Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Все будет хорошо, Наташа.
– Папа! – Лиза всхлипнула и улыбнулась одновременно, слезы переполняли глаза и катились вниз, а она совершенно некультурно утирала их пальцами. – Папа, может, встретив человека, с которым тебе хорошо, не стоит искушать судьбу?
– Что ты, дочь? – Полетаев отдернул руку от плеча Натальи Гавриловны и отрицательно покачал головой, как бы желая остановить то, что собиралась сказать Лиза дальше.
Митя, уже было вышедший в коридор, заинтересовался, заинтригованный вернулся и стоял у Лизы за спиной, хотя она его и не видела сейчас.
– Папа, помнишь, ты говорил, что судьба умнее нас?
– Не помню, дочь.
– Помнишь, ты говорил, что не стал тогда Мите крестным, а, значит, мы можем пожениться?
– Ну, Лиза, мы вроде бы закрыли сегодня эту тему? Ну, прости, если это было жестоко. Простите, дети.
– Папа! – Лиза все-таки заметила Митю и, ища у него опоры, взяла наощупь за руку. – Но, папа, если нам можно, то почему вам нельзя? Обвенчайтесь. Вы же расцветаете оба, когда вы вместе! Митя?
– Лизавета! А ты – голова! А что, и вправду – женитесь!
– Бог знает, что ты говоришь, девочка! – воскликнула Наталья Гавриловна и спрятала лицо в ладонях.
– Наташа! – у Полетаева дрожал голос. – Ты же знаешь, что устами младенца… А что бы ты ответила, если б я сказал, что моя дочь мудрей меня?
– Андрюша!
– Ты выйдешь за меня?
– Да вы с ума сошли что ли! Господь с вами!
– Я теперь беден, – продолжал Полетаев. – Если тебя мучают сомнения сословного плана, то… То это все ерунда! Это я теперь буду просить у тебя милости и убежища. Пустишь под крыло?
– Андрюша! Ну, что ты говоришь! – вся пунцовая сидела Наталья Гавриловна. – Сейчас ты поедешь на оглашение, а уже завтра восстановишь все свои дела. Я верю в это! Так должно быть!
– Как должно быть, так и будет, – Полетаев смотрел ей прямо в глаза. – А вот и ответь нам, пока еще ничего не решено. Ты согласна? В горе и в радости, в богатстве и в бедности? Или только в бедности?
– Андрюша, ну, ты же знаешь, что с тобой… – она запнулась.
– Ты бы согласилась стать моей женой?
Митя и Лиза, стоя в дверях, затаили дыхание.
– Ты же знаешь, Андрюша, – еле слышно прошептала Наталья Гавриловна. – Я была бы счастлива…
***
Лиза осталась дома с причитающей от счастья Егоровной и растерянной от того же самого Натальей Гавриловной. Полетаев поехал в собрание один, оставив женщин успокаивать друг друга. Он опоздал намного и, войдя в зал, поискал глазами знакомых. Свободных мест не было. Он встал у стены и заметил обернувшегося к нему Савву, тот сидел далеко, между Львом Александровичем и четой Вересаевых. Оглашали дипломантов второй степени. Значит, и денежные премии, и похвальные отзывы, на один из которых так надеялся председатель Товарищества Полетаева, уже отзвучали. Он кивком спросил у Мимозова: «Как наши дела?», тот покачал головой из стороны в сторону, Полетаев грустно улыбнулся и развел руками.
Вскоре пошли медали. Награжденных было много, и хотя сегодня оглашали только лишь нижегородцев-победителей, но их все равно было такое количество, что одно только перечисление призеров шло торжественно, но очень медленно. Долго хлопали с трудом пробирающемуся по плотному ряду сидящих участников Савве Борисовичу – его турбины взяли серебряный приз. На золотых медалях Андрей Григорьевич не вынес духоты собрания и долгого стояния на ногах, и вышел из общего зала в вестибюль. За низенькими столиками сидели кое-где люди, перед ними были разложены бумаги, видимо, с пылу, с жару, заключались выгодные договора и сделки. В зале и в коридорах Андрей Григорьевич заметил много знакомых юристов и стряпчих, они сегодня были тут нарасхват! Полетаев порадовался за удачу других.
А в зале, под тихий смех, крупный Савва стал снова пробираться к выходу, хотя никто его более за наградой не вызывал. Он шутливо поклонился публике, хотя ужас как не любил попадать в смешное положение и быть центром такого сорта внимания. Он вышел из зала вовсе, но Полетаева в фойе уже не нагнал. Утерев лоб, Мимозов неспешно возвращался, когда заметил того самого пайщика их Товарищества, который так активно пытался недавно проворачивать сделки с англичанами. Похоже, что сейчас, тот продолжал начатое, потому что господин, что-то настойчиво ему втолковывающий, сухощавый, с рыжеватыми прямыми волосами, очень смахивал на сына туманного Альбиона. Незаметно подойдя поближе и прислушиваясь к речи незнакомца, Мимозов удостоверился в своих подозрениях, уловив явный акцент у говорившего господина.
– Не понимаю Ваших страхов. Это мне иметь проблем при последующем разговоре с владельцем. Но то до Вас касательно вовсе не быть!
– Давайте обождем? – неохотно поддерживал разговор пуганный уже раз урядник.
– Чего? – англичанин поднял брови в деланом удивлении. – Окончания оглашения? Так я Вам после таких условий не назначу, друг мой. Все за бесценок и так дадут.
– Торгуете? – Савва вышел из тени. – Позвольте поучаствовать, господа любезные? Жуть, как люблю торговаться!
– О, Господи! – воскликнул Тимофей Михайлович и весь покрылся испариной.
– Приветствую Вас, Вы случаем председателя нашего не видали? – продолжал куражиться Савва. – Только-только упустил! Вот, туточки он не проходил давеча?
Помощник станового и вовсе сник, а господин, ведущий с ним торг, вежливо раскланялся с новым собеседником.
– Мы есть торговать, это так, – он взглянул на Тимофея Михайловича, все еще ожидая, что тот представит их с новым господином, как положено, но тот лишь нечленораздельно пытался оправдываться.
– Мы… Савва Борисыч, не погубите… По миру пойду… Войдите в положение!
– И сколь Вам этот господин прибытку положил? – вежливо и обстоятельно интересовался любитель торгов Савва, не отвечая на лепет.
Урядник только смог вытащить из кармана огромный носовой платок и утереть пот со лба.
– По законам сие есть тайна переговоров двух субъектов! – ответил англичанин, хотя обращались вовсе не к нему.
– По закону сделки должны вестись, соотносясь с уставом! – хлестко отвечал ему Савва, тот замолчал.
– Номинал пая плюс две тысячи рублей серебром сверху! – вдруг отчетливо отрапортовал Тимофей Михайлович, обретший голос.
– Ух, ты! – Савва тотчас же сделался весел и азартен. – Даю две пятьсот! А? И закон соблюдете, и совесть отыщется?
– Следующий день ваш устав будет ничто! – ухмыльнулся англичанин. – Все с молотка пойдет, так у вас говорят?
– Две шестьсот, – парировал Савва.
– Три тысячи, – англичанин больше не поминал русских поговорок и образных выражений.
– Три пятьсот, – довольно улыбался Савва.
– Четыре тысячи рублей! – пальцами повторяя сумму, сам ошарашенный ее огромностью, в лицо уряднику демонстрировал соискатель пая Товарищества.
Урядник снова скукожился и самоустранился, отдав поле боя более значимым фигурам.
– Четыре пятьсот, – Мимозов был невозмутим и непробиваем, а в собеседников вглядывался внимательнейшим образом, выдавая тем для стороннего наблюдателя свою трезвость в торгах.
– Пять! Пять! – почти кричал англичанин.
Савва надолго замолчал, как будто сомневаясь, а потом улыбнулся с прищуром и сказал:
– Ну, вот и всё, друзья мои любезные! Торг окончен. Пять сто, и порешим на этом. Ведь Вам, сударь, означенная сумма пределом положена? То-то. Выше Вы не взберетесь. Прощайте.
И взяв совсем обалдевшего урядника под руку, он повел того к одному из пустующих столиков. Проходящему мимо служителю, он на ходу бросил:
– Любезный! Не пригласите ли сюда Кирилла Ильича, он только мелькал где-то в коридорах?
Подошел вскоре Кирилл Ильич, оказавшийся представителем банка, стали составлять тут же бумаги, урядника все еще потрясывало, но глянув на место недавнего торжища, англичанина он там уже не увидел. К ним приближался покинувший общий зал Лева.
– На Ваше имя велите новое владение оформить? – спрашивал в этот момент Кирилл Ильич у Саввы Борисовича?
– Никак нет, голубчик, – Савва развалился в удобном низком кресле. – Пишите: Кузяев Дмитрий Антонович.
Лева встал у него за спиной, и, услышав названное имя, скривил лицо, хотя шел сюда воодушевленный и возбужденный. Сделка завершилась, приятели остались вдвоем.
– Ну, что ты? – увидев лицо друга, спросил, вымотанный уже Савва, перед ним не считая нужным скрывать этого.
– Все приданое дочке соратника собираешь? – ехидно спросил Лева, шедший явно сообщить что-то иное, и присел напротив.
– Ну, ты же слышал все. Чего ты? – Савва отдыхал, прикрыв глаза. – Не ей! Сыну Натальи Гавриловны. Теперь у них равные доли в семьях, и я как… Э-эээ… Как стрелка меж гирьками. Ты, Левка, без меня стал злой какой-то. Что тут у вас происходит?
– Поедем отсюда! Сейчас толпа хлынет, там все заканчивается, – встал из-за столика Лев Александрович.
– Да что ты! – Савва открыл глаза. – Ну! Не томи! Медаль?
– Медали нет, врать не буду, – Лев Александрович не мог улыбаться, у него на душе все еще оставался осадок от вчерашнего бестолкового разговора у Полетаевых. – Но отметили. Да еще как!
– Как? – Савва по-детски вглядывался в Левино лицо.
– Герб! – Лева все-таки выдавил из себя что-то наподобие улыбки.
– Ах, ты! Ах, молодца! – Савва вскочил и хлопал его по плечу, словно Лев Александрович лично добыл победу для Полетаева. – Не зря! Не зря я министру! Не зря в Петербург! Едем! Сейчас же едем к нему! А то, сбежал, понимаете ли! А то – на золото оне, видите ли, и не надеялись! Гляньте-поглядите! Едем.
– Ты езжай. Я не поеду, – твердо отвечал Борцов.
– Та-аааак! – Савва снова опустился в кресло. – Так что все же у вас тут стряслось? Говори!
– Савва, давай позже? Потом? Ну, правда, же – радость сейчас. Езжай, сообщи старику.
– На радостные вести охотников много! – не двигался с места Мимозов. – Найдется кому! Вон – Вересаевы обрадуют, как домой приедут. Не виляй, Левка! Натворил чего?
Лев Александрович вздохнул.
– Я вчера просил руки Елизаветы Андреевны и получил… разворот по всем флангам.
– Ты?!
– Я! – Лева взметнул упрямый взгляд на друга. – А ты думал, таким не отказывают?
– Я не о том! – Савва отчего-то расплылся в улыбке. – Ты? Ты просил руки? Поедем, Левка, выпьем! Ко мне поедем! На людях – это не разговор!
***
Савва вольготно расположился в гостиной своего нижегородского дома и выставил заветный графинчик с вишневой наливочкой. Лева сидел напротив него, в приготовлениях и предвкушениях заинтересованности не проявлял и вовсе присутствовал тут как бы по принуждению, неохотно. Савва делал вид, что не замечает такого настроения приятеля вовсе.
– Ну! – Савва поднял в приветствии первую рюмочку, и, не дожидаясь сотрапезника, опрокинув ее внутрь, застыл на мгновение в сладостном блаженстве. – Докладывай! Всю рекогносцировку мне давай – по флангам, по фронтам и по тыловым запасам. Начни с того, давно ли ты на воинский лексикон перебазировался, друг мой любезный? Совсем тебя без присмотра оставлять нельзя! К барышне тоже, с шашкой и пистолями являлся, или хоть букетик догадался принесть?
– Не было никаких букетиков! – раздраженно вертел рюмку в руках Лев Александрович.
– Отчего-то я сразу догадался! – Савва хихикнул.
– Как еще далеко постирается твоя проницательность? – Лева склонил голову, как упрямый бычок, смотрел исподлобья, но пока не взбрыкивал окончательно.
– А у тебя самого-то есть мысли – чего это тебе отказали, такой успешной и красивой умнице, а?
– Савва! – Лева поставил рюмку на место, чуть не расплескав содержимое. – Ты мне, конечно, друг, но остерегись! Всему есть предел! У меня есть чувства, и подвергать их осмеянию я не позволю даже самому своему…
– Це-це-це… Не кипиши! Тебя, Левка, на тему чувств только вот так, из себя выведши, разговорить-то и можно. Твоя ж гордость поперек тебя родилась! Замкнешься, да будешь внутри все свое варить, как котелок походный. Я и не помню, сколь раз за наше знакомство ты мне о чувствах своих ведал? Может и ни разу досель? – Савва посмотрел на друга, как на сына, с любовью, и тихо добавил: – Хорошо, что они есть, вот что я тебе скажу… Э-эээ… Сам что скажешь?
– А что скажу? – напустив на себя беззаботность, отвечал Лев Александрович. – Попытался, теперь ответ знаю. Легче жить стало! Теперь свою стезю, раз уж у нас тут такой высокопарный слог пошел, могу выстраивать в свободе и независимости. Уеду с тобой в Москву.
– О как! – Савва сделал вид, что ошарашен. – Вот тебе и решение проблемы. А где ж твоя хваленая гордость? Сбежать решил?
– Что значит «сбежать»? – Левино раздражение еле сдерживалось его пониманием, что Савва принимает искреннее участие в нем. – «Сбежать» – это было бы допустимо так называть, если бы я уехал твой особняк строить, ей слова не сказав! А я открылся! И получил! Ты рад, как вижу?
– Что открылся – рад, – Савва стер все время проступающую у него улыбку с лица. – Что отказ получил – не рад! Вот и хочу понять, что между тем и этим затесалось, чего я не знаю? Отчего отказали-то?
– Ах, прекрати! – сдерживать раздражение Леве становилось все трудней. – Чего в ране ковыряться? Не по душе я ей и все тут! У нее вон молодых ухажеров полно!
– Так и ответствовала: «Не по душе Вы мне, господин престарелый архитектор, извольте искупаться в молоке и трех водах!»?
– Довольно! – Лева вскочил и отошел от стола, отвернувшись к темнеющему окну.
– Да не дергайся ты, Левка! Давай поговорим спокойно. Скажи, кто еще с тобой может подобное обсудить? Вот про ухажеров, например, ты, где выкопал?
– Да что я слепой что ли! – обернулся Борцов, но ближе не подходил. – Взять хоть этого бугая из Лугового. Слыхал я!
– Этот бугай ей как брат! Они выросли вместе! Это ты, видать, прозвище домашнее услыхал, да выводов себе наделал под руководством своей гордыни. Они оба своих родителей вчера отчитывали за это словцо, за «жениха» того между собой употребляемого! А ты слышал, где звон, да…
– Врешь! Сейчас придумал, чтобы меня… утешить!
– Сдался ты мне! – Савва снова потянулся к графинчику. – Утешалку нашел себе, тоже мне! Сам себе ты врешь, Левка. Вот и вся недолга.
***
– Я вру?
– Ты.
– Ну, знаешь!
– Знаю, знаю, – Савва говорил все более спокойным и даже заунывным тоном, так что вспылить в ответ как-то и не удавалось. – И себе врешь. И мне врешь.
– Тебе-то чего я соврал? – Лева подошел к столу, но держался за спинку стула и не садился.
– Ну, не соврал, – Савва рассматривал наливку на свет. – А не договариваешь. Прошу же – расскажи, как и что вчера говорилось. Найдем решение!
– Решение чего? – Лева с усмешкой сел и залпом выпил свою застоявшуюся рюмку. – Не Дмитрий этот, так вон… Лупоглазый еще один за ней ходит… И вообще…
– Левка! Не виляй! Что вчера было?
Лев Александрович начал рассказывать в основном придерживаясь реальности. Замолчал. Савва тоже не спешил комментировать услышанное.
– Ну и? – после длительной паузы спросил он друга.
– Что? – не понял Лев Александрович. – Это все! Чего еще ты от меня ждешь?
– Ну, наверно того же, чего и Елизавета Андреевна не дождалась, – парировал Савва.
– Чего же это? – ноздри Льва Александровича стали вновь раздуваться, период смирения подходил к концу.
– Ты, Левка, со стороны все это послушай, прошу тебя, – Савва вздохнул. – Ты действительно, кажется, испытываешь к этой девочке… Э-эээ… Потому и дуришь так! Не веришь в себя, не веришь в ее чувства. Ты о чем с ней говорил? Ты ей, что любишь, сказал? Что без нее жизнь твоя пустая, сказал? Ты не брыкайся, дослушай! Представь себе.. Э-ээээ.. Да вот хоть меня! Как много лет назад прихожу я к моей Февроньюшке да при ее родителях этак и брякаю: «Вот Вам, Феврония Киприяновна, кусок золота, любите меня за это – большого и хорошего!» С тех пор и живем душа в душу?
Лев Александрович представив, как Савва плюхает на стол огромный самородок, не выдержал и рассмеялся.
– Ну, слава Богу! – перекрестился Мимозов. – Стронулось с места!
– Ничего не стронулось! – Лев Александрович снова стал серьезен. – Уж каков был разговор, того не вернешь. Насильно мил не будешь! Завтра же подам в отставку. Как раз к следующему сезону кого нового на мое место и подберут. А сам уеду. Решено.
– Дурак ты, Левка, – устало махнул рукой Савва и стал озираться вокруг себя. – Ну, на вот тебе тогда. Все думал отдавать, не отдавать? Нет! Пока ты свою гордыню не переборешь, не видать тебе счастья, как своих ушей! Не видать…
– Хватит философствовать! – Лев Александрович протянул руку. – Чего отдать-то хотел? Не отвлекайся!
– Вот! – отыскал Савва. – Оказывается, сижу на ней! Из Москвы тебе привез. Читай последнюю страницу с объявлениями.
Лева взял протянутую газету и перелистал на указанную полосу. После минут трех тишины, он отложил прессу и внимательно посмотрел на друга:
– Ну, вот и подсказка! Все по моим мыслям складывается. Давно конкурс объявлен?
– Да нет, третьего дня номер. Ты же о чем-то подобном после Петербурга говорил, так?
– Так, Савва! Так! – в глазах Льва Александровича разгорелись азартные огоньки. – Только это не переделка бывшего дворца под музейные нужды. Это же все с чистого листа! Ты понимаешь? Храм искусства! С залами, с хранилищами, с исследовательскими отделами! Вот это проект, так проект! С губернаторской поддержкой, с реально выделяемым участком, с правом воплощения самому победителю. Тут есть за что бороться! Спасибо тебе, друг! Все. Все правильно, Савва! В Москву.
– Ну, гляди, – Савва все еще надеялся переубедить упрямого приятеля. – Проектов еще сколь будет в жизни… Э-эээ… А вот Лиза Полетаева – она, брат…
– Лиза – она единственная! И закончим на этом, – твердо оборвал его Лева.
– Ты бы не мне! – Савва смотрел на друга сочувственно. – Ты бы ей это говорил!
Лева промолчал, всем видом показывая, что разговор окончен.
– Ну, так и хватит об этом, – согласился Савва, сказав уже все возможное. – Только не могу тебя обрадовать, сам-то я в Москве теперь, видимо, редко объявляться стану. Ну, может, оно и к лучшему, что ты там будешь – за моими хоть приглядишь…
– То есть как это? – ошарашенно спросил Борцов. – Как понимаю, супруга твоя в будущем месяце разрешиться должна?
– Ну, пока подготовительные работы идти будут, то с семьей побуду. А то там долгонько запрягают – лишь к Рождеству должны Совет утвердить. Да раньше! Раньше надо! – неизвестно кого упрекал Савва Борисович. – Сейчас уже надо договора заключать. Чугун! Шпалы, лес! Пока не прознали, да цены не взвинтили. А уж к лету…
– Да что к лету-то? – ничего не поняв спросил Борцов. – Говори толком!
– А толком, Левушка, что назначили мне направление деятельности моей на ближайшие годы. Был я у министра. И дал согласие. Собрал он меня, да еще пяток деловых господ, ты их всех наперечет знаешь. Да и предложил нам – при поддержке государственных инвестиций, капитал наш да знания вложить в строительство железной дороги.
– Так разве мало тех дорог? Вон сколь настроили. Да и по сей день ведут! Как же это, Савва? Где?
– Там, как раз еще нету, Левушка, – Савва понизил голос, как будто кто-то мог их подслушать. – Тебе по секрету скажу! Еще летом был тайный договор подписан. Наш с китайцами. Теперь на Амур поедем, к ним рельсы тянуть станем. Но! Левка! То, покуда, государственная тайна!
– Савва, мог бы и не говорить! – Лева налил им обоим, они чокнулись и выпили молча. – Тогда все одно к одному складывается. И – с глаз долой из сердца вон. Надо уезжать мне отсюда, не спорь.
– Я не спорю, – миролюбиво отвечал Савва, но слово последнее оставил за собой. – Поживем – увидим!
***
Васенька фон Адлер явился в дом Удальцовой просить у нее руки племянницы. Явился пафосный, кажется, слегка подогретый для храбрости шампанским. С Таней он предварительно ничего не обсуждал, поэтому ее как раз не оказалось дома при этом его визите. А тетушка его приняла, говорила вежливо, но согласия не дала.
– Душа моя! – Гликерия Ивановна откинулась на спинку удобного кресла и рассматривала соискателя как экспонат в музее, жаль, что не носила лорнета. – А что за спешка? И почему, друг мой, Вы явились без Вашего дядюшки? Он-то как относится к Вашим матримониальным прожектам?
– Двадцать первого числа месяца ноября этого года мне исполняется двадцать один год! – поручик щелкнул каблуками. – Дядюшка сложит с себя опекунские обязанности, а я вступлю в дееспособную жизнь. К тому моменту желаю иметь согласие Татьяны Осиповны, дабы тут же организовать и семейный уют.
– Ах, оглушил, голубчик! – Удальцова поморщилась. – А как же Ваша служба?
– Тотчас после вступления в наследство, намерен подать в отставку! – продолжал рапортовать фон Адлер.
– Ну, так давайте отложим, – Удальцова не желала портить отношения ни с кем, но и серьезно отнестись к такому предложению возможности не имела. – Обживитесь пока в мирской жизни, оглядитесь. Вы еще так молоды! Я ведь, друг мой, даже опекуном моим племянникам никогда не была. Вот явится по зиме генерал, к нему, дружочек, и обращайтесь. У Татьяны батюшка родной имеется, Вы уж обождите, будьте любезны.
Фон Адлер откланялся и ушел не солоно хлебавши. Рассказывая после о его визите Татьяне, тетка так красочно изображала его смятение, что Таня заливалась смехом.
– А почему, все-таки, Вы ему отказали, тетушка? – все еще смеясь, спросила Таня.
– Да ты не жалеешь ли о том, душа моя? – удивленно спросила тетушка.
– Нет, что Вы! Мне просто интересны Ваши резоны! – Таня задумчиво посмотрела в потолок. – Все-таки барон. Наследство.
– Ну, так что, что барон. Тебе с человеком жить, не с баронством.
– А я думала… – Танюша запнулась.
– Что ты думала, душа моя? Что я поскорей вас с рук сбагрить норовлю? Абы кому?
Таня покраснела.
– Знаешь что, дева моя, – уже совсем серьезно продолжала Удальцова. – Может быть, я мало дала вам с братом любви, все-таки не мать я никакая! Хотела, чтобы люди из вас выросли, потому и старалась держать в строгости, не разбалтывать. Не знаю, может я не права… Но я хотела для вас всегда счастья. И сейчас хочу. Если дела в жизни не нашли, то хоть пару себе найдите по сердцу. Если нравится тебе этот брандахлыст, то хоть сейчас вернем, только скажи.
– Что Вы, тетушка! Васенька такой смешной!
– Смешной? – теперь тетка задумчиво вглядывалась в племянницу. – Ничего-то ты в людях не разбираешь, как я погляжу. Да и откуда тебе!
– А Вы? – Таня загорелась любопытством. – А Вы, тетушка, что в нем разглядели?
– Ну, дурак – это наперед всего видно, – легко стала перечислять Гликерия Ивановна. – Но к, тому же, азартен! А это, душа моя, в семейной жизни временами к опасности приравнивается. За тобой сюда, как за призом явился! А получит, и что после? Такие восторгаются, восхищаются, а потом, враз, от одной обиды и зарезать могут. Ну, это, если духу хватит. Этот-то из малохольных вроде…
– Как Вы его припечатали! – Таня больше не улыбалась.
– И, опять-таки, семья, – продолжала вслух размышлять Удальцова. – С кем породниться-то там? Мать умерла как-то странно рано, куда отец делся – никто мне толком сказать так и не смог.
– Вы, что же, тетушка? Про него сведения собирали? – у Тани от удивления округлились глаза. – Вы ж не могли наперед предвидеть, что он женихом явится? Как это?
– А так это! – отвечала ей Удальцова. – Женихом, не женихом, а я каждого должна знать, кто с моими домашними знакомство водит. Тем более тех, кто входит в мой дом! Еще до того собрания все выведала, до сентября. Про дядю его кто что говорит… И, что дом у него – не дом, а замок готический. И что комнаты многие там запертые стоят, а ключей от них он никому не доверяет. И еще много чего!
– Прямо Синяя Борода! – вновь хихикнула Таня, но, вспомнив клюватого барона, утихла.
– В общем, я тебе не советую! – подвела итог беседе тетка. – Если за год состояние наследное не промотает, то я удивлюсь, но тогда уже думать можно будет. А то что-то у него со всех сторон двадцать один! Как бы перебору не было.
***
Лева не передумал, решение свое, в одиночестве размышляя, утвердил, и уже состоялся его разговор с Главным архитектором ярмарки.
– Ну, что ж, голубчик! – начальник его был грустен, но, зная характер Борцова, посулов не делал и на уговоры не разменивался. – Нечто подобное, я еще пару лет назад предвидел, как только Вы взялись за выставочные постройки. Тут-то у нас, хоть и большое хозяйство, да все уж как есть стоит – знай только, латай. С реставрацией вы завершили, за работами и Павел Афанасьевич великолепно проследить сможет. Езжайте с Богом! До весны объявлю конкурс на замещение, найду кого-нибудь. Может Вы там, в Москве, кого посоветуете? Вас, раз решение приняли, уж удержать… Да тут еще и такое дело! Хотя и отсюда могли бы конкурсную работу выставить, и нам бы приятствие сделалось – нижегородец побеждает в московском конкурсе, а?
– Тьфу, тьфу, тьфу! Не сглазьте! – Лева смотрел в окно, быть может, последний раз видя привычный ярмарочный вид. – Я еще и с условиями толком не ознакомился. Но что это место службы укажу как основное свое, можете не сомневаться! Да так оно и есть – последние годы все с этим городом у меня неразрывно связаны, так приемной комиссии и заявлю.
– Ну, Бог в помощь!
Получив расчет, Лев Александрович, как в былые времена, прилип к Савве, и теперь все время с утра и до позднего вечера они проводили вместе. Лева ездил по делам друга, своих у него почти не осталось, вместе они посещали банки и другие деловые заведения. Обедали и ужинали они тоже вместе. В тот день они уже подъехали вплотную к Саввиному нижегородскому дому, когда наперерез их повозке бросилась тщедушная фигура, нетерпеливо ожидающая тут хозяев.
– Нет! – отмахнулся Савва, как от привидения. – Это же уже раз было со мной, прости-господи! Снова Вы, молодой человек? Только не говорите, что новости у Вас и в этот раз такого толка, что…
– Савва Борисович, выручайте!
– Что? Опять? Ну, пройдемте!
Они быстро миновали камердинера и втроем прошли в Саввин кабинет.
– Лева! Налей молодому человеку сразу рюмочку! Он так будет быстрее соображать.
– Нет-нет! – Алеша Семиглазов, а это был он, весь находился в нервическом возбуждении, мял в руках фуражку и все порывался что-то рассказать. – Я не могу. Это лишнее вовсе. Совсем нет времени, Савва Борисович! Надо спешить! У нас обыск уже закончился, меня не взяли, а Ольгу Ивановну, Петра, Лиду и кое-кого из проживающих – их всех замели! А я тогда сам слышал, как она ему говорила! Она долго не выдержит, расколется! Надо бежать к Лизе.
Лева был хмур с самого начала, признав «лупоглазого» ухажера Лизы Полетаевой. Но, когда он из его уст услыхал ее имя, то подскочил к худосочному юноше и схватил за грудки.
– Какой обыск! Что вы сделали с Лизой? Где она? – орал он, отчего юноша только растерялся еще больше.
– Левка, отойди! – оттер его Савва своим большим телом и расспрашивал теперь визитера сам, держа того за плечи. – Давайте, вьюноша, по порядку. «Заметут», «расколется» – так понимаю, у вас кружок организовался. Так? Отвечайте кратко – да или нет!
Алексей кивнул.
– Собирались под крылом Ольги Ивановны? В ее доме?
Кивок.
– Надеюсь, без ее ведома? Ах, ты ж! А Лидия, значит…?
Кивок.
– Это она долго не выдержит? Та-аааак! Э-эээ… Давайте теперь вразумительно – кто кому что говорил, кто что слышал, и при чем тут Лиза Полетаева?
И Алексей поведал двум допрашивающим его не хуже жандармов мужчинам, что недели две назад, стал он свидетелем возвращения откуда-то Лиды, которую на дому у них ожидал некто… Нет, фамилии он назвать даже им не может, да то роли не играет! Просто гость, что иногда заходил к ним. Нет, с ними не жил. Да, часто бывал. Да, брошюрки носил. Читали. Спорили, да. Не знает на каком, но на городском заводе недавно устроился. Нет, не скажет. Нет, не знает.
– Этак ты с ним до вечера провозишься! – срывался от нетерпения Лев Александрович. – Давайте к сути!
Перешли к сути. В тот день Лида вернулась возбужденная и радостная, так что даже бросилась Хо… Тому хорошему человеку на шею, он кружил ее. И Лида ему, захлебываясь, рассказала, что была дома у Лизы, что сумела остаться там какое-то время одна, что машинку нашла, что очень трудно было вытащить ленту, но она справилась! Что все боялась, что вот-вот вернется Лиза, но что успела отпечатать то, что он велел обязательно. Сначала выходило медленно, потом приноровилась. Потом решила успеть и то, что он сказал во вторую очередь. Что успела все! Вот только Лиза испорченную машинку, конечно, потом заметила, потому что обратно собрать у нее уже не получилось. И что вся перепачкалась.
– А хороший человек что? – хмуро спросил Савва.
– Похвалил ее, – понуро отвечал Семиглазов.
– А ты что?
– А я в уборной сидел. Они меня не видели, я позже вышел, как они ушли уже.
– И что потом?
– Потом? Не знаю. Но сегодня явились жандармы, и все трясли какими-то бумажками!
– Да, – обращаясь теперь исключительно к Леве, подтвердил озабоченный Савва. – Лизонька на днях спрашивала у меня новую ленту для печатного агрегата. Я привез, да только ей так и не передал. Если они увидят машинку без ленты, отпереться будет сложно. Кто ж поверит, что без спросу… Вы, молодой человек, все там… Слово «ответственность» хоть кому-то из вас знакомо?!
– Савва Борисович, простите! Я что угодно бы дал, только бы Лизу не тронули!
– Так знал же! Ты же, паршивец, уж две недели как об этом знал! Друзья называется! Свобода. Равенство. Вот теперь, может, лучше ценить будете ту свободу-то? И свою, и чужую!
– Савва, хватит! Давай ту ленту и покажи, как заправлять. Я еду немедленно!
– Идите, молодой человек. Что могли, Вы уже сотворили. За сообщение – спасибо.
Семиглазов, спрятав лицо в фуражку, покинул кабинет Мимозова. Савва достал ленту, отдал Борцову.
– Ну, что ты как вареный? – прикрикнул на него Лев Александрович. – Тут каждая минута дорога!
– Беги, беги, Левка, – обреченно опустился за свой стол Савва. – Да только зря все это, каждая машинка свой неповторимый рисунок имеет, про то все знают. Вычислят по зазубринам и щербинкам. Ты езжай! Я по своим каналам людей подниму. Адвоката ей надо, сейчас и поеду. Встречаемся здесь, если кто что узнает. Давай!
Лева понесся к выходу.
– Стой! – догнал его Мимозов. – Найди у нее журнал. Там роман запрещенный. Второй части нет, не ищи. Если им на глаза попадется, то каждое лыко в строку пойдет. Обложка такая, затрепанная…
Лева уехал в Саввином экипаже.
***
Егоровна сегодня хозяйствовала одна. Все сидела и думала, что бы такого приготовить Лизе. Чем порадовать? Та по каким-то своим делам уехала в город встречаться с Рафаэлем Николаевичем. Андрей Григорьевич еще несколько дней назад увез Наталью Гавриловну в Луговое, чтобы официально просить ее руки у Гаврилы Игнатьевича. И вот до сих пор не возвращался. Если сговорились и все ладно, то венчаться они будут там, в Луговом. Наверно, обсуждают всю церемонию с батюшкой, назначают день. Хлопоты.
