Илья Эренбург
Война. 1941-1945 (сборник)
25 октября 1941 года
Еще недавно я ехал по Можайскому шоссе. Голубоглазая девочка пасла гусей и пела взрослую песню о чужой любви. Тускло посвечивали купола Можайска. Теперь там немцы. Теперь там говорят наши орудия, они говорят о ярости мирного народа, который защищает Москву.
Еще недавно я писал в моей комнате. Надо мной висел пейзаж Марке – Париж, Сена. В окне, золотая и розовая, виднелась Москва. Этой комнаты больше нет. Моя корреспонденция не ушла вовремя, она устарела. Я пишу теперь новую. Пишущая машинка стоит на ящике.
Большая беда стряслась над миром. Я знал это давно: в августе 1939 года, когда беспечный летний Париж вдруг загудел, как развороченный улей. Каждому народу, каждому человеку суждено в этой беде потерять уют, добро, счастье. Мы многое потеряли. Мы сохранили одно: надежду.
Надевая солдатскую шинель, человек оставляет теплую, косматую, сложную жизнь. Все, что его волновало вчера, становится призрачным. Неужто он еще недавно думал, возле какой стены поставить диван, собирал гравюры или трубки? Россия теперь в солдатской шинели. Она трясется на грузовиках, шагает по дорогам, громыхает на телегах, спит в блиндажах и в теплушках. Она ничего не жалеет.
Взорван Днепрогэс, взорваны прекрасные заводы, мосты, плотины, вражеские бомбы сожгли Новгород, они терзают изумительные дворцы Ленинграда, они ранят нежное сердце Москвы. Миллионы людей остались без крова. Ради права дышать мы отказались от самого дорогого – каждый из нас и все мы, народ.
На восток идут длинные составы: станки и поэты, дети и архивы, лаборатории и актеры, наркоматы и телескопы. В 1914 году французское правительство было в Бордо, а парижские такси спешили навстречу марнской победе. В ноябре 1936 года правительство испанской республики уехало из Мадрида в Валенсию. Я пережил горечь этого поспешного отъезда. Но армия тогда удержала Мадрид. Она держала его и потом, два года, под бомбами и под снарядами. Не сила взяла Мадрид – измена. Москва теперь превратилась в военный лагерь: она освобождена от гражданской ответственности. Она может защищаться, как крепость. Она получила высокое право: рисковать собой. В этом значение последних событий.
Я видел защитников Москвы. Они хорошо дерутся… Земля становится вязкой, когда позади Москва, – трудно отступить на шаг. Враг напрягает все силы. За последние дни он кинул в Можайск и в Калинин новые дивизии: из Бретани, из Бордо, из Голландии. Каждый день Москва отбивает массированные налеты немецкой авиации. Много домов разрушено.
На юге немцы подходят к Ростову. Они мечтают прорваться на Кавказ. В эти солнечные дни поздней осени Гитлер торопится. И тихо-тихо в Европе. Только чешские герои и пятьдесят нантских заложников пали на бранном поле рядом с защитниками Москвы…
Я пережил исход из Парижа. Тогда из Франции уходила душа. Отчаянье французской армии, горе десяти миллионов беженцев могли бы родить сопротивление. Они родили равнодушие и старческий лепет Петэна. Неужели Гитлер надеется найти в России Лаваля? Вздорная мечта. У нас есть злые старички, у нас нет Петэнов. И воры у нас есть, но нету нас Лавалей. Россия, вспугнутая с места, Россия, пошедшая по дорогам, страшнее России оседлой. Горе нашего народа обратится на врага.
Я ничего не хочу прикрашивать. Русские никогда не отличались аккуратностью и методичностью немцев. Но вот в эти грозные часы наши скорее бесшабашные, скорее беспечные люди сжимаются, закаляются.
Я с неделю глядел на разные города, станции, дороги. Наши железнодорожники показали себя героями: сотни поездов под бомбардировкой врага вывезли из столицы все, что нужно было везти. За Волгой, на Урале уже работают эвакуированные заводы. Ночью устанавливают машины. Рабочие зачастую спят в морозных теплушках и, отогревшись у костра, начинают работу. В десятках авиашкол учатся юноши – через несколько месяцев они станут на место погибших. В глубоком тылу формируются новые армии.
Народ понял, что эта война надолго, что нельзя ее мерить месяцами, что впереди годы испытаний. Народ помрачнел, но не поддался. Он готов к пещерной жизни, к кочевью, к самым страшным лишениям. Война сейчас меняет свою природу: из политической схватки, из боев, за которыми мерещилась близкая развязка, она становится воистину отечественной, длинной, как жизнь, эпопеей народа, судьбой каждого, судьбой поколения. Впервые встало перед всеми, что дело идет о судьбе России на многие века. «Долго будем воевать, – говорят солдаты, уходя на запад, – очень дол го». И в этих горьких словах наша надежда.
Нельзя оккупировать Россию. Этого не было и не будет. Не только потому, что далеко от Можайска до Байкала. Россия всегда засасывала врагов. Русский обычно беззлобен, гостеприимен, но он умеет быть злым. Он умеет мстить, и в месть он вносит смекалку, даже хозяйственность. Мы знаем, что гитлеровцев теперь убивают под Москвой. Но они знают и другое: их убивают в Киеве, в Минске, в тысячах деревень. Слов нет, Гудериан хорошо маневрирует, но как усмирять крестьян от Новгорода до Мелитополя? Германская армия ничего не завоевывает: она только продвигается из города в город. У нее десятки, сотни фронтов.
Россия особая страна, трудно ее понять на Кайзердамме или на Вильгельмштрассе. Россия может от всего отказаться. Люди привыкли у нас к суровой жизни. Может быть, за границей Магнитогорск и выглядел как картинка. На самом деле он был тяжелой войной. Неудачи нас не обескураживают. Издавна наши полководцы учились и росли на неудачах. Издавна наш народ закалялся в бедствиях. Вероятно, мы сумеем исправить наши недостатки. Но и со всеми нашими недостатками мы выстоим и отобьемся. Тому порукой не только история России, но и защита Москвы.
Уэллс недавно написал: «Мы слишком мало помогаем вам». Мне хочется ответить: «Нет. Вы, может быть, слишком мало помогаете себе».
А наша личная судьба?.. Может быть, врагу удастся глубже врезаться в нашу страну. Мы готовы и к этому. Мы перестали жить эфемерным счетом – от утренней сводки до вечерней. Мы перевели дыхание на другой счет. Мы глядим навстречу трудным годам. Фраза «Победа будет за нами» еще четыре месяца тому назад была газетной фразой. Она превратилась теперь в гул русских лесов, в вой русских метелей, в голос русской земли.
Мы выстоим!
Еще недавно я ехал по Можайскому шоссе. Голубоглазая девочка пасла гусей и пела взрослую песню о чужой любви. Там теперь говорят орудия. Они говорят о ярости мирного народа, который защищает Москву.
Еще недавно я писал в моей комнате. Над моим столом висел пейзаж Марке: Париж, Сена. В окно, золотая, розовая, виднелась Москва. Этой комнаты больше нет: ее снесла немецкая фугаска. Я пишу эти строки впопыхах: пишущая машинка на ящике.
Большая беда стряслась над миром. Я понял это в августе 1939 года, когда беспечный Париж вдруг загудел, как развороченный улей. Каждому народу, каждому честному человеку суждено в этой беде потерять уют, добро, покой. Мы многое потеряли, мы сохранили надежду.
Надевая солдатскую шинель, человек оставляет теплую, сложную жизнь. Все, что его волновало вчера, становится призрачным. Неужели он вчера гадал, какой покрышкой обить кресло, или горевал о разбитой чашке? Россия теперь в солдатской шинели. Она трясется на грузовиках, шагает по дорогам, громыхает на телегах, спит в блиндажах и теплушках. Здесь не о чем жалеть! Погиб Днепрогэс, взорваны прекрасные заводы, мосты, плотины. Вражеские бомбы зажгли древний Новгород. Они терзают изумительные дворцы Ленинграда. Они ранят нежное тело красавицы Москвы. Миллионы людей остались без крова. Ради права дышать мы отказались от самого дорогого, каждый из нас и все мы, народ.
Москва теперь превратилась в военный лагерь. Она может защищаться, как крепость. Она получила высокое право рисковать собой. Я видел защитников Москвы. Они хорошо дерутся. Земля становится вязкой, когда позади тебя Москва, нельзя отступить хотя бы на шаг. Враг торопится. Он шлет новые дивизии. Он говорит каждый день: «Завтра Москва будет немецкой». Но Москва хочет быть русской.
Что ищет Гитлер, врезаясь в тайники нашей страны? Может быть, он надеется на капитуляцию? У нас есть злые старики, у нас нет петэнов, и воры у нас есть, но нет у нас лавалей. Россия, прошедшая по дорогам, вдвойне страшнее России оседлой. Горе нашего народа обратится на врага.
Я ничего не хочу приукрашивать. Русский никогда не отличался методичностью немцев. Но вот в эти грозные часы люди, порой бесшабашные, порой рыхлые, сжимаются, твердеют. Наши железнодорожники показали себя героями: под бомбами они вывозили из городов заводы и склады. За Волгой, на Урале уже работают эвакуированные цехи. Ночью устанавливают машины. Рабочие зачастую спят в морозных теплушках и, отогревшись у костра, начинают работу. В авиашколах учатся юноши, но через несколько месяцев они заменят погибших героев. В глубоком тылу формируется новая мощная армия. Народ понял, что эта война – надолго, что впереди годы испытаний. Народ помрачнел, но не поддался. Он готов к кочевью, к пещерной жизни, к самым страшным лишениям. Война сейчас меняет свою природу, она становится длинной, как жизнь, она становится эпопеей народа. Теперь все поняли, что дело идет о судьбе России – быть России или не быть. «Долго будем воевать», – говорят красноармейцы, уходя на запад. И в этих горьких словах – большое мужество, надежда.
Нельзя оккупировать Россию, этого не было и не будет. Россия всегда засасывала врагов. Русский обычно беззлобен, гостеприимен. Но он умеет быть злым. Он умеет мстить, и в месть он вносит смекалку, даже хозяйственность. Мы знаем, что немцев теперь убивают под Москвой, но немцы знают, что их убивают и за Киевом. Слов нет, Гудериан умеет маневрировать, но и ему не усмирить крестьян от Новгорода до Таганрога. Германская армия продвигается вперед, но позади она оставляет десятки, сотни фронтов.
Россия – особая страна. Трудно ее понять на Вильгельмштрассе. Россия может от всего отказаться. Люди у нас привыкли к суровой жизни. Может быть, за границей стройка Магнитки и выглядела, как картинка, на самом деле она была тяжелой войной. Неудачи нас не обескураживают. Издавна русские учились на неудачах. Издавна русские закалялись в бедствиях. Вероятно, мы сможем исправить наши недостатки. Но и со всеми нашими недостатками мы выстоим, отобьемся. Тому порукой история России. Тому порукой и защита Москвы.
Может быть, врагу удастся еще глубже врезаться в нашу страну. Мы готовы и к этому. Мы не сдадимся. Мы перестали жить по минутной стрелке, от утренней сводки до вечерней, мы перевели дыхание на другой счет. Мы смело глядим вперед: там горе и там победа. Мы выстоим – это шум русских лесов, это вой русских метелей, это голос русской земли.
28 октября 1941
1 ноября 1941 года
Я привык к беженцам. Уже не первый год Европа кочует. На вокзалах северной России сидят люди. Они из теплой Украины. Где-то далеко их хаты, вишенники. Они спасли подушку и чайник. У них пустые, как бы невидящие глаза. Они похожи на беженцев из Малаги или из Альмерии. Из Москвы уехал старый профессор. Он растерянно моргает близорукими глазами. Зачем-то он привез электрический утюг жены – утюг бросился ему в глаза. А его работы погибли. Я видал таких же профессоров на берегу Луары…
Теперь я увидел новых беженцев: закочевали станки, заводы. Я видел их в пути. Они ночевали на узловых станциях. Вчера я побывал на новоселье. В нескольких десятках километров от города в пустоши работает большой завод. Там изготовляют авиапулеметы и приборы для сбрасывания бомб. Этот завод не построен здесь, он сюда приехал, это завод-беженец.
Еще недавно здесь была мастерская телег, старых русских телег, связанных со степью, с грязью, с медлительной жизнью захолустья. В кузнице под открытым небом горели печи петровских времен. Построили крыши, залили землю асфальтом, и сложные машины верещат не замолкая.
Завод приехал из Киева. Две недели спустя он был готов. Он выпускает теперь вдвое больше пулеметов, нежели в Киеве. Там инженеры гордились зданием. Здесь тесно, трудно повернуться. Кругом непролазная грязь, бездорожье. Но теперь нужны не красивые здания, теперь нужно одно – оружие. И люди дают оружие.
Десять лет тому назад я видел, как люди строили Кузнецк. Это было суровой эпопеей. Среди тайги росли громадные корпуса. Люди в землянках говорили о садах будущего города.
Тогда люди умирали за мечту. Теперь они умирают за дыхание, за родной дом, за самое простое и за самое нужное.
Рабочие работают по двенадцать часов: две смены. Они приехали из Киева с семьями. Они живут в тесноте. Трудно с продовольствием, но поразительна сила духа. Люди говорят: «Ничего, справляемся. Лишь бы выиграть войну». У всех людей большое горе: не то, что не привезли сахара или табака, не то, что тесно в крохотной комнатке. Нет, их горе другое: родной город узнал вражеское иго. И они лихорадочно спрашивают: «Не слыхали вы, что они наделали в Киеве?»
У одного старого токаря немцы расстреляли в Киеве сына. Он не плакал, получив страшную весть, пошел сразу на работу. Я говорил с ним. Он нежно гладил ствол пулемета, как руку друга. Он повторял цифры производства. Для него работа теперь единственный душевный выход, единственное оправдание того, что он жив, когда его шестнадцатилетний Васюк расстрелян.
Авиаприборы легки и точны. Они похожи на ювелирные безделки. Их делают среди пустыря, среди грязи, их делают люди, потерявшие кров и близких.
Я был на другом пустыре. Там ставят станки из Москвы. Через неделю еще один бродячий завод начнет работать.
Я не раз говорил о силе русского сопротивления. Русский может жить так трудно, что вспоминаешь древних подвижников. Сон России двадцатого века был сном об американской машинной цивилизации. Заводы становились храмами. Но вот настали дни испытаний, и оказалось, что русские могут работать на усовершенствованных станках, как их деды работали в поле с деревянным плугом. Чем глубже заходит враг в нашу страну, тем жестче становится сопротивление.
Мы будем делать пулеметы, самолеты, танки – на бивуаках, в пустыне, в лесах. Мы поразим мир нашим упорством. Но пусть помнят наши друзья за проливом и дальше, за океаном: мы потеряли много наших промышленных центров, мы потеряли приднепровские города с их мощными заводами, руду Кривого Рога, Харьков, уголь Донбасса. Заводы Ленинграда и Москвы ушли на восток. Рабочий из Киева, тот, сына которого убили немцы, делает пулеметы. О нем можно написать чудесную поэму. Но сейчас нам не до поэм. Пусть помнят о судьбе этого токаря рабочие Англии и Америки. Сейчас стыдно уговаривать и поздно доказывать.
Испытание
Ветер гасит слабый огонь. Ветер разжигает большой костер. Испытание не задавит русского сопротивления. Испытание его разожжет. Мы не отворачиваемся от карты: мы видим Украину, захваченную врагом, немцев под Москвой, немцев под Ростовом. За этими словами скрыта страшная беда: сотни разоренных городов, миллионы порабощенных людей. Немцы обсуждают, под каким именем включить Украину в Германию. Вшивый Антонеску гарцует по улицам Одессы. Как это вытерпеть? А бомбы впиваются в нашу гордость, в нашу любовь – Москву…
И вот сжимаются сердца, (лаза блестят от гнева. Растет сопротивление. По-прежнему геройски держится Ленинград. Защитники Москвы изумляют мир своей доблестью. В тылу готовится мощная армия. Киевские, харьковские, днепропетровские заводы работают среди полей Заволжья и Урала. Машины стали беженками. Наспех расставили станки. В тесноте работают рабочие: делают самолеты, автоматическое оружие, моторы. Враг в Донбассе. Но у нас Кузнецк, Караганда. Враг захватил Кривой Рог. Но у нас Магнитка, у нас мощные заводы Урала. У нас еще много земли, много нив, много станков.
Наши враги вынуждены признать отвагу бойцов и командиров Красной Армии. Почему же мы отступали? Почему отдали немцам цветущие области, дорогие нам города? На том или ином участке фронта у врага оказывалось численное превосходство. У нас народу вдвое больше, чем у немцев, но у немцев больше моторов – они могут легче маневрировать.
Пятнадцать лет тому назад мы начали строить заводы. Наша промышленность – молодая. Пятнадцать лет тому назад в Германии уже была сильная военная промышленность. Гитлер построил сотни новых военных заводов. Гитлер захватил Европу. Теперь на немцев работают заводы Франции, Чехии, Бельгии. У немцев оказалось больше моторизованных частей, и они врезались в сердце нашей страны.
Однако каждый день наши летчики и артиллеристы уничтожают сотни немецких моторов и танков. Однако каждый день по трем океанам плывут к нам из Америки, из Великобритании сотни новых моторов. Гитлер это знает. Он торопится. Мы должны помнить: каждая отбитая атака, каждый выигранный день приближает нас к тому часу, когда мы будем сильнее немцев. Выстоять – вот наш долг.
Наши юноши привыкли к чересчур легкой жизни. Широко раскрывались перед ними двери школ. У нас не человек искал работу, работа искала человека. И многие у нас привыкли к тому, что за них кто-то думает. Теперь не то время. Теперь каждый должен взять на свои плечи всю тяжесть ответственности. Во вражеском окружении, в разведке, в строю каждый обязан думать, решать, действовать. Не говори, что кто-то за тебя думает. Не рассчитывай, что тебя спасет другой. Тебе дана высокая честь – защитить родину. Ты не ребенок – ты муж. На тебя с доверием смотрит страна, не уклоняйся от ответственности. Не уклоняйся от инициативы. У тебя есть оружие – винтовка, у тебя есть другое оружие – голова. Немцы – это автоматы. Ты – человек. Не забывай об этом ни на минуту.
Русский любит свободу. Никогда не заставят русских маршировать, как гусей. Но свобода – это не беспорядок. Трудно было приучить москвичей переходить улицу по гвоздям. На войне ничего нет страшнее беспорядка. Противотанковые рвы – хорошее дело. Но есть рвы поглубже: это железная дисциплина. Она не пропустит врага вперед.
Враг напал на нас исподтишка. Страшной была та короткая июньская ночь, и дорого она нам обошлась. Мы должны истребить беспечность. Быть всегда начеку. Нет спокойного участка. Враг может ударить внезапно. Нет мирного тыла. Враг может совершить налет, сбросить десант, прорваться вглубь. Проверь любой путь. Проверь любое слово. У врага хорошая разведка. У него опытные шпионы. Стой и молчи. Молчание – это оружие. Иногда это стоит выигранного сражения.
Голодные, жадные немцы рвутся дальше. Их соблазняют магазины и квартиры Москвы. Они хотят зимовать в домах с центральным отоплением. Они хотят есть котлеты. Их нужно остановить. Их нужно хорошенько проморозить. Их нужно продержать в русских лесах на немецкой колбасе из гороха. Этот режим для них полезен – к весне они поумнеют.
Английские летчики каждый день крошат немецкие города. Народы Европы готовятся к восстанию. Русские, украинцы, белорусы в захваченных врагом областях не складывают оружия. Друзья, мы должны выстоять! Мы должны отбиться. Когда малодушный скажет: «Лишь бы жить», ответь ему: у нас нет выбора. Если немцы победят, они нас обратят в рабство, а потом убьют. Убьют голодом, каторжной работой, унижением. Чтобы выжить, нам нужно победить. Если честный патриот хочет спасти родину, он должен победить. Если малодушный хочет спасти свою шкуру, он тоже должен победить. Другого выхода нет.
Россию много раз терзали чужеземные захватчики. Никто никогда Россию не завоевывал. Не быть Гитлеру, этому тирольскому шпику, хозяином России! Мертвые встанут. Леса возмутятся. Реки проглотят врага. Мужайтесь, друзья! Идет месяц испытаний, ноябрь. Идет за ним вслед грозная зима. Утром мы скажем: еще одна ночь выиграна. Вечером мы скажем: еще один день отбит у врага. Мы должны спасти Россию, и мы ее спасем.
4 ноября 1941
Нет тыла
Города Поволжья увидели людей, лишившихся своего крова, людей, добравшихся до Волги из захваченных врагом областей. Стало тесно в городах Поволжья. Скажем еще раз: в тесноте, да не в обиде.
Конечно, каждому приятно жить у себя. Конечно, каждому обидно стоять в очереди. Конечно, каждого злит, когда он не находит на базаре молока. Но легче жить в тылу, нежели в блиндаже. Немецкие фугаски хуже очередей. Можно прожить без молока. Нельзя прожить под немцами.
В этой войне нет тыла. Война повсюду. Наши летчики бомбят Берлин, а Берлин далеко в тылу. В Италии все население получает в день по двести граммов хлеба, а Италия далеко от фронта. Каждый должен теперь терпеть лишения. Пришлось поделиться комнатой? Не беда. Пусть подумают ворчливые люди о гарнизоне Ханко, который, окруженный со всех сторон, пятый месяц отбивает атаки врага.
Плохо ли, хорошо ли мы жили, но мы жили у себя дома. Немцы несут гибель всем. В Париже до немцев было вдоволь продовольствия. В Париже не знали, что такое очередь. А когда пришли немцы, родились очереди, да какие – в один километр длиной – за пятью картофелинами. Немцы сидят в ресторанах и жрут бифштексы. А парижане получают по пятидесяти граммов хлеба.
Конечно, обидно, если отбирают у человека комнату. Но хуже, когда у него отбирают страну. Тогда и податься некуда. Поляков немцы гонят в Германию: там они работают, как рабы. А кормят их похлебкой на картофельной кожуре.
Сколько стоит молоко на базаре? Одни говорят – слишком дорого. Другие говорят – слишком дешево. Но в городах Украины, захваченных немцами, таких разговоров не услышишь. Там немцы попросту забирают все молоко. Они расплачиваются квитанциями: маленькая бумажка, можно из нее свернуть козью ножку, только не свернешь – даже махорку немцы забрали.
Если города Поволжья хотят отстоять себя, они должны работать день и ночь. Приехали заводы из Киева, из Харькова, из Ленинграда, из Москвы. Рабочие наспех устанавливают станки. Делают моторы, самолеты, оружие. Женщины, учитесь работать. Идите на заводы. Защитники Москвы защищают не только Москву. Они защищают Горький, Казань, Куйбышев, Саратов. Помогите устроиться пришлым рабочим. Помогите колхозникам собрать картошку. Наладьте распределение. В городах много свободных магазинов. Очереди не от недостатка. Очереди от беспорядка. Пусть каждый проявит инициативу. Пусть никто не сваливает на другого ответственность. Теперь каждый человек – в строю. Не ворчать нужно – работать, организовывать, действовать.
Эта война – не гражданская война. Это отечественная война. Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев. Немцы говорят, что они воюют против советского строя. Ложь! Им все равно, какой у нас строй. Они пришли не для того, чтобы спорить с нами. Они пришли, чтобы ограбить нас. Все русские должны подняться против них. Мы знали в жизни много трудного. Но мы не знали одного: никто никогда не ругал русских за то, что они русские. А теперь на улицах Смоленска, Новгорода, Орла стоят немецкие держиморды и орут: «Поворачивайтесь живей, русские свиньи!» Города Поволжья не хотят узнать позор. Города Поволжья должны глядеть правде в глаза. Враг силен. Но сильнее врага наше мужество, наша воля, наше единство. За Россию мы терпим, за Россию деремся, и Россию мы отстоим.
4 ноября 1941
