Илья Тамигин
Звёздный. Альтернативная история и приключения
Глава третья
Вот и Аральское Море! Арал-тенгиз по-местному. Синее-синее, как огромный сапфир в оправе из матового золота песчаных пляжей. При виде его казаки разразились радостными криками. Михаил разрешил разбить лагерь до следующего утра, хотя время было едва за полдень. Быстренько скинув одежду, обе сотни бросились в воду.
– Ох, и солона водица! Ажно горькая! – доносилось до слуха есаула, – А тело прямо выталкивает! Гля, руки раскинуть – и лежать возможно, как на перине!
Подумав, Михаил тоже решил искупаться. Плавать он не умел, но почему бы не поплескаться у берега? Освежиться, так сказать. Шуршик, не любивший воду, с неодобрением смотрел, как хозяин в одной коже входит в море. Зачем ему себя мочить? Но кот резко сменил своё мнение, когда Михаил с радостным воплем неожиданно выбросил на берег огромную, фунтов на пятнадцать, рыбину – судака. Впечатлённые сей добычей казаки перестали бестолково барахтаться и тоже принялись ловить рыбу руками. Наловили столько, сколько в Волге и сетями не удавалось! Шуршик блаженствовал: рыбы было намного больше, чем он мог съесть! Казаки тоже насыщались от души: и ухи наварили, и на прутиках нажарили. Рыба была вкусная, жирная. А рабы закопали свою добычу в песок, обложив какими-то лопухами, и развели костёр сверху. У них рыба получилась самая сочная.
За сими приятными хлопотами наступили сумерки. В отличном расположении духа разведчики устраивались на ночлег. Михаил нагрёб себе кучу песка под кустиком саксаула с таким расчётом, чтобы утреннее солнце не било в глаза. Перед тем, как лечь спать, обратил внимание, что Первый и Второй окружили свои ложа арканами. Не в первый раз уже.
«Наверное, обычай такой»
Заход солнца был подобен команде «Отбой». С наступлением темноты наступает сонное время суток, да! Шуршик, сытый донельзя, прижимался к храпящему хозяину. Он не осуждал его за храп: ну, особенность такая у человека. Внезапно он почувствовал, как кто-то едва слышно шуршит по песку. В ноздри ударил неприятный змеиный запах. Кот насторожился. Несколько секунд спустя он увидел змею, которая, извиваясь, приближалась к хозяину. Вообще-то, она ни на кого не собиралась нападать, просто у неё под корнями саксаула была нора. Но Шуршик об этом не знал, и тело его само собой перелилось в позу готовности к атаке. Аршин… пол аршина до смертельной рептилии… четверть аршина! Кот прыгнул, сомкнув челюсти на загривке чудовища. Змея была толстая, толщиной в человеческую руку, и сильная. Взметнувшись свитым в кольца телом, она оторвала Шуршика от земли и с силой брякнула им о песок. Не ожидая такого аффронта, он разжал челюсти. Воспользовавшись этой ошибкой, змея атаковала. Бросок! Кот не успел увернуться и получил укол зубом в правую лапу. Он снова прыгнул, на этот раз более удачно: хребет позади затылка гадины хрустнул, и она, конвульсивно содрогнувшись, обмякла. Всё вышеописанное произошло быстрее, чем писались эти строки. А в следующую минуту подействовал яд. Лапа отекла и раздулась вдвое. Сердце застучало, как бешеное. Стеснило дыхание. Кот захрипел, разбудив этим хрипом хозяина.
Первое, что увидел в свете полной луны Михаил, было тело мёртвой змеи. Второе – корчащийся и хрипящий Шуршик. Вскрикнув, схватил кота на руки. На крик прибежал Первый и сразу всё понял.
– Змея его укусил?
– Да… Как думаешь, можно спасти?
– В море клади. Солёный вода яд возьмёт и жар остудит. Может выжить.
Михаил бережно опустил кота в воду, поддерживая голову, чтоб не захлебнулся. Шуршик был без сознания, дышал тяжело.
– Не умирай, дружище, – бормотал есаул, многократно видевший смерть в самых разнообразных обличьях, и сам частенько ходивший под смертью.
Слёзы текли по его давно небритым щекам. Подарок дочки, друг, согревавший его теплом собственного тела, мурлыка, оберег… Ведь, убил же змею! Защитил!
Час проходил за часом. Кот затих. Михаил решил проверить, жив ли он, и свободной рукой потрогал усы. Ус дёрнулся. Значит – жив! Солнце уже встало, когда Шуршик открыл левый глаз и посмотрел на хозяина. Дышал он лучше, ровнее и глубже, но правая лапа была всё ещё намного толще левой. Раздалось слабое мяуканье.
– Пить хочешь? – спросил Михаил, и кот опустил веко: да.
Налив воды из фляги в собственную миску, Михаил поднёс её к морде друга. Тот принялся лакать, пока не выпил всё.
– Ещё?
Ответный мяв был уже более отчётливым. Выпив вторую миску, Шуршик задремал.
– Будет живой! – уверенно заявил Первый, – Если сразу не сдох, то будет живой.
Весь день кот дремал за пазухой, и только вечером спрыгнул на землю. Всё ещё хромая, он дал понять, что отправляется на охоту. Михаил покачал головой:
– Э, нет! Тебе сейчас много двигаться вредно. На, лопай! Вчерашняя рыбка!
На траву лёг кусок судака, не доеденного накануне. Шуршик не очень любил жареную рыбу, но, как говорится: дарёному коню в зубы не смотрят. Да и сил на полноценную охоту было маловато. Съел, короче, судачатину. Пошатываясь, добрёл до уже расстеленной бурки, окружённой арканом, и уснул. Михаилу, чтобы лечь самому, пришлось кота подвинуть. Тот даже не проснулся.
Змеи, натыкаясь на колючий аркан, через него не переползают. Такое, вот, простое, но эффективное средство.
Бедняга Шуршик болел пять дней. Ел мало, пил много воды и спал едва ли не круглые сутки. На шестой день Михаил потрогал его за нос: тот был холодным и влажным, не как вчера – горячий и сухой.
«Значит, поправился!»
И был прав: к коту вернулся аппетит и двигательная активность. Он охотился на ходу! В смысле, не дожидался привала, а, завидев или учуяв добычу – суслика или полёвку, соскакивал с коня и азартно гнался за жертвой, что, между прочим, котам не свойственно. Они больше охотятся из засады. Догнав и сожрав, прямо на ходу запрыгивал обратно на круп Мурзы. Острые когти коня раздражали, и он ругался фырканьем и ржанием.
На седьмой день началась территория Хорезма, чаще называемого Хивинским Ханством. Ненаселёнка кончилась, начали попадаться кишлаки, окруженные полями, бахчами и садами. Некоторые были совсем маленькие, десяток-другой домов, а некоторые – большие, с мечетью и базаром.
– Которые с мечетями, они навроде наших сёл, – пояснил многознающий Жомов.
На русских население реагировало спокойно: пришли – значит, так надо. Немногие казаки, знавшие татарский язык, понятный всем тюркским народам, кричали:
– Эй, матка! Млеко, курка, яйки!
Опасаясь насилия кулаком по уху или нагайкой по спине (которое есаул настрого запретил!), местные покорно делились деликатесами.
В одной из лавок завхозу Жомову посчастливилось купить полпуда чаю, запасы которого закончились неделю назад. Чай на вид и на запах был отличный, но хозяин, плохо владевший русским языком, пытался что-то втолковать, показывая пальцами очки и ударяя себя левой рукой по сгибу правого локтя. Жомов его не понял, как ни пытался. Рыков же купил табаку, судя по надписи на упаковке, голландского, тоже не поняв телодвижений купца.
Вечернее чаепитие было весьма примечательным!
– Эх, и добрый же чаёк! Сразу вставляет, не хуже водки! – хвалили напиток казаки, – Аж в глазах сияние! И бабу бы сейчас, побороться чтоб!
Короче, чай оказался с добавкой возбудителя.
Хорунжий Рыков, выкурив перед сном трубочку новоприобретенного табаку, наоборот, впал в нирвану и не реагировал на внешние раздражители.
– Вы бы, Евгений Викторович, того… – деликатно посоветовал ему утром некурящий Михаил, – Поосторожней с незнакомым зельем. Всю ночь просидели в позе буквы «Зю» со стеклянными глазами.
– Ох, Михаил Романыч! Всё тело затекло, члены скукожились, еле распрямился, – со стоном вздохнул Рыков, – Но с вечера было уж так хорошо! Прямо, шевелиться не хотелось!
Повторить курение он, впрочем, не рискнул и табак выбросил.
А чай выбрасывать было жалко, поэтому Михаил распорядился пить его с утра, чтоб не клевать носом в сёдлах на марше.
Шуршик, к которому вернулось здоровье, блаженствовал. Местные кошки, все, как одна, персидские, щедро дарили его своими благосклонностями. Пришлось также сражаться с ревнивыми котами, но и тут пришелец с далёкого Севера оказался на высоте: всех победил! Кого по очкам, кого и нокаутом. Особенно примечательной вышла вторая битва. Шуршик возвращался с очередного свидания, когда дорогу ему преградил здоровенный – вдвое больше него, котяра. Из-за вздыбленной серой шерсти он казался ещё больше. Наглая морда, правое ухо рваное. Тот ещё гладиатор!
– Эй, ты, рыжий! – невежливо окликнул он пришельца, – Зачем по нашей улице ходишь?
– Отчего ж не ходить? Улица общая! – миролюбиво ответил Шуршик, понимая, впрочем, что драки не избежать.
– А вот ты и неправ! Это моя территория!
Ближайший плетень и впрямь «благоухал» меткой Серого.
– И кошки здесь тоже мои! А ты их осеменить норовишь!
– Так, ведь по согласию!
– Мало ли, на что дуры соглашаются!
Серый принял боевую стойку и, надсаживаясь, завопил:
– Я кошатину не ем, но тебя порву, чтоб было, чем воронам полакомиться. У-у, свиноед!
Шуршик на «свиноеда» обиделся, хотя и не понял, что неправильного в питании свининой. Он хладнокровно задрал хвост и демонстративно брызнул мочой прямо на метку Серого. Тот обомлел:
– Ты что делаешь, гад?!
– Да так… территорию мечу.
– А в глаз?
Согласно этикету, ритуал обмен любезностями мог продолжаться ещё достаточно долго. Но Шуршик прыгнул раньше, чем было сказано последнее слово в этом предисловии. Он удачно приземлился на спину не ожидавшего нападения агрессора. Крепко вцепившись в него задними лапами, чтоб не сбросил, он принялся лупить по морде передними, стараясь разорвать когтями нос, одновременно кусая врага за уши. Серый разразился воплем, заставившим содрогнуться всех собак в квартале, и попытался опрокинуться на спину, чтобы сбросить с себя рыжего наглеца. Шуршик извернулся и вцепился врагу в хвост. Хрустнули позвонки. Серый заорал и рванулся изо всех сил. С разодранным носом и ушами, потеряв изрядное количество шести и весь задор, он позорно пустился наутёк. Половина хвоста осталась в пасти победителя. Сей ампутированный орган был утром гордо предъявлен хозяину. Тот только головой покачал.
Ещё десять дней… Шли уже по дороге, на которой всё чаще встречались повозки, конники и пешеходы. После очередной ночёвки, перевалив через невысокий холм, увидели Хиву. Древний город раскинулся в долине, сияя на солнце куполами дворцов и свечками минаретов мечетей.
– А по-каковски они здесь говорят? – поинтересовался Рыков.
– Вроде, по-узбекски… Эй, Первый! – позвал раба Михаил.
Тот подъехал. На верблюде. Шуршик предостерегающе зашипел. Верблюд надменно покосился на кота и пошевелил щеками, готовясь плюнуть. Шуршик в панике соскочил с коня и спрятался в канаве. Первый стукнул верблюда между ушей. Тот успокоился.
– Первый, на каком языке здесь говорят? – задал вопрос хозяин.
– По-узбекски.
– Ты знаешь по-ихнему?
– Да, хозяин.
– Тогда, будешь толмачом. Эй, Евграф Васильич!
Подъехал завхоз-казначей.
– Слушаю, Ваше Благородие!
– Найди Первому что-нибудь попригляднее тело прикрыть. И сапоги.
Раб был одет в холщовые портки, такую же рубаху и чалму. Все грязное и рваное. Как его в таком виде к хану вести? Жомов вздохнул и показал жестом ехать за ним.
Отряд подошёл к воротам города. Два стража бдительно скрестили алебарды:
– Кто такие?
Первый, переодевшийся в старенький чекмень и обувшийся в сильно поношенные сапоги, перевёл вопрос.
– Есаул Звёздный с воинскою командою. К хану по государеву делу.
Стражи посторонились:
– Проходи!
Оставив своё войско у стен на попечении хорунжего, Михаил с Первым, Жомовым и Егоровым въехал в сей старинный город, основанный, по преданию, Симом – сыном Ноя. Навстречу им выехал десяток всадников в сияющих шлемах и кольчугах.
– Мы проводим тебя во дворец, уважаемый русский есаул. Хан Аваз-инак приглашает тебя для беседы!
Михаил не удивился, что об их прибытии уже знают. С достоинством наклонил голову, прижав руку к сердцу. Поехали. Улица была широкая, два воза разъедутся, и мощёная булыжником. Дома глинобитные, без окон (все окна выходили во внутренний двор). Проехали мечеть, украшенную изразцовой плиткой, составлявшей причудливый орнамент. Красота! На площади поодаль раскинулся базар. Вскоре показался ханский дворец. Не очень высокий и большой, он сверкал лазоревым куполом и ослепительно белыми стенами, также изукрашенными орнаментом. Спешившись у коновязи, трое русских и толмач вошли в высокие резные двери. Шуршик запрыгнул на плечо хозяина. Он его одного в незнакомом месте ни за что не оставит! Мало ли что? Почётный караул остался снаружи. Два рослых слуги, низко кланяясь, повели гостей по лабиринту коридоров и залов.
– Разуваться надо? – шепотом спросил Михаил Первого.
– Нет. Снимать сапоги полагается только там, где живут.
Отворились очередные двери, на сей раз из сандалового дерева. Пахучие! Шуршик расчихался. Михаил успокаивающе погладил его по спине.
В просторном двухсветном зале на возвышении сидел в кресле хан, немолодой мужчина за тридцать. Богато расшитый золотом халат, сабля в золотых ножнах, зелёная чалма. Сзади стояли с алебардами два богатыря в сверкающих кирасах и шлемах, держа на цепочках двух гепардов, с интересом воззрившихся на Шуршика. Кот же их надменно проигнорировал, только слегка встопорщил шерсть на загривке.
«Значит, совершил хадж, ходил в Мекку» – сообразил Михаил.
Борода и усы хана были аккуратно подстрижены. Глаза смотрели умно и жёстко. Одесную хана сидел на подушке старик в халате попроще, и тоже в зелёной чалме.
«Великий Визирь… как его… Асланбек. Серьёзный противник, если что»
А ошую хана сидел англичанин! Не старый, едва за тридцать. В статском платье, но явно военный, судя по прямой спине и неподвижным чертам гладковыбритого надменного лица.
«М-да-а… Англичане в каждой бочке хотят затычкой быть!»
У ступеней возвышения сидел белобрысый толмач, явно славянин.
Все эти мысли заняли всего секунду. Парадным шагом есаул подошёл к возвышению, остановился в трёх шагах и отсалютовал:
– Честь имею! Есаул четвёртого полка Всевеликого Войска Донского Звёздный! С пакетом для Вашего Высочества от императора всероссийского Павла!
В последний момент вспомнил, что на плече у него кот. Стало немного неловко… А, впрочем, переживут!
Толмач скороговоркой перевёл. Три пары глаз с интересом скользнули по вытянувшемуся в струнку Михаилу. Во взоре англичанина читалась враждебность. Так, небольшая.
– Ты можешь передать пакет, есаул Звёздный. Прошу садиться, – слегка поклонившись, сказал Великий Визирь.
Михаил вынул пакет из-за борта мундира и протянул ему, затем сел на подушку. Первый присел на корточки у него за спиной. Урядники остались стоять. Асланбек внимательно осмотрел печати, покосился на хана. Хан едва заметно кивнул. Пакет был вскрыт. После визуального изучения документа, его передали толмачу. Он зачитал:
– Я, Божией Милостию Император и Самодержец Всероссийский Павел I, повелеваю Его Высочеству Хану Аваз-инаку, Государю Хорезма, проявить добрую волю: освободить и отпустить на родину всех российских подданных находящихся в плену в Хиве и окрестных местностях. Сие деяние послужит укреплению добрососедских отношений между нашими державами, а также ляжет краеугольным камнем в фундамент военно-политического союза возможного в будущем.
Подписано:
Павел I
Января 11-го дня сего 1801 года от Рождества Христова
Затем, с некоторой запинкой, перевёл на узбекский.
Лицо хана осталось индифферентным. Англичанин нахмурился и сделал движение рукой, как будто хотел взять документ. Шуршик зашипел. Рука отдёрнулась. Великий Визирь еле заметно ухмыльнулся и прищурился:
– Повеление вашего Императора мы рассмотрим и всесторонне обсудим в ближайшее же время. А пока милости просим воспользоваться гостеприимством Его Высочества Хана Аваз-инака. Твоей воинской команде будет предоставлена казарма, питание и баня. Тебя, есаул Звёздный, и твоего хорунжего Рыкова, хан приглашает разделить с ним трапезу. Она состоится через два часа, а пока не угодно ли отдохнуть? Тебя проводят в гостевые покои. Я уже взял на себя смелость послать за хорунжим Рыковым.
– Почту за честь, – поклонился, прижав руку к сердцу Михаил.
Давешние слуги проводили его в роскошную комнату с низкой тахтой, заваленной подушками, и столиком, кряхтящим под тяжестью сластей и фруктов. Фрукты! Это в апреле-то! Черешня, виноград, дыня, лимоны… Ещё какие-то, незнакомые. Были и кувшины с шербетом и кумысом.
«Хорошо у хана разведка поставлена! Вон, даже фамилию Женину знают!»
С этой мыслью Михаил растянулся на тахте. Шуршик не спеша обошел комнату по периметру, а затем стащил с блюда кисть винограда и принялся жадно пожирать его вместе с косточками.
«Вот это да!» – не на шутку удивился Михаил, – «А я и не знал, что коты виноград едят!»
Он был голоден, но решил не есть всякую халву, чтобы не испортить аппетит. Достав из кармана фляжку, сделал добрый глоток водки и закусил виноградом. Затем расслабился и смежил веки. Поручение Государя было выполнено!
После ухода российского посланника Аваз-инак задумчиво почесал бороду:
– Что ты думаешь об этом, Асланбек?
– О, солнцеликий! – улыбнулся тот, – Мой скромный опыт и разум подсказывают мне, что ссориться с Белым Царём, с Большим Северным Братом, который есть матушка Русь, по такому пустяковому поводу не стоит.
Хан ощетинился:
– Ничего себе, пустяковый повод! Да у нас каждый второй раб – русский! Если всех отпустить, кто работать будет?
– Ну, зачем же всех, мой солнцеликий повелитель? Отпустим самых никчёмных и пообещаем ещё, но позже. Дескать, производственная необходимость сразу не позволяет.
– О! Я понял твой замысел, Асланбек! – просиял хан.
Англичанин же с досадой подумал:
«Как же невежливы эти азиаты! Говорят при мне по-своему, прекрасно зная, что я не понимаю их языка…»
Персиваль Доггерти, коммандер флота Его Величества короля Георга III, уже два года состоял при Хане Аваз-инаке военным советником. Ну, и, разумеется, являлся ухом и оком государевым, хотя нашпионить было совершенно нечего. Ему в Хиве не нравилось: жара, оторванность от семьи, а также полная бесперспективность в смысле карьеры. Плохо, когда нет высоких покровителей и связей! Вот и послали в глухомань, в которой даже подвиг совершить невозможно, чтобы получить рыцарство (knighthood) и титул сэра. И очередное звание… Ну, проторчит он здесь лет, эдак, десять. Посмотрят лорды адмиралтейства на его личное дело: а чем себя проявил Персиваль Доггерти? А ничем особенным! Сидел в Хиве, консультировал помаленьку хана. Важных разведданных ни разу не доставил, врагов империи и короля ни одного не разоблачил… Значит, пусть и остаётся коммандером! Дело осложнялось ещё и тем, что для получения повышения надо было купить патент на новый чин, а свой патент продать. А как это сделать, находясь в Хиве? Да и деньги… Коммандер тратил значительную часть жалованья на виски, и накоплений, таким образом, не имел. Обидно, да?
Приход русских в Хиву не был для моряка неожиданностью, но цели и задачи их оставались не ясны. Чтобы просто доставить хану пакет, ни к чему конвой из двух сотен конников. Сведения о выступившем в поход Войске Донском (22000 конницы!) он недавно получил, равно, как и сведения о том, что поход этот был отменен новым царём. Но куда целился покойный император Павел? И куда идут эти две сотни казаков?
«Скорее всего, это разведка. Они идут, чтобы разведать… что? Дорогу куда? Надо постараться выяснить это за обедом!»
Обед был сервирован в восточном стиле: низкий стол, подушки на полу. Слуги обнесли едоков сначала сластями, которые есаул и хорунжий едва попробовали, и зелёным чаем. Затем подали шурпу в больших фаянсовых мисках и лепёшки. После шурпы – совершенно волшебные манты! Потом чебуреки. Евгений со смешком шепнул:
– Я, барин, как бы, уже наедаться начал!
– Что? – не понял Михаил.
– Да, анекдот есть такой: два помещика поспорили. Один говорит: у меня мужичок может зараз целого телёнка съесть. Другой засомневался: не может быть! Позвали мужика, и он давай телятину поедать: и варёную, и тушёную, и жареную. А когда почти всё съел, говорит: барин, вели телёнка подавать, а то я этими закусками уже наедаться начал!
Михаил с трудом сдержал смех.
И тут подали плов! Знаете ли вы узбекский плов? Нет, вы не знаете узбекского плова! Нежнейшая баранина, рассыпчатый рис, оттененный морковью, зерой, перцем и чесноком… А запах! Только понюхал – и уже сыт! Заедали сие чудо кулинарии салатом из помидоров, а запивали зелёным чаем.
Доггерти, сидевший рядом с офицерами, начал разговор:
– Я извиняюсь, но не говорят ли джентльмены по-английски? Или нам придётся общаться по-французски?
– По-французски, если не возражаете.
– Я Персиваль Доггерти, коммандер флота Его Величества короля Георга III. Служу здесь военным советником Хана Аваз-инака.
Михаил отхлебнул чаю.
– Очень приятно! Я Михаил Звёздный, есаул, а это – Евгений Рыков, хорунжий.
Доггерти решил не бегать вокруг куста, как выражаются англичане, а сразу перейти к сути дела:
– До нас дошла грустная весть о смерти императора Павла. Мир праху его!
– Увы! – подтвердили офицеры.
– Незадолго до смерти он отдал Войску Донскому приказ выступить в поход… на Оренбург, но новый император, Александр, приказал войску вернуться. Не могли бы вы, Михаил, пролить немного света на это событие?
Сердце Михаила ёкнуло. Поход на Индию отменён! Правда ли это? Можно ли верить этому англичанину?
– М-манёвры, господин коммандер.
Доггерти уловил в ответе заминку.
«Ага, значит, всё-таки, военная операция планировалась! Очень интересно!»
– Позволю себе спросить ещё: вернётесь ли вы в Россию после доставки императорского рескрипта хану?
Михаил задумался. Соврать? Бесполезно, англичанин пошлёт за ними соглядатаев. Сказать правду? Можно, но не всю!
– После Хивы мы отправимся в Афганистан. Нам поручено нанести сей маршрут на карту. Хотелось бы посетить Кандагар. Нас заверяли, что тамошний английский гарнизон не будет чинить нам препятствий.
– Да с какой бы стати? – всплеснул руками Доггерти, – Чинить препятствия мирной экспедиции… Ни за что!
Михаил уловил фальшь в его голосе. Шуршик, поедавший не осиленные хозяином манты, тоже. Ему не нравился этот человек.
«Вкусно, и даже очень. Тесто нежное. Но за каким люди кладут в фарш чеснок и перец? Без них было бы намного вкуснее!» – плавно текли мысли в кошачьей голове, – «А этот безусый какое-то зло замышляет. Буду держать его в уме!»
В конце обеда к есаулу обратился Асланбек:
– Обсудив повеление императора Павла, увы, уже покойного, Хан Аваз-инак соблаговолил проявить добрую волю и разрешить вернуться в Россию девятистам российским подданным. Которые пожелают вернуться.
– А почему не всем? – без особого интереса спросил Михаил, чьи глаза уже слипались от переедания.
– Потому, уважаемый есаул, что работающим у нас россиянам нужна замена. Нельзя же сразу всех уволить, производство остановится. Но мы решим эту проблему в течение… скажем, двух-трёх лет. Император Александр будет извещён.
Великий Визирь коварно умолчал, что в число девятисот войдут только немощные старики и калеки, которых дешевле отпустить, чем кормить. Зато хан и добрую волю проявил, и с русским царём не поссорился, и лицо сохранил, и рабочую силу!
