Инна Тронина
Божок
Но уж чего он точно не собирался, как это падать в обморок и просить пощады. Вероятно, он просто играл в войну. Нет, слишком серьёзно он смотрел в зрачок дула. Похоже, он о чём-то вспоминал в свою последнюю минуту. И вдруг надменно, вызывающе улыбнулся, демонстрируя презрение к смерти.
Самвел нажал на спусковой крючок. Лица Сани и Дениса были синими, как у вурдалаков. Глушитель сработал идеально. Холостой выстрел, который, как правило, звучит громче боевого, слился с рёвом очередного самосвала, идущего к Москве. Русик дёрнулся, потому что нужно было падать, но наручник удержал его. Потом он уставился огромными глазами на Самвела, не понимая, жив он или уже умер.
Геворкян бросился к нему, отцепил наручник, прижал к сердцу. Он опять вспомнил чью-то точно такую же усмешку, на похожем лице – и снова не смог собраться с мыслями.
– «Расстреливать два раза уставы не велят!» – процитировал он Высоцкого.
Быстро отвернув глушитель, сунул пистолет в карман, не выпуская из рук мальчика. Вокруг стало так тихо, будто уши заложило ватой. Даже ветер уже не свистел.
– На кого же ты так похож, малыш? – непроизвольно спросил Самвел, чувствуя к чужому мальчишке горячую, всепоглощающую нежность.
… Он сидел в ресторане «Сирена». Звучала тихая музыка. В стеклянном зелёном котле плавали рыбы. В блёстках, над свёрнутыми в бутоны бледно-жёлтыми салфетками, вился сигаретный дымок.
Самвел заказал салат «Карибы». Ещё – ананасы, шампиньоны, куриное мясо с майонезом. Всё это облагородил тонкий привкус белого вина. Огромная рыбина смотрела на Геворкяна сквозь стекло аквариума и, кажется, хотела поговорить. Самвел задумчиво смотрел в рыбьи глаза. Всё, как обычно. Словно и не дымится дом на Краснопресненской набережной, не лежат в моргах трупы, не мучаются на больничных койках раненые…
Принесли креветочный кокот с горячей сметанной пеной и корочкой запекшегося сыра. Днём раньше из Салоников звонила Фелицата. Кричала, как ненормальная: «Что у вас там творится?! Передают, будто Москва захвачена погромщиками! Самвел, не нужно сейчас быть любопытным. Уйди в тень! Поживи пока спокойно – ради меня и детей. Тогда тебя не заберут. Ты можешь пострадать просто за компанию! Обещай мне, что переждёшь это время. Могут начаться репрессии…»
Репрессии начались, и пострадал Темир Махмиев. Главным образом за то, что в паспорте имел ту же национальность, что председатель расстрелянного парламента. Тот и сам был взят под стражу. А семеро должников учинили расправу с людьми Махмиева, посланными для переговоров. Они кого убили, кого сдали ментам. Распоясались, поняв, что пришло их время.
Потом подали бифштекс. К нему – вишни, картофель, цветную капусту, маринованный перец. Предложили сложный гарнир, решили продемонстрировать фламбирование. Полили содержимое тарелки коньяком и подожгли. Кругом шумели, вспоминая, как горел «Белый Дом». Кстати, вскоре вынесли торт – точную копию этого здания, и тоже подожгли. Над тортом высоко поднимались языки пламени. Всё это сильно щекотало нервы, и сладко замирало сердце. Как сейчас…
… Как сейчас, когда Самвел держал на руках незнакомого доселе мальчика, в которого только что выстрелил. Правда, холостым патроном, но ведь Руслан об этом не знал. Он мог потерять сознание или начать заикаться. Да, другой ребёнок мог бы, но только не этот.
– Я знал, что ты не убьёшь, – вдруг сказал мальчик.
– Почему? – искренне удивился Геворкян.
– У тебя глаза добрые.
– У меня?…
Геворкян отлично помнил, что своими руками убил тринадцать человек. Руководил сорока ликвидациями. «У тебя глаза добрые…» Самвел убивал в Нагорном Карабахе. Выезжал на задания во многие города бывшего СССР. Получал за это наличными и чеками. Один раз ему заплатили бриллиантовым колье. Потом – акциями нефтяной компании, которые постоянно росли в цене. А у него глаза добрые…
– Слушай меня внимательно, Руслан…
Геворкян дождался, когда его напарники отправились в кусты – справлять малую нужду. Потом все забрались в тёплое нутро джипа. Самвел с мальчиком устроились на заднем сидении, Саня – рядом с Денисом.
– Сейчас мы с тобой немного покатаемся.
– Куда поедем?
Руслан уже ничему не удивлялся. Он думал о матери, которая уже вернулась домой. Она бегает по комнатам, плачет. Ищет его, звонит в милицию…
– Один уважаемый человек очень хочет увидеться тобой.
– Зачем? – настырно спросил Руслан.
Ему надоело находиться в неведении. Самвел тоже решил, что довольно его дурачить.
– Знаешь, что такое обряд инициации?
Начитанному и любознательному ребёнку такой вопрос можно было задать.
– Знаю. Это у дикарей. Когда им прокалывают носы, и вообще делают больно, чтобы волю проверить…
– В принципе, правильно. Считай, что сейчас ты этот обряд успешно прошёл. Или вообрази, что был убит. А потом снова родился, вырос и попал на войну. Мы с тобой и без гор обойдёмся.
* * *
Александра Антропова носила украшения так же блистательно, как и водила машину. Её квартира была очень удобна для тайных встреч. На Ярцевской улице она сегодня принимала Темира, Самвела, двух спецназовцев и того самого мальчика, которого наконец-то отыскали в десятимиллионной Москве.
Все они сидели на шикарных диванах «Манхэттен». Около зашторенного окна красовался огромный папоротник. Стены украшали многочисленные чеканки работы покойного Валентина Ланина. Тем же увлекался и Гордей, сейчас отосланный к бабушке, на Изумрудную улицу.
Светлая, в струящихся лианах, обивка мебели помогла Самвелу расслабиться. Он пил только крепкий кофе, отказавшись от плотного ужина с алкоголем. Денис с Саней сидели на трёхместном диване, сложив, как школьники, руки на коленях.
Александра встречала этих гостей впервые. Ей редко доводилось надевать свои украшения. А ведь очень хотелось – как любой ещё молодой, красивой женщине. Они с Валентином всегда проводили отпуска в походах, там же справляли дни рождения. Даже Гордей родился на Урале в деревенской больничке.
Александра не пожелала изменять привычкам, наплевала на большой срок беременности и отправилась, как всегда в июле, на дикую природу. Надо сказать, что и рождение сына не заставило её вернуться в Москву раньше намеченного времени.
Сейчас хозяйка была в сиреневом платье с блёстками на лифе и тремя атласными розами у пояса. Она надела бриллиантовое колье, кольцо и браслет. Малознакомых мужчин Антропова не опасалась. Да не нашлось бы такого идиота, который посмел чем-то её обидеть.
К платью изумительно шли замшевые нарядные туфли – сине-серые, с металлической мушкой. Волосы двумя струями стекали с плеч почти до пояса. Магический запах французских духов дополнял образ роковой женщины, решившей немного поразвлечься.
Темир-Реваз, в костюме цвета баклажана, тоже при бриллиантовых запонках, пил испанское красное вино. Александра составила ему компанию. Ребята так устали, что согласились только хлебнуть пивка. Есть никому не хотелось, хотя радушная хозяйка подала форель в чесночном соусе, испанский омлет с картофелем и луком – она некоторое время жила в Мадриде.
Руслан Величко тоже пил вино, и Александра не возражала. Она не была поборницей абсолютной трезвости. И считала, что настоящий профессионал должен вырабатывать привычку пить и не напиваться. Причём, тренировки необходимо было начинать с детства.
– Поголовное пьянство в России процветает не потому, что повсеместно торгуют вином. Захочешь – найдёшь, короче. Или самогона наваришь, к примеру. А в какой ещё стране пьют одеколон и настойку боярышника?…
Александра обняла Руслана за плечи. Он доверчиво прильнул к женщине, соскучившись по материнской ласке.
– Например, в той же Франции или на Кавказе без обильных возлияний ни один праздник не обходится. Да и каждый день, за обедом, они пьют вино. В Японии на улице стоит столько автоматов с алкоголем, что всё население может упиться до белой горячки. Но ведь они этого не делают, и под заборами не валяются. Дело, мне кажется, совсем в другом. Во-первых, от растворителя любой впадёт в кому. Но где ещё люди будут пить растворитель? Этого даже мини-свиньи, на которых ставят опыты по изучению явления алкоголизма, не хотят делать. Только водочку пьют, причём хорошую…
– Мы тут ехали по МКАД[20] какое-то время. По «дороге смерти», короче, – сказал Самвел. Он налил себе ещё кофе. – Мне подумалось, что и мы летим по жизни, как по Кольцевой. И не знаем, на каком надолбе надломимся. Теперь нам предстоит втянуть в опасную гонку ещё одного человечка. Очень славного, между прочем! – Самвел подмигнул Руслану.
Тот вдруг вскинулся:
– Ты по дороге обещал, что матери моей позвонишь! У неё сердце плохое. Вдруг умрёт?…
– Сейчас и позвоним. – Самвел взял «Самсунг». – А ты интересную историю рассказал – как в мексиканском сериале. Мне и в голову не приходило, что так в жизни бывает. Впрочем, я догадывался, что Олег тебе не родной отец. Но было не ясно, что ты сам обо всём этом знаешь. Вот где проблема! Бывает, что от детей скрывают…
– Анна Григорьевна ничего не скрывает! – отрезал Русик. – Чуть что, сразу по новой. И весь наш дом шепчется. Девятый год пошёл, как не надоест? Вырасту, всем им языки повыдеру…
– Ты повыдерешь, верю, – согласился Темир. – Анна Григорьевна – это кто? – Он налил себе ещё вина «Marques de Risal».
– Мать Олега. Но ей можно – её обидели. Сын всё-таки, смилостивился Русик. – А вот другим, кто нос суёт, точно фингалов насажаю…
– Интересные у нас с тобой отношения получаются, – задумчиво сказал Махмиев. – Мой тейп с твоим враждует, а мы одно дело вместе делать будем. Впрочем, в таких случаях вайнахам надо забывать о кровничестве и поддерживать друг друга. Твой тейп, то есть род – равнинный. Мой – горский. Но оба знатные, большие.
Темир внимательно рассматривал мальчика. И Самвелу почудилось, что думает он не только об уничтожении врагов. Отец уже занимался поисками жениха для своей третьей дочери – очаровательной Фатимы.
– Абреки очень смелые у вас были. Если ты их черты перенял, далеко пойдёшь.
Александра потрепала мальчика по чёлке и подивилась жёсткости его волос. Они были будто бы из чёрной проволоки. Женщина вздохнула, выпила вина, втайне жалея ребёнка. Его ведь наверняка ждала гибель. Впрочем, смерть ждала каждого. Темир часто повторял: «От этого не уйти. Надо думать, как умереть. Это – самое важное. Раньше или позже – Аллах рассудит».
Да, бывает, такие малыши гибнут и просто под колёсами, к лифтам цепляются, лезут в горы песка и попадают под завалы. Действительно, всё дело в судьбе.
– Если говорить честно, я бы хотела иметь такого сына, – неожиданно призналась Саша. – Грех, конечно, это говорить, но сердцу не прикажешь.
– Ты разве недовольна Гордеем? – удивился Самвел. – Я правильно понял?
– Он для меня что-то вроде этого кольца. – Антропова показала левую руку. – Или портрета мужа на стене. Память о Валентине, и только.
Темир слушал молча, поигрывая цепочкой на золотой заколке своего галстука. Широкую жёсткую его ладонь украшали фигурные ключики на золотом же брелоке с эмблемой «Мерседес».
– Неужели?! – Самвел был потрясён таким откровением.
Впрочем, матери виднее. Детей в таком возрасте уже нельзя любить только за то, что они – твои дети. Надо иметь и другие заслуги.
Александра долго рассматривала китайский кофейный сервиз из белой керамики – гранёные чашки, блюдца и десертные тарелочки необычной формы. Это были как бы обтекаемые квадраты. Потом она нежно взглянула на Русика. Тот дремал, устав от переживаний и напившись вина. Отдых ему требовался краткий, но полноценный.
– С мужем у нас всё было в порядке. Конечно, не безумная любовь. Скорее, крепкая дружба, товарищеские отношения. Такие могут быть на фронте…
Саша не выдержала и взяла Русика на руки. Маленький джигит спал так крепко, что ничего не заметил.
– Считалось, что Валька нормален. А вот я – нет. Вместо того чтобы ему борщи варить и портки стирать, вместе в спортзал хожу. Кстати жизнь праздной красавицы, светской львицы – тоже не для меня. Между прочим, по американской формуле у родителей получался мальчик, причём с огромным перевесом. К счастью, имя подошло и девочке. В куклы я не играла. Просила покупать только военные игрушки. На рыбалку ехать с отцом – то, что надо! На охоту – тоже. Только я не по зверям стреляла, а по мишеням. Волейбол, футбол, лыжи – слалом… Кстати, с Валькой познакомилась в Карпатах – он тоже фанат этого дела был. Проходил реабилитацию после травмы при неудачном восхождении. Теперь что касается Гордея… Он честолюбив. Но не в том смысле, в каком мне бы хотелось. Хочет поступать в Финансовую академию. Этакий плейбой в цветочном горшке. К романтике его совершенно не тянет. Я не возражаю – деньги надо зарабатывать. Но ведь ещё что-то должно быть в жизни! Сын говорит, что с него достаточно отцовских страданий, его самоубийства. Гордей так жить не хочет. Не могу же я его заставлять, правда? Его интересуют именно экономические отношения…
– Этим как раз занимается Олег Павлович Величко, – усмехнулся Самвел. – Надо вам детьми поменяться. Шутка. Может, сведём их – через Руслана?
Антропова грустно улыбнулась, наклонившись к ребёнку.
– Крошка мой, на что тебя хотят обречь взрослые дядьки? К чему я должна тебя готовить? А, с другой стороны, твой нрав не смирить. Ты всё равно выйдешь на скользкую дорожку. Не уживёшься в Москве, в комфорте. Тебя потянет на героику. Пусть же в самом начале займутся тобой доброжелательные люди, и получится из тебя профессионал. Я уже вижу.
– Саша, значит, женские страсти тебя миновали? Боком прошли? Прости, конечно, за вторжение в интим, но хотелось бы знать. О тебе всякое говорят.
Геворкян жестом отпустил на отдых Кутьина с Перетягиным. Теперь в ярко освещённой комнате, где пахло крепкими горьковатыми духами и розами, они остались вчетвером. Часы пробили половину двенадцатого ночи.
Александра изогнулась и достала из-за спинки дивана полутораметровый топор с пластмассовым топорищем. На рукоятке Самвел прочёл название фирмы – «Фискарс».
– Ты боишься нападения? – усмехнулся Махмиев.
Он всё время смотрел на фарфоровую вазу с розами цвета слоновой кости. Такая изысканная гармония приводила в трепет даже его загрубевшее сердце.
– Считаешь, что «пушки» мало? И приёмов рукопашного боя?
– Эту вещь подарил человек, спасший мне жизнь. А после я отдала долг – спасла его. И вот в него я влюблена по-настоящему. Скрывала это не только от Ланина, но и от себя самой. Наш с ним ребёнок был бы похож на Русланчика.
Антропова тронула жёсткие, смоляные волосы мальчика. Тот что-то пробурчал во сне и даже чмокнул губами.
– Но ребёнка не могло быть, потому что не было связи. Возможность имелась, но Гай очень удачно женился. И я не хотела заходить слишком далеко. Он – очень ответственный, порядочный человек. Переспи мы, он потерял бы покой, почувствовал себя моим должником. Заметался бы между мной и своей Вирой. Я мечтала о том, чтобы моё сердце действительно превратилось в кусок кварца. Чтобы в нём умерли все чувства… Не удалось. То, что обо мне говорят, – чушь. Мужу я не изменяла, коблом[21] не была. Сын у меня родной. Но я несчастна именно потому, что влюбилась в Прохора. Но семью его разрушать ни за что не стану. С кем попало тоже не сойдусь. И придётся мне, вероятно, остаться одной.
– А Гордей? – напомнил Геворкян.
– Что Гордей? – Антропова поставила свой бокал на стол. – Десять сыновей не стоят одной дочери. Женится – и отрезанный ломоть. Сказать честно, сына иметь – всё равно, что быть бездетной. У вас-то на Кавказе не так. Знаю, сама там родственников имею. А в Москве, в Питере – полное безобразие. Ещё немного, и нас ничто не будет связывать. Сын получит паспорт и пойдёт своей дорогой. Через три года я до конца исполню свой родительский долг перед ним. И всё. А дальше?
– Саша! – Самвел не ожидал таких откровений. – Ну, ладно, твоё дело. Скажу только, что мне Гордей показался неплохим парнем.
– Геворкян теперь не пил. Он сидел молча, вставлял краткие реплики и снова затихал. Потом взгляд его упал на «Самсунг». Да, ведь там, на Ленинградке, сходит с ума женщина – мать это чудного мальчика. Да и отчиму, похоже, это не по барабану. Интеллектуал, без пяти минут доктор наук, утончённый и разборчивый, Олег Величко не может не видеть, какого сына родила ему жена. Пусть и от другого…
– Понравился, когда сидел с кляпом во рту? – усмехнулась Александра. – Но я знаю – случись всё всерьёз, он поступил бы, как Копылов…
– Да ты что?! – Самвел чуть не выронил портсигар.
– Что?… – Антропова вскинулась. Её глаза из синих превратились в бледно-голубые. – Уж я-то его знаю. Скорее всего, потом мы расстанемся, будем жить отдельно. А я сейчас здесь, с вами, для его же блага. Ради того, чтобы дать сыну стартовый капитал. А потом пусть барахтается сам. И я буду жить, как захочу. Если бы у Прохора хоть один ребёнок был, а то трое! Два сына и дочка. Вира может позволить себе такую роскошь, потому что вышла за настоящего мужика, который перегрызёт глотку любому. С детства Прохор надеялся только на себя, скитался по интернатам и общагам – при живой матери. Бабки на лавочках доведут кого угодно. А Виринея – женщина культурная, тонкая. Учительница биологии в средней школе. Она без мужа жить не сможет. Я сама чуть не свихнулась, пока не плюнула на общественное мнение…
Александра не видела ни Темира, ни Самвела. Она смотрела только на мальчика.
– Представляю, как тяжко сейчас его матери! А отчиму? Он не бросил изменившую жену, и тоже попал в разряд чокнутых. Надо всем жить так, как эти бабушки. А если нет, ты – изгой. Честно говоря, я вышла замуж в двадцать два года по первому предложению лишь потому, что боялась вскоре оказаться старой девой. Оставила добрачную фамилию, и потому никто не верил, что мы с Ланиным расписаны. Может быть, эти кумушки и толкнули меня на тропу войны, разбудили в душе зверя. Я исчезла из Москвы, и сын меня практически не знал. Вся родня оставалась в неведении относительно того, куда я попала. Гордей рос сначала с одной бабушкой, потом – с другой. Эти деревенщины, что создают климат в столице, сделали несчастными и меня, и мужа, и сына. Девушка не имеет права выбирать и ждать, прикидывать и рассчитывать. И уж, тем более, не смеет остаться одна, если хочет. Она должна расстёгивать первую же ширинку, чтобы угодить провинциальным вкусам. Послушайте их частушки – всё про это самое! Ну, хорошо, поженились. А дальше? А ведь ребёнок от нелюбимого – тоже обуза. Так живут практически все. Только одни терпят, а другие – нет. Я из последних. В конце концов, почувствовала, что свободна от всякой морали…
Александра вдруг вышла из транса и замолчала. Она налила себе вина, выпила. Протянула руку.
– Самвел, дай мне аппарат. Какой там номер на Ленинградке? Пусть мать мальчика услышит женский голос. Может быть, ей станет легче.
* * *
– Олежа, меня Бог наказал…
Таня лежала в постели. Сгиб её левой руки был перевязан бинтом. Сам Величко убирал битые ампулы, протирал ночной столик.
– За что?
Олег сходил на кухню, вытряхнул мусор с совка в ведро, вернулся. Включил телевизор «Сони» – там даже ночью шла какая-то предвыборная передача. В спальне пахло лекарствами и снегом. При закрытой форточке Таня задыхалась.
– Ты знаешь, за что. Сначала – те события… – Таня судорожно вздохнула, всхлипнула, запрокинула голову. – Потом вот Русик пропал. А мне без него не жить.
– Говоришь, тебя наказали? – Величко скинул пиджак и сел в кресло. – А меня, думаешь, не наказали? Ты понимаешь, что делаешь мне больно? Ты всё время подчёркиваешь, что сын не мой. Да мой он, мой! И в метриках, и в душе. Никому я его не отдал бы. Платил бы алименты…
Олег поднял с пола тампон со следами крови. Взглянул на жену так, что она даже привстала в постели.
– Давай уж начистоту поговорим, чтобы ты мою рану не расчёсывала всё время. Раз и навсегда закроем эту тему, а потом будем жить, как получится. Помнишь, как пятого октября мы с тобой обсуждали возможность развода? Кстати, я договорился о квартире на Тверской. Захочешь – живи там, мой друг согласен. В тот день ты вспомнила о Лидии Дегонской. Да, одно время мы с ней жили. Я решил, что, если Лидия родит от меня, мы поженимся.
Таня свернулась калачиком, натянула одеяло до подбородка. Она с ужасом слушала мужа. Значит, Олег всерьёз думал о разводе? И сейчас заявит, что Лидка Дегонская, Танина согруппница, беременна от него? Нашёл время! Таня сейчас даже не знает, где её дорогой мальчик, и что с ним. Ведь телефон до сих пор молчит. Борис Добин уехал в Сокольники – за деньгами. А они, возможно, и не понадобятся. Тогда остаётся одно – выпить всё снотворное, что есть в доме.
– Но Лидия не могла забеременеть, как мы ни старались. Прости за откровенность, но это очень важно. Сейчас поймёшь, почему. Лида настояла на том, чтобы провериться. Сначала отправилась сама. Выяснилось, что она здорова. Пришлось идти и мне. Я оказался бесплодным…
Величко встал, подошёл к открытой форточке, достал пачку «Ротманса». Прикуривая, он наблюдал, как колышутся от сильного ветра шторы и ветки за окном. Ароматный дым сигареты потёк на улицу.
– Ты?! Как?… – Таня села в постели. – Неужели это правда?…
– Ты знаешь, что я был женат на Беате Кварая – певичке из ресторана. Иначе, как словом на пять букв, её не назовёшь. Но по молодости я совершил непоправимую ошибку. На Черноморском побережье мозги выключаются сами собой. Я от тебя этого не скрывал. Ты видела обе печати в моём паспорте. От неё я получил в подарок гонорею. Болезнь протекала очень тяжело. Я долго, тщательно лечился в «Кремлёвке». Меня туда устроил отец. К моменту знакомства с тобой был полностью здоров. – Олег то и дело глубоко затягивался. – Но, как оказалось, дело зашло далеко. У нас с тобой не могло быть детей. Я начисто потерял способность оплодотворить женщину – по крайней мере, обычным способом. Тебе всё равно пришлось бы рожать от другого – это один вариант. Второй – тратить кучу денег на искусственное осеменение. Мы оба очень хотели ребёнка. Но я ничего не знал о своём горе. Может быть, смутно подозревал, но не хотел знать правду. Потому так лояльно прореагировал на то, что случилось. Здесь была и моя вина…
Таня тихо плакала, то и дело вытирая глаза углом пододеяльника. Свой платочек она потеряла в суматохе.
– Но, с другой стороны, измена остаётся изменой. Ты тогда не знала, что я бесплоден. Короче, моего согласия на это не было. И поэтому я говорю – решай сама. Не хочешь жить со мной – не живи. У тебя есть все основания. Я признался в постыдной болезни, в измене с Лидией. Но ведь ты первая заговорила о разводе. Может, у нас всё кончено. Может, нет. Но сына тоже нужно спросить, узнать его мнение. Матери я тоже во всём признаюсь – немного погодя. Скажу, чтобы она перестала тебя каждый день проклинать. Я тоже – не ангел. А пока знай, что я уезжай на три месяца в Штаты – с конца января по конец апреля. Живи хоть на Тверской, хоть здесь. Хотя после сегодняшнего скандала оставаться тут будет сложно…
На Таниной подушке зазвонил телефон. Больная бросилась на него, как зверь на добычу. Из её распухших глаз фонтанчиками брызнули слёзы.
– Алло! Слушаю! – крикнула она и закашлялась.
Спящий на коврике у кровати Глен глухо зарычал.
– Татьяна Васильевна? – мягко спросил грудной женский голос.
– Да, я… А вы кто?… – Таня вновь начала задыхаться.
– Моё имя вам ни о чём не скажет. Я только хочу сообщить, что ваш сын Руслан находится рядом со мной. Вернее, спит у меня на руках. Я вам очень прошу не волноваться. С ним всё в порядке.
Олег отобрал у Тани трубку:
– Извините, жена очень плохо себя чувствует. Она не может говорить. Я – отец Руслана. В чём, собственно, дело? Где мальчик?
– Да, Олег Павлович, с вами мне будет легче беседовать…
Женщина знала их имена, и это почему-то успокаивало Величко.
– Вы в милицию не звонили?
– Пока нет. Ждал, когда объявятся похитители. То, что действовал не маньяк, было видно сразу…
Олег говорил спокойно, и сам этому удивлялся. Татьяна прижала руки к сердцу, и взгляд её был похож на страшный крик.
– Правильно сделали, – одобрила незнакомка.
Голос у неё был низкий, с начальственными нотками, и вместе с тем располагающий. Потом в нём почувствовалась улыбка.
– И не звоните. Мы привезём мальчика через два часа. Встречайте его во дворе. За нашей машиной лучше не следить и не пытаться запомнить номер. Он всё равно будет фальшивый.
– Спасибо за откровенность. – Величко совсем успокоился.
Он верил каждому слову женщины, не видя и даже не представляя. Её волевые волны, казалось, распространялись по проводам и в атмосфере.
– Но я не собирался за вами следить. Мне только нужно знать, что сын жив и здоров. Вы можете дать ему трубку?
– Могу. – Женский голос пропал.
Тут же нашёлся Русик:
– Олег, слушай, тут фигня такая вышла… Меня, сказали, домой отвезут. Ты там матери скажи, чтобы не ревела. Тебе всё объяснят. Чао!
– Убедились? Ребёнок в отличном состоянии. – Женщина рассмеялась. – Понимаю, каково пришлось вашей супруге. Сама имею сына. Но, лишь только представилась возможность, сразу позвонила вам.
– Вы хотите потребовать деньги за его освобождение? – напрямик спросил Величко. – Не надо тянуть резину. Сколько конкретно?
– Нам ничего не нужно, Олег Павлович. – Женщина опять посмеялась. – Ровным счётом ничего. Мы ещё и с вами поделимся.
– Не понял. Кто вы? Это какой-то бред. Зачем нужно было воровать ребёнка? Я решил, что вы – вымогатели. – Величко гладил усы, чтобы они не тряслись. – А вы просто психи?
– Произошла ошибка. – Женщина ничуть не обиделась. – Мы действительно хотели увезти в тихое место одного паренька. Это сын нашего должника.
Олег опустился в кресло и выдохнул сквозь зубы. Таня прижала руки к горлу, словно хотела сама себя задушить.
– Эксцесс исполнителя, понимаете ли! Взяли не того ребёнка. Теперь ситуация разрешилась, и вашего мы отпустим. Вы по голосу слышали, что он в лучшей форме. Но просьба к вам – ни о чём его не спрашивать. И после возвращения сына в милицию не звонить.
– Обещаю, что этого не будет, если Руслан вернётся живым и здоровым.
Величко рассудил, что поднимать шум действительно ни к чему. Бардак, вероятно, царит и в криминальных структурах. Ребёнок восточной внешности, и тот, наверное, такой же. Случается, что и в подъездах убивают людей по ошибке.
– Вот и славно. Договорились. Через два часа встречайте. – И в трубке запищали короткие гудки.
– Татьяна, его перепутали с каким-то другим мальчиком. За того действительно хотели взять выкуп. Вернее, его отец – их должник. А дальше разобрались, и решили Руслана отпустить. Не знаю, врут они или нет. Но для нас лучше будет поверить. Сделать вид, что поверили.
– Значит, жив!
Татьяна осветила лицо улыбкой Мадонны. Она снова стала молодой и красивой.
– Представляешь, Олежа, такой же примерно случай был недавно у «Сокола»! У нас во Внукове работает женщина. С её золовкой дикая история произошла. Несколько дней тому назад украли сына. Он с собакой пошёл гулять вечером…
– Тоже по ошибке? – Олег вертел в руках флакон из-под средства от облысения.
– Не знаю. Собака потом прибежала одна. Это кокер-спаниель, девочка. Скулит, плачет, как Глен сегодня. Никто ничего не понимает. Муж-то у золовки какой-то бензиновый торговец. Имеет несколько передвижных заправок. Следовало, конечно, ожидать. Вдруг раздаётся звонок. На проводе мужчина. Говорит, чтобы ехали к «Соколу». Там, в милицейском пикете, оставили мальчика. Опять-таки, никаких денег не требовали. Бедняжку нашли без сознания, в мокрых брюках. Ему десять лет, а описался. И слёзы на щеках…
– Трусоват мальчик-то, – пожал плечами Олег. – Хотя, конечно, не мне его судить.
– И ведь не слабенький – борьбой занимался. Не знаю точно, какой. Теперь, конечно, не сможет. Он ведь в психиатрической клинике лежит, в постель мочится каждую ночь. И всё умиляет не убивать. Наверное, бандиты жестоко с ним обошлись. Боялись даже, что его изнасиловали…
– Даже так? – удивился Олег. – И что на самом деле?
– Ничего. Только нервное потрясение страшной силы. Как стемнеет, он – кричать. – Таня обняла Олега и спрятала лицо у него на груди. – Ребёнок сказал, что у них тёмный джип. Похитителей было трое. Но ничего конкретного припомнить не смог.
– Странные бандиты у нас пошли. Просто так детей таскают – без цели. Скука, что ли, заела? Пить хочешь?
Олег уложил Татьяну, накрыл ватным одеялом. Потом подошёл к окну и прикрыл форточку – стало слишком холодно.
– Олежа, водички дай. С лимончиком, ладно?
– Минутку. – Величко быстро пошёл к двери.
Таня вдруг слова вскинулась:
– Олежа!
– Что? Успокойся, не дёргайся. Опять плохо станет.
– Боря-то, бедный, за деньгами поехал. Ещё надумает сейчас, ночью, сюда их везти. Доллары же…
– Не волнуйся, я ему сейчас позвоню. И скажу, чтобы заночевал у тёти. Дам отбой. Он как раз должен быть в Сокольниках.
– Обязательно скажи, что всё в порядке. Нет, Олежа, ты занимайся своими делами. Я сама Боре позвоню.
* * *
– Не буду подробно останавливаться на том, каким образом мы с Прохором Гаем оказались под водой и наткнулись там на двоих боевых пловцов. Это была широкомасштабная операция на побережья Тихого океана. Работать довелось вместе с «грушниками» – с тем же Липиным. Он же – морская разведка. И противники обучались морским диверсиям. А мы с Гаем под водой – дилетанты. Но, как ни странно, справились. На вооружении у нас были автоматы АТС, четырёхствольные пистолеты Симонова, СПП-1, Те тоже располагали похожим оружием, но нам повезло.
– А из нормального пистолета под водой не выстрелишь, – со знанием дела сообщил проснувшийся Руслан.
Он сидел рядом с Александрой на диване, по своему обыкновению поджав ногу.
– Даже из «калаша» никак, – согласилась Антропова. – Пуля выкатывается из ствола и идёт ко дну.
– Вы убили их? – У Руслана загорелись глаза.
– Да, Прохор среагировал очень быстро. Иначе не знаю, чем бы всё кончилось. Но вот когда вынырнули, долго в себя приходили. Что-то не в порядке оказалось со шлангами или с кислородными баллонами. Может, повредили во время боя. Короче, именно подводная перестрелка склонила чашу весов в нашу пользу.
– Прохор Гай? А-а, знаю. Его погоняло – Самурай.
Махмиев раздумывал, как бы половчее приступить к делу. Руслан ведь может отказаться убивать людей. Ему не понять взрослых отношений, да ещё в криминальной среде. Мальчик достаточно развит, умён. Просто как игру он это дело не воспримет. Ему придётся увидеть мёртвых, раненых. А Темир уже понимал, что Руслан Величко будет хранить тайну, если поймёт суть дела.
– Погоняло – кличка? Да, его называли Самураем и у нас тоже, – согласилась Александра. – Ведь отец Прохора – японец, Хироси Эндо. С матерью, Елизаветой Гай, у них была случайная связь, притом всего один раз. Это случилось в Забайкалье. Есть там такое гиблое место – Могоча…
