Инна Тронина
Божок
Самвел достал блокнот, убрал из списков Копылова. Потом долго изучал каждую букву последней оставшейся фамилии. Несчастный начальник охраны банка – кого вырастил себе на радость! Максим Подсосов казался теперь симпатягой – он хоть не скрывал свою трусость.
Геворкян убрал подальше электронный блокнот и передал на пейджер Махмиева уже четвёртый отрицательный сигнал.
* * *
Сегодня земля задубела, и снег совсем по-зимнему заскрипел под ногами. Денис Перетягин уже ехал по Ленинградке. Морозные искры рассыпались в воздухе, когда лучи от фар или уличных фонарей пронизывали пространство перед джипом. Шёл седьмой час вечера восемнадцатого ноября. Кончался будний день, четверг. Люди толпой валили с работы, застревая в магазинах, у ларьков, на остановках.
Самвелу не помог двухдневный отдых, подаренный шефом перед решающим броском. Геворкяна так тошнило, что он ничего не мог есть, только пил неразбавленный виски. А потом лежал пластом и смотрел в потолок своей квартиры, к которой никак не мог привыкнуть. Звонила Фелицата из Салоников, рассказывала о Тигране и Текле смешные, трогательные истории. Но Самвел ничего не запомнил – не смог сосредоточиться. Он перестал понимать греческий язык, а в армянском и русском жена была не сильна.
Самвел раскрыл блокнот. На голубоватом табло осталось одно имя – Руслан Величко. Возраст – 8 лет. Это был второй паренёк из секции спортивной гимнастики. Младше остальных, и в поле зрения разведки попал исключительно из-за своей ловкости и находчивости. Кроме того, ребёнок казался не по годам развитым. При этом он имел бойкий, даже вздорный характер. Впрочем, один крутой малый позавчера уже лизал сапожки Александры Антроповой.
А сегодня утром, как сообщил начальник штаба, Сергея Копылова нашли на козырьке подъезда собственного шестнадцатиэтажного дома. Парень прыгнул с технической лоджии, едва начав одиннадцатый год жизни. Никакой записки он не оставил. Геворкян не имел понятия, рассказал Сергей что-то нибудь отцу или нет.
Максима же Подсосова пришлось везти в детскую психушку. Он никого не узнавал, даже мать с отцом, закрывал голову руками и просил в него не стрелять. На теле Максима, за исключением мелких царапин, никаких следов насилия не обнаружили.
Глядя на цветочниц, торгующих близ спуска в подземный переход, на их розы и гвоздики, на мерцающие под колпаками свечи, Самвел вспомнил, как утром ему позвонила Александра Антропова и сообщила, что после гибели сына хозяин её рассчитал. Насчёт похищения он ничего не говорил. Видимо, не знал, что случилось с Сергеем, когда Александра за него отвечала. Впрочем, он мог пока не раскрывать всех карт.
– Шеф считает, что ваш профессионализм стоит дорого, – успокоил Александру Самвел.
Женщина говорила дрожащим голосом. Она считала себя виноватой в смерти ребёнка, вверенного её заботам. Пусть он и дрянь, но зачем же мозги-то по асфальту?
– Через три дня мы встретимся, и я вам всё объясню. Если говорить честно, Саша, я мечтал о том, чтобы вы оказались свободной. Вознаграждение, думаю, вас устроит. И работу обещаю интересную. Это не шмотки соплякам таскать!
– Да, Темир какие-то намёки уже делал, – согласилась Александра и положила трубку.
Надеяться в этой жизни ей было не на кого, и приходилось со многим мириться.
Теперь дело за малым. Нужно подобрать Сашеньке ученика, из которого она сделала бы диверсанта, пригодного к выполнению самых сложных заданий. Но – восемь лет… Самвел достал последнюю фотографию. С неё смотрел черноволосый мальчишка в яркой футболке, с густой длинной чёлкой. Под ней почти терялись прищуренные глаза. Видимо, свет бил парню прямо в лицо. Кожа смуглая. Глаза, скорее всего, карие. Что-то в облике, несмотря на нежный возраст, есть злое, даже жестокое. Им занимается Кутьин – сам ходил в секцию по наводке разведчика.
– Сань, Руслан Величко из какой семьи? Ты говорил, интеллигенция?
Перетягин тем временем на «Мицубиси-Паджеро» прокатился по двору, опять помял облетевшие кусты и встал возле песочницы. Самвел знал, где расположены окна квартиры Величко. Примерно в такой же пятиэтажке помещалась одна из явок. Дома никого нее было – все окна темнели на фоне светлого кирпича.
– Отец у него докторскую пишет. Экономист. Сам – сын работников Внешторга. Тоже не из простых, сам понимаешь. Сейчас доцент. Карьерист, но хозяин хороший. Пройдоха, часто выбывает за кордон.
– А мать? – Самвел всё смотрел на снимок.
Маленький ещё мальчик, улыбается. Зубы недавно сменились. Такого отправишь на задание и погубишь. Самвел даже прослезился, достал платок и вытер глаза.
– Мать родом из Мурманска. Её покойный отец – контр-адмирал, подводник. Бабка – военврач, подполковник в отставке. В Заполярье люди известные. Сейчас мать работает экономистом во «Внуковских авиалиниях». Так что ещё при «совке» своё ухватили. Но «тачка» у них наша, «шестёрка». Надо такую сумму назвать, чтобы им по карману была. – Кутьин махнул рукой. – Да чего шефу моча в мозги ударила?! Сделал бы всех семерых с охраной! Зачем с детьми возиться? Время только переводим…
– Он когда прийти-то должен? – Самвел тоже с неохотой вспоминал предыдущие наезды.
Сейчас у него противно сосало под ложечкой. Неужели и здесь будет прокол? Кажется, что за такие труды пора получить награду.
– Сейчас по рации сообщили, что он, в обществе своего ровесника и женщины лет тридцати выехал из секции. Это было минуть сорок назад. Баба – не его мать. Скорее того, второго. Весь вопрос в том, докуда она парня доведёт. Они выйдут из метро здесь, а там поглядим.
– Мальчишка один у родителей? Братьев-сестёр нет? – зачем-то спросил Самвел.
Кутьин не удивился – значит, шефу нужны эти сведения.
– Один, точно. А мать у него красавица! Голубоглазая блондинка – я её видел в секции. Даже решил, что она линзы носит – такой цвет шикарный. Зовут Татьяной.
– Квартира трёхкомнатная? – уточнил Геворкян.
– Ага. И очень даже неплохая. Шмотьём набита под завязку.
– Как ты думаешь, он мне штаны не уделает? – Самвел похлопал себя по коленям, обтянутым плохонькими джинсами. – Я и куртку надел старую.
– Не думаю. Мальчик он аховый. Не похоже на него, – размышлял вслух Кутьин.
Геворкян пожал плечами:
– На всех было не похоже. Если и этот завянет, шеф мне ноги выдернет. Сейчас будем брать на лестнице, с хлороформом. Лишь бы тётка его до квартиры провожать не стала! Лифта здесь нет, так что удрать не сумеет. Но и шум в подъезде устраивать ни к чему. Тщательно отмеривай дозу, а то помрёт ещё. Хватит с нас Копылова, – счёл нужным предупредить Геворкян.
Только сейчас он заметил, как дрожат руки, и дёргается бровь.
– Я маски такие делал, – уверенно сказал Кутьин.
– Саня, у тебя там будет всего минуты две. Делай всё аккуратно, без телесных повреждений. И не пугай его особенно.
– Вдвоём выйдем, или я один? – спросил Кутьин.
– Сейчас выйдем вдвоём. Попытаемся подцепить его на крючок у метро. Проведём до подъезда. Потом я сажусь в машину, а ты берёшь мальчика на лестнице. Денис, будь готов. Возможно, придётся уходить галопом. Едем по Ленинградке, в укромное место у Кольцевой. А пока я бы хотел рассмотреть объект получше.
Во дворе пахло снегом и мёрзлой, давно опавшей листвой. Небо было беззвёздное, в серых тучах. Они неслись в вышине, как дым. Перепрыгивая через бортики песочницы, сломанные ветки, осликов и козликов, Кутьин с Геворкяном пересекли двор, и вышли на ярко освещённое шоссе. Мимо с грохотом ковыляли родные автомобили. Шуршали шинами чарующие, как миражи, иномарки. От огней в холодном воздухе стало тесно. Свет сейчас раздражал Самвела. Почему-то казалось, что на них с Кутьиным все смотрят.
Они подошли к табачному киоску и купили по пачке «Данхилла». А когда Самвел оглянулся, то замер. Тот мальчик, за которым они охотились, прощался со своими спутниками. Молодая женщина и другой паренёк, махнув Руслану, отправились в противоположную сторону. А он, откинув с головы капюшон красной куртки, огляделся вокруг. На маленьких ножках ребёнка Самвел заметил кроссовки «Адидас». Джинсы тоже были микроскопические, но дорогие, фирменные. За спиной Руслана болтался итальянский рюкзачок.
Итак, пока им везло. Мать приятеля довезла Руслана до безопасного места и отвалила. Теперь посмотрим, что он будет делать дальше, решил Геворкян.
– Какой клоп! – шепнул Кутьин. – Видишь? Где хошь пролезет…
– Ему и восемь-то с трудом дашь.
Самвел продолжал внимательно наблюдать за мальчиком. Шеф его, конечно, набракует. Во-первых, всё-таки возраст не дотягивает. Во-вторых, ярко выраженная восточная внешность, что очень нежелательно.
– Ты говоришь, мать – русская? – одними губами спросил Геворкян.
– Вот те крест! За спиной у меня стояла. Я достал зеркало и рассмотрел её.
– А отца видел?
– Отца не видел, – признался Саня.
– Он, что ли, брюнет?
Самвел отступил за угол ларька, потому что мальчик направился к ним. Остальные «комки» плавали в клочьях стылого тумана. В каждом из них сидела сонная дивчина при вечернем макияже. И плыли вдоль Ленинградского шоссе фары – бесконечным потоком.
– Кто его знает? – пожал плечами Кутьин.
Мальчик, тем временем, подошёл к нищему с костылём, который побирался неподалёку от ступней перехода. Правда, подавать милостыню не стал, а поздоровался и стал говорить. Сразу было видно, что Руслан и потрёпанный старик хорошо знакомы. Дело кончилось тем, что, получив от ребёнка деньги, прощелыга поднялся и захромал к киоску. Там он купил пачку «Мальборо» и, воровато озираясь, отдал Руслану. Потом старик, словно ничего особенно не произошло, уселся на своё место. Разумеется, за это попрошайка имел свой процент, и всегда был готов помочь.
Пока нищий возился у окошечка, Руслан смотрел на него снизу вверх. Яркий неоновый свет падал на его смуглое, чуть сплющенное снизу личико. Получив сигареты, он попрощался с нищим за руку.
– Не славянские черты, – окончательно сник Геворкян.
Он даже не знал теперь, стоит ли проводить операцию по проверке этой кандидатуры. Шеф велел найти светловолосого и светлоглазого. Но кто виноват в том, что все такие оказались блаженными или шкурами? Гришин пацифизм тоже означал трусость, только умело замаскированную.
– А какие? – удивился Кутьин.
Самвел не ответил, целиком сосредоточившись на слежке.
Мальчик привычно надорвал пачку «Мальборо», достал сигарету и сунул в рот. Потом из кармана куртки выудил зажигалку, отвернулся от ветра. Высек языком синеватого пламени, прикрыв его ладонями. Кинул зажигалку обратно в карман, выдохнул дым и направился к своему дому.
Самвел застыл за углом киоска, потом толкнул Кутьина в бок:
– Во даёт!
– Что? – не сообразил Саня.
– Да он уже мужчина готовый. Я так не закурю… Давай за ним, быстро. Жду тебя в машине. Вернее, мы с Денисом ждём вас.
– Есть! – Кутьин пропал в темноте.
Самвел так и не смог согнать с лица улыбку. И напряжённо вспоминал, на кого же так похож этот малёк. Какой-то смутный образ то возникал на мгновение, то исчезал в вихре блестящих снежинок. Но он никак не мог обрести чёткие очертания, конкретное имя. Не свойственное Самвелу волнение мешало привести мысли в порядок, остановиться, глубоко вздохнуть и всё проанализировать.
Чем-то мальчик напоминал Темира Махмиева, чем-то – его дочку Индиру. Но всё-таки, в основном, не их. На память приходил светлый костюм, точно такие же волосы – только причёсанные на косой пробор. Телохранители, иномарка, центр Москвы. Золотая дымная осень. Толпы людей, солдаты, танки…
– Санька в подъезд уже зашёл, – сообщил Перетягин, открывая перед Геворкяном дверцу джипа. – А мальчонка – впереди метров на десять.
– Денис, тихо. Мобилизуйся пока.
Геворкян решил всё вспомнить потом. Теперь он знал лишь одно. Последний ребёнок, оставшийся в списке, оказался кавказцем, как бы шефу ни хотелось обратного. Но он – москвич. Прописан здесь, у «Войковской». Имеет украинскую фамилию и русскую мать. И, самое главное, закуривает умело, красиво, по-взрослому.
Кутьин же как раз готовился к главному. Нужно было в несколько прыжков догнать мальчишку, который уже миновал один марш лестницы. Как хорошо, что в пятиэтажках, даже кирпичных, нет лифтов! Только бы из квартир никто не высунулся в самый ответственный момент! И в подъезд с улицы могли зайти. Многие возвращались сейчас с работы. Слишком большие в столице расстояния…
Остаётся совсем мало времени. Чем выше парень заберётся, тем труднее будет незаметно стащить его к джипу. Как бы его хоть на миг задержать? Саня производил захват в девяносто пятый раз и знал, в каком как это надо делать.
– Парень, постой! Закурить не дашь?
Ничего странного в этом вопросе не было, потому что Руслан ещё не погасил сигарету. Мальчик остановился, обернулся. Глаза их встретились. Кутьин шагнул вперёд, рассчитывая на доверчивый ответный шаг ребёнка. Ну, в крайнем случае, на дикий вопль, как в Вешняках. Кстати, он не так уж и ошибся.
– Да ты не бойся… Или жалко? – Кутьин, улыбаясь, преодолел ещё две ступени.
Да нет, чего уж огород городить – они друг друга поняли. Лёша Липатов тоже сразу всё сообразил. Но здесь же нет лифта. Кутьин приготовился блокировать движение объекта в сторону ближайшей квартиры, а клоп его надул.
Он выклюнул чинарик на ступени и заорал во всю мочь:
– Пожа-а-ар!!!
Кутьину был известен этот приём. Он понял, что в резерве лишь одно мгновение. Ещё немного промедлишь – и все вылетят из своих квартир, как пробки из шампанского. Кстати, голосок у мальчишки оказался неожиданно мощным – детский вариант адмиральского рыка.
– Гори-и-им!!! – нагло вопил пацан.
Он уже приготовился брызнуть вверх по лестнице. Но Кутьин изловчился и схватил его поперёк туловища, зажав под мышкой. Где-то наверху хлопнула дверь. Потом другая – поближе. Кутьин думал только о том, чтобы как можно скорее выскочить из дома и оказаться в джипе.
Он ослабил хватку, толкая дверь на улицу – всё-таки имел дело с ребёнком. Кроме того, здешние ступеньки для Кутьина были незнакомы. Всё внимание Саня сосредоточил на том, чтобы не поскользнуться и не грохнуться на наледи. Слух его обострился до предела. Он разливал каждый стук отворившейся двери. До джипа, оставленного в кустах, было метров восемь. Следовало преодолеть их так, чтобы ни на кого не наткнуться и не задержаться даже на секунду.
Когда Кутьин ударил плечом по второй двери, ведущей непосредственно во двор, мальчик выскользнул из-под его локтя, свесился вниз и обеими руками схватил похитителя под коленки. Саню спасла только его выучка, иначе пришлось бы лететь со ступеней прямо на асфальтированную дорожку или на бугристую мёрзлую землю.
Кутьин оставил иллюзии и понял, что перед ним настоящий противник, которому нельзя делать поблажки. Тряхнув ребёнка в воздухе, Саня торсом проломил кусты. Потом рванул из кармана заготовленную ватно-марлевую маску, наощупь нашёл лицо мальчика и закрыл его. Дверца джипа отлетела, и Самвел втащил Кутьина в салон.
– Денис, гони! Быстрее!
– Сгодится, блин! – прорычал Кутьин, укладывая жертву на сидение. Маску он пока не снимал и массировал свою ногу. – Повозился с ним от души! Потом всё расскажу, когда отдышусь. Он такой захват сделал – вроде клинча. Я не ожидал. И орёт во всю глотку: «Пожар!» Там уже двери захлопали. Сам понимаешь, какое положение…
– Потом расскажешь, не отвлекай Дениса. Быстрее! – Самвел откинулся на спинку дивана.
Он снял с плеча мальчика рюкзачок и поставил на пол. Потом поднял маску – ребёнок спал. У него оказались очень длинные, жёсткие ресницы. Самвелу он чем-то напомнил сына Тиграна. Внезапно стало стыдно, и захотелось уложить ребёнка удобнее.
Самвел устроил Руслана на сидении, как следует, свернул свою куртку и положил ему под голову. Посмотрел на Кутьина.
– Думаешь, пойдёт?
– Ну! Я чуть всерьёз с ним не влип. Наконец-то подфартило. Лишь бы сейчас не задержали…
Самвел наконец-то расслабился, равнодушно глядя на дома. Они мелькали за окном с безумной, прямо-таки фантастической скоростью.
– К тому времени, как примут меры, мы его уже назад вернём. Денис, поворачивай к Речному вокзалу. А у парка Дружбы – к Химкинскому водохранилищу. Помнишь, что в прошлом году Монахова мочили?
– Ещё бы не помнить! – Перетягин завертел баранку. – Спит ребятня?
– Спит. Разбудить бы, когда надо будет.
Самвел уже представлял, как сообщит на махмиевский пейджер приятную новость.
Оставив позади Северный Речной вокзал, они проехали до Алешкино. Покатались по размытым берегам, а потом приткнулись в диких голых кустах. Вокруг было темно. Только издали светили фонари и фары – там проходило Ленинградское шоссе. Вода не плескалась – её схватило первым, ещё хрупким осенним ледком.
* * *
Лестничная клетка гудела, как разворочанный улей. Двери всех квартир были распахнуты настежь. Закрытой оставалась лишь одна – в квартиру Величко.
Толстый дядька в купальном халате, прилипшем к телу, и в пляжных шлёпанцах, усиленно нюхал воздух. Его жена – в юбке, но уже без блузки – делала то же самое и одновременно успокаивала какую-то старушку. Женщине, похоже, было наплевать, что соседи видят её в рубашке и лифчике, с бирюзовыми бусами на шее. Старушка, божий одуванчик на тонких подагрических ножках, тряслась и протягивала вперёд морщинистые руки. Лицо её было настолько перепахано морщинами и искажено ужасом, что остальные соседи видели лишь чёрную дырку рта. Старушка успела вытащить из него вставные челюсти. Её бесцветные глаза слезились. Белые, как пух, её волосы трепал лестничный сквозняк.
– Где пожар?! – на разные голоса орали все этажи.
Грудастая баба с ангорской кошкой на руках стояла, расставив ноги. Голова её была обмотана вафельным полотенцем. Из-за широкой спины матери выглядывали три девочки – мал мала меньше. Дети громко ревели.
– Ни у кого ничего не горело.
Другая женщина, худая, рано постаревшая, в косынке и фланелевом халате, комкала в руках фартук. Она стояла на марш ниже.
– Мы всех опросили. Даже молоко не убегало.
– И дымом ничуть не пахнет. – Старик в майке и мятых брюках на подтяжках взобрался по ступеням к основной группе, цепляясь за перила. – Старуха моя вон тоже по квартирам звонила.
– Но кричали же! Все на лестнице слышали! – Интеллигентный лысоватый жилец выбежал в спортивном костюме «Рибок» и в войлочных шлёпанцах. – Кто кричал? По-моему, ребёнок, где-то внизу.
– Да это Величко парень опять хулиганил! – сказала жилица с первого этажа. Это была сухощавая мать двух сыновей, в очках и с тщательной укладкой. – У Татьяны в голове ветер свистит, так чего ждать от потомства? То были наряды, а теперь, вроде, она выпивать начала…
– Кто? Татьяна? Выпивать? – удивился мужчина в костюме-двойке. Носовым платком он вытирал лоб. – Впрочем, кто сейчас не выпивает? Не общество трезвости…
– Я её два раза видела с бутылкой. Ликёр пьёт или «Камю». Деньги есть, чего там!
Худая женщина, неслышно появившаяся на лестничной площадке, уронила на пол нож. Потом подняла его и вытерла полой халата.
– И чего нужно? Попрыгунья-стрекоза! И горюшка никакого нет, чтобы заливать. Всю жизнью дурью мается. Олег ведь из загранок не вылазит. Аппаратуру купили своему оболтусу – с ума сойти! Он над нами заводит, так стены ходуном. И собака ихняя лает…
– И всё мало, всё хочет людям нагадить. Шпана проклятая! – Мадам с махровой чалмой на голове нервно рассмеялась. – Когда я квартиру под склад сдавала, мальчики ящики с бананами по лестнице носили. Так не моги! А Величко месяц назад поселили у себя какую-то семейку. Дети там были маленькие – носились, топали, визжали. И две девки – сразу видно, шлюхи. Интеллигенция! А когда они систему врубают и танцы устраивают, чего их парень насмотрится? Тусовка это, что ли, называется? Или как? Короче, дерьмовый народ.
– Разорили детские комнаты милиции, – добавил старичок. – А зря! Там ему самое место. Рядом с ними живу, так слышу всё. То скребёт что-то по полу, то топают. На гитаре часто играют.
Женщина без кофточки позвонила в квартиру Величко, но там отозвалась только собака.
– Страшно сунуться – натравит, – поёжилась худая соседка.
– Этот натравит! Зверюга… Черномазый, так всякого жди, – сказала, поднимаясь с третьего этажа, ещё одна пенсионерка – пухлая, как тесто. Она на ходу втыкала «невидимки» в причёску. – Вы ему в глаза глядели? Видели, какой дикий? Над людьми всегда готов издеваться, лишь бы себя потешить. Вырастет – резать нас всех начнёт. У дома и у гаражей только его и видно. Сначала бил других детей – то бутылкой по голове, то доской. Думали, угомонится, когда в секцию отдадут. Что вы! На спор лазает по водосточным трубам до балконов, по крыше ходит. А если стекло в окно разобьёт зимой, что будет?
– Да, он на трубе, а собака внизу без намордника бегает, – согласилась соседка с первого этажа. – Замечание сделаешь – хамит. Родители своими проблемами заняты, а до воспитания им дела нет.
Дама решительно подошла к двери, долго звонила. Но вызвала лишь приступ злобного собачьего лая.
– А выйти боится. Исподтишка пакостит!
– Заперся, мазурик, или сбежал, – подтвердила пухлая бабушка. – Ждёт, когда родители придут. И ещё один мужчина у них живёт. То дети чьи-то, то этот – с бородой. Еврейчик какой-то. Боря, что ли…
– Это ладно, – сказала соседка без кофты. – Наверное, к Таньке из Мурманска гости ездят. От них горя нету.
– Да тоже слишком! Каждый день у них новые гости, – буркнул старичок. – Сколько газу нажгут, воды истратят. Платят за троих, а надо бы больше…
На этаже Величко собралось чуть ли не всё ходячее население подъезда.
Не наше это дело, – возразил мужчина в «Рибоке». – У вас, что ли, гостей не бывает? А вот насчёт пожара надо выяснить. И кто кричал, тоже пока не ясно.
– Когда Татьяна вернётся, надо ей сказать всё. Сынок орёт всякие глупости и людей пугает! – на повышенных тонах заявила низкая толстая тётя с косматым перманентом.
Она скрестила руки на груди, ненавидящим взглядом пронзая дверь Величко. Её домашние тапки почти развалились. В разлёте половинок халата мелькали сиреневые панталоны-трико.
– Да они нас и в дверь не пустят – побрезгуют. Они ж богатые! Цаца какая – здоровается через раз. Не уйду, пока Таньке в рожу не плюну! Подойду и харкну в зенки бесстыжие, вот вам крест!
– Вы с ума сошли! – испугалась дама в очках. – Под суд пойдёте. У них денег-то побольше вашего. А у меня сейчас родственница гостит из Саратова, так ей с сердцем плохо стало. Они уже раз горели, так теперь такая реакция…
– Муж-то еле из ванны выбрался. – Жена кивнула на толстяка в купальном халате. На лысую голову он натянул капюшон. – Чуть голый не выбежал. И бабушка… Вот, «неотложку» вызывать приходится. – Женщина подхватила под локти «божьего одуванчика».
– Нет, пора кончать! – Соседка в чалме подбоченилась. – Или пусть штраф платят, или мы в милицию идём. Подписи только надо собрать…
– А почему в милицию сразу? – Мужчина в «двойке» рассердился не на шутку. – Насчёт Бориса я всё знаю. Он на Пресне жил. Четвёртого октября потерял всю семью. Надо было помочь ему или нет? То же самое и дети. Круглыми сиротами остались – я от супруги слышал.
На лестнице пахло жареным луком, куриным супом, свежими щами и прочей разогревающейся едой. Соседи жадно нюхали воздух, пытаясь определить, кто и что готовит. Постепенно злость у них проходила, но желание поговорить оставалось.
– Коммуняки, что ли, были? – крикнул, еле держась на ногах, пьяный в сосиску мужичок. Он шатался, держась на перила, и громко икал. – Туда им и дорога, псам вонючим. И не будет им царства небесного…
– Вот вы говорили, что мальчишка черномазый, – шёпотом сказала женщина без кофточки. Она обращалась к пухлой старушке. – Я слышала кое-что через стенку. В туалете просто сидела, а они там ругались…
– Что? Что?
Соседи окончательно забыли про пожар и про свои распахнутые двери. Против недоступных и заносчивых Величко накопилось море злобы, которое моментально вновь разлилось по лестничной площадке.
– На Олега парень совсем не похож. Ему и плевать! Да слепому видно – Татьяна с Олегом блондины, а ребёнок как вакса…
– А Танька до этого замужем не была! – сообщила ещё одна жиличка – кривоногая, с металлическими зубами. Волосы её были будто смазаны маслом. Сверху их прижимала гребёнка. – Говорили, что девятнадцати лет за Олега вышла. Ровно в день её рождения свадьбу справили. А потом Танька с коляской сидела во дворе. А я – рядом. Попросила показать младенца – мать моя! Совершенно чёрный…
– Может, Олег её в положении взял? – предположила соседка с мукой на руках.
Столь интересная для всех тема сбила людей в толпу.
– Вот не знаю, не знаю! Когда они въехали, Татьяна уже рожать собиралась. Тогда она и сама почернела – и волосом, и лицом. А потом вот такая Снегурочка стала. Трёхкомнатную им, соплякам, сразу дали. Младенца ещё не было, между прочим. Кто знал, выживет он или нет. Кстати, чуть в родах и не умер…
Кривоногая бабуля говорила почти шёпотом. Все вытянули шеи в её сторону.
– Я Танькиного отца видела. Он приезжал, когда внук родился. Видный такой мужчина, адмирал. В морской форме, с золотом. Тогда и помер. Сватья ему такой фитиль вставила, – делилась сведениями бабка с гребёнкой. – У Олега родители не бедствовали. Это они квартиру выбили. Могли для сына и не порченую невесту найти. А как родила, стали морды отворачивать друг от друга. Будто аршин проглотили…
– Я слышала, что кричала Таньке свекровка, – доложила женщина без блузки. – Она, мол, гулящая, и всё такое!
– А что, раньше не знали? – Дама в очках дёрнула плечами. – Может, она уже после свадьбы изменила? Если сейчас, в двадцать восемь лет, она абсолютно инфантильна, что говорить о девятнадцати? Не знала, наверное, откуда дети берутся. А Олег Павлович – очень даже неплохой человек. Будь сын его, бандитом не вырос бы.
– Умный больно! – с невообразимым презрением бросила пьянчужка при перманенте. – Сухарь. Сразу видно – не побьёт бабу и не пожалеет. Заскучала, видно, и с курорта младенца притащила. Там таких усатых много шляется. Блондинок очень любят!
– Валентина, он мартовского зачина. В декабре родился! – поправила пухлая старушка. – Какой тебе курорт?
– Так они и на зимние курорты ездят – в горы, на лыжах. Там абреки разные есть, – дал справку дедуля в майке и подтяжках. – Теперь вот в Швейцарию, а тогда – в Пятигорск, в Домбай. Я тоже, бывало, там… кхе-кхе… отдыхал. Хорошо!
Постепенно люди стали заползать обратно в свои квартиры. Они облегчили душу и убедились, что никакого пожара не было. Кроме того, поняли, что до приезда родителей мальчишка им не откроет. У двери остались только фанатики – женщина, наконец-то набросившая кофточку; дама в очках; пьянчужка с перманентом, а также две старушки.
– Надо сразу сказать, а то забудем… Вот, у Ирины сын, – пухлая бабушка взяла под локоть даму в очках. – Руку ведь сломал! Этот Руслан залез на дерево, привязал верёвку. И качается, как обезьяна. А другой парнишка стал так, и сорвался, упал. Хоть и на три года старше. Это-то никуда не свалится, фулюган! Только ребят плохому учит…
– А как на крыши лазит! Будто горного козла по верхам носит. Про гаражи я и не говорю. – Ирина тонкой рукой смахнула волосы со лба. – И по машинам прыгает. К нам в гости сотрудница пришла, тоже с мальчиком. Это – приятель моего Петьки. Отправили мы их погулять до обеда. Вдруг Петька несётся – глаза семь на восемь. Говорит, Антошка уехал на грузовике. Мы чуть с ума не сошли. На каком грузовике?! Оказывается, опять Руслан надоумил. Стал скакать по машинам, которые на парковке. Забрался в кузов одной из них. Здесь ЗИЛ стоял – в кузов бананы грузили. Пете-то я запретила такими вещами заниматься, а Антон тоже полез в кузов. Шофёр сел в кабину, завёл мотор. Руслан-то выпрыгнул, а Антошка побоялся. Уехал через всю Москву – аж к заводу «Серп и Молот». Ладно, ЧП было, так сразу нашли…
– А курит он уже по пачке в день, – сообщила одна из старушек. – Приспособил гопников всяких у перехода себе сигареты покупать. А ведь и восьми нет, прости, Господи!
– И пожар он устроит, и потоп, и всякие другие беды, – подвела горестный итог Ирина. – Если сейчас с Татьяной не поговорим, потом поздно будет.
Внизу зашуршало, и дед в подтяжках показался из-за перил.
– Приехали они! Я в окно увидал. И Олег, и Татьяна, и этот мужчина, что у них живёт. На машине прикатили, сейчас вылазят.
Они оставили кремовую «шестёрку» близ кустов черёмухи. Те по весне заполняли тенистый двор щемящим, неповторимым ароматом. Сейчас же кусты торчали озябшими прутьями. Стали подниматься по лестнице, не понимая, почему то тут, то там хлопают двери, а из квартир выглядывают соседи. Вроде бы, хотят что-то сказать, но потом щёлкают замками и пропадают.
Олег Величко шёл впереди – в пальто цвета охры, с замшевым воротником, без шапки. На его пшеничных густых волосах дрожали капельки – от растаявших снежинок. Таня, как всегда, с элегантной причёской «классическое каре». Следовала за мужем, распахнув свой сиреневый утеплённый плащ. По пологим ступенькам маршей цокали каблучки её «крокодиловых» сапожек. Под мышкой Таня несла такую же сумочку. Олег держал в руке коричневый кожаный кейс. Такой же был и у Бориса, только чёрный – в тон траурным одеждам.
Таня испуганно взглянула из-за полей меховой шапки-боярки на собравшихся около их дверей соседей. Потом она растерянно улыбнулась.
Борису было на всё наплевать. Но Олег, очнувшись от задумчивости, встал, будто вкопанный. Женщины не упустили возможности рассмотреть всю его одежду. Олег многим тут нравился, потому что выглядел блестяще по сравнению с прочими мужчинами. Даже сейчас, поздней осенью, в кромешной темноте, он умудрился не посадить ни одной капельки грязи на свои немецкие ботинки.
Каждый вечер, после лекций, Олег заезжал за Татьяной к метро «Юго-Западная» и за Борисом – в Университет, где тот читал курс органической химии. Потом вёз их сюда, к «Войковской», где все, включая Руслана, и проживали. В разгромленной квартире Добина находиться было невозможно. Но, будь жилище и в полном порядке, Добин не мог бы переступить порога пресненской квартиры.
За каждым углом там чудились дорогие тени. У Олега же ему становилось легче. Создавалось впечатление, что Дебора Самсоновна, Изабелла и Юлька сидят сейчас за светлыми окнами на Рочдельской улице. А он просто остался у Олега ночевать, как бывало очень часто.
Борис ещё ни разу, со дня похорон, не был на Востряковском кладбище. Он не мог сидеть этих имён на временных могильных плитах. Ухаживали за свежими захоронениями Лия Самсоновна с мужем. Бывали там и супруги Величко. Но Татьяна тоже начинала всхлипывать, встречаясь глазами с весёленькой Юлькой, которая смотрела с фотографии. Сейчас Таня опять вспомнила живое личико недавно убитой девочки, оглянулась на Бориса. Потом она недоуменно повернулась к соседям.
