Инна Ивановна Фидянина
Инчик-Сахалинчик
Я уже и забыла, откуда в нашей семье появился всеми любимый пухлый самовар, забыла про свой давнишний поход в зимний лес, про злого-доброго деда Карачуна. Я тряхнула головой и медленно вылезла из-за стола:
– Пойду, пора мне.
И, пятясь, двинулась в прихожую. Еле-еле отворив тяжелую дверь, нырнула в сени, а из них во двор и вниз по горке до родной избы!
Урок правописания
Я никому из домашних не сказала, где была. А и кому такое расскажешь? Родители отругают, Толян тоже, а дед с бабкой умрут от зависти, ведь любимая внучка не им стишки читала, а злющей ненавистной ведьмачке.
– «Азбука!» – вспомнила девочка. – Я ж её у Дуси оставила!
Букварь – книга ценная, ею разбрасываться нельзя. Молодая горе-учительница всю неделю страдала: и так прикидывала, и эдак. Даже обдумывала план незаконного проникновения в чужое жилище. Но в следующее воскресенье я очень легко и уверенно схватила с полки чистую тетрадку, ручку. И побежала в горку, прямо к дому бабы Дуси. А в голове только одна мысль: «Лишь бы никто меня не увидел!»
Прибежала. Подышала минут пять на выкрашенный зеленой краской забор, тихонько скрипнула калиткой и сделала шаг на тропу очень жадной до чужого добра ведьмы. А та как будто меня ждала. Старуха сидела на крыльце своего теремка. Бабка хмыкнула, чуть присвистнула, оторвала свои дряхлые телеса от ступенек, призывно кивнула, развернулась к входной двери и поковыляла внутрь. Я, как завороженная, следом.
А в хате баба Дуся посадила гостьюшку за идеально чистый стол (предметы ворожбы, видимо, куда-то попрятались от юной ленинки). Ведьма отхаркнула кровью в ведро с углем и прорычала:
– Давай, учи! – она бросила невесть откуда взявшийся букварь на стол и присела на стонущую от долгой жизни табуретку.
Я аккуратно открыла тетрадку и пододвинула её к старушке:
– Баба Дуся, давайте я проверю, умеете ли вы писать. Распишитесь!
Ведьма опешила.
– Ну, поставьте свою подпись на бумаге, то есть фамилию вашу напишите.
Дряхлеющая с каждой новой секундой ученица, вспотев и хорошенько отхаркавшись, неуверенно взяла в корявые пальцы ручку, повертела её в руках и чуть не поставила на бумаге свою кривую закорючку, но вовремя спохватилась и накарябала жирный крест.
Я посмотрела на этот крест и вздохнула, так как уже знала, что до революции крестом расписывались абсолютно неграмотные люди (в школе учительница рассказывала).
– Так, так, – пробурчала я, вырвала ручку из рук тёмной необразованной женщины, и каллиграфическим почерком вывела…
– Это буква «А».
Дуся удивлённо хмыкнула, один глаз её безумно и азартно заблестел, а второй, покрытый бельмом, почему-то не проявил никаких эмоций. Теперь она выхватила перо из рук светлой образованной девочки, и тремя палками дала понять, что…
– Это буква «А».
Я удовлетворенно кивнула: мол, лиха беда начала. И урок начался!
Долго ли, коротко ли я учила знахарку – и сама не поняла. Но знаю точно: урок шёл до той поры, пока Дуся не поставила на стол пшённую кашу со шкварками и домашний хлеб.
Кто колол дрова для Дуси
Наевшись, пыхтя и отдуваясь, обе выползли во двор. Присели на скамеечку и стали рассматривать вдаль бегущие облака. Одно облако было похоже на боженьку, а другое на чёрта.
– Бр-р-р! – тряхнула внученька головой и перевела взгляд на аккуратно сложенную поленницу дров, накрытую от дождей куском рубероида.
Потом я поискала глазами сарай с углём. Нашла. Всё было в порядке: уголь внутри, и его много, потому как из маленькой дверки он изредка высыпался наружу и лежал у порога чёрным неприветливым ковриком. Всё как у всех!
– Дуся, – я перевела взгляд на одиноко-живущую хозяйку. – А кто тебе привозит уголь, лес? Кто чурки пилит, дрова колет и уголь в сарай лопатой перекидывает?
Дуся смутилась:
– Как кто? А все. Даже батя твой давеча колол.
– Как так? – не понял ребёнок. – Мы с мамкой ничего об этом не знаем.
«Никак ведьма приворотом берёт себе рабсилу!» – у ужасом подумала я.
Но карга быстро одернула мои недобрые мысли:
– Ишь ты, приворотом! А за три рубля не хочешь?
В голове у школьницы пронеслась целая буря эмоций, и осенила догадка:
– Так вот откуда наши мужики деньги на выпивку берут!
Старуха хмыкнула и отмахнулась:
– Моё дело заплатить.
Я встала с лавки и обиженно отряхнула платье:
– Ну, знаете, бабушка, я, пожалуй, пойду! – и бодрым шагом зашагала к калитке.
– Постой! – замахала мне вслед пожилая женщина. – А я, как бы я зиму лютую без дров пережила, ты обо мне подумала?
Но я о ней не подумала. Не подумала я и о снова забытой у ведьмы «Азбуке», ручке и тетрадке. Распсиховавшись, я маршировала до своей хаты, считая всех одиноких баб и бабушек в селе, в городе, стране, тщетно пытаясь вычислить процент спившихся из-за них мужчин.
А в небе хитро щурилось облачко-чёрт, и почему-то недовольно потряхивало седой бородкой облако-бог:
– Эне-бене, барабу, лезет рыжий черт в трубу, а повсюду рай, рай! Сиди дома, не гуляй, не то демон у ворот на суд божий позовёт.
Магия и сказочный самовар
Наступило лето. Школьники всецело растворились в жаркой поре каникул. Толян с головой окунулся в авиамоделирование: что-то с мальчишками они там клеили, вроде, самолетики и запускали их на футбольном поле, тем самым немало раздражая другую социальную прослойку детей – футболистов. Девчонки же собирались кучками на школьном дворе, а там чертили мелом на деревянных дорожках разнообразные фигуры и прыгали, скакали по ним до изнеможения.
А я занималась тем же, чем и все девочки, но по понедельникам (в неприемный день) повадилась ходить к бабе Дусе. Я научила ведьму читать и писать, а та в награду за нелёгкий труд, обучила внучку гадать на картах Таро и разбираться в лечебных травах.
Нет, конечно, не всё так было просто. Бабка долго вымаливала волшебный самовар в обмен за тайные знания. Нет, она просто издевалась надо мной, ведь историю про мой самовар знал весь поселок. Спасибо родственничкам за это!
Но однажды я пришла к яге с самоварными красками и красочно разукрасила её чайник. И карга растаяла. Она тягала меня по лесу и учила не только рвать травы, но и слушать о чём поёт лес, разговоры животных, шёпот злых и добрых духов, и даже читать мысли людей.
Угадывать мысли оказалось не так уж сложно. Надо было просто приучить своё тело чувствовать тонкоматериальный мир. И детям научиться этому было гораздо проще, чем взрослым. У меня получилось! Теперь я точно знала, что Анатолий меня… Не любит! Он просто со мной дружит. Ну тогда и я тоже просто с ним дружу – решила я. А Дуся радовалась! Зачем ей «он и она»? Ей нужна была преемница, молодая одинокая ведьма.
Но Инна и Толик всё равно гуляли вместе. И никто в поселке даже и не догадывался, чем ещё занимается юная невеста. Эти тайные походы к ведмачке во что-то должно было вылиться. И вылилось сие неожиданно – я научилась слушать свой самовар. Это было так удивительно: медный друг стоял у деда с бабкой, а деточка читала его мысли. Самовар рассказывал хозяйке разные сказки. И где бы я ни была, я слышала эти истории. Они мучили меня днём и ночью, пока не догадалась пожаловаться Дуське. Та как услышала стенания подруги, так страшно разозлилась:
– Тебя, зараза такая, пошто грамоте государство обучило?
– Как пошто?
– А по то! Бери перо, бумагу и записывай свои сказки!
Ну что ж, внучка и села записывать былички злого самоварного духа Карачуна. И меня отпустило. Зато я перестала гулять с женихом. А он бил и бил меня горошинами мыслей прямо в темя:
– Инна! Инна! Инна! Выходи!
А Валентина Николаевна через забор пыталась дотянуться до ухажёра мокрой тряпкой:
– Вали отсель! Занята она, сочинение пишет.
Надо сказать, мама была против ранних половых влечений и поэтому дико радовалась тому, что дочка занялась наконец каким-то другим делом. Толик же печальный уходил к пацанам – жечь костры на берегу моря и купаться.
Сказки
Я всё лето сочиняла стихи и прозу. Вот одна из моих сказочек:
Жил-был медведь,
не умел медведь реветь,
ну, совсем не умел,
может, ягод волчьих съел,
иль сожрал в селе народ,
в общем, мишка не ревёт.
Что же делать, как же быть?
Надо к знахарю сходить.
Пришёл к лекарю медведь:
«Не могу больше реветь!»
Долго думал старый вед:
«Научу тебя реветь!
Заберись-ка на сосну
и спугни злую осу».
Вот полез медведь на ёлку,
напугал веселую пчелку,
а за нею рой, рой:
«Рот пошире открой!»
Открыл косолапый рот,
ждёт, ничего не поймёт.
А пчёлы ему в глотку!
Жалят хлеще водки.
И заревел медведко!
Свалился с толстой ветки.
Ух! Зато здоров
без всяких докторов.
Мои сказки пользовались очень большим уважением у Антонины Марковны. Их даже начали печатать в районной газете «Красное знамя» под псевдонимом «Девочка с Сахалина» (учительница начальных классов подсуетилась). Правда, этот стишок про пчёл и медведя был единственным, который не опубликовали. Главный редактор попросил сказочницу заменить слово «водка» на что-нибудь более лояльное к светлому социалистическому строю, но поэтесса покрутив в уме так и эдак, ничего взамен обжигающей гадости не нашла. Бр-р-р!
Ну и ладно. Зато вся родня гордилось нашей Инкой и с нетерпением ждало каждый новый выпуск газеты. А Толян ходил мрачнее тучи:
– Она станет знаменитой и бросит меня! – стонал пацан.
А Инна и правда зазвездилась, она перестала прислушиваться к мыслям и советам кого бы то ни было, и писала, писала, писала. Её произведения становились с каждым днём всё взрослее, острее и саркастичнее, как будто это писал не ребёнок, а сам великий и ужасный злой дух Карачун водил детской нежной рукой.
К концу лета Инна стала выдавать на-гора совсем уж недобрые вирши, где побеждали тёмные силы, и весь мир горел огнём. Главный редактор стал всё чаще и чаще задумываться:
– А не пора ли мне свернуть проект?
– Как же вернуть эту дуру к нормальной жизни? – ломал голову Анатолий.
– Как заставить девчонку снова шнырять ко мне по выходным? – гадала на картах баба Дуся, уже сто раз пожалев, что своим гнилым языком и сбила с панталыку девчонку.
И вот однажды, когда Толян шёл из леса домой с корзинкой, полной белых грибов, на его плечо опустилась костлявая старушечья ладошка…
Что-то надо делать
Парнишка оторопел и чуть было не надул от страха, но его выручили грибы: корзинка выпрыгнула из рук и покатилась, забрав весь детский ужас с собой. Толик медленно повернул голову и с облегчением выдохнул:
– Баба Дуся, вы так без сердца человека оставите! – он тоже не боялся ведьмы, в отличие от других пацанов.
– Ишь ты, выискался тут человек, от горшка два вершка!
Толик обиделся и кинулся подбирать заблудившиеся в траве грибы.
– Да ты это, погоди, не обижайся, – смилостивилась старуха. – Хочешь Инку себе вернуть?
– Хочу! – оживился мальчишка.
– Тогда слухай сюда. Психоз твоя девка от самоварища подхватила.
– От какого самоварища? – не понял Толик.
– А от такого, – ведьма сделала заговорщическое лицо. – От того, который у её деда с бабкой стоит.
– Да ты чё, баб Дусь!
– Ничё. А ты знаешь, как твоей красавице ейный самовар достался?
– Ну знаю, вроде как ей его дед Карачун подарил.
– Вот-вот, злой бог зимы и холода, дух лютых морозов. Он кусочек разума своего гадкого в тот самовар запустил и девке мозги как хочет, так и ворочает!
– Вот те на! – присел на корточки Толик. – И что делать-то теперь?
– А то, надо тебе ту медную посудину у стариков выкрасть и ко мне в дом для обряда отворотного принесть. А потом обратно им снесешь.
Толик почесал затылок:
– А если дед с бабкой обнаружат пропажу?
– Ну и пущай, вернёшь в тот же день. Скажешь, что чай пил у кострища, а тоску по невестушке баранками закусывал.
Малец согласился:
– Ну, это да, ладно, ладно, по рукам!
– Так притащишь до меня беду пузатую?
У Толика не было выбора: девка сходила с ума, а её мамка только и делала, что радовалась. А чему радовалась – непонятно. И её бабка с дедом тоже радовались. Те-то знамо чему: внучка им каждый вечер свои писаные труды читала да чай из расписного самовара пила.
В эту ночь Толян плохо спал: ворочался, мучился, обдумывал воровской план. А ещё его терзала совесть, звала на подвиги отвага, и даже злыдень дядька Карачун прикинулся доброй матушкой, да всё пел, пел и пел ему свои колыбельные песни:
– Спи, сынок, да не злись на Луну. Как вернусь, я тебе снега принесу, и весёлую, весёлую пургу. Моя кроха, не твоя это беда, что весь мир давно сошёл с ума.
Наш Толик – вор
Вынести самовар из избы предков невесты оказалось совсем не сложно. Нужно было лишь дождаться, когда бабушка уйдет в магазин. А дед чем бы ни занимался, только бы не жрал и не гонял чаи, так как все его телодвижения уже давным-давно предсказуемы: либо он в лесу или у моря с бреднем, либо на заднем дворе по хозяйству возится. Так что парадный двор почти всегда пуст, только если бабушка там в цветнике не ковыряется.
Вот дождался Толик благоприятных для себя обстоятельств и быстро прошмыгнул в хату. Он знал: входная дверь никогда не запирается, и лишь в крайних случаях на неё просто вешается замок, но не запирается на ключ, потому как в любой момент могли прийти внучка, невестка или сын.
Молодой воришка пробрался на кухню, схватил со стола огромный самовар и был таков: выбежал он на крылечко, на дорожку, за калитку, на дорогу и в кусты. А в кустах слил из пузатого всю воду и понёс его на холм к дому ведьмы Дуси. Нести даже пустой самовар было тяжко, и Толик просто-напросто его поволок:
– Да что ему будет, жестянке!
Вон и Дуськин дом. Немного отдышавшись и заглянув в щель зелёного забора, мальчик открыл калитку и потянул самоварище к порогу.
– Бум-бум-бум! – стучал металл по крыльцу.
– Тук-тук-тук! – ломился Толик в двери кулаками.
Никто не открывал. Открыл сам. Вошёл. А так как сегодня была среда – приемный день (о чём малец забыл), то в прихожей сидели посетители. Один. Дедок-ходок с больными суставами. Дед вытаращил зенки на расписную посудину и даже хотел было вскочить с лавки, чтоб помочь земляку затащить её внутрь, но тут у него сильно заныли колени и он остался на месте, растирая больные места ладонями и завистливо поглядывая на цветастый антиквариат. Толик справился сам, поставил заговоренного недруга на пол и тоже уселся на лавку.
– Чего болит, сынок? – участливо спросил дедок-ходок.
Парнишка смутился:
– Да так… понос напал. Уже какую неделю мучает.
– О, друг, да у тебя дизентерия, тебе в инфекционное отделение надо бы, а не сюды.
– Сюда мне надо, – нахмурился Толик и подвинулся поближе к уху деда. – У меня ещё и это… муки любовные. Подозрение есть, что девка приворотом меня взяла.
Реакция дедка оказалась неожиданной, он вдруг взбеленился и заорал:
– Ну что ты несёшь, знаю я вашего брата! Токо-токо писюны у сопляков отрастут, так и просятся в бой. А твоя мать, поди не знает, что ты самовар из дома стырил. Нашёл чем со знахаркой расплачиваться! Щас милицию позову.
Толик насупился и покосился на стариковские ноги:
– Ага, беги в ментуру, беги!
Ходок тоже покосился на свои ноющие колени. Понял, что молодой «шпингалет» быстрей до своей хаты с самоваром доскачет, чем он до поселкового участкового. И успокоился.
– Скрип-скрип! – сказала дверь, отделяющая прихожую от приемного салона и выпустила из когтей бабы Дуси незнакомую (видимо, городскую) тётку в алом платке на голове, на котором были нарисованы серп и молот. Ходок подскочил, как резвый конь, и быстро прошмыгнул внутрь:
– Моя очередь!
Тётка пропыхтела к выходу, чуть было не споткнувшись о самовар, искоса глянула на мальчишку и перекрестившись, открыла входную дверь. А когда она исчезла, и от неё остался лишь запах чабреца и полыни, мальчонка задумался о её необычном головном уборе:
– А не украла ли она эту тряпку из пионерской комнаты?
Отворот самовара
Дедок-ходок выполз от бабы Дуси, кряхтя и шамкая сухими губами о том, что ему уже ничего не поможет:
– Окромя могильной плиты.
– Размечтался! – подумал Толян. – Деревянный крест тебе поставят и хватит с тебя.
Ходок хотел было прихватить красочный самовар с собой, но вдруг, как будто из ниоткуда возникшая ведьма погрозила ему костлявым пальцем. Она подняла посудину с пола, моргнула сидящему на лавке Толяну и понесла самовар на кухню, поставила на стол и невольно залюбовалась:
– Хорош стервец, ну хорош!
И обряд начался. Баба Дуся брызгала на самовар какой-то жидкостью, катала по его глянцевой поверхности варёными яйцами, окуривала травами, читала проклятья, шептала молитвы, заговоры и даже плясала перед ним. А потом довольная и уставшая плюхнулась на стул:
– Всё.
Но ничего не происходило. Самовар не треснул, не покачнулся, не упал, из него даже не вышел пар в образе бога Карачуна.
– Как всё? – удивился Толик.
– Всё, – подтвердила знахарка.
– И эта штука больше не волшебная?
– Абсолютно, – выдохнула Дуся. – Забирай и вали отсюда.
Толик осторожно приблизился к вусмерть обкуренному медному друже, осмотрел его со всех сторон и прикоснулся пальцем к цветочку на боку. И снова ничего не произошло.
– Опосля наиграешься, – раздраженно буркнула ведьма. – Забирай и дуй отсель!
Парнишка схватил пузатого друга и выскочил во двор.
– Скрип-скрип, – сказала входная дверь. – Прощай навеки, космонавт!
Анатолий испуганно оглянулся, чертыхнулся, опустил самовар на дорожку и медленно пошёл вон, волоча его за собой.
Приблизившись к дому предков своей подружки, малец нос к носу столкнулся с дедом, который бежал к избе своей внучки и орал:
– Украла, опять украла, воровка, засажу!
Но не добежал, споткнулся о Толяна, упал, увидел свой самовар в пыли и чуть не задохнулся от злости. Мальчик же поставил чаегонный аппарат на дорогу рядом с захлебывающемся в слюне стариком, развернулся и пошёл к прямо к морю – подумать о своём будущем, о кораблях космических и морских, об Инне и о жизни вообще.
Дед хотел было встать, поматериться от души, надавать воришке пендалей и сдать его в милицию, но не смог. Он так и сидел на дороге, махая руками, возмущенно мыча и глядя в спину удаляющегося Толяна.
Непонятно, чем бы закончилось такое сидение дедушки на проезжей части. Может быть, его б сбил грузовик, а самовар расплющил в лепёшку. Но из калитки вовремя выбежала бабушка и, причитая да охая, подняла супруга. А тот схватил самовар в охапку, оттолкнул супругу и засеменил в родную хату:
– Нет, ты это видела? Нам в зятья вор достался!
– Не мели ерунду!
Но дед не унимался:
– Прибери меня бог до ихней свадьбы!
Бабулька испуганно посмотрела на мужа:
– Совсем рехнулся, старый, со своим самоваром.
Ближе к вечеру бабушка поняла из рассказов полоумного старика, что самовар украл Толик, и больно ударила дедка скалкой по голове:
– Чего напал на пострелёнка? Ну, попил жених чай у костра, тоску по невестушке баранками закусывал. Вернул же посуду? Вернул.
Прошло буквально несколько дней, и я перестала писать свои ужастики. То ли отворот самовара помог, а то ли от того, что газета напрочь отказалась принимать мою писанину. Да и никто, кроме моих родных деда с бабкой, уже не хотели слушать Инкины сказки.
Тайная наука и усохшие мозги
Лето подходило к концу. Вовсю шёл сбор урожая, а также грибов, ягод. Опять же, рыбная путина начиналась… Баба Дуся сушила на зиму лечебные травы, а я ей помогала, но уже не тайно, а явно. По деревне же пошёл слух, что ведьма завела себе ученицу.
Инкины родители, как ни странно, легко отнеслись к этой новости.
– Лишние знания дитю не помеха! – рассудили они.
А вот у деда ум за разум еще больше зашел, как он услыхал злющую новость. Выдрал он куст репейника прямо с корнями и бегом родную внучку от Дуськи отвораживать. Прибежал, понюхал пару раз зелёный забор ведьмы, отворил калитку, а там картина маслом: во дворе на веревках разные травки развешаны – отдыхают, а сама карга вместе с Инкой и Толиком сидят на ступеньках дома, воркуют, едят вяленую рыбку, запивают квасом. И мирно так вокруг, хорошо!
У деда репей в руках сразу поник и обратно в огород запросился. Плюнул старик, развернулся и домой побрел.
– А я тебе говорила, – сказала ему дома супруга. – Не тронь внучку! Кто ж тебя болезного задарма выходит, окромя неё?
– Хто, хто! Зятек будущий вылечит, ежели чего.
Бабка снова ничего не поняла.
– Толик, жених Инкин тоже к ведьме, гадёныш, бегает!
– Вот те на! Может, мы чего не знаем, может, у знахарки уже вся местная школота обучается?
– Не, не приметил. Только наши вдвоём сидели.
– Слышь, дед, а ведь совсем пропал пацан!
– Пропал. Ведьмака нам ещё не хватало.
– Да я не о том. Охота мне на свадьбе погулять. Не пора ли сватов звать?
– Да ты что, старая, они же дети!
– Дети. Но пока эти дети подрастут, мы сдохнем.
– Сдохнем, – согласился дед, пощупал лысую бородёнку и крякнул. – Свадьба хорошо, свадьба – дело хорошее. Ай! Ставь, мать, бражку в бидоне, самогон гнать будем. А я к сватам!
Дед подскочил и побежал искать сватов. А бабка поволокла во двор бидон, чтобы его отмыть.
– Дин-дон, дин-дон, дин-дон! – звенел бидон.
А тучи плакали и звали деда с бабкой на небо. А куда ещё дураков девать? Только в небушко, только к облакам. Ведь умных в землю ложат. Или кладут? Неважно!
Долгие проводы
Каргаполовы дружили с Зубковыми, Зубковы дружили с Бургановыми, а в итоге, всем трем семьям пришлось дружить вместе. И у каждой семьи были дети 1970 года рождения. У Каргаполовых – Толик, у Зубковых – Инка, а у Бургановых – Ирка. В гости друг к другу эти семьи ходили чуть ли ни каждый день и с детьми. Дети играли, играли и засыпали. А когда нужно было идти домой (где-то в 12 ночи), двух отпрысков будили и сонными волокли домой. А хозяева дома провожали гостей. Дойдя до дома гостей, укладывали ребенка спать и шли провожать следующих гостей. Укладывали второго ребёнка и шли провожать хозяев, а потом снова гостей. И так ходили туда-сюда до трёх часов ночи. Моцион типа того, ага.
– А ведь завтра на работу.
– Не беда! Молодые ещё.
– Отоспимся на том свете.
Ну спите спокойно, мои родные.
– Да нет уж, Инна, не видишь, мы всё ходим и ходим по нашим любимым улочкам туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
Телефон
Каргаполовы и Бургановы жили в благоустроенных домах – пятиэтажках. Поэтому у них со временем появились телефоны. Когда они хотели идти друг другу в гости, то звонили и предупреждали. А в нашем частном секторе телефония, как государственная данность, отсутствовала. К нам гости ходили нахрапом, ну мы к ним так же. Уходя от нас, они говорили:
– Прощевайте, Зубковы! Ну а ежели чего, то звоните.
– Куда звонить? – всплескивала руками моя мамка. – В таз что ли стучать?
– Во-во, в тазик нам и звоните, придём!
Я смертельно завидовала тем, у кого есть телефон.
– Все люди как люди, звонят в трубку! А мы, видите ли, в тазик.
Такая несправедливость меня очень сильно угнетала. Правда-правда! До сих пор угнетенная хожу. В тазик мне звоните. Понятно? Непременно отвечу:
– Алле, тетя Инна у аппарата…
Поселковые автобусы
От моего дома до школы 3 км. Пешком идти проблематично, дорога у нас узкая, частенько и грязь по колено, а тротуар деревянный, скрипучий, да и не на всех участках он есть. Вдоль грунтовой дороги тянется железнодорожная узкоколейка: паровозик возит уголь от шахты до берега (то есть до пирса, а там его на теплоходы и тю-тю… в Японию или ещё куда подальше).
Обычно я ходила по Ж/Д линии: по обочинам шпал сухо и от паровоза есть куда уклониться. Все так ходили. Но ездил по поселку и автобус. Правда, денег на него часто не было: зайдёшь в кулинарию, потратишь всю мелочь на пирожки, чебуреки или пирожные и прёшь довольная домой, пешкодралом! А автобус – это вообще проблема! То аж до самой шахты уедешь (ещё плюс 3 км от моего дома) интересно же по окрестностям комбината полазить! То портфель в авто забудешь, ждешь его потом полчаса, чтобы вернуть свои учебные принадлежности. В общем, пешком проще, чем стоять на остановках, ждать рейсового долго-долго и ехать в давке.
А вот сегодня черт дернул меня залезть в это чудовище и натерпеться там всякого:
– Вон, погляди как дочка у Зубчихи подросла. Ой, да конопатая какая, вся в Ваньку пошла!
– Ну да, а кажется будто вчера она вместе с женихом Каргаполом траву на поле поджигала. Помните, тогда электрический столб чуть не сгорел!
– Помним, помним! Их мамашам надо было жопы тогда ещё поотрывать, чтоб не сидели, не жрали, а за детьми приглядывали покрепче!
– Ага, вон стоит теперича их малолетний ублюдок, ишь, зенки выпучила, смотрит…
А я стою и вспоминаю как в шестилетнем возрасте Толик потянул меня в очередной раз проказить.
– Но я же спички даже в руках не держала, – пытаюсь что-то промямлить в своё оправдание.
– Иди, иди, соучастница, твоя остановка, вылезай.
Чертыхаясь, выхожу и обещаю самой себе уехать из Мгачи навсегда-навсегда: «Чтобы прошлое больше никогда не слепило в мои чистые, незамутненные грешками глаза.»
А я в автобусах скучаю,
ведь шофер не нальёт мне чаю
и место свое не уступит.
Он взгляд напряженный потупит,
когда я спрошу его: – Знаешь,
никогда ведь не угадаешь,
когда гаишник умелый
помашет тебе черно-белым
и пригласит поздороваться,
чай попить, постоловаться.
Мне скучно с тобой, водитель,
ты не руководитель,
не президент, не бог.
Слышишь, мотор заглох,
приходится выходить:
– Может, пойдём чай пить
и разговаривать по душам
о грибах, рыбалке… Я дам
тебе номер своего телефона.
Звони в рай, ответит Зубкова.
Лесопильные дела
Это как раз из той серии, когда родители гостили друг у друга и делились последними поселковыми сплетнями. А пока взрослые ужинали, мне и Толяну разрешалось гулять где угодно до часу ночи. А наевшись, предки приступали к поискам детей с фонариками:
– Толик! Инка!
И находили. Обычно мы гуляли за лесопилкой в лесу у речки – любимое место Толяна. И не случилось же с нами никогда и ничего! Только ноги мокрые… Ай и ладно. А если забредут в какой амбар или в контору, и их сторож шуганет, так то не страшно. А на лесопилке даже сторожа не было. Залезешь внутрь через дырки и гуляй себе по опилкам, по ножам да по ленте.
А днём я с отцом за этими опилками ходила. С собой два мешка, тележка (или санки) и стоим, мешки держим, пока из жерла в них опилки сыпятся, которые очень нужны нашим свиньям: они на них живут и из них нам навоз делают. И ведь не проболталась я ни разу, что с дружком по вечерам через пилы да ножы протискиваемся, и гуляем по деревянному коридору, приводя своей смелостью в ужас Лесопильного духа.
– Пап, а зачем наш лес всё пилят и пилят?
– Ты хотела сказать: рубят?
– Ну рубят, а потом пилят.
– Вот в том-то и разница! Для нужд посёлка пилят совсем немного. А на Востоке и у берега моря видела целые горы бревен? Так вот, их укладывают на корабли и увозят.
– Куда?
– За границу. Всё им мало, сволочи! Сосут и сосут, сосут и сосут…
– Что сосут, папочка?
– Кровь нашу сосут! Видишь, твой отец совсем обескровил?
Я подозрительно приглядываюсь к румяным щекам отца и понимаю, что ничего не понимаю.
– Пап, а у лесопилки есть Лесопильный дух?
Ивану Вавиловичу не до этого, он совсем уже раскраснелся и обкладывает трехэтажной руганью загадочную заграницу Японию, Брежнева и весь белый свет заодно. Вздыхаю и без него обдумываю образ Лесопильного духа: «Может, у него и жена есть – Лесопильниха. Наверное, они добрые, ведь даже ночью нас с Толяном не пугают, а сидят себе тихонечко и пилят, пилят, пилят…»
Всю страну распилили уже нахрен!
Капитан скал, лесов и шалашей
Толик как затащит меня в лес, так там обязательно построит шалаш и рядом разведёт костёр, а мне приходится ему помогать.
– Ну как тебе наш шалаш? – спрашивает он.
Пожимаю плечами, не скажу же я, что мне больше нравится есть ягоду прямо с куста, чем заниматься домо-обустройством:
– Нормальный такой шалаш, а мы будем играть в семью, суп из мамонта варить?
– Не-а, я никогда не женюсь, капитаном хочу стать! – дружок берет меня за руку и уводит подальше от жилища, в болотистый овраг – кушать ягодку маховку.
«Черт лесной, как будто мысли мои прочитал!» – бурчу про себя, ковыляя за шустрым пацаном.
Если вы никогда не пробовали маховку, то ничего не потеряли, она растёт редкими, одинокими, почти лысыми невысокими кустиками, с рифлеными листочками, как у клёна, сама красненькая, покрыта маленькими усиками – мхом, а внутри жидкая. Наверное, вымирающий эндемик Сахалина, её даже в энциклопедии не найти.
Маленькая маховка весело лопается на языке, я спрашиваю у Толяна:
– Коль ты хочешь стать капитаном, то почему всё время гуляешь по лесу, а не по морю?
– Да, да, пойдём на море! – вспоминает Толик и ведёт меня на запад.
Целых три километра шагаем по бурелому параллельно мгачинской дороге. Этому молодому леснику ничего не стоило спустить наши тела вниз и пойти, как белым людям, по дороге. Нет, наш капитан выискивает путь потруднее!
Добрались мы, наконец, до берега. Вон оно море – внизу под нами да под скалистой сопкой. Спускайся и беги по серому песку босиком!
– Инн, а давай по скалам лазить! – кричит Толик.
И я (куда уж денешься) со своим капитаном обследую прибрежные скалы. И хочу только одну фразу кинуть в его все время ускользающий зад:
– Может ты ошибся, может ты хочешь стать не капитаном, а каскадером, скалолазом, спасателем? Лешим, на худой конец!
Мгачинский леший
Толик – очень приставучий парень:
– Инчик, айда в лес, я тебе лешего покажу!
– Ну айда так айда.
После четырёх часов бесцельного скитания по опушкам, я хитро спряталась за ёлочкой:
– Толик, ну и где же твой леший?
– А вот он я! – мой дружочек соорудил корону и юбку из папоротника.
Я сощурилась ещё хитрее:
– А знаешь, когда-нибудь наступит на земле самый волшебный день, когда я вырасту, превращусь в большую, толстую тётю, стану писательницей и тогда… Тогда я напишу какой во мгачинском лесу леший – дурак!
Дед Каргапол
Во Мгачах обосновались татары и русские, корейцев и народов севера нет совсем. Я верчусь вокруг матери и спрашиваю:
– Мам, а почему бабушка Толика на нас не похожа?
Валентина Николаевна лепит пельмени:
– Какого Толика, доча?
– Ну, нашего Толика!
Скалка выпала из мамкиных рук:
– Ты хочешь сказать, твоего Толика? Вы что, уже поженились и нас в известность не поставили? Вань, глянь-ка на них, они уже тогось, а родители побоку!
– Мама, я не о том! Почему у Каргаполовых бабушка не такая, как моя?
– А что с ней не так? Вы точно не женаты?
– Ну, мама! У неё лицо круглое-круглое, и глаза как ниточки.
– Ой, ты господи! Да то ж когда война была, фашиствующие японцы взяли в плен корейцев, пригнали их на Сахалин и сделали своими рабами. Так вот, эта бабушка и есть кореянка, бывшая пленная.
– Да? То-то я смотрю, дед Каргаполов ходит и глазами зырк-зырк, как самый настоящий фашист! Мам, пойдем их бабушку из рабства выручать. Это ж надо! Сколько же лет он бедную женщину в плену держит? А вы ходите такие, делаете вид, что всё нормально. Вот кто вы все после этого?
