Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
Егоровна улыбнулась, и тут в дверь заколотили со страшной силой. Она пошла открывать. На пороге стоял запыхавшийся Лев Александрович.
– Вот и здравствуй, гость дорогой! – расплылась Егоровна. – Говорила же, свидимся. Да только как же ты нашего дворника-то миновал, друг любезный? То же не под силу ни одному существу человеческому!
– Егоровна! – Лева пытался отдышаться. – Рад твоему хорошему настроению. Прости! Должен испортить. Давай спасать твоих благодетелей. На вопросы времени нет! Тут вскоре будут те существа человеческие, которых даже дворник не остановит. Печатная машинка и библиотека. Показывай, где?
Через четверть часа, когда к решетке ворот подъехала коляска охранного отделения, во флигеле уже было все мирно и чинно. На стук открыла полная женщина, явно служанка. Хозяев дома не оказалось, но при кухне сидел господин, представившийся городским архитектором. Не в пример названному чину, сидел он на низенькой скамеечке и выполнял самую, что ни на есть, черную работу при дородной особе, во всем ей подчиняясь.
– Тщательнее срезай! Вон сколь кожуры оставляешь! – командовала она, взяв на себя труд почище.
Тетка быстро-быстро доводила до белизны, доставаемые из корзинки картофелины, и кидала их в огромную кастрюлю с водой, а гость ее все маялся с тремя огромными свеклами. Осмотрев наскоро кухню, полицейские велели отпереть хозяйский кабинет. Тетка для приличия артачилась, говорила, что без позволения благодетеля никого к нему не пустит, что у него документы важности неописуемой, но ей пригрозили кутузкой, и она, вытерев полотенцем руки, отправилась за ключами.
В разгар обыска вернулась Лиза. Ничего не понимая, увидев чужих людей, мундиры, Льва Александровича на подсобных работах, она растерялась. Не успев толком спросить, что же тут происходит, Лиза стала свидетельницей диалога няни с одним из поставленных в коридоре низших чинов.
– Хочешь пирожка, солдатик?
– Мы на службе, – покраснел тот. – Нельзя нам. И не армия мы, мы – жандармского управления.
– Энтот тоже, считай как на службе у меня! – громко шептала ему Егоровна и, хихикая, кивала на открытую дверь кухни. – Ейный жених! – последовал кивок в прихожую. – Пока она ему согласия не дает, так я из него хоть веревки могу вить. Вот не думала, не гадала, что сам господин архитектор у меня на побегушках-то выйдет!
– Няня! – Лиза от этого оглушающего шепота, который не мог не слышать и Лев Александрович, догадалась, что видит перед собой театральное действие с Егоровной в главной роли. – Я же просила тебя, не нагружать Льва Александровича никакой работой! Ему нужно руки беречь.
– А и прости, дитятко! – под дурочку косила няня. – Так он сам напросилси!
На голоса вышел из отцовского кабинета главный чин из присутствующих в группе дознания.
– Это дочь хозяина? – спросил он у Егоровны.
– Это молодая хозяйка возвернулась! – строго отвечала ему няня.
– Милостивый государь! – Лиза выпрямила спину. – Попрошу Вас представиться и объяснить мне Ваше присутствие в нашем доме.
– Не можете ли Вы объяснить происхождение вот этого пятна, мадемуазель? – сделал приглашающий в кабинет жест полицейский.
– Сперва, я жду Ваших объяснений! – не трогалась с места Лиза.
– Извольте! Вот предписание на обыск. На одном из ремонтных заводов обнаружена крупная партия прокламаций. Способ размножения и их количество говорит о том, что был применен метод, в основе которого лежит матрица, отпечатанная на обычной печатной машинке. Ваша подруга Оленина показала, что видела подобную в Вашем доме.
– А какое отношение наш дом имеет к ремонтному заводу, сударь? – Лиза все уже поняла, но держала удар. – Разве эта машинка единственная в городе?
– Конечно, Вы правы, барышня. Доказать, что это именно та машинка, пока, я подчеркиваю – пока – является затруднительным. Гравер в типографии исправил все огрехи, и идентифицировать экземпляр невозможно. Единственно, что наши эксперты утверждают безапелляционно, так это то, что агрегат был не распространенной в городе фирмы Ремингтон, а новейшей модели Ундервуд. Таких гораздо меньше не только в городе, но и во всей губернии. Есть и другие пути доказательств – связи, дружба, знакомства. Мы найдем эту связь, не сомневайтесь. Лучше бы Вам самой открыть все без утайки.
– Открыть что? – тон Лизы стал насмешлив. – Что с Лидой Олениной мы заканчивали один класс Института благородных девиц? И что она бывает у меня в доме? То тайной ни для кого не является, извольте!
Услышав про Институт, полковник переглянулся с напарником и чуть сник.
– И все же прошу Вас, барышня, пройти в кабинет и объяснить происхождение этого пятна от машинописной краски.
Лиза миновала его и с порога посмотрела на папин стол. Машинка была расчехлена, но Лиза с удивлением заметила, что печатная лента установлена в ней на своем месте. Она взяла себя в руки.
– Ах, это? – попыталась как можно беспечнее спросить она. – Да, пятно недавнее, но это не краска… Это чернила! Савва Борисович случайно пролил летом…
– Какой такой Савва Борисович? – у проводившего обыск жандарма на лбу появились озабоченные складки.
– Мимозов. Савва Борисович. Вы наверно, о нем слышали?
– Он что же…, – полковник, кажется, был уже не рад тому, что попал в подобную ситуацию, Савву в городе знали все. – Он бывает у Вас?
– Ну, конечно! – Лиза улыбнулась. – Они же с папой компаньоны. И машинку эту он нам подарил!
– Простите! – полковник утер лоб. – Простите, барышня, но служба! Обязан был проверить… Видимо нас неверно информировали.
– Что Вы! – Лиза снова вышла в коридор. – Я ничем не намерена вам препятствовать, выполняйте свой долг спокойно. Если что-то потребуется, обращайтесь к Наталье Егоровне – у нее все ключи от дома. Позволите удалиться?
– Да мы, собственно… Мы уже заканчиваем. Не изволите ли, сударыня, подписать бумаги?
Тут же возник рядом Лев Александрович.
– Извольте учесть, что барышня в том возрасте, что не является полностью дееспособной. Лучше бы Вам обратиться к ее отцу.
– Но это простая формальность, сударь, и никакой силы не несет за собой. Простое уведомление о проведенных нами действиях.
– Тогда позвольте ознакомиться! – Лев Александрович вышел вперед.
Он не мог грязными руками взяться за бумаги, поэтому Лиза перекладывала их перед ним на столе, пока он все внимательно просматривал. Он кивнул ей, она подписала, визитеры удалились.
– Господи! – Лиза рухнула на стул, до сих пор держа в руках шляпу. – Как же это? Няня?
– Все позади, Елизавета Андреевна, – успокаивал ее Борцов. – Все обошлось!
– Как, как? – ворчала перенервничавшая не меньше других Егоровна. – Вон, твой прилетел! Машинку вашу раскурочил. А она ж не отмывается! Ну, придумали, вот – жених, свекла… Уж, прости нас!
– И еще журнал Ваш пришлось в печке спалить, – покаялся и Лев Александрович.
– Да нет, наоборот, вы такие молодцы, – Лиза все еще не могла понять, что это все происходит именно с ней, и до конца не осознавала, что именно только что прошло рядом, миновало в такой близи. – Но Лида! Как же она?
– Видимо, не выдержала давления, проговорилась, – Лев Александрович сейчас почему-то не склонен был топить Лизиных приятелей и говорить не о том, почему показала на подругу, а почему вообще посмела сотворить такое в чужом доме. – Девушка же.
– Она что, арестована? – с ужасом спросила у него Лиза.
– Задержана. Эти… как уходили, то я слышал, переговаривались, что Олениных надо отпускать, на них тоже ничего конкретного нет.
– Боже! И Ольга Ивановна? А Вы? Как Вы обо всем узнали?
– Ваш друг… – Лева произнес это через силу, отдавая должное. – У Вас неплохие друзья, Елизавета Андреевна. Такой глазастый молодой человек прибежал к Савве Борисовичу. Я – сюда, а Савва сейчас ищет Вам адвоката.
– Спасибо вам, – Лиза встала и подошла ко Льву Александровичу. – Вам всем… Я рада… Я рада, что Вы снова тут, и что мы снова… Вы ведь будете по-прежнему заходить к нам, Лев Александрович, ведь так?
– Нет, не так, Елизавета Андреевна, – со вздохом ответил Борцов, но протянул ей обе ладони открытыми, и она положила кисти своих рук сверху, а он чуть сжал их. – Я, знаете ли, уезжаю. В Москву.
– Надолго? – в голосе Лизы прозвучала тревога, а в сердце Льва Александровича от этого что-то затрепыхалось. – А как же Ваша служба?
– С ней покончено, – улыбнулся архитектор. – Получил полный расчет, свободен. Вы расстроились, Лиза?
– Да, – Лиза опустила глаза. – Мне будет не хватать разговоров и прогулок с Вами. Обещайте хотя бы писать нам с папой. Хорошо?
– Хорошо.
Лев Александрович ушел, на душе его прояснилось. А Лиза не успела разобраться, что именно творится у нее внутри, потому что в дверь снова настойчиво стучали.
– Да что ж за день-то такой! – шипела Егоровна, оттирая Лизу с прохода и отворяя входную дверь.
На пороге стоял казенный курьер, он вручил Лизе запечатанный сургучной печатью пакет на имя Полетаева. Оставшись одна, Лиза не удержалась и вскрыла послание. У папы – сердце, мало ли чем там, внутри конверта. Если она будет знать, то сможет сообщить папе новости как-то мягче, подготовить его к новым неожиданностям.
В конверте обнаружилось официальное предписание: «Председателю правления явится туда-то и туда-то, в такой-то день, в такой-то час, для встречи с представителем – Адмиралтейство желает разместить Государственный заказ на изготовление измерительных и чертежных инструментов в Товариществе Полетаева, получившем на XVI Всероссийской промышленной и художественной выставке право клейма Государственного герба на всех своих изделиях».
***
– Венчается раб божий Андрей рабе божьей Наталии…
Гостей в сельской церкви было немного, только свои. На воздухе уже стало прохладно, и застолья на дворе устраивать не решились, но в Гостевом доме было накрыто для всех. Мастерские, село, крестьяне с ближних деревень – все сбежались посмотреть, как барин на хозяйке женится.
Ах, как хорошо, как славно было на душе у Лизы. Это произошло не сегодня, с ней это уже много дней подряд, и, слава Богу, все не проходит, все остается. Она заметила это, как-то проснувшись утром совершенно изменившейся. Ничего особенного накануне не происходило, повода никакого не случилось, но, открыв глаза, она почувствовала, что душа ее вернулась на место. Что у нее в груди, где-то в том месте, докуда только и можно вздохнуть, глубоко-глубоко – живет снова ее светящийся колобок, что от него исходит ровное сияние и чуть заметное тепло, что пустота и тревога, образовавшиеся на этом месте и мучавшие ее несколько месяцев подряд, растворились. Исчезли. Что она – прежняя Лиза, радующаяся каждому дню.
Но нет! Не прежняя. Теперь она стала сильнее и уверенней, теперь не только радость, но и все, что день может принести ей или ее близким, встретит она этим ровным свечением внутри. И все будет хорошо! Все уже было хорошо. Все налаживалось. Папа заключал один контракт за другим, подписывал договоры, получал авансы. Выставка завершилась, гости их разъехались. Особенно трогательным было прощание с Вересаевыми. Аленка тоже сильно изменилась за это лето.
– Вы не подумайте, Елизавета Андреевна, что я не замечаю успехов своей дочурки! – говорил ей на прощанье Сан Саныч. – Это только кажется, что я весь в делах. Я вижу, что ребенок стал не только уверенней в знаниях, за это огромное спасибо и Вам, и Вашей подруге, очень жаль, что она не смогла зайти проститься. Но еще я вижу и то, что Алена стала по-другому разговаривать. И не только с нами, но и с незнакомцами. Что у нее появилось собственное мнение, что она уже хочет его отстаивать, что все чаще это у нее получается. Это, знаете ли, характер вырисовывается. И тут уж Вашего влияния не отнять, не отмахивайтесь! Упорство в достижении результатов, регулярность занятий, преодоление – этому всему научили мою дочь именно Вы и музыка!
Со слезами отпускала Егоровна и своего бывшего пациента – Гаджимханова. Узнав о предстоящем венчании хозяина дома, Руслан Гаджиевич явился во флигель с визитом, впервые Лиза видела его одетым по всей строгости этикета. Он вручил Полетаеву все оставшиеся после выставки ящики со своим волшебным напитком, долго рассыпался в признаниях и благодарностях. Разъехались и остальные жильцы. Особняк опустел. Руки у Егоровны все не доходили до генеральной уборки – в семье снова появились средства, и Андрей Григорьевич сразу настоял, чтобы первым делом сменили мебель. Теперь ждали ее прибытия. Лизе отводили ту половину, где квартировал коньячный пропагандист, комнаты Вересаевых предназначались для Андрея Григорьевича с супругой, когда они будут наезжать в город, а второй этаж решили оставить гостевым.
– Ну, что, Егоровна! – благодетель широким жестом указывал няне на коридор флигеля. – Нанимай штат! Заполняй помещения!
– Не надоть мне никого! – выпятила нижнюю губу Егоровна. – Наших-то никого уж не сыщешь, а зачем мне в доме чужаки? Сама справлюсь!
– Тебе не надоть, а нам в самый раз, – зная упрямство няни, благодушно уговаривал ее Полетаев. – Давай, давай! Руководить всеми ими будешь! Распоряжаться! Не сядешь же ты на козлы? То-то! А у Лизы теперь свой выезд будет. И Кузьме помощника брать надо. И девушку Лизе. И тебе кого-то в помощь, да за двором приглядеть, да прибраться. Не журись!
– К плите никого не подпущу! – все еще дулась Егоровна. – Так тебе на этом месте и говорю! Ноги чужой в моей кухне не будет!
– Ну, это – как скажешь! – улыбался Полетаев. – Ты у нас – главный командир!
Время шло. Осень полностью вступила в свои права, и без накидки теперь было не выйти из дому.
– Ну, что, Лизонька? – говорил ей отец. – Теперь учительницей тебе становиться не надо – ни из-за жалования, ни из-за жилья. Может быть, ради призвания? Вон, Вересаевы, не нахвалятся тобой, значит получается. И с нами рядом будешь. А то, как я тебя тут одну оставлю?
– Ну, почему, одну, папа! – смеялась Лиза. – Хорошо, что Егоровна тебя сейчас не слышит! А с учительством… Наталья Гавриловна была права тогда… Этим стоит заниматься, только, если все силы души устремлены на успех учеников. А, если, это не главное, а ради чего-то другого, то это не честно, что ли. И неправильно!
– А тебя разве не радуют успехи учеников? Ну, хоть бы и единственной пока ученицы?
– Радуют, – Лиза задумалась. – Но, знаешь, папа, посвятить все свое время только этому я не готова. Я честно и ответственно взялась бы за учительство, если бы пришлось. Но, теперь, когда я могу выбирать, то… Мне нравится то, чем мы сейчас занимаемся с Рафаэлем Николаевичем. Мы встречаемся со многими людьми. Я понимаю, что это принесет пользу не меньшую, чем преподавание деткам в школе. Я вижу результат, и я мечтаю о большем! И я хочу довести это дело до конца, папа. А это возможно только здесь, в городе. Прости. И еще чего-то хочу… Как будто жду чего-то, а, когда оно придет, то сразу узнаю! У тебя так бывало?
– Значит вот как, Лиза? Только здесь… – Полетаев задумался, но тут же улыбнулся дочери: – Что ты, девочка моя! Это – твоя жизнь. Да и я уж сильно утрирую, говоря про разлуку, видеться-то мы будем частенько. Скоро пойдут балы, да рауты, да губернские собрания. Неужели, думаешь, твой отец станет держать тебя взаперти? Конечно, нет! Тебе нужны новые друзья, новые лица. Мы еще покажем себя! Да, дочь?
– Покажем, – тихо кивнула Лиза при упоминании о друзьях.
Лида так и не пришла к ней после ареста. Не появлялся и Алексей, вообще никого из их компании. Как будто это она провинилась перед ними, а не наоборот. Уроков больше не было, поводов зайти к Полетаевым, как видно, тоже. Лиза вовсе не хотела держать зла на подружку, но та не давала ей возможности ни прояснить случившееся, ни простить ее за опасность, которой она подвергла Лизин дом и семью. Эти мысли наводили тоску, но в нынешнем Лизином настрое, вовсе не стали поводом к унынию. Лиза решила форсировать события сама. В конце концов, она же должна поблагодарить Алексея за то его вмешательство? Лиза оделась и одна уехала в город.
***
Алексей принимал сегодня труднейшее решение. Дальше тянуть было некуда! Он понимал, что и так уже вышли все сроки и боялся, что приехав в Москву, узнает о своем отчислении. Вместо того, чтобы подстегнуть его к немедленным действиям, подобные мысли расслабляли его и так не очень сильную волю, как бы говоря: «А зачем тогда и ехать?» И он откладывал окончательное заключение о выборе своего местопребывания на завтра. И еще на завтра. И еще на день.
А в дом, после визита полиции было не ладно. Ольга Ивановна была обижена на своих старших детей, потому что считала, что не столь даже сама опасность дому главное в этом деле, а то, что в семье появились секреты и недоверие. Петр неожиданно стал на сторону сестры и всячески отстаивал перед матерью их право выбирать себе друзей, единомышленников и убеждения. Мать пыталась объясниться с ними, говоря, что они ее не слышат! Не свободу она хочет у них отобрать, а вернуть единение и доверие. Лида отмалчивалась, что только усугубляло ситуацию. Ольга Ивановна все внимание свое теперь перенаправила на младшую дочь, забирала ее из Института при малейшей возможности, возила и по врачам, и по знахаркам. Складывалось впечатление, что она просто старается реже бывать дома.
Хохлов заглядывал к ним, но так как Лида его имени при допросах не называла, то его Оленина ни в чем конкретном не подозревала и не винила, хотя чувствовала, что влияние на ее детей идет именно с его стороны. Алексей мучился тем, что стыдно было перед Лизой про которую все в доме просто как по договоренности перестали даже упоминать. Сердце тянуло постоянно от того, что ни видеть ее, ни даже говорить о ней не стало никакой возможности. И еще муторно было потому, что его тяготила тайна ночных возвращений Хохлова. Окошко тому по-прежнему открывали, а Алексей по-прежнему прятал голову под подушкой.
Собираться наверху, петь и читать брошюры перестали, на этом хозяйка дома настоять власть еще имела. Только обедали, по-прежнему, все вместе. Петр спускался теперь частенько вниз, когда у него не было дежурств, и подолгу беседовал с Игнатом, кажется, им обоим этого вполне хватало. Слыша сейчас их спор за стеной, Алексей встал, набросил пиджак и вышел из дому. Во дворе летали мелкие белые крупинки, он поежился, но другой верхней одежды у него здесь не было. Хлопнула дверь на втором этаже. Алексей испугался, что сейчас спустится Ольга Ивановна, да, не дай бог начнет его расспрашивать о чем-либо. Он вышел за калитку. Медленно побрел по слободской улочке, заметил, что редкие лужицы покрылись хрупкой слюдой первого льда. Вдалеке показалась упряжка. Поравнявшись с ним, возница придержал коней: «Тпррру!»
– Алексей! Вот так удача! А ведь я – к вам.
– Елизавета Андреевна! – фантазии воплотились в реальность, и Лиза протягивала ему руку, живая и настоящая. – Да как же Вы тут?
– Да Вы меня не слушаете? – Лиза улыбнулась, и Алексей наконец-то помог ей сойти. – Я ехала к вам.
– Ко мне? – опешил Семиглазов, не понимая, как реагировать на столь неожиданный визит.
– Вы не рады? – Лиза вглядывалась в его лицо. – Если это неудобно, то я не стану заходить. Но я имела в виду всех, когда собиралась сюда. Как Лида, Ольга Ивановна – они дома? Я подумала, вы сегодня празднуете. Вот и заехала.
– Празднуем? – Алексей растерялся еще больше. – Что же? Я не знаю всех их семейных праздников, может… Но да, обе дома! Может, вечером что будет?
– Ну, может быть и вечером, – Лиза потянулась к коляске, на сидении которой осталась стоять большая прямоугольная корзина с крышкой, с какой Егоровна часто ходила на базар. – Может быть, они хотят Вам сюрприз сделать. Не буду мешать, тут Вас поздравлю.
– Меня? – Алексей вдруг подумал, что ему это снится, до того все было удивительно.
– Вас, Алексей. Вас! – смеялась Лиза. – У вас же сегодня – день ангела!
– Господи! – хлопнул себя по лбу Семиглазов. – А я и забыл вовсе. Спасибо Вам, Елизавета Андреевна.
– Всех Вам благ! И вот. Помогите снять. Знаю, что подобный подарок без спросу может оказаться нежелательным, поэтому… – Лиза открыла крышку корзины, которую Алексей спустил на землю. – Я возьму его себе, если Вы не захотите. Но, когда я днем забирала его у хозяев, то сразу вспомнила и лето, и тот ящик, и Ваши слова… Хотите, Алексей?
Из корзинки раздался тихий скулеж, и высунулась еще подслеповатая голова белого кутенка.
– Елизавета Андреевна! Это… Мне? – Алексей достал щенка и прижал к груди.
– Ну, если Оленины позволят, и если Вы захотите…
– Я захочу! – твердо ответил Алексей.
– И еще я хотела поблагодарить Вас за то участие, Вы тогда выручили меня с той машинкой, – опустила глаза Лиза.
– Это Вы, – Алексей тоже потупился. – Это Вы простите меня. Нас!
Он зарылся носом в пушистую собачью шерсть.
– Лида примет меня? Можно зайти? – вскинула взгляд Лиза.
Алексей пожал плечами. Они развернулись и медленно пошли к воротам Олениных. Алексей пропустил Лизу вперед. Он кивнул на окна второго этажа и Лиза, как через силу, пошла к дверям. Но тут они распахнулись, и сама Лида вышла им навстречу, держа в руках завядшие цветы. Увидев подругу, она покраснела.
– Вот, – от неловкости протянула она букетик вперед. – Завяли. Хотела выбросить.
– Здравствуй, Лида, – Лиза всматривалась в знакомое лицо. – Беги, я подожду.
Лида сбегала к яме и вернулась.
– Я на минуточку! – опередила ее вопросы Лиза. – Только узнать как вы, да поздравить Алексея.
– Мы нормально, – отвечала Лида, не глядя в глаза. – Как ты?
– Все разъехались. Вересаевы жалели, что не смогли попрощаться с тобой и вот, просили передать.
– Что это?
– Наверно, гонорар за последние уроки? – Лиза протянула конверт.
– Спасибо.
Говорить больше было не о чем.
– Ну, я поеду, – Лиза развернулась и пошла к калитке. – До свидания, Алексей! Если пес не приживется, то не ищите других хозяев, я приму. Спросите тогда у Лиды адрес.
Лиза села в коляску и молча уехала. Лида обтерла руки о передник и, ничего не сказав про собаку, поднялась к себе. А Алексей все прижимал к себе теплое живое существо и думал: «Ну, куда ж я теперь уеду!»
***
Варвара Михайловна шла по коридорам Пароходства. Сергей теперь занимал кабинет в другом этаже – повезло, она сама бы не сумела углядеть, когда за выездом господина Мимозова освободились его комнаты. Помог Константин Викторович. В первый день после возвращения она столкнулась с ним в этом же коридоре и лишь вскользь упомянула о новом помещении. А он не забыл. Она вошла в свой опустевший кабинет и, присев, застыла за столом. Одна. Почему-то она так часто стала теперь оставаться одна! Даже в тот траурный год не чувствовала она себя такой брошенной. Ее поэты и художники куда-то разбежались. Она еще по привычке устраивала вторники, но являлось на них народу все меньше, и все менее интересными становились споры и произведения, которые они приносили ей на суд. И все больше времени отчего-то стали занимать документы и дела пароходства, и вечные претензии визитеров. И в рестораны ее больше никто не возил. И Выставка закрылась.
Тогда, вернувшись после поездки с Сергеем, увидев на службе Емельянова, она заметила искреннюю радость в его глазах. Этот большой и статный человек, сдержанный и подтянутый всегда, чувств своих на людях никогда не демонстрирующий, тут шагнул ей навстречу и еще издалека своим командным, громовым голосом приветствовал ее:
– Знал! Чувствовал, что сегодня будете! Ну, здравствуйте! – Его улыбка была простой и открытой. – А то мы тут без Вас сиротеем.
– Ах, неужели, так-таки и знали? Откуда? – кокетничала Варвара.
– Желание видеть Вас, по всей вероятности, было таково, что разбудило силы неизвестной мне природы, – они как раз сблизились, и Константин Викторович поцеловал даме руку. – Как, знаете ли, некие флюиды пронзили меня вчера вечером – «завтра», «завтра»!
– Вечером, Вы говорите? – Варвара Михайловна припомнила, что они как раз в это время собирались причаливать. – Так это известные природе силы! Мы вспоминали о Вас, упоминали вслух, вот Вы и уловили наши мысли. Передача энергии на расстоянии.
– Прямо, как беспроводной прибор господина Попова? – Емельянову шутка понравилась. – Я тогда должен был услышать в своей голове нечто похожее на звонок? Дзынь! Так?
– Ах! – Варвара приподняла брови. – Вы тоже читали об этих опытах?
– Не только читал, но и присутствовал.
– А я не смогла быть, – разочарованно скривила рот Мамочкина. – Отчего Вы не сказали мне день? Я бы тоже пошла, если б знала заранее.
– Ах, Варвара Михайловна! Не ругайте меня, – Емельянов покаянно повесил голову на грудь. – Это было не на нынешней Выставке. Раньше. Еще в Кронштадте. У меня сохранилось довольно много знакомств среди морского офицерства. Позвали.
– Ах, как это интересно!
– Но, позвольте! Неужели я и вправду занимал ваши мысли во время отдыха? Это не к добру! Когда хозяин в праздности вспоминает о бедном работнике, это не к добру, а ко взбучке! – капитан улыбнулся.
– Ну, что Вы напрашиваетесь на комплимент, как барышня, Константин Викторович? Мы вспоминали Вас не затем, чтобы ругать. Совсем наоборот. Ведь у нас тут все хорошо? Так? И ругать мне некого и не за что.
– Не могу с Вами согласиться полностью, – улыбка сошла с лица Емельянова. – Мне сегодня в рейс. Но, когда вернусь, мне хотелось бы обсудить с Вами кое-какие моменты. На носу закрытие навигации.
И вот в назначенный день Варвара снова приехала в Пароходство для встречи. Но ей тут же доложили, что капитана в здании нет, нет его и в городе, что он должен был причалить еще вчера, но гонцы докладывают, что до сих пор «Полкана» нигде не видать. Возможно – поломка в пути. Не прибыл также и еще один пароход товарищества.
Варвара решила ехать на пристань. Когда ее экипаж прибыл туда, уже шла человеческая кутерьма у сходней – по соседству, впритирку, причалили сразу два судна пароходства Мамочкина. Варвара облегченно вздохнула. Она ждала момента, пропуская сходящих на берег пассажиров, чтобы взойти на борт. Когда их поток стал редеть, ей удалось двинуться ему навстречу. Поднимаясь на верхнюю палубу, чтобы увидеть капитана, она застыла на лесенке, услышав мужские голоса. Говорили трое. Из них она узнала только Емельянова.
– Да потому что баба в управлении! – возмущался высокий, даже писклявый мужской голос. – И не избавишься же. Угораздило ее муженька так рано на тот свет поспешить. А все активы – ей!
– Мне неприятен разговор в подобном тоне, – твердо отвечал на упреки капитан. – Извольте относиться к женщинам с должным уважением.
– Да бросьте Вы, Константин Викторович! – воскликнул некий мягкий баритон. – Ну, была бы, право слово, женщина стоящая, а то так…
– Я не прошу, – в голосе Емельянова появились стальные нотки. – Я требую, господа! При мне про эту женщину дурно не только не говорить, но и не сметь думать подобным образом!
– Вы извините нас, – примирительно произнес обладатель баритона. – Вот Вы вступаетесь за нее, а сами только что подвергались такой опасности. И из-за чего! Из-за безалаберности и наплевательского отношения. Кто допустил выход в рейс в подобном состоянии? Новый управляющий? Ее правая рука? А ведь «Принцесса» только месяц как из ремонта! Кто принимал работы? Снова эта парочка? А Вы! Рискуя собой, пассажирами своими…
– Да ничем я не рисковал, Господь с Вами! – слышно было, что капитан уже устал спорить. – Но не мог же я пройти мимо терпящего бедствие судна своего же пароходства? Это просто не по-товарищески, господа! А что до моих пассажиров – это Вы Бога гневите, никогда не рискну даже при мнимой опасности. Была выслана команда, мы даже борт о борт не подходили!
– А задержка! – вступил писклявый. – А опоздание на столько часов! Нет, милостивый государь. Мне-то все равно, я не пайщик. А вот на Вашем месте!
– Я сам за все отвечаю на своем месте.
– Хоть бы приструнил кто ее! – продолжал первый собеседник, особо дотошный и противный. – А уж с этим ее… кхе-кхе… управляющим! С ним же и договориться нормально нельзя! Так что не взыщите… Поставщиком вашего компаньонажа оставаться впредь не намерен. Увольте! Неприятно стало даже обсуждать дела… А уж кто вьется вокруг него, так это просто… Нет слов!
– Да, не очень приятный молодой человек, ну, да и не с такими столковывались, а? – все еще пытался свести собеседников вместе баритон. – А мадаме вашей хорошо бы снова замуж пойти, да за человека толкового. А то и сама дел не решает, да другим не дает.
– Да какие уж дела! – хихикал писклявый. – Мадама же не головой думает, а совсем другими прелестями, прости-господи. Уж, кто тут толковый замуж-то возьмет? Хи-хи!
– Прекратить сию минуту! – Емельянов повысил голос. – Мы сейчас рассоримся, господа!
– Профит, бизнес, корпорейшн? Ну, так вот сами бы и женились! – писклявый обиделся. – Не все ль равно, при таких-то капиталах!
– Извольте извиниться или пойти вон, сударь, – капитан стал спокоен, даже холоден. – Теперь Вы оскорбили не только женщину, про которую я Вам ясно дал понять, что находится она под моим покровительством, но и мою собственную честь.
– Простите, простите, уважаемый Константин Викторович, ляпнул в сердцах, не подумав! – пискля испугалась не на шутку. – Но, право! Вы уж слишком суровы. Что дурного в женитьбе на деньгах? Это расчет и ничего более. Для союзов случаются разные резоны. Общество к подобным бракам относится более, чем благосклонно! Ничего зазорного в том нет.
– Может, для кого-то и нет, – капитан не хотел ссор и извинения принял. – Но Вы, возможно, не так хорошо знаете ту, о ком так пренебрежительно говорите. Эта женщина стоит гораздо большего, чем то, что предоставляет ей нынче судьба.
– Ну, полно, полно, – баритон примирение поддерживал всеми силами. – Пусть каждый сам заботится о своей судьбе. В конце концов, это ж Божий промысел!
– Думаю время прощаться, господа. – Емельянов дал понять, что беседа подошла к концу. – Сейчас уже будут убирать сходни, извольте сойти. Мне надо распускать команду.
Варвара Михайловна, лицо которой горело огнем, стараясь не шуметь, сделала несколько шажков назад, и укрылась на борту нижней палубы, так и не увидев, кто же беседовал с ее капитаном. Но ей это было и не интересно. Она только всеми силами души хотела теперь исчезнуть отсюда незамеченной им самим. Ангелы благоволили ей, и, когда почти вся команда удалилась в трюм, она попросила двух матросиков вернуть сходни. Капитану велела передаать, что приезжала, тревожилась, но видела благополучное прибытие, и спокойно будет теперь ждать его доклада. А сейчас она не станет никого отвлекать – и так все устали за трудный рейс.
***
Сергей обнаружил странное обстоятельство. Каким-то невероятным образом, у него снова закончились наличные деньги. Да, он стал по-новому одеваться. Но ему казалось, что все расходы на это по-прежнему несет его тетушка, все портновские счета отправлялись ей. Не может же съедать такое количество денег всякая ерунда – шейные платки, цилиндры, трости? Правда, последнее время он снова сам стал заботиться еще и о своем лекарстве, Варвара перестала «своей рукой губить его», как она говаривала. Но это уж вообще – сущие копейки! Экипаж? Да, он нанимал пару раз презентабельные выезды, когда надо было пустить пыль в глаза новым знакомым, а к тетушке обращаться было неудобно. Что еще-то? Непонятно, куда уходят деньги! Жалованье, вполне приличное, что положила ему Варвара, кончалось уже через несколько дней после его получения. Не то, что откладывать! Приходилось постоянно залезать в те, баронские, средства, что он рассчитывал собрать для поездки за границу. Но вот и они стали иссякать.
