Скуп язык военных сводок. Дважды в день страна узнает, что бои продолжаются на всем огромном фронте. Мы знаем, как тяжелы эти бои. Мы знаем, что немцы заняли ряд наших городов. Но мы не теряем бодрости. Слова, сказанные в первый день войны, – «победа будет за нами» – живы в сердце каждого советского гражданина.
Есть много симптомов, позволяющих нам с доверием ждать развязки. Сопротивление с каждым днем крепнет. Наша авиация на фронте начинает теснить немецкую. Наша артиллерия с первых дней войны показала свою силу. Повысилась насыщенность частей автоматическим оружием. В тылу врага растет партизанское движение. Противовоздушная оборона оградила Москву и Ленинград от варварского разрушения, задуманного гитлеровцами. На Смоленском направлении наши части ведут успешные контратаки. Нападение на Киев было дважды отбито, и враг отогнан от подступов к городу. На левом берегу Днепра наши части готовы отразить удар противника. Ленинград ощетинился, превратился в крепость, и, хотя враг еще далеко от его ворот, каждый ленинградец дышит суровым и живительным воздухом фронта. Потери германской армии исключительно велики. За два месяца немцы потеряли столько же, сколько за 1914–1915 годы. Их пугают зимние холода. А пока что зарядили дожди, а на проселочных дорогах в глине буксуют, вальсируют, падают немецкие машины. Немецкая мотопехота, пехота, которая не любит ходить пешком, может завязнуть…
Все это известно американцу из газетных телеграмм и обзоров. Я сегодня хочу указать на другой фактор – психологический, взглянуть на события глазами не стратега, но писателя.
Русский народ никогда не страдал национализмом. Нет ничего более далекого от русского сознания, чем национальное чванство, выразившее себя в песне «Дойчланд юбер аллее». Чужестранец не вызывал в нашей стране ненависти или презрения. Я думаю, что многие русские в годы мира даже не знали, насколько они привязаны к своей стране. Наш народ отличался миролюбием. Идея войны и ее атрибуты его мало увлекали. Тем поразительней патриотизм, родившийся в огне этого лета. Он лишен внешнего пафоса, он избегает больших слов, театральных жестов. В нем есть гордость.
Вчера я провел день с одним раненым пулеметчиком, Трегубовым. До войны он был веревочником, как его отец. Он любит свое ремесло, с удовлетворением говорит, что они в Смоленске вили самые лучшие веревки на экспорт. Голубые глаза, льняные волосы. В нем ясность, спокойствие. Он вышел из окружения и вынес свой пулемет. Возле Смоленска он защищал переправу через реку. Его жена и дочь были в Смоленске, он не знает, что с ними стало. К пулемету он относится любовно. Он мне сказал: «Я человек не злой, но когда я увидел, как гитлеровцы падают, – чуть не закричал от радости»…
Таких, как он, миллионы. Оборона родины – не лозунг, не фраза, это плотное, горячее чувство, связь человека с землей, с родителями, с детьми, с тысячами нежных воспоминаний, глубоких подробностей, о которых не расскажешь даже другу, но которые в ответственную минуту становятся самыми важными.
О врагах наш народ говорит: «немец», «фашист» – или даже еще короче: «он».
Несколько дней тому назад возле Смоленска к нашему командиру подошла крестьянка, старушка, говорит: «Товарищ командир, как мне – готовиться?» – «А куда тебе готовиться, бабушка?» – «Как куда? Если немец идет, я должна мой дом сжечь, удавить куриц…»
Когда-нибудь новый Толстой опишет эту старую крестьянку. Кто не знает, как привязаны крестьяне к своей избе, к своей корове!.. И вот они все бросают, жгут добро, чтобы оно не досталось врагу. В этой самоотверженности целого народа – залог победы.
Есть испанская песенка:
Одни поют, что знают.
Другие знают, что поют.
Гитлер знает, что он поет. Немцы поют, что знают. Они воспитаны на «эрзацах». Они носят ботинки из трухи, носки из стекла, шляпы из целлюлозы. Они едят мед, сделанный из опилок, сахарин, пудинги, приготовленные из таблеток. Они больше не различают подделки. Они не отличают правды от лжи. У них луженые желудки, слепые глаза и пустое сердце. Придя к власти, Гитлер стал истреблять правду. Он заявил: «Путем умной и неустанной пропаганды можно заставить народ верить во что угодно, в то, что небо – ад, или в то, что самое несчастное существование – райское».
Гитлер перевыполнил программу: он заставил немцев поверить в то, что гитлеровский ад – райское существование.
В 1933 году Гитлер поручил доктору Геббельсу создать «министерство пропаганды». Геббельс из-за своего карликового роста любит все «колоссальное» – огромные кабинеты, грандиозные диваны, картины во всю стену. Геббельс начал фабриковать колоссальную ложь.
Рецепт был составлен самим Гитлером:
«Чем проще вздор, которым мы наполняем наш обман, чем больше он рассчитан на примитивные чувства, тем успешнее результаты».
Ложь изготовляется для внутреннего употребления и на экспорт, военная и гражданская.
При германской армии существуют особые «роты пропаганды» – «РК». Они напоминают химические батальоны, которым поручены ядовитые газы. Такие роты состоят из разных взводов. Имеется, например, взвод художников, которые должны, как гласит инструкция, «без всякого воображения, с помощью ручных мольбертов, показывать ничтожество врагов и вдохновенное лицо германского солдата». Взвод радистов передает различные военные шумы, как-то: разрыв снарядов или шум танков, прерываемые истерическими выкриками: «Мы снова победили! Вот идут неисчислимые колонны пленных!»
По словам инструкции, составляемой Геббельсом, «РК» должны заниматься «активной пропагандой», а именно: «путем распространения ложных и деморализующих сведений сломить волю противника к сопротивлению». Это относится к пропаганде среди врагов Гитлера. В самой Германии роты «РК», согласно той же инструкции, должны «монтировать факты, в случае необходимости видоизменяя их, чтобы поддержать настроение немецкого народа». Что значит «видоизменять факты, монтируя их»? Это значит попросту врать. Нужно врать врагам. Нужно врать и своим.
Во время войны с Францией немцы устраивали радиопередачи, выдавая свои станции за французские; передавали ложные военные сведения; сообщали женам французских солдат, будто их мужья убиты на фронте; находя тело убитого командира, уверяли, что он сдался в плен и «высказался за Гитлера».
Французам они говорили, что ненавидят англичан, англичанам – что ненавидят французов. В передачах для Америки они прикидывались культурными людьми, пацифистами, говорили о культе семьи, даже цитировали Байрона и Шелли. А в это время СС покрывали самок и жгли книги.
Немецкие журналисты – это чиновники министерства пропаганды. Даже в мирное время они носили форму и подчинялись военной дисциплине. Каждый день Геббельс придумывает, о чем врать. Это сообщается в циркулярной форме всем газетам с пометкой «совершенно секретно».
В министерстве существуют разные отделы. В одном описывают зверства, в другом подбирают данные этнографического порядка, в третьем изготовляют лубки о непомерной храбрости немцев. Все это ежедневно выдается населению Германии в неограниченных дозах.
Перед захватом Чехословакии Геббельс приказал своим журналистам приналечь на «чешские зверства». Работало восемьдесят шесть журналистов. Вдруг оказалось, что мирные, добродушные чехи насиловали немок и пытали немцев. А гитлеровцы тем временем, ворвавшись в Богемию и Моравию, убивали чехов. Потом понадобились «польские зверства». Наконец обер-погромщики заявили, что погромы устраивают… евреи. Черным по белому они напечатали: «Погромы, устроенные евреями в Бромберге, Львове и Белостоке».
Другие писаки, с дипломами докторской степени, устанавливают, что немцы владели всем миром и что все страны, по существу, заселены немцами.
Вот несколько открытий этих господ. Марсель и Лион были древними германскими колониями. Испания – страна германской расы. Шекспир был немцем. Коперник был немцем. Кирилл и Мефодий выросли на немецкой культуре. Киевское княжество находилось в германской орбите. Индия по крови связана с Германией.
Для изображения немецкого героизма требуется посредственный журналист и четверть шнапса. Мы узнаем, что один немецкий летчик сбил триста восемьдесят английских самолетов, что возле Скутари шесть немецких солдат уничтожили сербскую дивизию и что три немецких солдата окружили советский батальон.
Имеются в министерстве и другие секции. В одной из них изготовляют корреспонденции и фотографии, показывающие, как жители захваченных немцами стран радуются захватчикам. Описывают лирически: «В Париже женщины кидали нам розы…», «В Салониках женщины целовали офицеров, давали солдатам вино», «В Смоленске жители, увидев наши танки, плакали от радости». Фотографии трюкованные. Вот как приготовили фотографию «немцы в Париже»: по мостовой идут гитлеровские солдаты, а толпа на тротуарах взята с фотографии, сделанной до войны, – парад на Елисейских полях. Кто расскажет берлинцам, что в Салониках люди кидались в море, только чтобы убежать от немцев, что они вошли в брошенный жителями Париж, что в Смоленске они нашли пустой город?
Война против Советского Союза вдохновила Геббельса. Этот колченогий выродок с заячьей губой день и ночь врет – на конвейере. Вот образцы его творчества:
«Берлин, 27 июля. После вчерашней бомбардировки Москва горит. Уничтожены восемьсот домов. Кремль представляет собой дымящиеся развалины. Разрушен Могэс. В Москве нет больше электричества и трамвай не работает».
«Берлин, 8 августа. Москва опустела. Половина министерств уже выехала в Горький, другая половина будет отправлена в Нижний Новгород».
Знать, что Нижний – это тот же Горький? Его учили не географии, а вранью. Что касается немцев, они все проглотят… Да и как проверить, сидя в Берлине, стоит Москва на месте или не стоит?
Берлинские кумушки, сидя в бомбоубежищах (с неба падают то английские бомбы, то советские), подбадривают друг друга: «У нас есть новое оружие». Да, у них есть «новое оружие» – это ложь, безнаказанная, беспримерная, беспардонная.
Когда обманывают ребенка – обидно, хочется прогнать обманщика. Но немцы не детки, это великовозрастные детины с линотипами и автоматами. Почему их обманывают? Потому что они хотят быть обманутыми. Им страшна правда. Вожак «гитлеровской молодежи» Бальдур фон Ширах сказал: «Лучше германская ложь, чем человеческая правда». А один из его выкормышей, ефрейтор Штампе, записал в дневнике:
«Сегодня передавали по радио, что три миллиона русских окружены и мы их через неделю всех перебьем. Может быть – вранье, но во всяком случае приятно слушать…»
Они выросли на лжи, это их материнское молоко. Они лгут подчиненным. Они лгут начальникам. Они лгут за границей. Они лгут у себя дома. Они не могут не лгать. Когда они подписывают договор о дружбе, они прикидывают, куда бы кинуть бомбу. Когда они говорят о культуре, это значит, что через час они будут грабить, а через два вешать.
Спорить с ними? – Штыками. Опровергать их ложь? – Пулями.
29 августа 1941
Во время первой мировой войны я был на Западном фронте. Я видел, как немцы штурмовали форты Вердена. Они шли рядами под огонь и падали. Вслед шли другие. Земля была покрыта немецкими трупами. Но каждый день новые полки шли в атаку. Они казались непоколебимыми. А потом настал день, и они не вышли из окопов. Они сидели как мертвые: их нервы не выдержали.
Это было осенью 1918 года – они перечисляли свои победы: «Мы в Брюсселе, мы в Белграде, мы в Бухаресте, мы в Киеве». И вдруг повернули с фронта домой: победители превратились в дезертиров. Главнокомандующий германской армией послал к союзникам парламентариев: он молил о перемирии.
Поразительна легкость, с которой немцы переходят от упоения к отчаянию, от самодовольства к самоуничижению, от педантизма к анархии. Все знают, что немцы аккуратны. Эта аккуратность доходит до безумия. В берлинских квартирах я видел на сахарнице надпись «сахар», на выключателе указание «свет – вверх» (это у себя в комнате!). Когда немец путешествует, он везет зонтик в футляре, и на футляре написано «зонтик». Но от фанатичного порядка он легко переходит к полному беспорядку. В захваченных странах немцы ведут себя, как дикари: ломают, жгут, режут племенных коров, рубят плодовые деревья.
Как-то в Берлине была демонстрация гитлеровцев – года за два до воцарения Гитлера. Полиция разгоняла демонстрантов. Это происходило в парке. Убегая от полицейских, гитлеровцы бежали по дорожкам – они боялись помять газон: за это полагалось три марки штрафа. А теперь они с увлечением вытоптали пол-Европы.
Прошлым летом в Берлине я видел забавную сцену. Автомобилей в городе почти не было за отсутствием бензина. На людном перекрестке стояла толпа пешеходов. Мостовые были идеально пусты, но люди глядели на красный диск светофора и, как завороженные, не двигались. И вот этим сверхдисциплинированным немцам их командиры вынуждены ежедневно напоминать: нельзя напиваться до бесчувствия, нельзя терять в лесу пулеметы, как булавки, нельзя скидывать бомбы в болото, когда их приказано скидывать на город.
Они начали войну против нас с истерических восторгов. Они каждый день «уничтожали» Красную Армию. Они каждый день «ликвидировали» советскую авиацию. Нельзя было понять, как можно в третий или в четвертый раз «уничтожить» авиацию, которая уже была «уничтожена» за неделю до того. По радио они прерывали военные сводки кошачьими концертами: били в барабаны, дули в трубы, мяукали «гейль», пускали хлопушки. Теперь их дикторы меланхолически говорят: «Сопротивление красных растет».
На убитом ефрейторе Рузаме нашли три письма: он не успел их отправить. Первое письмо помечено 31 июля. В нем чувствуются первые сомнения:
«Прошло уже шесть недель, как мы находимся в чужой стране. Войну на востоке мы представляли себе иначе. Мы знали, что русские будут драться, но никто не предполагал, что они будут так отчаянно драться. Мы принимали участие в боях в районе Орши. Надеемся увидеть скоро русскую столицу. Тогда эта ужасная война кончится…»
Прошла всего неделя, и 5 августа ефрейтор пишет:
«У нас одно желание – скорее бы кончилась эта ужасная война! Если Москва падет, русские увидят безнадежность своего состояния. Но я думаю, что лучше было бы не начинать этой войны. Во всяком случае, то, что мы пережили в России, нельзя сравнить с Францией и Польшей. Здесь в любой день можно потерять жизнь…»
Прошел еще один день. Ефрейтор не потерял тогда свою жизнь. Он сел за письмо 6 августа. Но, видно, день был с переживаниями. Может быть, ефрейтор ознакомился с нашей артиллерией – ее немцы как-то особенно не любят. Во всяком случае, 6 августа он написал коротко:
«Вы интересуетесь, когда мы наконец-то будем в Москве. Теперь это дело затягивается – русские обороняются отчаянно».
Дело действительно «затягивается». Другой ефрейтор, Херберт, пишет брату:
«Я могу тебе только сказать, что стоит больших нервов ездить по русским дорогам – отовсюду стреляют».
Нервы гитлеровцев начинают пошаливать.
За семь дней ефрейтор Рузам скис. Мы должны глядеть на географическую карту. Мы должны глядеть и на календарь. Каждый день приближает гитлеровских неврастеников к развязке. Они придумали «войну нервов». Не они ее выиграют.
4 сентября 1941
Наши летчики везут немцам гостинцы. Иногда они берут не бомбы, а листовки. В листовках мы говорим немецкому народу: погляди, чем ты был и чем ты стал. Ты был народом Канта и Гете, Маркса и Гейне. Ты стал солдатом шулера Геббельса, бандита Геринга, сутенера Хорста Весселя. Ты был усидчивым тружеником и философом. Ты стал кочевником и убийцей. До Гитлера ты строил больницы и школы, заводы и музеи. С Гитлером ты разрушил заводы и музеи. С Гитлером ты разрушил Роттердам и Варшаву, Орлеан и Белград.
Тебе лгут, и ты лжешь: ты повторяешь ложь твоих господ.
Тебе дают клейкую жижу из опилок и говорят, что это – мед. Ты морщишься, но ешь. Тебе разрешают случаться, как племенному быку, и говорят, что это – любовь. Ты работаешь и ты умираешь ради магнатов Рура, ради прусских помещиков, ради банды хапунов. Тебя уверяют, что это – «социализм». Ты самодовольно пыхтишь и повторяешь на всех перекрестках Европы: «Я национал-социалист».
Спроси господ Феглера и Круппа, сколько они заработали на войне. Химический трест «16» с начала войны увеличил выпуск акций на сорок три миллиона. Трест «AEG» увеличил свой капитал на сорок миллионов. Два миллиона убитых или покалеченных немцев – с каждого убитого, с каждого покалеченного акционеры «IG» или «AEG» получили по двадцать марок чистоганом. Спроси Геринга, сколько он заработал на народном горе. Он не ответит. Но финансовый инспектор Бразилии ответил за него: у Геринга в бразильском банке миллион двести пятьдесят тысяч долларов. Ты думаешь, что ты воевал во Франции, чтобы освободить эльзасцев? Нет, ты воевал потому, что концерну Рехлинга нужны были заводы и копи Франции. Ты думаешь, что ты захватил Чехословакию, чтобы спасти судетов? Нет, «Германскому» и «Дрезденскому» банкам захотелось присвоить банки Чехословакии.
Каждый день в Германии умирают от голода дети. Картофельная кожура стала основой питания. Работницам снятся булки. Они не смеют и во сне мечтать о масле. Но каждый день магнаты Круппа переводят в Бразилию и Аргентину награбленные миллионы. Роскошно живут Круппы и Феглеры. Геринг тратит на своих охотничьих собак сотни тысяч марок. Его кобели едят лучше, чем немецкие рабочие. Ты называешь это «социализмом»? Глупец, ты повторяешь чужую ложь. Ты был народом-диалектиком. Ты стал солдатом-попугаем.
У немецких помещиков огромные поместья. На них работают тысячи батраков. Фельдмаршал фон Браухич называет себя скромно «хуторянином». У этого хуторянина три тысячи га пахотной земли. Его батраки едят пустую похлебку и спят в нетопленых бараках. Таков «социализм» Гитлера.
Немецкие капиталисты хотят овладеть нефтью Баку, пшеницей Украины, нашим марганцем, нашей сталью, нашим лесом. Они говорят себе: это – «крестовый поход». Значок свастики, похожий на спину паука, они называют «крестом», разбойный набег – «крестовым походом». Они лгут, и они научили тебя лгать. Им нужна бакинская нефть. Твоим офицерам хочется получить по сто га нашего чернозема или должность гаулейтера в России: они воюют, чтобы грабить. Да и ты к нам пришел с мешком для добычи. Стыдно читать письма немецких женщин. Все они просят своих мужей прислать им меховые манто, чулки или украинское сало. Они стали соучастницами гигантского грабежа. Ты говоришь после этого о рыцарстве гитлеровской Германии? Лучше молчи!
Ты говоришь о «новом порядке» в Европе? Спроси, что думают о тебе французы и поляки, норвежцы и сербы. Тебя повсюду ненавидят. Ты стал пугалом народов.
Ты говоришь о культуре, но ты погрузил свою страну, а потом захваченную тобой Европу в ночь. Ты воскресил пытки Средневековья. Ты несешь народам кнут и виселицу.
Ты не хочешь знать, кто ты. Но ты должен это знать. Ты должен понять, что ты слышишь ложь, говоришь ложь, ешь ложь и ложью дышишь. Сосчитай, сколько твоих знакомых уже убито в России. Пока ты еще можешь их сосчитать. Потом тебе придется считать уцелевших. Кто автор братских могил на полях Белоруссии и Украины? Твои господа. Посмотри – кругом тебя развалины. Что стало с Кельном? с Гамбургом? с Дюссельдорфом? Как выглядит главная улица Берлина – Унтер ден Линден? Если ты не научился понимать человеческие слова, слушай язык фугасок. Почему разрушаются немецкие города? Потому что Гитлер – это война, потому что Гитлер послал своих летчиков на Лондон и на Ковентри, на Москву и на Ленинград. Ты получаешь за разрушенные дома. Ты получаешь за пролитую кровь. Ты получил до сих пор только задаток. Но ты получишь все сполна.
Вот что говорят наши листовки немецким солдатам.
В древности люди считали, что существует мифический зверь василиск. По описанию Плиния, василиск – ужасен. Когда он глядит на траву, трава вянет. Когда он заползает в лес, умирают птицы. Глаза василиска несут смерть. Но Плиний говорит, что есть средство против василиска: подвести его к зеркалу: гад не может выдержать своего собственного вида и околевает.
Фашизм – это василиск. Он несет смерть. Он не хочет взглянуть на самого себя. Германия боится зеркала: она завешивает его балаганным тряпьем. Она предпочитает портреты чужих предков. Но мы ее загоним к зеркалу. Мы заставим немецких фашистов взглянуть на самих себя. Тогда они сдохнут, как василиск.
Кидайте бомбы, товарищи летчики! Кидайте и листовки… Гитлеровцы не уйдут от фугасок. Они не уйдут и от зеркала.
19 сентября 1941