, и извлекла ее на свет:
– Ну, что? Испугалась?!
Мама открыла глаза и зажмурилась от теплого ласкового света, исходившего из глаз девушки… Светка гладила пальцем маму по голове, и мама прикрывала глаза всякий раз, когда палец приближался к ее носу, и замирала, чувствуя как бережно проминается шерстка по всей длине от носа до затылка… волосок за волоском… Даже ушки! Прозрачные ушки, словно маленькие тонкие кусочки ветчины, стали мягкими и податливыми, и шевелились в такт прикосновениям этой странной самки человека. Мама расслабилась…неожиданно для себя зевнула, и так же внезапно провалилась… в который уже раз за день! – в совершенно безопасный, покрытый мягким мхом воспоминаний короткого безмятежного детства, колодец сновидений.
До моего рождения осталось четыре часа.
– Гм, странно…
Мама проснулась сразу после этого светкиного гмыканья. Она слышала этот звук и раньше. Обычно Светка надрывала глотку, когда студенты уродовали очередную собаку, выводя слюнной проток на поверхность щеки. Иногда фистула, – таким веселым словом нарекли неестественную дыру в теле, – выделяла по каплям едкий желтоватый сок желудка в пробирку, висевшую прямо на самом боку. Собаки звонили в свои невидимые колокола, виляя хвостами,и теряли жизненные соки на виду у всех… Охотников ремонтировать собачьи тела обычно не находилось. Вытирать за ними пахучие капли было лень, да и «пятерок “ за это не ставили… Так что, – когда очередной Джек не приходил к Светке за нехитрым столовским деликатесом, она гмыкала, пытаясь проглотить жесткий кусок сиротского воздуха вивария, а оставшиеся в живых собаки, молча приваливались к ней здоровыми боками, пытаясь спрятаться от своей горемычной судьбы.
Обычно собаки любят смотреть в глаза человеку. Они лежат на месте и ждут случая порадоваться тому, что у них есть хозяин. Человек, который их любит, воспитывает, балует. Всё перечисленное никаким боком было не прислонить к израненным телам этих бедолаг. Поэтому, если кто из двуногих пытался заглянуть им в глаза, обиженно лаяли… и поворачивались спиной… Светка была единственной, с кем четвероногие инвалиды обменивались взглядами… И неизвестно – чей взгляд был горше: того, кто просил помощи, или того, кто не в состоянии был ее дать…
Когда моя мама проснулась, то с удивлением обнаружила,что всё ещё лежит в шершавой от мозолей, но очень гостеприимной светкиной ладони. Голова в расщелине между большим и указательным пальцем, а хвост аккуратно расправлен, и обогрет симпатичным, чуть кривоватым мизинцем.
Светка гмыкнула ещё раз, и нагнув к маме голову прошептала: «Странно, говорю! Мне кажется или я права, что ты, Подруга, в интересном положении!»
Мама медленно подняла голову, и,потянувшись, аккуратно дотронулась своим носом до Светкиного. «Ясно!» – улыбнулась Светка! – «Так и запишем!»
– Ну… есть ты, наверное, сейчас не захочешь, – продолжила беседу Светка. – А попить? Мама понюхала свою лапку, лизнула её, а заодно, как бы случайно, и миллиметр Светкиной ладошки… и кротко глянула на самку Homo comis (Че-
ловека дружелюбного), – именно к этому отряду мама причислила свою спасительницу.
– Всё с вами ясно, сударыня! И попить, и поесть! Вас непросто прокормить… Да шучу-шучу-у-у! – Светка заметила испуганный взгляд мамы, чмокнула ее между глаз, и поспешила успокоить, – Не переживай! Ты маленькая, а я, честно говоря, люблю поесть,и кусочек для тебя всегда найдётся.
– Погоди-ка… – Светка пошарила у себя по карманам, где насобирала довольно приличную горсть восхитительных разномастных крошек, – а потом ещё твердят «Вытряхни все из карманов,вытряхни»… – бормотала девушка, – Если бы я их вытряхнула,то и угостить тебя сейчас было бы нечем! – Внимательно присмотревшись, она сдула пару пылинок, и протянула угощение маме.
Вы когда-нибудь видели, как едят крысы? Как они умываются перед едой, непременно – после. Как аккуратно доедают всё до последнего кусочка, и как прячут «на потом», если уже сыты. Не видели? Да… Многим и многим людям не мешало бы поучиться этикету у тех, кого они считают «мерзкими» и «вонючими»…
Мама нацелилась на ту крошку, са-амую маленькую, что оказалась ближе всего к ее носу, но строго одернула сама себя: «Что сказала бы моя мама, заметив, что я приступаю к трапезе распустёхой,и даже не помыв ладоней! Ведь я из приличной семьи!»
Светка, решив, что Крыска застеснялась, пододвинула самую крупную крошку еще ближе:
– Не стесняйся, малышка. Прости, что предлагаю столь незатейливое блюдо. Позже сообразим что-нибудь поприличнее, а это так, на перекус. И не бойся, я не собираюсь тебя обижать! Кушай спокойно!
Крыска одобрительно посмотрела на свою спасительницу, понюхала теплый влажный воздух, вылетающий изо ее рта вместе со словами, и, насколько могла степенно, принялась приводить себя в порядок. Пару раз лизнув свою ладошку, Крыска зажмурила левый глаз,и протерла лицо слева. То же самое она проделала справа, расчесала чубчик, пригладила мех на животе и боках. Быстро и аккуратно вычистила себя с головы до ног, и, шмыгнув носом, взглянула на Светку:
– Теперь можно?
– Да ешь уже! – рассмеялась та.
Крыска потянулась было, чтобы взять кусочек хлебца в рот, но потом передумала, и ухватила его левой ладошкой, а правой рукой отломила немного и стала есть.
– Ну, какая же ты аккуратная девочка! – воскликнула Светка,и запихнула крысе очередную крошку прямо в рот. Малышка чуть не поперхнулась,но сдержалась, и лишь позволила себе скромно чихнуть.
– Прости! Я – балда! Ешь-ка сама, а то у меня сердце кровью обливается, глядя на тебя.
Умывшись после еды, сбегав в туалет, прямо на приготовленную для этих целей салфетку, Крыска в нерешительности огляделась по сторонам, а потом, вдруг, обхватила голову руками и без сил уронила её на свои плоскостопые ноги.
–Эге-гей! Ты чего?! Не грусти! Устала, маленькая. Тэк-с… девочки поели, и решили, что? Что им пора баиньки! Пойдем-ка, навестим Морфея, а то он, бедняжка, сидит на кровати совсем один – зевнула Светлана, и бережно подхватив утомленную беглянку, пошла спать.
Громкий вопль Светкиной матери рассек полупрозрачную кисею раннего утра. Впрочем это было похоже, скорее не вопль, а на попытку взять верхнее «до» пятой октавы. Практически ультразвук!
– А-а-а-а-а! Что это?!!!!!!!!!!!!
Светка распахнула глаза, и тут же вскочила.
– Не кричи, испугаешь! Где крыса? Крыска, где ты?!
Крыска была тут, на подушке. И не одна. Возле нее лежало пять розовых тел, пять пупсов, каждый размером с некрупный боб. Полупрозрачная кожа крысят не давала волю воображению. Все было на виду. Заросшие глаза, мармеладные хвосты, игрушечные ступни… Ну, прямо как гуттаперчевые поросята! Упитанные ушастые червячки на ножках! Новорожденные славно потрудились, выбираясь на свет, и теперь отдыхали.
Крыска жалостливо и смущенно смотрела на Светку. Минуя несколько мгновений сиротства, она так скоро превратилась из дочки в маму, что совершенно не представляла, – что с нею будет дальше. И, самое главное, – что теперь будет с ее детьми. Если бы Крыска осталась в виварии, то ее собственная жизнь,и судьба ее детей была бы предрешена. Но сейчас? Что будет с ними теперь?!
В душе новоиспеченной матери было столько страха за малышей, что они тут же заволновались, завозились, и начали неуклюже, но настойчиво перебирать худенький опавший живот Крыски в поисках молока и успокоения.
– Так, во-первых, моя дорогая, ты не волнуйся, тебе вредно. Во-вторых, тебе срочно надо поесть и попить. После таких потрясений, нам еще не хватало, чтобы у тебя пропало молоко. Кстати, оно у тебя есть? – с тревогой поинтересовалась Светка.
Молчаливое сосредоточенное, едва слышное чавканье было ей ответом. Один из малышей медленно, как сытая пиявка, отвалился от матери, и на его игрушечной физиономии выступила матовая капля.
– Не знаю, какого цвета молоко у крыс, но точно не зеленое. А у вас, мадам, не молоко, а вода какая-то. Не в курсе, чем лечится подобное недомогание?
– А ты дай ей немного сгущенки…– подала, вдруг, голос мать Светки, и добавила, – Но учти, никаких крыс в доме я не потерплю!!! В любом количестве!
Сгущенку Светка очень любила. Ей нравилось наливать некогда дефицитный молочный сироп в маленькую хрустальную мисочку для варенья, и есть его кофейной мельхиоровой ложечкой, медлен-но – медленно!.. Кусок торта или пирожное целые и красивые только в первую секунду. Потом они превращаются в неаппетитных уродцев. А вот кремовая глянцевая поверхность сгущенки кажется нетронутой почти до самого конца. Лишь только когда остаются две-три последние ложечки, и тонкая сладкая пленка едва покрывает донышко вазочки, пытаясь замаскировать нанесенный ей урон,становится понятно, насколько призрачна бесконечность… В глазах Светки стало грустно и сладко. Крыска беспокойно оглядела свое, едва ли насытившееся, семейство, и так же тревожно глянула на девушку.
– Не смотри на меня так! Мне абсолютно не жалко для тебя этой дурацкой сгущенки! Прокормим мы твой коллектив! Ты им мордахи-то только умой, а то – вон какие они у тебя чумазые!
Пока Крыска умывала и причесывала своих ребят, Светлана отыскала фарфоровую чашку из детского чайного сервиза, и щедрой рукой смешала столовую ложку сгущенки с тремя чайными ложками кипяченой воды. Мать, наблюдавшая за действиями дочери, недовольно воскликнула:
– Нет, ну, надо же! Вы только посмотрите, что она делает! Ты еще эту гадость чаем с вареньем поить станешь!?
– О! – точно! Вспомнила! Стимулируем лактацию… – по-профессорски гундосила Светка, подливая в сгущенку каплю свежезаваренного чая.
– Цейлонский! – всплеснула руками мать.
– Со слоном! – в тон ей ответила Светка, и пошла поить крысу.
Мама рассказывала, как ей было тогда сладко и приятно пить сгущенное молоко с чаем из красивой чашечки. Округлые полные фарфоровые края приятно давили на грудь, а тепло и сытость обволакивали, давая надежду на уют, покой и защиту.
В комнату тихо вошла мать Светланы.
– Слышишь, вот, смотри, подойдет? – она протянула небольшую клетку с пластмассовым полом.
– Ух ты! Откуда дровишки?!
– В шкафу лежала. От хомяка осталась.
– Здорово! Спасибо тебе большое!
– Пожалуйста! Но… – помедлила мать, – чтобы больше никаких сюрпризов!
– Нет, что ты! Конечно! Это – так, спонтанно…стало их так жалко, их как овец привели, на заклание. И непонятно, ради чего, – начала было оправдываться Света, как вдруг из ванной, во всю мочь заквакали голодные лягушки.
– !? – мать не смогла вымолвить ни слова от изумления, а дочь просто пожала плечами.
Провозившись полночи с крысой, Светка совершенно забыла о земноводных. Положила их тихонько в тазик под ванной, и забыла!
– У-о-о-а! У-о-куа! Ку-а-а! Уа-а-а! – высокий потолок ванной комнаты давал простор лягушачьему зову, – У-о-куа! Ку-а-а!
– Что-о?! Ну, что же это такое, а?!!
– Мам, ты только не кричи! Это лягушки.
– Что?!! Лягушки? Сколько их?! Сорок?!
– Ну, почему сразу «сорок»? «Сразу сорок» бывает только сорок! А лягушек мало… Их всего две…
– Ты издеваешься надо мной? Мы теперь будем жить, как на болоте?!
– Да нет, мам… Ну почему, сразу – «как на болоте»? Они хорошие!
– Хорошие! Ага, как же! Их ты чем будешь кормить!? Мы все скоро покроемся коростой бородавок и разведем в коридоре стаю мух, только чтобы твоему несметному стаду жаб и крыс было чем питаться?!!!
– Мам, ну их всего-то две! И не жабы они, а лягушки…
– Ага!… Какая нам теперь-то разница! – мать даже не пыталась прикрыть свой сарказм.
– Ой, мамочки, а ведь и вправду… Как я их буду кормить? Они же не могут есть из миски. Они едят только то, что движется. Кузнечиков, тараканов… можно…
– У нас нет тараканов! – закричала мать. – И кузнечики, слава Богу, не прыгают в суп с подоконника. И мне абсолютно до лампочки, чем, когда и как ты будешь кормить всех этих уродцев. На меня не рассчитывай. Разведут тут грязь, а мне потом убирай за всеми!
Насчет мух мать была почти права. В пору светкиного увлечения божьими коровками, по квартире ходили, ползали и летали оранжевые, желтые и белесые представители отряда жесткокрылых.
–Две, семь, четырнадцать… – девушка бродила по комнате,подсчитывая точки на спинках красивых жуков. Подкармливая их сахарным сиропом, расставляла блюдца по подоконникам и шкафам, и очень расстраивалась, если из-под ног кого-либо из домочадцев раздавался хруст поломанных крыльев очередной леди**, случайно оказавшейся на полу.
– Эх! Ну, что же вы… так неосторожно! Смотреть же надо под ноги, когда ходите!
– Ну ведь не по улице же ходим! По собственному дому! – возмущались в ответ родители, с опаской везя подошву домашней обуви по полу, становясь похожими на начинающих лыжников, практикующих отработку скользящего шага в межсезонье.
В известную пору часть божьих коровок вылетело в форточку; часть, пережив легкий обморок, перезимовала между рамами; оставшееся поголовье столовалось в квартире всю осень и зиму, сплетничая и толкаясь, подле озера приторно-сладкого чая, предусмотрительно оставленного в мелкой (чтобы не захлебнулись!) тарелке на столе.
Ранней весной,из распахнутой форточки вылетела стайка красивых сытых жуков. Пьянчуга, разложивший свою газетку – самобранку на низком подоконнике светкиной комнаты со стороны улицы, позорно бежал, ухватив початую бутылку «белой». Ему во след празднично аплодировало гудение многих крыл. И газетка, и позабытый нетрезвым мужичком плавленый сырок «Дружба», – все покрылось яркими горошинами. И, как только прозрачный весенний ветерок поднял запах юной, еще совсем зеленой травы… завернув его в край газетного листа, – божьи коровки взлетели, и, не оглядываясь, направились в те места, которые им
