Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Значит, слушай сюда, Клим Валерьянович, – начал хозяин. – У нас тут, прости, не гостиница. И даже не постоялый двор. Мы с супругой моей этим местом сильно дорожим. Если доложит кто, или с проверкой проездом случится, у нас неприятности могут быть. Тут люди казенные останавливаются, им соглядатаи ни к чему. Что это, скажут нам, за наблюдатель – живет, смотрит, кто куда отъехал, кто откуда прибыл. Не порядок!
– Я понял, понял, – снова кивал Клим. – Да и денег, что с собой взял, все равно почти не осталось. И так, и так – надо ехать.
– Ты почему домой-то не хочешь? – с болью в голосе спросила хозяйка.
Клим горько усмехнулся. Долго молчал, чтобы не расплакаться.
– Я, дорогая хозяюшка, вижу, как супруг Ваш каждый раз меня в уборную незаметно провожает, – Клим глянул на хозяина, тот смутился. – То в сарае ему что надо, то коней посмотреть. Боитесь за меня. Добрые вы. Я сам… боюсь иногда… Там-то приглядывать за мной некому станет. Вот так, блазнится, встану как-нибудь в ночь, как и поговорить-то не с кем будет, да пойду в сарай, да… с тоски-то и…
– Тьфу! Тьфу на тебя! Господи пронеси! – перекрестилась хозяйка. – Как даже думать такое можно?
– Ну, вот что! – хлопнул ладонью по столешнице смотритель, прервав слезливые пророчества. – Есть у меня брат родной. Я на государевой службе, а он свое хозяйство держит. Был. Был, как и я, смотрителем, да дорога, со временем, в сторону сместилась, так его заведение в частные-то руки и перешло. Отсюда далековато! От города – рукой подать. Ездят к нему… Разные… Купчишки, да другие кто с деньгами.
– У меня, денег, знаете ли… – попытался зачем-то оправдываться Клим.
– Да погоди ты! – прервала его хозяйка.
– Так вот, – продолжил ее супруг. – Человек ты неплохой, как поглядим. Непьющий! Тихий. Мы б тебя и при себе с радостью оставили, да нет тут штатной единицы, нечего тут троим делать, самих, трясемся каждый год, как бы не погнали! А вот к брату, если хочешь – езжай! Письмишко ему предам. Он давно искал либо помощника, либо напарника. Ну, напарник – то долю надо вносить, а вот, если послужить согласен, то… К девам особого сорта, как мы поглядели, ты лояльность имеешь. Я-то к брату ни ногой, потому как супруга моя их на дух не переносит.
– Тьфу! Мерзость какая, – хозяйка плюнула и ушла к себе за занавеску.
– А при братцевом ремесле, без них, сам понимаешь, не обойтись, – уже свободнее разглагольствовал хозяин. – Парочка таких живет там постоянно, да и с компаниями наезжают. Гульба, пьянки. Мне, с моей – там не житье! А брат просил, расширяться желает. Говорит, чаще с города наезжать стали. Ну, ты как?
– А, что гульба? Людям и погулять когда-никогда надобно, – Клим на своем веку повидал разных людишек. – Я людям многое прощаю. Если я там пригожусь, то я с радостью. Все на людях. Все – при деле. Домой, страсть, как не хочу. Мне бы хоть зиму пересидеть, там все, может, повеселей станет?
– Ну, и с Богом! – у хозяина отлегло от сердца. – Завтра и отправляйся. Только о жаловании это ты сам с ним толкуй. Лады?
***
Лиза шла по ярмарке, Лев Александрович сопровождал ее.
– Знаете, Лиза, что вот тут, прямо под нами находится, считай, еще один город? – он постучал по булыжникам мостовой.
– Какой же? – смеялась Лиза. – Сказочный? С подземным королем и гномами? И вас они водили туда с завязанными глазами, взяв обещание хранить тайну их сокровищ? А Вы? Вы выдаете ее мне?
– Я, Лиза, действительно допущен до некоторых тайн, – Лев Александрович теперь подражал Лизиному отцу и везде ходил с тростью. – Но не в силу волшебных чар, а в силу своей служебной принадлежности. И да, я спускался туда, вниз. Сокровищ, скажу я Вам, там не наблюдается, скорей наоборот.
– Как это наоборот? – все еще смеялась Лиза, а Лев Александрович сконфузился. – Что? Что-то неприличное?
– Ну, в общем… – мялся теперь Борцов, уже пожалев, что завел эту тему. – Как бы сказать-то…
– Уж, скажите, как-нибудь, будьте любезны, – Лиза остановилась и посмотрела против солнца из-под руки, высматривая на большой площади фигуру отца, с которым они договорились там встретиться. – А то я подумаю, бог знает что. Что же там, под нами?
– Под нами кирпичные своды, Лиза. Сейчас здесь все опустело, но вспомните, сколько народу тут бывало летом, в разгар торжища. При строительстве была придумана и предусмотрена целая система, пардон, канализации.
– Как в Древнем Эфесе? Я читала, – Лиза затаила дыхание, то ли боясь уловить запах описываемого инженерного сооружения, то ли замерев перед величием человеческой мысли, она словно всматривалась вглубь сквозь толщу земли. – Прямо тут, под нами? Невероятно!
– Прямо тут, – Лев Александрович кивнул на пустующие уже ряды вдалеке. – Видите те круглые башенки? Через них есть ходы вниз. Но, что за тема для молодой девушки! Простите меня, это я виноват. Давайте о чем-нибудь другом.
– Почему? – Лиза взметнула на Льва Александровича взгляд, окрашенный определенным оттенком упрямства. – Это мой город, мне интересно про него все. Например, в ответ, я могу рассказать Вам, что наш Институт был чуть ли не первым в Нижнем Новгороде зданием с подведенной сплавной канализацией. Рассказывали, что по ее трубам может в рост пройти девушка моих лет. Но я не знаю, так ли это взаправду, это просто девочки так говорили!
– Ох ты! – Лев Александрович покачал восхищенно головой. – А я уж было испугался, что вы лично с девочками проверяли сие.
Они вместе рассмеялись.
– Да, все опустело. Все закрывается, – вздохнула Лиза.
– И так в этом году припозднились, – Лев Александрович поежился, было уже прохладно. – Вы не замерзли, Лиза? Может, пройдем в Главный дом, там подождем Андрея Григорьевича?
– Правда, утром мне показалось, что изо рта шел пар. Но разве это может быть? И сейчас вовсе не холодно! – Лиза смотрела по сторонам, настаивать Борцову было неудобно. – Но как идет время! Завтра уже награждения, а там и закрытие. Все кончается. Пойдемте?
Редкие группки людей все же встречались им по пути, ярмарка не желала впадать в опустошение и вырывала у осени невзначай доставшиеся ей в этом сезоне деньки и удовольствия. Не дойдя до площади, Лиза и Лев Александрович заметили некое пестрое и азартное сборище, и подошли полюбопытствовать.
– Ату! Ату, его, арлекин безмозглый!
В огороженном рыболовной сеткой загоне мужики стравливали двух петухов – черного с коротким мясистым гребнем и рыжего с пестрым хвостом. Побеждал цветной боец, именно его и взбадривали выкриками, сделавшие ставки игроки. Наблюдателей было немного. Вскоре присоединился к ним и Лизин отец. Лизе было неприятно зрелище не только самого боя, отвратительного по своей сущности – науськивания бессловесных тварей ради мнимого своего человеческого удовольствия, но еще и лица окружающих вызывали у нее недоумение своим неподдельным интересом и истовостью взглядов. Она видела, что когда отец подошел и взглянул на происходящее, его лицо невольно перекосила гримаса брезгливости. У Лизы отлегла от сердца, но тут она испугалась снова и медленно подняла глаза на Льва Александровича, боясь обнаружить его увлеченность и расстроиться от этого. Но оказалось, он вовсе не смотрел на петухов, а смотрел на нее. И улыбался.
– Поедемте отсюда, господа любезные? – спросил он разом и у отца и у дочери. – Слава богу, все собрались!
***
Поехали к Полетаевым. Пили чай, о чем-то говорили, потом замолчали.
– Завтра все решится, Лизонька, – похлопал Лизу отец по лежащей на скатерти ладони, она вздохнула.
То ли от долгого ожидания, то ли от разморившего их всех горячего чая, то ли от того, что за последний месяц они так привыкли к присутствию в их доме Борцова, что престали считать его посторонним, но отец и дочь расслабились. Они обсуждали сейчас при нем свои сокровенные чаяния и ожидания, забыв горделивую осторожность.
– Простите, а что именно завтра? – Борцов смотрел на Лизу, но все отчего-то поняли, что обращается он не к ней, а к ее отцу. – Вы сказали «решится», о чем это, Андрей Григорьевич?
– Да знаете ли, батенька, – Полетаев кашлянул в кулак, посмотрел на дочь и не стал отпираться. – Да вот закроем Выставку нашу, проводим гостей, продадим этот дом, да и уедем с Лизой в деревню. Надеюсь, нас там приютят. Будем помаленьку выкарабкиваться, все при деле, рядом.
– То есть как это «приютят»? – Лев Александрович почувствовал, как в его груди зреет мощная волна несогласия, за шутку он сказанное не принимал и секунды, помня о разговорах с Саввой. – Кто приютит? Ваши рабочие? В бараках?
– Ну, в каких бараках, голубчик! – Полетаев улыбался. – У меня работники все в собственных домах проживают, они ж сплошь местные жители, либо давно отстроились. Или сруб, какой выкупим, или пока поживем в Гостином доме, за мной там комнаты числятся. Лизе тоже что-нибудь подберем.
– Это вы какую-то ересь говорите, любезный! – Лев Александрович не мог поверить в услышанное. – Что Елизавете Андреевне делать круглый год в деревне, позвольте узнать?
– Лев Александрович! – Лиза все смотрела поочередно то на одного, то на другого собеседника, но тут не выдержала. – Почему Вы говорите так, будто меня вовсе нет в комнате? Спросите у меня самой.
– Да, Елизавета Андреевна, – с напором спросил Борцов, будто наказывая ее за что-то. – Извольте! Чем Вы собираетесь заполнять свой сельский досуг?
– Почему обязательно досуг? Я буду просить места сельской учительницы, тогда, возможно, что земство выделит мне жилье.
– Платьишки из ситчика, видимо, заранее уже обнашиваете? – ехидно подколол ее Борцов.
– Какие платьишки? – в глазах у Лизы появились непрошенные слезы от незаслуженной обиды. – Вы почему… – она запнулась и всхлипнула.
Лев Александрович умом понимал, что ведет себя недопустимо, но остановиться уже не мог. Он не был готов к этому разговору, но чувства захлестывали его изнутри и вырывались наружу совсем не тем, что он на самом деле давно хотел высказать этой девушке. Он попытался взять себя в руки и свернуть на нужные рельсы. Вышло еще хуже!
– Я, Елизавета Андреевна, всей душой принимаю в Вас участие. Поверьте! – он встряхнул головой. – Но эта Ваша жертвенность… Это Ваше самоуничижение!
– Молодой человек! – Полетаев встал из-за стола и выпрямился. – Извольте сменить свой тон! Вы в моем доме и разговариваете с моей дочерью. Не забывайтесь!
– Простите! Простите меня! – экзальтированно воскликнул архитектор и, опустив лицо, постарался успокоиться. – Но посудите сами! Вы-то взрослый человек! Опытный. Вы понимаете, на что Вы обрекаете молодую, образованную девушку?
Он тоже встал, сидя продолжать такой разговор было невозможно.
– Сотни молодых девушек живут в еще более скромных условиях! – у Андрея Григорьевича задрожал голос, чувство вины перед дочерью снова подступило к самому горлу, но он продолжал говорить, все громче и громче, убеждая в своей правоте не только собеседника, но, видимо, и самого себя. – Для человека, у которого есть ум и занятие, внешние обстоятельства вещь второстепенная! Мы так с дочкой воспитаны!
– Да побойтесь Бога! – Борцов всплеснул руками. – Мы про Елизавету Андреевну говорим! Посмотрите на нее – она достойна всего лучшего! Столичные театры, салоны, лучшие гостиные лучших домов должны открываться перед ней одним мановением! А она рядится как слободская простушка и водит знакомства с…
– Не смейте! – Лиза такого ужаса в своем собственном доме даже предположить не могла. – Лев Александрович, милый! Замолчите! Вы сейчас скажете что-нибудь такое, после чего наша дружба станет невозможной. Вы же сейчас хотели оскорбить других моих друзей. За что? Что они Вам сделали? Вы Лиде на экзамене подсказывать изволили, а нынче так вот! А остальные? Вы их не знаете вовсе! И откуда, простите, вы осведомлены о моих нарядах? Да, при той компании я стараюсь одеваться как можно скромнее. Это для того, чтобы не ущемлять их гордости. Их! Понимаете? Так откуда Вы знаете о том?
– Я видел вас, – почти шепотом сказал поникший Борцов.
– Видели? Где? Когда?
– Один раз, когда вы все вместе выходили с Выставки, а другой раз, когда приезжал итальянский цирк.
– Боже мой! – Лиза совсем растерялась и беспомощно посмотрела на отца. – Видели и не подошли? Вы что же? Шпионите за мной?
– Елизавета Андреевна! – снова повысил голос Борцов. – Выбирайте выражения!
– Не смейте кричать! – Андрей Григорьевич снова ринулся в бой.
– Я кричу, потому что меня здесь оскорбляют! – сорвался обиженный Борцов.
– Пока я вижу оскорбления только с Вашей стороны! – вторил ему Полетаев. – Действительно, что за слежка?
– Прекратите сию минуту! – Лиза уже не знала, как унять разошедшихся мужчин и поглядывала на дверь в надежде, что зайдет Егоровна и все уладит. – Я сегодня уже насмотрелась петушиных боев. Достаточно!
– Простите еще раз! Но слушать все это невыносимо. И не говорите, что Вы не понимаете о чем я. Надо же что-то решать, но не так же!
– Позвольте в своем доме я буду решать, так или не так! – парировал все еще распаленный Полетаев.
– Ну, подожди, папа, – все еще надеялась на примирение Лиза. – Возможно, Лев Александрович не понимает нашего положения. Что же тут еще можно решить?
– Елизавета Андреевна! – Борцов развернулся к ней всем корпусом и, видимо, на что-то решился. – Дорогая Елизавета Андреевна! Когда я вернулся из Москвы, в тот день! Когда я увидел Вас там, в том незабудковом платье, я… Я был ослеплен! Вы, своим достоинством, степенством своим, грацией, статью поразили меня. Не та девочка, с которой я танцевал на выпускном балу, нет! Вы и император – как равная с равным! Вы!
– Я не понимаю! Папа! – Лиза обернулась к отцу за поддержкой, но тот, видимо начав что-то улавливать, молчал и внимательно вслушивался.
– Я все сделаю, чтобы Вы получали достойное Вас обеспечение! – продолжал свою пламенную речь Борцов, раз решившись и уже не давая себе возможности отступить. – Я имею неплохую службу, сбережения. Я надеюсь на выгодных клиентов и впредь, и уже имею заказ на будущий год. Большой заказ, правда, в Москве.
– Я… Мы рады за Вас, но, я, право, не понимаю – к чему это все в нашем нынешнем разговоре?
– Выходите за меня замуж! – Лев Александрович выдавил из себя главное, но облегчения так и не наступало.
– То есть? – опешила Лиза.
– Выходите! Я отложу еще на год, или на два, мои мечтания о собственном доходном доме, бог с ним! Я думаю, нынешних средств моих хватит на обеспечение любых нужд молодой жены. Вы согласны?
– На что? – холодным тоном спросила внезапно успокоившаяся Лиза. – На то, что Вы купите меня ценой своей мечты? Думаю, не стоит.
– Что Вы! – Лев Александрович впервые за время своего монолога поднял глаза на Лизу и увидел дрожащую в ее глазах обиду. – Зачем Вы так? Вы неверно меня поняли…
– Вы уж, молодой человек, и впрямь, что-то намудрили, – Полетаев вздохнул и приложил ладонь к груди.
– Папа! Что? – взволновалась Лиза.
– Нет-нет, дочь. Все хорошо, – Полетаев сел обратно за стол. – Но что ты ответишь Льву Александровичу? При всей странности формы, мне кажется его предложение искренне. А, Лизонька?
– Папа! Ну, ты-то! Неужели ты не понимаешь, что я не могу принять такого предложения, – Лиза опустила глаза и наморщила лоб, будто от боли.
– Все ясно! Разрешите откланяться! – Борцов кивком простился, развернулся и вышел за дверь.
В прихожей ему молча протягивала трость и шляпу все подслушавшая Егоровна.
– Так-то вот, – сказал ей Лев Александрович.
– Получил от ворот поворот? – няня сочувственно смотрела на гостя.
– Получил. По всем статьям! Прощай, Егоровна, береги ее.
– Тю! Так уж и прощай! До свиданья, барин. Свидимся еще не раз! Это я тебе говорю, не руби с плеча.
А в столовой отец и дочь сидели молча, пока не услышали хлопок входной двери.
– Не нравится он тебе, Лизонька? А мне казалось… – Полетаев вздохнул.
– Нравится, папа. Очень нравится! Возможно, даже больше, чем нравится! – снова чуть не плакала Лиза.
– Тогда я вообще ничего не понимаю, дочка! – Полетаев всплеснул руками. – Отчего ж – отказ?
– Папа! Ну, как ты не понимаешь! Я – это не мое незабудковое платье! И я не кукла, чтобы меня наряжать. Я стою большего!
– Так, Лизонька, так! Не сердись. Все это понимают! Не сомневаюсь, что и Лев Александрович тоже. Просто разговор сегодня вышел какой-то сумбурный. Бестолковый разговор. Ты же не сердишься на него за это?
– За это нет. Не сержусь.
– И мы впредь будем с ним видеться?
– Мы можем даже дружить, папа. Я не стала думать о Льве Александровиче хуже ни на сколько! Я ценю и уважаю его по-прежнему. И может быть, когда-нибудь… – Лиза замолчала.
– Ну, вот и ладно, – Полетаев снова вздохнул. – И все-таки, может ты не права? Может ну ее, гордость? А? Расточительно откладывать такие чувства на потом. Встретив человека, с которым чувствуешь себя лучше, чем без него, может не играть с судьбой?
– Дело в том, папа, что после сегодняшнего разговора я не чувствую, что с ним мне будет лучше. Мне сейчас лучше одной.
– Ну, как знаешь, дочь, – и Андрей Григорьевич залпом допил из чашки остывший чай, как пьют сердечные капли.
***
Утро подведения выставочных итогов началось рано и бурно. Полетаевы только-только позавтракали, как в прихожей раздались голоса и к ним ввалились сразу два гостя.
– Приветствую! Приветствую вас, дорогие мои! – Савва Борисович, как всегда, был громогласен и энергичен. – А я только утром с поезда! Э-эээ-ээ… Вот, встретил по дороге! У ваших ворот. Так бы не узнал, нет! На улице – не узнал бы. Когда мы виделись последний раз, Дмитрий Антонович? Годика этак два назад? Ну, возмужал! Окреп еще пуще! Матушку-то Вашу увижу ли сегодня?
– Так ее тут и встречаю, Савва Борисович, – отвечал Митя. – Здравствуйте, Андрей Григорьевич, здравствуй, Лизавета. Не прибыла еще она?
– Да вот ждем с минуты на минуту, – Полетаев предложил гостям сесть. – Егоровна! Давай самовар! А там все вместе и поедем. Так? Как разместимся-то? Мы думали извозчика брать. Вы, Савва Борисович, с экипажем нынче?
– А как же! У меня он вместительный, могу хоть трех человек себе взять! Нет, двоих. По дороге еще за Левкой заедем, я у него не был пока. Вон, молодежь могу подвезти!
– Ты, Лиза, как, – аккуратно спросил ее отец, стараясь превратить вопрос в шутку. – Со мной и Кузьмой поедешь, или с Саввой Борисовичем и «женихом»?
Лиза покраснела, потому что после вчерашнего происшествия вместо шутки получилась неловкая двусмысленность. Митя отчего-то тоже недовольно сдвинул брови.
– Мне все равно, папа, – сквозь зубы процедила она и, извинившись, удалилась переодеваться.
Во дворе сегодня стояла постоянная суета. Отъезжали по очереди гости, потом приехала Наталья Гавриловна. Все снова здоровались, обменивались новостями, у Полетаевых во флигеле было шумно и людно, как редко теперь бывало. Лиза вышла к гостям уже готовая к выходу.
– Ах, какая красавица. Здравствуй, Лизонька! Прямо совсем невеста! – не удержалась от восклицания Митина мать, не подозревающая о происходящем в доме.
Лиза не стала снова краснеть, и в эту минуту посмотрела почему-то не на отца, как обычно, а на Дмитрия. Тот нетерпеливо повел плечами. Лиза, видимо получила ожидаемую поддержку, потому что набралась духу и обратилась ко всем взрослым, сразу от имени двоих.
– Папа. Наталья Гавриловна! Я вас очень люблю и уважаю.
– Что за вступление, дочь? – Полетаев с утра был хмур, а теперь, напротив, неожиданно пришел в радостное возбуждение. – Ты как будто хочешь сделать нам какое-то заявление? Ха-ха!
– Это не заявление, а просьба, – Лиза твердо стояла на своем. – Шутка про жениха и невесту слишком затянулась, она не приятна нынче ни мне, ни Мите. У нас очень добрые отношения, надеюсь, они останутся такими всегда. Но… Папа, ты как-то сказал мне, что вы мало слушаете и доверяете нам. Прошу вас. Всех. Больше эту шутку не повторять. Подобные детские прозвища уже не всегда уместны. Митя?
– Я тоже прошу вас о том же, – Митя подошел и стал рядом с Лизой плечом к плечу.
– Господи, дети! – Наталья Гавриловна всплеснула руками. – Я даже не думала, что для вас это так… Не будем больше об этом, прошу вас. Забудем! Митя, а ты – пляши!
– Что это, мама? – спросил он.
– Это от Николая, – Кузяева достала из радикюля конверт. – Он, видимо, не знает твой нынешний адрес, потому и писал в Луговое. Я подумала, что ты скорее захочешь прочесть весточку от приятеля и привезла. На, держи!
– Вы подождете? – возбужденно спросил Митя у всех собравшихся.
– Читай спокойно, времени еще полно, – отвечал ему Андрей Григорьевич. – Ступай в людскую. А хочешь, я открою тебе свой кабинет?
Наталье Гавриловне тоже налили чаю, все сидели в столовой и мирно беседовали. Прошло несколько минут и вдруг из соседней комнаты раздались звуки, похожие на стон и звон разбитого стекла. Первой метнулась к сыну мать. Остальные догнали ее и, застыв в проеме двери, увидали рыдающего Митю. Этот большой, крупный молодой человек, вовсе не умеющий выражать свое страдание, нелепо согнулся над брошенным листком бумаги и накручивал на свой огромный кулак бархатную портьеру. На полу валялись осколки разбитой вазочки.
– Митя! Митя, что? – Лиза отодвинула застывшую в ужасе Наталью Гавриловну и, опустившись перед Митей на колени, попыталась разжать его ладонь, понимая, что еще чуть-чуть и карниз сорвется им на голову. – Митенька, все пройдет! Все будет хорошо. Скажи мне, что? Что случилось?
Но Митя не мог ответить – он задыхался, захлебывался рыданиями и, хватаясь за виски, тер их.
– Боже! Да у него сейчас сосуды лопнут, – Лиза впервые и с ужасом наблюдала за зрелищем плачущего мужчины. – Папа! Надо врача!
– Обождите вы с врачом! – возникла вдруг откуда-то Егоровна и взялась распоряжаться.
Прежде всего, она набрала в рот воды из принесенного с собой стакана и прыснула Мите в лицо. Рыдания сразу затихли. Он осмотрел всех уже более осмысленным взглядом и потянулся к Егоровне руками, та отдала ему полупустой стакан, и Митя стал, захлебываясь, из него пить. Потом с заиканиями кивнул Лизе на письмо.
– П-ппп-рочти… всем. Ра-ааа-зреша-аа-ю. Я не могу!
И он снова разрыдался, но уже тише и как-то по-детски. Егоровна отперла «Наташину» комнату. Ожидая прихода домашнего доктора, Митю уложили там. Ни о каком его посещении Выставки речь идти уже не могла.
***
«Санкт-Петербург, Васильевский остров, 14-я линия,
Доходный дом Семеновой-тян-Шанской
Приветствую тебя, Дмитрий. Коротко о себе. Я летом усиленно занимался, сдал хвосты за тот год, догнал курс и держал экзамен в Академию. Поэтому не мог приехать даже к визиту синьора Фаричелли. Теперь они уже, по всей вероятности, покинули наш город? Родственники писали, что у них в планах Арзамас и Макарьев. Напиши после, как все прошло. Теперь о главном.
На прошлой неделе меня вызвали в кабинет к начальнику, там меня ждал некий морской офицер. Он передал мне конверт, на котором не было никаких почтовых меток, только мое имя. Видимо, оно было получено по дипломатическим каналам. Писал ко мне небезызвестный тебе господин Денисов. Сразу говорю, что сведения, полученные от него настолько трагичны, что мне потребовалось несколько дней, чтобы собраться с силами и написать тебе. Его письмо я хочу оставить себе, да и по известным причинам не считаю возможным передавать другому лицу или подвергать пересылке. Но я тебе перескажу его своими словами.
К концу лета в Константинополе создалась тревожная ситуация. Ты, мой друг, вряд ли видел назревающее противостояние, когда мы там были, я сам многого не понимал и не замечал. Теперь все сложилось в общую картину. Не дождавшись от турецких властей обещанного улучшения условий жизни и прекращения притеснений христиан, группа молодых людей пошла на решительные меры и захватила Оттоманский банк. Насколько это могло быть конструктивно, судить не мне, но кое-кем высказываются догадки, что об их намерениях власти были заранее осведомлены и допустили специально, дабы иметь повод к ответным действиям. Все посольства европейских держав обратились с просьбой о мирном разрешении конфликта, но на улицах, откуда ни возьмись, появились целые толпы фанатиков, не только местных, но и прибывших из других городов, вооруженных и озлобленных, и началось избиение всех, кого они принимали за армян. Людей просто вырезали семьями.
Видя, что безумство не прекращается более суток, российский посол отправил своего драгомана к султану с предложением услуг по переговорам, которое и было принято. Наш общий друг, в силу своей должности, постоянно находился рядом и своими глазами видел среди заговорщиков Затика, знакомого ему по визиту к нам. Удалось вывести их всех из здания банка и вывезти из города на английском судне, но это не привело к окончанию погромов.
Когда трагические события застали всех своей внезапностью, на территории российского посольства оказались как работавший в тот день Теван, так и Мнацик, пришедший на урок к Денисову. Надо ли говорить, что обоим было предоставлено право убежища, но удержать взрослого человека в час, когда его соотечественники подвергались истреблению, конечно же, не удалось. Теван вырвался в Галату, больше его никто не видел. Мальчика же Денисов сначала посадил под замок, боясь оставить на кого-либо, а встретив на переговорах английского посла, уговорил того взять на борт еще одного спасенного, чтобы быть спокойным за жизнь хотя бы ребенка – в надежде, что родственники там отыщут друг друга.
Охота на людей продолжалась более двух суток с полнейшего попустительства полиции, которой властями было запрещено вмешиваться в происходящее. Наш друг считает, что только угроза российского посла о применении орудий стоящей на рейде эскадры, возымела действие, после чего был отдан приказ о прекращении беспорядков. Денисов посетил дом, в котором мы с тобой жили, сразу после того, как этот ужас окончился.
Я не буду пересказывать тебе те кровавые картины, которые он застал, переправившись через залив. Скажу лишь, что не щадили и женщин. Во дворе были обнаружены им тела пожилой женщины, двух мужчин и подростка. В доме – еще двух женщин. Тел молодых девушек он не видел ни там, ни по пути к пристани. Так что узнать ни о судьбе нашей дорогой Сатеник, ни о том, удалось ли спастись хоть кому-то еще из этой большой гостеприимной семьи, не представляется возможным. Прости за дурные вести.
Скорбящий вместе с тобой,
твой друг Николай Рихтер»
***
– Что это? – Лиза не могла заплакать, ее лишь слегка мутило, а ум отказывался понимать прочитанное. – Папа! Что это?
– О, Господи! – Полетаев тер лоб. – Я знал, Лиза. Уж несколько дней как знал. Но, когда в газетах, это как-то…
Андрей Григорьевич повернулся и вышел из гостиной, где Егоровна уже подмела осколки, и все собрались здесь, оставив задремавшего после лекарств Митю одного.
– Что за год! Что за многострадальный год выдался нынче! – сетовал Савва. – То давка та у нас весной, то японцы эти несчастные летом. То теперь это вот! Уму непостижимо!
– Вы сравнили тоже, Савва Борисович, – Наталья Гавриловна утирала редкие слезы платком. – В Японии божье провидение, стихия . А тут!
– А! И там и там боль, – махнул рукой Мимозов и, оборотясь лицом к окну, стал взывать неизвестно к кому: – Люди! Опомнитесь, люди!
Вернулся Полетаев с журналом в руках.
– Вот. Перепечатка из русской газеты «Новое время». Где же это? А, вот! Корреспондент пишет: «…европейцы в Константинополе теперь не едят рыбы. И мне босфорская рыба противна: она слишком жирна…»
– О чем это? Причем тут рыба? – снова переспросила Лиза.
– Это о том, Лизонька, что тела сбрасывали прямо в море, – ответил ей за отца хмурый Савва.
– О, боже! – Лиза все-таки расплакалась и убежала к себе.
– Ну, други мои, – Савва вздохнул и встал. – Что бы там ни было, а жизнь не останавливается. Оглашение уж началось. Мне надобно ехать!
– Я остаюсь с сыном, – Наталья Гавриловна посмотрела на Андрея Григорьевича. – А вы поезжайте вместе.
– Нет, нет, – Андрей Григорьевич тоже встал и подал Мимозову руку. – Я позже, с дочкой.
Савва Борисович уехал.
– Как твое сердце, Андрюша? – спросила Наталья Гавриловна, как только они остались вдвоем.
– Хорошо. Все хорошо, Наташа, не волнуйся, – грустно улыбнулся ей Андрей Григорьевич. – А когда ты рядом, мне кажется, что и вообще ничего случиться не может!
Они обернулись на шорох – в дверях стояла Лиза и, облокотившись на косяк, внимательно смотрела на них. Так же беззвучно за спиной у нее возник Дмитрий.
– Митя! Зачем ты встал? – всполошилась мать и вскочила навстречу сыну.
– Мама, мне надо ехать, – чуть слышно произнес он, Лиза обернулась и смотрела на него через плечо.
– Как ехать? Куда ехать? – растерялась Наталья Гавриловна. – Мы же решили остаться тут? Андрей Григорьевич все нам расскажет! Ты слаб сейчас.
– Мама, мне нужно в другой город. Сейчас. Сегодня! – Дмитрий облокотился рукой выше головы Лизы.
– В какой город? – беспомощно посмотрела Наталья Гавриловна на Андрея Григорьевича, будто ища поддержки. – Иди, ложись, у тебя, наверно сознание помутилось от капель? Сейчас пройдет.
– К ней? – коротко спросила Лиза и, увидав ответный кивок, проскользнула под его рукой в коридор.
– Мама, дай мне, пожалуйста, денег, мне надо в Макарьев, – в голосе Мити звучало деланное спокойствие, в любой момент готовое сорваться.
– Митя, Митя, – мать теперь уговаривала его как маленького. – Не надо поспешных решений, сын! В таком состоянии совершаются самые необдуманные поступки. Остынь. Переживи все, а потом…
– Мама! Какие поступки? – Митя снова схватился за виски. – Мне просто нужно быть там, и всё!
Лиза проскользнула у него под локтем в обратную сторону и протянула деньги, взятые у себя из «волшебного конверта».
– На, тебе же понадобится? Ты же за день не обернешься? – спросила она, пропустив весь разговор до этого.
– Лиза! Я ничего не понимаю! – Наталья Гавриловна облокотилась на стул, стоящий у нее за спиной. – Ты разве не видишь, в каком он состоянии? В чем ты ему потакаешь, девочка?
– Лиза, действительно, – вступил Полетаев. – Позволь решать матери.
– Ну, как вы не понимаете! – Лиза топнула ножкой. – Я бы тоже! Мне бы тоже нужно было… Сейчас, когда такой страх! Неужели вы не понимаете, что ему нужно просто увидеть ее. Убедиться, что она есть, что она жива. И всё!
Взрослые переглянулись и одновременно потянулись за кошельками – Наталья Гавриловна обернулась к своей сумочке, лежащей на комоде, а Андрей Григорьевич полез во внутренний карман сюртука. Митя посмотрел на все это, грустно улыбнулся и, поцеловав Лизу в макушку, взял деньги у нее.
– Спасибо! – сказал он, обращаясь ко всем, троим, разом. – Какие вы все… Мы все…
Наталья Гавриловна молча села, а Андрей Григорьевич подошел, встал у нее за спиной и положил ладонь ей на плечо:
